Читать книгу Научи меня бегать по воде - Наталья Викторовна Родная - Страница 1

Шар

Кирилл ехал в переполненной маршрутке, еле удерживаясь рукой за поручень. Машину постоянно заносило на поворотах, отчего люди, плотно стоящие в проходе между сиденьями, непроизвольно наваливались на сидящих пассажиров. Другой рукой Кирилл бережно придерживал гитару, зажатую между ног, каждый раз с замиранием сердца думая, чтобы на неё никто случайно не упал. В салоне стоял насыщенный запах натруженных за долгий летний день людей, возвращающихся с работы, перемешанный со сладковатым запахом табака. Белая, обтягивающая прекрасно накачанный торс майка неприятно прилипла, и так хотелось её оттянуть и пустить под неё хоть немного прохлады. Вдруг раздалась соловьиная трель, и в кармане завибрировал телефон.

– Алло, Пацнов Кирилл Семёнович? – в телефоне звучал приятный женский голос.

– Да, это я.

– Вас приветствует Сбербанк России, Вам удобно разговаривать?

– Нет, извините, я в транспорте еду.

– Вы не против, если мы перезвоним вечером?

– Хорошо, звоните.

Парень возвращался с занятий: он уже третий год занимался игрой на гитаре у заслуженного педагога, ставшему ему лучшим другом, – Петра Фёдоровича Ильина. Несмотря на огромную разницу в возрасте (учителю было шестьдесят пять), Кирилла чрезвычайно тянуло к этому человеку, занятия проходили в частном порядке, плату за занятия Петр Фёдорович брал символическую, так как приходился двоюродным братом отцу Кирилла; именно он их и познакомил три года назад. Как же любил юный музыкант эти занятия, он погружался в них, полностью отдавая себя музыке! Как-то незаметно в голове стали созревать мелодии, и, не боясь показаться глупым в глазах учителя, Кирилл все же проигрывал перед ним свои «шедевры», а Пётр Фёдорович, немного задумавшись и потирая редкую седую бородку, хвалил, искренне радуясь за ученика глазами. Парень мечтал создать музыкальную группу, но среди его друзей никто не увлекался музыкой, и он стеснялся вообще кому-то рассказывать о своей страсти, боясь быть осмеянным. Эта мечта жила в нем и согревала одинокими вечерами на кухне, где он в одиночку записывал целые партии на гитаре. Слова, к сожалению, в голове не возникали, но, как иногда бывает, когда чего-то ждёшь и чувствуешь, что оно обязательно сбудется, и у тебя тепло в груди от этого, Пацнов чувствовал, что скоро родится настоящая песня; она созревала в нем, как краснощекое яблоко, наливалась, постепенно ждала своего часа.

Кирилл два года назад окончил школу и в данный момент уже был переведён на второй курс Технического Университета. Широкоплечий, натуральный зеленоглазый брюнет, он был примечательным и симпатичным. Немного удлинённое лицо с выделяющимися при улыбке небольшими острыми скулами, прямой нос придавали ему серьезный вид. А длинные чёрные ресницы и изумрудные глаза очаровывали с первого взгляда. Он прекрасно знал о своей привлекательности, но от природы был скромен и молчалив. Жил в тихом и уютном квартале города С., на высоком холме в частном доме. Из окна его комнаты открывался головокружительный вид на город: автовокзал, железнодорожный вокзал были видны как на ладони! Особенно вечером, когда сотни огоньков транспорта, проезжающего мимо этих центральных мест города, играют и переливаются, создавая впечатление спокойствия и умиротворения.

Очень часто маленьким мальчиком он, прислонившись лбом к холодному стеклу, часами наблюдал за этими огоньками, дожидаясь маму с работы. И мечтал, мечтал…

Пацнов вышел из маршрутки, накинул гитару на плечо, глубоко вдохнул свежий вечерний воздух, поправил рукой длинную чёлку, падающую на глаза, и уверенной походкой пошел к регулируемому пешеходному переходу. Маленький немой человечек виновато краснел на противоположной стороне. Автомобили ехали, перегоняя друг друга, беспорядочно перестраиваясь и злобно сигналя. Наконец запиликал и зашагал бодрый зелёный человечек. Толпа двинулась на проезжую часть. Кирилл сделал два шага, но непреодолимая сила заставила его повернуть голову вправо: из-за живого, шелестящего листвой тополя на высоте двухэтажного дома медленно выплыл огромный шар диаметром два-три метра. Он переливался всеми цветами радуги и издавал еле слышный шёпот, как будто миллионы людей шептали что-то независимо друг от друга. Опять загорелся красный истуканчик; Кирилл инстинктивно шагнул назад, во рту стало как-то неприятно кисло-сладко, и он сделал нервный, глубокий глоток; автомобили не двигались с места, сигналили, люди выходили на проезжую часть, снимали видео на телефоны, показывая друг другу на удивительное явление. Вся эта суматоха создала неимоверный гул, а шар, переливаясь и сверкая в лучах вечернего солнца, шипел метрах в пяти над головами зевак.

Вдруг раздался хлопок – и шар лопнул, огромная разноцветная волна растеклась в разные стороны. Она проходила сквозь людей, обтекая машины. Кирилл испугался и встал за столб перпендикулярно волне. Наступила леденящая тишина. Субстанция медленно прошла к ступням, и парень ощутил зловещий холодок, пробежавший с ног до головы, кисло-сладкий вкус во рту усилился втрое. Втянув максимально живот и прижав гитару к груди, Кирилл еле дышал, казалось, что воздух весь насытился сладковато-кислым запахом. Он не понимал, сколько прошло времени, но стоять уже стало совсем невыносимо: ноги затекли и занемели. Наконец поток прекратился, и его остатки исчезли вдалеке. В то же время как будто кто-то включил громкость в колонках во всю мощь: все вокруг загудело, транспорт возобновил движение, пешеходы пошли своей дорогой…

Парень осмотрелся и попытался двинуться с места; ноги – совсем ватные – не хотели слушаться, покалывали и болели. Он встал поперёк движения людей и стал всматриваться в лица, пытаясь разглядеть удивление, испуг, волнение, какие-либо эмоции, но, к сожалению, перед ним предстали лишь безмолвные маски. Они шли и шли, не выражая ничего. Закинув ремень на плечо, Кирилл вприпрыжку побежал по ступенькам домой. В голове пульсировала только одна мысль: что это было?

Заскочив в калитку, он даже не обратил внимания на то, что его любимый пес Малыш не вышел из будки, чтобы поприветствовать хозяина. Темнело; мутный, душный вечер наползал на город. В доме было тихо – видно, что мама еще не вернулась с работы. Аккуратно поставив гитару за шкаф, Кирилл юркнул на кухню искать что-то съедобное. На столе стояла кружка с холодным утренним кофе, он отпилил себе широкий шмат хлеба, взял кофе и уселся за ноутбук. Внутри все дрожало, пальцы то и дело попадали не по тем клавишам. С замиранием сердца он набрал: «События, Севастополь, шар, автовокзал». На табло высветилась информация, совершенно не касающаяся недавнего происшествия.

Волосы на голове зашевелились: «Так что же это было? Я точно помню, что люди снимали, кричали… Неужели никто не выложил в сеть? А где мама?»

Галина Павловна (мама Кирилла) воспитывала сына одна. Муж её (Семён Петрович) оставил их, когда мальчику было восемь лет. Ушел, как говорят, в чём был; он работал водителем-дальнобойщиком, так из очередной командировки просто не вернулся. Когда мама, вся в слезах, уже собиралась идти в милицию, чтобы писать заявление о пропаже мужа, он позвонил и сказал коротко и чётко: «Прости, Галя, полюбил другую женщину, на развод и алименты сам подам, сыну все объясню, когда вырастет». Кирилл хорошо помнил тот момент своей жизни, когда мама плакала каждый вечер, от этого её темно-зелёные, почти изумрудные глаза стали блёклыми, с красными прожилками на белках. Тёмные каштановые волосы, некогда волнистые и густые, на висках и макушке посеребрили печаль и грусть. Она стала по выходным выпивать, сначала с подругами, затем – постепенно – одна. Её маленькая, некогда словно статуя выточенная фигурка стала сутулой и округлилась в бёдрах. В свои тридцать восемь лет она выглядела намного старше. Три глубокие борозды времени навсегда поселились на лбу, а из уголков глаз почти до середины щеки протянулись предательские морщинки- «лапки». Работала она продавцом в обычном супермаркете на другом конце города. Курила.

Кирилл взял телефон и набрал номер. «Абонент временно недоступен», – ответил неприятный электронный голос.

«Странно, время уже позднее, пора бы вернуться домой, где же она так долго?» – подумал он. Устав разыскивать новости о загадочном шаре, он включил свою любимую компьютерную игру и погрузился в липкий виртуальный мир. Час пролетел, как монетка в щель монетоприёмника на кофейном аппарате. От звонка телефона, встрявшего в игру, парень подпрыгнул на месте.

– Хай, Паца! Чё делаешь?

– Фу, Илюха, ты меня напугал! Ничего, играю… А ты что делал целый день, что видел?

– Да ничё: треньки, Лиза, треньки; «качаюсь» я, знаешь ли,– смеялся в трубке друг.

– Да что ты Лизку «качаешь», я знаю, смотри живот не накачай! Я хочу спросить: ничего необычного сегодня не видел, не чувствовал, конкретно – вечером, ближе к восемнадцати?

– Та-ак; вечером я в «тренажёрке» был… Не-а, ничего не видел, а что случилось? Шо за вопросы странные, ты чё – курнул чего-то или бухнул?

–Тьфу, дурак, я вообще не курю. Так просто спросил, расслабься.

Пацновы

Кирилл всегда с нетерпением ждал маму с работы. Помнил, в детстве прибежит из школы, приберёт в доме, печку растопит (ведь на газ так и не насобирали – провели линию мимо их дома), сядет у окна, уткнётся носом и считает огоньки, мелькающие у автовокзала. После ухода отца мама устроилась работать в супермаркет продавцом, чтобы хоть как-то прокормить и одеть сына. Работала допоздна, иногда задерживаясь до десяти-одиннадцати вечера. Придёт, долго-долго потопчется на пороге, чтобы собраться с силами и выглядеть перед сыном счастливой. Зайдёт, немного покачиваясь, в комнату:

– Привет, сынок! Как ты? Кушал?

– Да, мамочка, я картошку отварил и поел с солёными огурцами. Ты будешь?

– Нет, сынок, я сыта,– свято обманывала мать,– можно, я сразу спать? Очень устала. Ты уроки сделал?

Не дождавшись ответа, она ложилась спать, голодная, полураздетая, уставшая – и сразу засыпала. Сын долго смотрел на неё, громко вздыхал, целовал – понимал. Затем подкидывал угля в грубу и ложился рядом, нежно обнимал за талию и сладко засыпал под нежную мелодию её дыхания. Конечно, он чувствовал запах, но в этот момент был самым счастливым на свете.

Теперь, повзрослев, он не потерял тех нежных сыновних чувств к маме, очень переживал, когда она задерживалась. И вот сейчас, прошерстив весь Интернет, так и не найдя информации о шаре, он с замиранием сердца думал о ней: «Где же она, почему не отвечает? Может, с ней что-то случилось? Нет, тогда бы мне позвонили. Почему нет информации о шаре? Неужели он мне привиделся? Да что я – ненормальный? Я точно помню. Нет, я так больше не могу, поеду к ней на работу». Он спешно обулся, захлопнул дверь и выскочил из калитки. Над головой плескалось летнее звёздное небо, где-то распевали цикады. Он шёл по еле освещённой улице с пульсирующей тревогой в голове. Заскочив в полупустую маршрутку, присел на сидение, достал телефон и набрал мать.

– Алло, Кирилл, я скоро буду,– ответила заплетающимся языком она.

– Мама! – крикнул на всю маршрутку сын,– где ты?

– Я еду домой, встречай меня, как обычно.

– Хорошо, если меня не будет, не уходи, жди на остановке.

Телефон мамы снова отключился, и снова сверхнеприятный голос объявил: «Абонент временно недоступен». Кирилл выпрыгнул на следующей остановке и пересел на маршрутку, которая шла в противоположном направлении. Он сам не заметил, что очень сильно вспотел, то ли от волнения, то ли от жары, но когда пот стал капать со лба, он вытер его тыльной стороной ладони. Волнение жгло под ложечкой. Выскочил на остановке – пустота.

Телефон, набор. «Абонент временно недоступен».

– Да что же это такое! – Парень выругался во весь голос матом. Благо, что на пустой улице его никто не услышал. Быстрым шагом с пробежками помчался к дому. С самого начала улицы он стал вглядываться и искать окна своего дома. «Темно, темно! Больно! Страшно, дома она или нет?» Он опять проскочил через двор, не заметив реакции своего любимца – Малыша. Зашёл, не включая свет, сразу почувствовал резкий запах алкоголя. По сердцу растеклось нежное, приятное тепло: «Дома мама!». Он бесшумно разулся, прокрался в свою комнату и рухнул на маленький, узкий, хлипкий диванчик, купленный ему на десятилетие. Мир выключился. Кирилл погрузился в сладкий, спокойный сон. В нем он шёл по улицам ночного города, вокруг тяжёлым занавесом висела туманная тишина. Все вокруг было стальное, серое, холодное и скользкое. Вдруг он услышал еле уловимый стон: «Кирюша, сынок! Кирюша, Кирюша…». Он огляделся по сторонам: вокруг – только чёрная мгла.

– Мама, мама, где ты?

– Кирюша, сынок! – опять мамин голос.

Сын открыл глаза, сердце бешено колотилось.

– Кирюша, сынок! – теперь чётко услышал он.

Кирилл стремглав кинулся к маме.

– Мама, мама, что случилось?

– Сердце, капли…

Он накапал 40 капель корвалола, дал выпить и, облокотившись на неё лбом, сел на пол.

– Прости меня, сынок, я всё делаю для тебя,– приласкала его Галина Павловна, провела сухой рукой по жёстким волнистым волосам сына и посмотрела в родные глазки. И продолжила,– видишь: отец даже не звонит последние два года и алименты не платит, мы же договорились не подавать в суд, по-честному платить, а как у него второй сынок родился, так он про нас совсем забыл. А я людей обманываю, чтобы тебя прокормить, думаешь, мне приятно с этим жить? Понимаешь, если быть честной, ничего не заработаешь. Но ты не будь таким, учись, сын! Ты, кстати, молодец, что выбрал инженерную специальность. Правда всегда побеждает, запомни, это как аксиома, которую не надо доказывать. Я рада, что ты взялся за ум, ты очень изменился, поумнел после школы. Ты – моя опора и надежда. Не подведи меня!

– Спи, мамочка, я всё понимаю, не подведу, – Кирилл так и уснул на коленях, уткнувшись в мамин живот.

Соколовы

Катя проснулась и стала с ужасом ощупывать свою левую руку: она совсем не двигалась и висела как плеть. «Ах, отлежала, наверно!» Девочка стала щипать и бить левую руку правой. В сырой, тёмной комнате стоял насыщенный и привычный запах алкоголя, перемешанного с табачным дымом. Этот запах, казалось, пропитал все вещи, всю немногочисленную мебель – диван, маленький комод и трюмо. Катя спала вместе с двенадцатилетним братом в одной маленькой кровати, ноги приходилось класть на спинку, отчего потом полдня болели щиколотки. Ванька ещё спал; хоть он и был на три года моложе, но вёл себя, по мнению Кати, как глупый мальчишка. На диване громко захрапел отец, и на девочку вдруг внезапной горячей волной накатили воспоминания прошедшей чёрной зимы.

Ведь этой зимой они остались без мамы. Они с братом чувствовали себя настоящими сиротами, так как папа и при жизни мамы Жанны не уделял им должного внимания, а после смерти – тем более. В глубине своей хрустально-чистой души она чувствовала, что во всех их несчастьях виноват отец, но детская, наивная, безусловная любовь побеждала разум и подавляла все здравые мысли.

Лучи солнца стали пробиваться через старые серые занавески, зияющие разнокалиберными дырками, и осветили помещение. Катя присела на край кровати, оглядела комнату, глубоко вздохнула и перевела взгляд на брата. Он, лохматый, заросший, со слипшимися на лбу от пота волосами и собравшимися на шее чёрными полосками, мирно сопел рядом. «Родной мой, маленький!» Катя нежно погладила его по голове и осторожно встала.

«Ах, мама, если бы ты знала, как мы живём!» Катя смахнула непроизвольно набежавшую слезинку и присела на корточки чистить картошку для завтрака.

Мама Жанна умерла в январе. В памяти ещё томились воспоминания о последних днях её жизни. Как они с Ваней навещали её в больнице, а она, завернувшись в одеяло, бледная, с огромным, раздувшимся животом, сидела на лавочке, курила, дожидаясь детей. Как они бежали к ней наперегонки и оба обнимали – сразу. Мама умерла от цирроза печени. Этого бы не произошло, если бы она не попала весной в больницу с разрывом кисты на яичнике. Там ей и занесли инфекцию: гепатит С.

А раньше всё было хорошо. Катя даже помнила счастливые годы жизни их семьи. Когда папа работал, мама работала, она ходила в школу, а Ванька – в детский сад. Тогда семья Соколовых жила в шикарном двухэтажном частном доме, доставшемся Жанне от родителей, которые трагически погибли в один день в автокатастрофе. Роман, как говорится, был красавец-парень: густые, кудрявые каштановые волосы, чистое лицо с удлинённым подбородком и выразительными, можно сказать, огромными карими глазами, обрамлёнными густыми чёрными ресницами. Идеально сложенный, он был эталоном мужской красоты. Но, как часто бывает, привлекательная внешность не всегда является показателем доброй и чистой души. В сравнении с ним Жанна выглядела, как серый воробушек рядом с павлином. Конечно, в ней было что-то тонкое, мягкое и нежное, еле уловимое, то, во что обычно влюбляются мужчины, но до конца объяснить не могут. После свадьбы, к сожалению, оказалось, что Рома – совсем не хозяйственный человек. Любил выпить, сначала по выходным, затем – и не только. Ни в доме, ни во дворе ничего не делал. Жанна, безумно влюблённая, совсем не замечала этих недостатков, ревновала, прощала, но не пила с ним никогда. Когда родился Ванечка, стало тяжело оплачивать коммунальные услуги, да и просто Жанна еле-еле сводила концы с концами. Рома менял работу каждый месяц: то он трудился грузчиком в магазине, то охранником на заправочной станции, то разнорабочим на стройке. И везде его просили уволиться из-за частого «злоупотребления». Обстановка в доме накалялась, начались обиды, обвинения и скандалы.

Как-то вечером, вернувшись как никогда рано и, к удивлению, трезвым, Рома затеял серьёзный разговор с женой.

– Жанет, котик мой, посмотри, как мы живём: дом рушится, его надо постоянно ремонтировать, а у нас денег нет, долги давят. Давай дом продадим и купим поменьше, зачем нам такой большой, мы даже на второй этаж не поднимаемся никогда, а на отопление сколько денег надо! Знаешь, нам даже на машину хватит, я буду таксистом работать, вот увидишь, как мы заживём! А? Согласна? Давай, соглашайся, любимая моя!

– Рома, я подумаю, но ты выпиваешь, разве ты сможешь работать водителем? – вздохнула Жанна.

– А, я брошу, честное слово! Ради детей и тебя. Давай начнём новую жизнь. Я же вас так люблю!

Посоветоваться Жанна ни с кем не могла: родителей нет, подруг нет, кумовья вечно заняты – бизнесмены. Безумная любовь к мужу сделала своё дело. Жанна согласилась. Это событие и переломило их жизнь на две части.

Рома как пил, так и продолжил пить, не особо стараясь заработать и обеспечить семью. В результате двухлетних поисков лучшей жизни семья оказалась в маленьком однокомнатном дачном домике с узкой кухонькой, даже без печного отопления. Туалет и вода находились на улице. Зато к этому времени от безвыходности и беспомощности стала выпивать Жанна. Небольшой огород был запущен до предела: рыжая трава вперемешку с бытовым мусором покрыла все грядки, некогда засаженные помидорами, только старая слива неустанно давала хороший урожай. За воротами гнила рыжая «четвёрка» марки «Жигули», которую Рома, ударяя в грудь, обещал отремонтировать. И машину не отремонтировал, и жену потерял…

Летние каникулы

«Слава Богу, хоть в школу не надо идти», – вздохнула Катя и поставила на электрическую плиту чёрную, закопчённую сковородку. Масло закипать не спешило; девочка вышла во двор и подошла к красному железному обшарпанному баку. Между баком и краном была незамысловато всунута пластмассовая мыльница, в которой покоился слизистый кусочек мыла. Девочка умылась и, не вытираясь, вдохнула свежий летний воздух.

– Ах, хорошо!

Рядом на отцветшей сливе заливался соловей, девочка пристально посмотрела на невзрачную птичку, улыбнулась и посвистела в ответ. «Жаль, зубная паста кончилась, надо раздобыть где-нибудь». Катя прополоскала рот водой из бака, потерла зубы и дёсны пальцем и, услышав потрескивание масла на сковородке, ринулась в дом. Картошка получилась, как всегда, румяная и вкусная. Ванька с отцом уплетали за обе щеки, весело подмигивая друг другу. Вдруг у Кати из кармана халата послышался звук мобильного телефона.

– О, откуда у тебя телефон? – строго спросил отец.

– Да Аньке новый купили, а она мне свой старый подарила.

– Точно не украла? – немного прищурив глаза, засомневался он, – люди просто так ничего не дарят и не делают, значит, ей что-то от тебя надо. Все злые и алчные, запомни это. Вот увидишь: придётся отрабатывать.

– Да брось, пап, она добрая, не такая, как все, она мне как сестра,– Катя нажала на значок – зелёную трубку.

– Ха, так пусть заберёт тебя к себе жить, поит и кормит,– не унимался Роман,– наивная ты, жизни не знаешь.

– Да, алло! Аня, я готова, через пятнадцать минут выхожу. Жди.

Роман пожал плечами:

– Ваньку возьми с собой, чем я его кормить буду?

– Нет, пап, сегодня не могу – дела личные.

– Мне надо на работу сходить. Ладно, возьму его с собой… Пойдёшь? – без капельки нежности спросил Роман.

– Угу,– промямлил с набитым ртом взъерошенный сынок.

Запрыгнув в самодельные джинсовые шорты и натянув чёрную, немного выцветшую на спине майку с надписью «YOUTH», Катя выпорхнула из душного жилища. Хотелось курить. Да, да, она недавно попробовала, может, месяц назад, но уже эта пагубная привычка основательно засела в её голове. Это свершилось в новой взрослой компании, куда Катю и её лучшую подругу, одноклассницу Аню, пригласил её старший брат Артём. После смерти мамы Катя очень сильно сблизилась с Аней, стала вхожа к ней в дом. А Аня, открытая, добрая, голубоглазая блондинка, всегда искренне радовалась ей, предельно глубоко перенесла смерть мамы своей подруги, даже проплакала весь вечер, когда узнала о горе. Её старший брат Артём никогда не воспринимал сестру всерьёз и всегда – с ухмылкой: конечно, он же был старше её на три года и учился в Институте. А как Аня мечтала, чтобы у нее была сестра, чтобы секретничать, меняться вещами, просто делиться своей детской, наивной любовью и нежностью!

Ведь как утверждают мудрецы: любовь бывает без дружбы, а вот дружба без любви – вряд ли. Хотя любовь без дружбы вернее было бы назвать страстью, которая в одно мгновение может превратиться из милого пушистого кролика в опасного монстра, с любовью так не бывает. Она прорастает глубоко-глубоко в душу и при непредвиденных обстоятельствах только усиливается, но никогда не превращается в агрессию. Дружба – особый вид любви, наполненной терпением, нежностью, пониманием. А подростковая дружба, чистая, искренняя, незапачканная взрослыми бытовыми проблемами, имеет шанс остаться на всю жизнь.

Так у этих двух замечательных, добрых девочек росла и укреплялась настоящая дружба. Несмотря на то, что росли они в разных социальных слоях, дружба расцветала, как одуванчик, пробивающийся через слой мглистого асфальта.

Катя спешила к Ане домой, будничное утро дышало прохладой, мимо неслись озабоченные автомобили, а небо, высокое и лазурное, создавало впечатление безмерного пространства и рождало безудержное желание полёта. Девочка не шла: она то подпрыгивала, то пробегала небольшое расстояние. Длинные, вьющиеся каштановые волосы волнами развивались на ветру. На лице играла милая, наивная улыбка, а в карих глазках отражалось летнее ласковое солнце.

За пятнадцать минут она доскакала до огромных чёрных ворот с приваренными бронзовыми гроздями винограда и нажала кнопку звонка. Родители Ани к этому времени уже выехали на работу, а Аня на правах отдыхающей на каникулах ещё нежилась в постели, раскинув естественно белоснежные волосы по подушке. Катя привыкла, что подруга долго одевается, чтобы выйти к калитке, поэтому абсолютно не нервничала даже по истечении десяти минут. Вот за воротами послышались шлепки тапок.

– Привет! Заходи,– немного вялым голосом пригласила Аня,– есть хочешь? – она обняла подругу и звучно, не касаясь щеки губами, поцеловала.

– Не-а, спасибо! Курить хочу, есть? Родители дома?

–Разъехались, только вечером вернутся. У меня только одна, у Тёмы свистнула.

– Он дома?

– Нет, свалил куда-то, пока я спала. Зажигалка есть?

– Нет, тащи спички.

– Ок, подожди.

– Ой, блин, голова закружилась,– пожаловалась Катя, сделав глубокую затяжку.

– У меня тоже. Кать, смотри: я кольца научилась пускать.

Аня глубоко затянулась, сделала круглым рот и медленно, с особенным удовольствием и прикрытыми глазами, стала выпускать кольца дыма.

– Ух ты! Здорово! Дай я попробую,– Катя почти вырвала сигарету из губ подруги. Глубоко затянулась, но, закашлявшись, выпустила дым паровозным столбом.

– Ха-ха, куда торопишься!

Прикончив сигарету, прибалдевшие курильщицы поплелись в дом. За порогом, на плетёном квадратном коврике, Катя оставила свои растоптанные мокасины. Сразу почувствовав не очень приятный запах от вспотевших ног, она засунула их в шкафчик для обуви, потопталась немного на коврике и неуверенной походкой прошла в комнату. Аня уже включила электрический чайник и с умным видом, открыв холодильник, выбирала что-то съестное.

– Что ты там топчешься, проходи; бутерброд с колбасой будешь?

Катя прошла в просторную гостиную, обставленную шикарной мебелью, и села на краешек кожаного дивана. Солнце пробивалось сквозь жалюзи, создавая ровные, параллельные друг другу световые полоски. Девочка глубоко вздохнула, и приятный аромат роз наполнил её легкие приятным спокойствием. Под рукой оказался пульт от телевизора, одно мгновение – и огромный экран, висящий на стене, заиграл яркими красками и залился звонкими голосами. По музыкальному каналу демонстрировали новый клип Семёна Лазурного «Тишина».

– Ой, мне он так нравится, красавчик! Правда, Ань?

– Тьфу, так он же «голубец»! Брехло, пел бы уже про мужиков, которых любит.

– Да ладно, не может быть, такая фигура у него настоящая, мужская, и на лицо – симпатяга.

– Ну и не верь, наивная ты, посмотри: кого по «телеку» крутят, слушать некого – одни «гомики» и лесби или бабки зажравшиеся. Ни музыки, ни слов… Попса голимая! Вот Тёма слушает новую группу – «Абракадабра», слышала? Вот это сила! Сейчас тебе включу.

Аня включила музыку на телефоне. Слова заглушала громкая инструментальная музыка, и Кате приходилось прислушиваться к тексту песни.

– Ну как? – с гордым видом спросила юная рокерша.

– Не знаю, Ань, слишком громко, наверное, это не моё, извини. Мне слова не совсем понятны; о чём песня?

– А, понятно, в общем, любишь музыку, где сопли на кулак наматывают, сочувствую.

– Аня, давай не будем об этом. Знаешь, я хотела тебя кое о чём спросить. Можно, я помоюсь у тебя, хотя бы голову?

– Вообще не вопрос, чего ты стесняешься? Давай мои вещи разберём, может, и тебе что-то подходящее найдём?

– Давай!

К двенадцати часам девочки вылетели из дома, как бабочки, держась за руки и громко смеясь. Они щурились и сияли от счастья. Катю приятно освежала почти новая розовая футболка, только что подаренная Аней, но рваные шорты остались неизменным атрибутом бунтарского облика девушки. Аня же щеголяла в белоснежной футболке с надписью «Girls can do some things». Стройные, рослые не по годам, в модной одежде, с лёгким макияжем, подруги выглядели немного старше своего возраста. Впереди их ждал насыщенный событиями летний день.

Покатались

Проснувшись в полусогнутом состоянии на груди мамы, Кирилл поднялся на затёкших ногах и побрёл к своему диванчику. За окнами розовел рассвет, и соседские петухи уже во весь голос орали о наступлении нового дня. «Так, сейчас примерно четыре, можно ещё поспать», – подумал парень и моментально вырубился.

Проснулся – тишина. Вскочил. Мама уже ушла на работу. «Ах, жаль, не получилось с ней нормально поговорить, может, она что-то видела или чувствовала? Хорошо, что начались каникулы, и никуда не надо торопиться. Первый курс за плечами, я думал, что будет намного сложнее», – раздумывал юный студент, рассматривая себя в зеркало и чистя зубы, – да, мамуля, твои зелёные глаза, доставшиеся мне в наследство, наверно, очень девчонкам понравятся». Телефонный звонок опять заставил вздрогнуть.

– Да,– немного раздражённо ответил Кирилл.

– Салют, Паца!– отозвался знакомый голос друга.

– Денис, я же просил не называть меня по кличке. Говори «Кирилл», хорошо?

– Да, хорошо! Прогуляемся сегодня?

– Когда?

– Давай в девятнадцать там же.

– Ок!

Денис Пашинин и Илья Петров – детсадовские друзья Кирилла. Ещё в саду их называли «Три мушкетёра». Денис рос в обеспеченной семье; за ним постоянно, как два хвостика, бегали две младшие сестрёнки, он, намного старше их, был и воспитателем, и нянькой. Им было по семь лет. Он, как весенний одуванчик, рыжий, конопатый. Его широкие голубые глаза были наполнены добротой и теплом. Именно доброту ценил Кирилл в друге, а ещё – мудрость, начитанность. Денис увлекался биологий, он с детства любил собирать и рассматривать всех букашек. Драться он не умел, но в случающихся конфликтах на помощь всегда приходил Илья Петров. Он, как Илья Муромец, с детства был крепким, честным, немного лихим парнем. Рос в семье один, папа ходил в моря, мама – бухгалтер в солидной фирме; Илью воспитывала бабушка. Любила его безумно, баловала. Интеллигентная, мудрая бабушка Зоя, проработала всю жизнь учителем русского языка и литературы. Илья получал разностороннее воспитание, в 14 лет стал кандидатом в мастера спорта по дзюдо. Высокий, кареглазый, широкоплечий, он безапелляционно покорял всех представительниц «слабого пола». Так и дружили ребята, дополняя друг друга.

Место встречи товарищи выбрали очень давно и, не сговариваясь, точно знали, где друг друга найти. Излюбленная свежевыкрашенная скамейка блестела в лучах заходящего солнца. Кирилл пришёл первым, присел и задумался. Над головой приятно перешёптывалась листва тополя, затрагиваемая лёгким ветерком. Вечерний воздух освежал мысли, и парень задумался о недавнем загадочном явлении.

– Привет, Кирюха! Чё такой кислый? Всё норм? – перебил его мысли только что бесшумно подошедший Илья.

– Да так, не понимаю.

– Это как, разъясни.

– Слушай, ты вчера ничего странного не видел, не чувствовал?

– Ты у меня уже спрашивал, приглючило тебя что-то? – усмехнулся Петров,– Дене звонил? Будет?

– Обещал.

– Слышь, я у папани «тачку» замутил на вечер, прокатимся? В «КореШок», там сегодня рок-группа «Абракадабра», слышал такую? – подмигнул Илья.

– Не-а; денег много надо, а я на мели.

– Не парься, у меня хватит, я Лизку с собой беру, а Деня Юльку вроде хотел зацепить. У тебя есть кто?

– Не, Илюха, никто не нравится, Ленку забыть не могу,– соврал Пацнов.

– Ну ты дурик! Она же сама тебя кинула через плечо, а ты киснешь; выше нос! Поехали, там столько «чик» прикольных, «оторвёшься», во всяком случае… Это я тебе гарантирую; может, даст какая-нибудь.

Петров все говорил, говорил, но в какой-то момент Кирилл сосредоточил взгляд на его глазах, и холодная, колючая змейка пробежала по спине. О Боже! – в них плыла разноцветная волна. А Илья, не останавливаясь, рассуждал о спорте, соревнованиях, нечестных судьях, о Лизкиных капризах, о возможности подработать, а также о выбранной им недавно татуировке. А Кирилл слушал и молчал. Он начал сомневаться: не приснилось ли ему всё это, но почему такое неприятное чувство не покидает его, а лучший друг кажется чужим человеком?

– Э, ты чё прибалдевший какой-то? Звони Дене, где он?

– Да, да, сейчас,– растерялся Кирилл, вытащил мобильный из кармана, но, увидев метрах в двадцати друга, засунул телефон на место,– да вон он идёт!

– Деня, ё-моё, где тебя носит? – разразился Петров.

– Да так; мелких надо было из «музыкалки» забрать. Ты на колёсах?

– На деньги, гони в магазин; Кирюха, поможешь ему купить, а я «тачку» разогрею. Мне – «крепкое», две по ноль пять.

– Ок!

Завелись, покатились. Илья почти одновременно включил самую модную рок-группу и откупорил банку с пивом. Новая серебристая «Субару Форестер» приятно зашелестела по асфальту, а музыка с пронзительным звуком вырвалась из открытых окон, чем немного шокировала проходящих пешеходов.

Летний город дышал пьянящей свежестью. Кирилл выставил в окно руку, и она стала резать влажный вечерний воздух. В зеркале лобового стекла весело подмигивал кареглазый, уверенный в себе Илья.

– Рыжик, ты чего не пьёшь? – обратился Илья к Дене.

– Я не Рыжик, хватит подкалывать, ты ещё при бабах так меня назови. Я же вас по кличкам не называю,– обиделся друг.

– Ладно, ладно, Паца, дай ему банку, пусть расслабится немного.

Минут пятнадцать ехали молча, музыка ревела, и этот шум уже начинал давить на голову. Ночь медленно наползала на город, поглощая мелкие, узкие улочки. Трасса, по которой неслись юные рокеры, еле-еле освещалась тремя одинокими фонарями, стоящими друг от друга на приличном расстоянии.

Петров весело распевал знакомую песню, размахивая банкой с пивом в разные стороны, причём несколько капель незаметно ни для кого уже сияли, отражая огоньки приборной панели, на джинсах у Кирилла. Деня сидел на заднем сиденье и от выпитого пива совсем не повеселел, а только немного раскраснелся.

В какой-то момент, когда Илья в очередной раз приложился к банке, на дорогу перед самой машиной выбежала большая чёрная тень. Свист тормозов, резкий удар, вся троица по инерции наклонилась вперёд. Водитель сразу выключил музыку; наступила мёртвая тишина.

– Что это было? – совсем шёпотом спросил Илья.

– Не знаю, я не увидел, – промямлил Кирилл.

– Деня, пойди посмотри!

– А, почему я? Пошли вместе.

– Чё, ссыте? Я схожу,– отозвался Кирилл.

Он бесшумно открыл дверь и с громко стучащим сердцем вышел на проезжую часть. В лицо пахнул влажный воздух ночного города. Издалека доносились глухие звуки вечерней дискотеки. Около обочины лежало что-то огромное и чёрное и издавало слабый стон. Тусклое освещение рисовало только контуры.

– Может, телёнок? – мелькнуло в голове,– Илюха, включи дальние фары, а то непонятно, кто это.

– Не человек хоть? – дрожащим голосом пикнул «лихой водила».

– Не-а, собака вроде, но очень большая,– он включил фонарь на телефоне, присел на корточки и внимательно осмотрел животное, а затем бросил просительный взгляд в кабину авто, но, кроме искривлённых испугом лиц, ничего не заметил,– что делать будем?

– Сваливаем, давай в машину, я бате совру что-нибудь.

– Ребята, так нельзя, давайте отвезём её к ветеринару.

– Хочешь – оставайся с ней, нас девушки ждут, спасатель хренов!

Кирилл встал, постоял несколько секунд рядом и виноватым голосом сказал: «Прости, брат, что так получилось, может, как-то выкарабкаешься». Развернулся и медленно побрёл к авто.

– Давай, давай, прыгай,– не мог удержаться Илья и с пробуксовкой сорвался с места.

6. Находка

–Сколько до Сосновой балки? – спросил Кирилл, заглянув в прокуренную кабину такси.

–Двести пятьдесят.

–Хорошо, поехали!

Пока ехали, Кирилл все ёрзал на месте, внутри то и дело с головы до ног пробегал мерзкий холодок, который останавливался где-то посреди груди и начинал жечь, пальцы нервно стучали по коленям.

–Что тебе там надо, там жилья-то нет?

Не получив ответа и выразительно пожав плечами, любопытный небритый водитель уставился на дорогу.

–Вот, вот здесь тормозни. Подожди немного.

Кирилл расплатился, вышел, прошёл метров двадцать вдоль дороги, затем вернулся к машине.

–Ещё пару минут подождёшь?

Парень зашёл за машину и стал светить фонариком телефона на обочину. Ничего! Вдруг резкий визг сорвавшегося с места автомобиля заставил его вздрогнуть.

– Козёл! – вырвалось у него,– ну где же ты, куда уползла? Что же я – зря приехал? Всех «кинул» ради тебя!

Он встал на край обочины и посветил вниз.

«Ах, вот ты где, уползла всё-таки! – Кирилл скатился на пятой точке и оказался в двадцатисантиметровой близости от животного,– эй, ты там живой или как?»

Собака глубоко и громко вздохнула. «Спасатель» подвёл руки под её живот, но поднять так и не получилось.

«Бл… ! – вырвалось у него вслух, -ничего, всё равно не брошу. Блин, на фиг нужна эта сердобольность? Я, конечно же, эмпат, но не настолько».

Сказал – и в ту же секунду стало стыдно за свои слова. «Но должен быть выход, что же мне делать? К кому обращаться? Кто мне поможет? Мама! Точно, мамочка моя поможет!» Новый друг опять глубоко и громко вздохнул.

Кирилл достал мобильный и набрал мамин номер. Ожидание ответа, казалось, тянулось целую вечность, миллионы мыслей, догадок, предположений пронеслись в голове буквально за две минуты. И вот – долгожданный ответ.

– Алло, Кирилл, я слушаю тебя, – ответила мама.

– Мама, мама, слава Богу, мама! – закричал в трубку сын.

– Да что случилось? Ты где?

– Мама, я в Сосновой балке, мне нужна твоя помощь, помоги мне!

– Где-где? Что ты там делаешь? С тобой всё в порядке?

– Мам, не спрашивай, бери такси и приезжай, я на трассе буду стоять и светить фонарём.

– Хорошо, вызываю. Жди.

Беспощадная темень заволокла балку, где-то вдалеке мелькали огоньки жилого дома, стоящего на отшибе цивилизации. Небо, обсыпанное звёздами, казалось немного ниже, чем обычно, и давило своей мощью. Воздух насытился сыростью и стал подло проползать за пазуху и холодить. Кирилл похлопал по спине несчастную жертву: «Ничего-ничего, выкарабкаемся!»

Странно бывает: иногда люди совершают поступки, которые сами не могут себе объяснить. Среди них есть как неожиданно хорошие, так и неожиданно плохие, всё это заложено внутри человека заранее. Светлые бессознательные порывы и тёмные бессознательные порывы как будто живут постоянно внутри него, только ждут необходимого случая, чтобы выплеснуться наружу. Неожиданное самопожертвование ради другого – самый важный показатель чистоты души. А неожиданное унижение, к сожалению, самый гнусный показатель. И многие, не замечая этого, думают, насколько они возвысились, унизив кого-то, а на самом деле на дне пропасти они, а не униженные ими. Сила только тогда считается силой, когда она направлена на добро и на спасение. Конечно, наш герой всё это делал подсознательно, он не мог себе объяснить своего поступка: почему он оставил вечеринку, почему ему так жаль эту неизвестную, неприятно пахнущую собаку, зачем он здесь, в темноте, в сырости, в неизвестности? Он не мог ответить, но обо всём знала его душа. И всё, что происходило, происходило не просто так…

Кирилл с мамой затащили собаку в дом и уложили на половик около порога.

– Полежи пока здесь, завтра что-нибудь придумаем.

– Зачем она тебе? – отозвалась мать, – она же сука.

– Не знаю, мам, чувствую, что нужна. Я тебе утром что-то расскажу.

Парень налил в железную миску воды и поставил около морды животного. Животина глубоко вздохнула и подняла на него карие, по-человечески глубокие и мудрые глаза. На секунду их взгляды встретились, и Кирилл почувствовал в её взгляде теплоту, почти человеческую теплоту – так смотрит друг, когда радуется за тебя, так смотрит любимая девушка, просто так смотрят, когда любят. У Кирилла пересохло в горле, а собака беспомощно уронила голову на пол. Комната насытилась тяжёлым собачьим запахом.

Только сейчас, при хорошем освещении, он хорошенько разглядел её. Иссиня-чёрная шерсть переливалась в лучах электрической лампочки. Он никак не мог определить, что это за порода: похожа на ньюфаундленда, но посреди лба светилось белое пятно, как звезда среди тёмной ночи.

– Я назову тебя Ночка,– вдруг вслух сказал спаситель. Он чувствовал себя бесконечно виноватым перед этой раненой собакой, ему было стыдно за своих бессердечных друзей.

– Ложись уже спать! – крикнула из комнаты Галина Павловна.

– Иду, мам.

7. «Культурный» отдых

Подружки, держась за руки, остановились около пешеходного перехода. Вдруг рядом с ними кто-то болезненно кашлянул. Красавицы одновременно обернулись на неприятный звук.

– Девочки, вы сильно торопитесь? – обратился к ним пожилой, прилично одетый мужчина с палочкой,– не можете помочь одинокому дедушке?

– Почему бы и нет? Чем Вам помочь? – отозвалась Аня.

– Дело в том, что я недавно перенёс операцию на сердце и мне нельзя поднимать тяжести. А покушать-то хочется, вот я и выбрался на рынок, а там, вы знаете, глаза разбегаются. И всё такое дорогое, но пенсия-то у меня хорошая, я же полковник. Помогите донести сумки, если только не торопитесь, пожалуйста, мои вы хорошие,– улыбался дед, сияя белоснежной вставной челюстью.

Девчонки переглянулись и, поняв друг друга по глазам, утвердительно закивали. Подхватили сумки и, немного накренившись в разные стороны, мелкими шажками пошли за дедом. Идти пришлось немного дольше, чем думали, но отказать уже было неудобно. Бывший военный представился Андреем Ивановичем, держал спину ровно, шагал очень уверенно, так что Кате в какой-то момент показалось, что палочка ему совсем не нужна. Он признался, что одинок: похоронил жену два года назад, а детей так им Бог и не дал. Глубокие голубые глаза сияли теплотой, а бороздки морщин в уголках делали их сказочно добрыми. Белый накрахмаленный воротничок рубашки говорил о том, что старичок очень аккуратный и чистоплотный, несмотря на одиночество.

– Ну, вот и добрались, мои хорошие,– Андрей Иванович вынул из кармана белоснежный, тоже накрахмаленный платок и вытер вспотевший лоб.

Троица остановилась перед беседкой, заплетённой виноградной зеленью, у подъезда обычной пятиэтажки. Приятная прохлада в этот жаркий полдень сразу освежила всех. Девочки поставили сумки на скамейку и, немного потоптавшись на месте, посмотрели на деда.

– Спасибо, мои красавицы, какие вы добрые, может, зайдёте, чаю попьём?

– Нет, простите, мы торопимся, – извинилась Аня.

– Тогда ладно, вот вам благодарность,– отставной полковник протянул пятисотрублёвую купюру.

Секунда сомнения; Катя посмотрела на Аню, Аня моргнула, и девочка взяла деньги.

– Спасибо, это нам на мороженое будет. До свидания,– поблагодарила Катя, и подружки, взявшись за руки, побежали к троллейбусной остановке.

– Во класс! Повезло, погуляем,– обрадовалась Аня.

– Слушай, мне кажется, пятьсот – это слишком много, надо было отказаться, он же пенсионер.

– Не гони, эти пенсионеры больше работающих получают, жируют, не знают, куда деньги девать.

– Знаешь, Ань, а у меня никогда не было дедушки и бабушки. Мне так не хватает их мудрости, тепла, заботы. Я, наверно, помогала бы им во всём. Ведь старость – это так печально: жизнь прошла, и ничего нельзя изменить, скоро смерть; им, наверно, так грустно от этого. У них такие глаза унылые.

– О, философ, не «пригружайся». Тебе к моей бабуле надо зайти на пару часов, она быстро все мозги тебе вынесет. То закармливает полезностями всякими или купит что-то древнее без спроса, напялит на тебя, а потом обижается, что не носишь. Вообще сложно со старыми, зануды редкие: «Ты же девочка, должна вести себя хорошо!»

– Ну не все, наверное.

Катя умолкла, но мысли продолжали кружиться в голове всю дорогу, пока ехали в троллейбусе до пляжа.

–Ну что, по мороженому? – спросила Аня, щурясь от ярких лучей солнца.

– Давай, и минералочки! Аня, как ты думаешь, Костя симпатичный?

– Ничего, середнячок, рисуется много. Что, понравился? Так ему восемнадцать, он на малолеток даже не смотрит. Тёма говорил, что он в Нахимке учится, и родители вроде «шишки» какие-то. Так что не твой вариант, не думай даже о нём.

По правде, Аня очень удивилась симпатии Кати, ведь Костя ей самой очень нравился, и все её наряды, макияж, некоторые специально выученные заумные фразы и цитаты предназначались именно ему.

– Ну, не знаю, всё в жизни бывает,– заключила Катя.

– Что бывает? Я бы на твоём месте ему даже не улыбалась – поиграет и бросит, а ты страдать будешь, знаю я твой сопливый характер.

Девочки зашли на территорию пляжа и издалека стали разглядывать место, где неделю назад Артём познакомил их с новыми друзьями. Под тенью огромного абрикоса на самодельной скамейке, сделанной из двух валунов и огромной ветки, обломавшейся в грозу, сидели два коротко стриженных молодых человека обнаженные по пояс. Издалека Катя сразу узнала Костю и Женю. Парни о чём-то спорили, размахивая руками.

– Привет! – в один голос сказали подружки.

– О, привет, красавицы,– первым отозвался Костя, высокий, стройный, можно сказать, худощавый сероглазый парень с обаятельной улыбкой. Фирменные удлинённые шорты чуть ниже колен плотно прилегали к узким бёдрам. В руках свёрнутая в канат футболка каждую минуту подвергалась испытанию на прочность: Костя периодически то расслаблял, то вытягивал её в струну. На упругой, совсем безволосой груди слева скалил зубы зеленоглазый серый волк-татуировка. Костя очень гордился ей, долго копил деньги, уговаривал родителей, а теперь при первой же возможности её постоянно демонстрировал.

– Молодцы, что пришли! Как дела? – спросил Женя, менее приметный, рыжий, немного полноватый парень. На нем были тонкие спортивные штаны марки «Adidas». Веснушчатое, прыщавое, почти детское лицо с очаровательными голубыми глазами вызывало улыбку.

– Всё хорошо,– ответила Аня и села на бревно рядом с Костей, – сигареткой угостите?

Катя сесть не решалась, так как боялась запачкать шорты, поэтому переминалась с ноги на ногу.

– О, да вы серьёзно курите? А Тёмыч не отлупит? – посмеялся Костя,– как жаль: у меня две осталось, а я последние не отдаю, сорри…

– А у нас деньги есть, сходишь?

– Не-а, я паспорт не брал. Во, Жека сгоняет! Возьми «семёрочку» и пива захвати.

– И нам пару банок, вот деньги, возьми.

– О-о, да вы ещё и «злоупотребляете»,– улыбался Костя.

– Почему сразу «злоупотребляем»? Так, балуемся! – соврала Аня.

Катя скромно молчала и ловила взгляд понравившегося парня. И в тот момент, когда их взгляды случайно встречались, она ощущала еле заметную приятную волну, поднимающуюся от живота прямо к голове, отчего немного краснели щеки.

Жека вернулся через полчаса с сигаретами, пивом и орешками.

Солнце несмело пробивалось через густую листву, украшая лица ребят и окружающее пространство тёплыми, прыгающими солнечными зайчиками.

На паутинке, спускающейся с абрикоса, висел тёмно-коричневый паук и осуждающе дрыгал лапками.

Горьковато-солёная жидкость, сначала неприятная на вкус, через пять минут стала томно греть внутри и немного вскружила голову. Катя пила маленькими глотками, не сводя глаз с Кости. «Ах, какие у него глаза, такие тёплые, почти родные, как хочется прижаться к нему».

– Девчонки, купаться будете? – перебил сладкие мысли Жека.

– Ага!

– Ну тогда раздевайтесь,– ехидно заметил парень.

Девочки сняли верхнюю одежду, обнажив стройные, упругие фигурки, и вприпрыжку, забавно покрикивая, побежали к воде. И, не отпуская рук, вместе хлюпнулись с пирса. Парни проводили их долгим, внимательным взглядом, а потом, посмотрев друг на друга, не сговариваясь, в один голос сказали: «Классные!»

– Правда, мелкие ещё,– уточнил Жека, – да глупенькие.

– Тебе кто больше нравится?

– Мне – Аня, люблю тоненьких, а Катька – совсем дитя,– сказал Женя и смачно, как истинный мачо, затянулся сигаретой.

– Вот здорово, а мне малышка нравится, она на вид и не такая сексуальная, как Анька, но глазки серьёзные, мне кажется, что с ней есть о чём поговорить, в ней какая-то невинность, неиспорченность чувствуется.

– Шутишь, о чём с мелкотой говорить? Все они, мокрощёлки, одинаковые, смотри не влюбись, там ловить нечего. Тёма говорил, она чуть не бомжует, одевается за счёт Аньки, не замечал Анькиных одёжек на ней?

– Да? Правда? Нет, влюбиться я ещё не готов, наверное, не родилась ещё такая прЫнцесса,– нарочно съязвил Костя.

– Давай на них испробуем новые таблетки?

– Стрёмно, малые они ещё. Пусть просто пиво пьют, и так «накроет».

– Не дрейфь, только, чур, если что – я с Анькой.

– По барабану,– равнодушно вздохнул Костя.

Ребята стукнулись банками. Жека мастерски закинул в баночки к подружкам таблетки и присел на бревно как ни в чём не бывало. Прибежали хохотушки и стали размахивать мокрыми головами, разбрызгивая мелкие холодные капли воды в разные стороны, отчего на лицах парней заиграли милые улыбки.

– По пивку? – подмигнул Жека,– Аня, иди ко мне, согрею.

Девушка без стеснения плюхнулась парню на колени, обняв шею двумя руками, нескромно прижалась к безволосой груди.

–Ух, холодная, как лягушка!

–И зелёная? – подмигнула Аня.

–Нет, почему? На, отхлебни,– друг протянул ей баночку с пивом.

Аня жадно отхлебнула.

– Фу, горькое, дай закурить!

После первой затяжки всё вокруг поплыло перед глазами. Костя и Катя как будто отдалились на расстояние, хотя сидели на том же бревне. А совсем близко – Женькино улыбающееся, милое и приятное лицо. Аня обхватила его за шею и прижалась.

– Она всегда себя так ведёт? – тихо поинтересовался Костя.

– Не знаю, в первый раз её такой вижу.

– Вы рядом живёте?

– Не совсем.

– Ты в частном доме, как Анька, живёшь?

– Да.

–Частный дом – это классно: выйдешь на улицу в трусах, вроде на улице и в тоже время дома, в квартире такого себе не позволишь. Овощи, фрукты выращиваете?

– Конечно.

– Почему не пьёшь? Анька вон залпом всё выпила. Наверно, опыт есть?

– Я не хочу, противное какое-то пиво.

Вдруг внимание ребят привлёк резкий, громкий щелчок; оба повернулись в сторону влюблённых голубков: Женя и Аня, совсем не стесняясь, целовались, а щелчок – это разорвавшаяся лямка купальника.

Катя пристально посмотрела на подругу, что-то в её поведении показалось ей неестественным, но девушка решила не мешать её неподдельному наслаждению, которое выражалось в стонах и охах.

Вдруг она почувствовала тёплую руку на талии. Тело вмиг покрылось мурашками. Все мышцы напряглись, и девушка, боясь повернуться, чтобы не посмотреть в глаза парню, свернулась калачиком. На плече она ощущала его горячее дыхание; чувства смешались и затуманили голову: «Мне приятно, но как-то рано? Или так должно быть между парнем и девушкой? Ах, как же он мне нравится! Повернусь?! Нет, пусть помучается, постарается, меня просто так не возьмёшь! О Боже, зачем же целовать в шею!»

Катя повернулась и утонула в море блаженства. Мир вокруг перестал существовать. Все звуки эхом унеслись далеко-далеко. Только он, его губы, его глаза, его запах, нежный, немного твердоватый язык и руки, скользящие по дрожащему телу. Ей казалось, что это длилось целую вечность. Но вдруг в голове мелькнула молния, и она вспомнила, что рядом находятся её друзья, с трудом отстранившись, посмотрела в сторону, где недавно сидела влюблённая парочка.

Ани и Жени не было на прежнем месте.

– Ой, а где они? – на глубоком выдохе спросила Катя.

– Да ладно, нужны они нам? – успокоил Костя,– иди ко мне, малышка.

Вечерело, и Катя немного озябла.

– Я оденусь, ты не против? Я замёрзла.

– Не вопрос, по мне, лучше бы вообще разделась, а я бы согрел? – мурлыкнул Костя.

– В другой раз, надо Аню поискать, тревожно как-то за неё.

– Не парься, она же с Жекой.

– Всё равно, помоги мне её найти.

Катя спешно оделась и собрала вещи Ани, в том числе верх от её купального костюма.

– Я говорю: не заморачивайся, подумаешь – «чпокнет» пару раз её Жека, ну и что?

При этих словах кровь хлынула в голову: Катя прекрасно знала, что Аня – ещё девственница.

– Ей нельзя, что ты?!

– Почему тогда она себя так ведёт?

– Как?

– Вызывающе, как будто не раз уже этим занималась.

– Не знаю. Ладно, идёшь со мной?

– Не собираюсь мешать другу наслаждаться жизнью, гуляй сама.

Минута молчания – и Катя, сама поразившись своему хладнокровию, вдруг выпалила: «Да и ты тоже «гуляй, Вася!» и ринулась в темноту. Спотыкаясь о пустые бутылки и горы пакетов, она стала пробираться сквозь гущу колючих кустов и громко кричать:

– Аня! Аня!

– Дура, – сказал громко Костя и стал плавно натягивать футболку, фигурно закурил с вытянутой руки, повернулся на сто восемьдесят градусов и двинулся в направлении остановки транспорта с абсолютно спокойным лицом, немного улыбаясь краешками рта. «Дура-дурой, что тут скажешь. Я же говорил, лучше не связываться с малолетками. Нечего с ними ловить. Ах, хотя бы маршрутка быстрей пришла, да мамка что-то вкусненькое приготовила».

Катя, исцарапав ноги и руки, наконец, выбралась из кустарника на другую сторону пляжа. На прикреплённых к асфальту топчанах сидело несколько влюблённых парочек. Солнце уже зашло, а серебряный блин луны делал на море блестящую дорожку.

– Аня! – протяжно закричала девушка.

Но никто ей не ответил. Послышался смех и коверкающий её голос визг. «Аня!» Катя подошла к парапету, отделяющему асфальтовую зону пляжа от так называемой «дикой» зоны. Оттуда доносились неразличимые голоса и мелькали огоньки сигарет.

Девочка перелезла через широкий, бетонный, ещё не остывший парапет и опять громко позвала подругу. Из тишины, смешанной с всплесками моря, Катя услышала, как ей показалось, голос Ани. Фонарик на телефоне светил очень тускло, Катя стала шарить лучом по поверхности каменистого пляжа, как вдруг как будто из-под земли вырос Женя. Он был взлохмачен, краснолиц, со звериными огоньками в глазах.

– Чего раскричалась? – шипящим голосом промямлил он и больно схватил её за руку.

– Где Аня? Что ты с ней сделал?

– Там, за камнем, смотреть надо за подругой.

Катя с силой вырвала руки из лап злодея и стремительно бросилась за камень; вдруг что-то обожгло её пятку и стало неприятно хлюпать в мокасинах. Наконец, дойдя до камня, она с замиранием сердца глянула за него.

Аня лежала на животе, в одних трусах. Катя дрожащими руками перевернула подругу. Она была бледна и чуть раскрытыми щёлками глаз смотрела в никуда.

– Аня, пожалуйста, приди в себя, что он с тобой сделал? Вы добавляли что-то, курили? Почему ты такая пьяная?

– Я не пьяная, мне плохо.

– Я твои вещи принесла, давай я тебя одену, присядь. Вот так. Просовывай голову, на лифчик, в шорты засунь. Как ты? Тошнит? Он тебя изнасиловал?

– Нет вроде, я ничего не помню.

– Я такси вызову, у тебя деньги остались?

– Да, тысяча есть, в шортах, в потайном кармане, на всякий случай. Спасибо, Кать, ты меня проведёшь?

– Конечно, я тебя не брошу.

Катя вывернула шорты, достала деньги и сразу вызвала такси.

–Давай, пошли, нам надо торопиться.

Спасительница подлезла под руку и, придерживая подругу за талию, двинулась к выходу с пляжа. Боль в пятке не давала возможности встать на полную ступню, но постепенно Катя ускорила шаг и, игнорируя боль и искусно управляя шатающейся Аней, перешла на бег.

– Давай, давай, уже часов девять, скоро твои названивать начнут!

Усадив подругу в такси, Катя села на переднее сиденье и провозгласила адрес назначения. Водитель явно восточной национальности, сверкнув чёрными глазами, ехидно улыбнулся, обнажив прокуренные жёлтые зубы.

– Почему так поздно гуляете, дэвочки?

«Партизанки» молчали, боясь открыть рот и обнаружить своё не совсем трезвое состояние. Наконец Катя собралась с мыслями и ответила:

– Везите, пожалуйста, не задавайте вопросов, мы опаздываем домой. Нас родители встречают, мы им сбросили Ваш номер машины.

Улыбка у водителя сразу улетучилась, и лицо приобрело серьёзный, сосредоточенный вид.

8. Ночка

Утром, как только соседские петухи пропели дифирамбы заре, и робкий луч света стал сканировать комнату сквозь занавеску, Кирилл открыл глаза и долго лежал, перебирая мысли, словно листая книгу назад, пытаясь вспомнить каждую мелочь прошедших дней.

«Как эта псина? Хоть бы выжила!» – пульсировала мысль, и что-то больно сдавливало грудь.

Он медленно стянул с себя плед и с замирающим сердцем поплёлся в прихожую. Первым делом взгляд упал на живот существа: он то медленно опускался, то поднимался. Собака спала. Кирилл аккуратно взял миску из-под носа спасённой, на цыпочках прошёл на кухню и вернулся со свежей водой, осторожно поставил её на пол и вздохнул.

Присел рядом на корточки и спросил:

– Ну что, к ветеринару поедем?

– Не надо, мне уже лучше, – услышал в ответ и свалился с корточек на пятую точку.

Голос как будто звучал в его голове. Он в упор посмотрел на животное, и глаза их встретились. Глубокие, совсем не собачьи, а человеческие карие глаза смотрели, не мигая. Колючая, холодная волна пробежала по позвоночнику.

– Я что, схожу с ума? Да-да, я читал – шизофрения: голоса, видения.

– Нет, ты меня слышишь, мой спаситель, – опять отозвался безликий голос.

– Это ты? Хорошо, тогда скажи, как тебя зовут?

– Меня зовут так, как ты меня назвал, – Ночка; только ты обо мне никому не рассказывай, а то замолчу.

– Хорошо, тебя что-то беспокоит, можешь встать?

– Нет, всё хорошо, выведи меня на улицу.

Кирилл встал и не спеша, как сильно выпивший, пошаркал в ванную комнату, открыл кран и умылся прохладной водой. Мысли в голове не укладывались, а торчали, как антенны, в разные стороны и никак не могли собраться вместе: «Вот блин, что за чудеса? Сначала – шар, теперь – Ночка на мою голову! Не буду никому рассказывать, а то меня точно в психушку закинут, но я реально её слышу. Фу, бред, не может быть!»

Он вернулся в комнату; Ночка лежала на животе, положив голову на передние лапы. При дневном свете он ещё лучше её разглядел: это была большая, вернее сказать, огромная собака с чёрной, отливающей синевой волнистой шерстью. Её бока очень быстро то втягивались, то раздувались, неестественная худоба говорила о том, что собака бездомная. Покормив Ночку молочной рисовой кашей, он вынес остатки Малышу. Цепь оказалась оборванной, пёс отсутствовал. «Вот засранец, – подумал Кирилл, – ну ничего: нагуляется и вернётся. Надо же, как он разогнул звенья такой толстой цепи?»

Он накинул на шею собаки ошейник и бодро произнёс: «Ну, вставай, пойдём, прогуляемся». Ночка встала; ростом от пола до холки она была хозяину по пояс. Телефонный звонок заставил вздрогнуть не только молодого человека, но и животное.

– Куда ты свалил? Так классно было, – стал давить по телефону на ухо друг Илья.

– Та что-то голова разболелась – ушёл незаметно.

– Ну что, идём сегодня в тату-салон?

– Ой, у меня сегодня занятие музыкой, не знаю, что-то я сомневаюсь – надо ли мне это?

– Что там сомневаться? Не трусь, ты ещё в «зожевцы» запишись. Не дури, давай в шестнадцать на «Малашке».

– Ладно, видно будет, созвонимся.

Кирилл прошёл с собакой через всю улицу; Ночка послушно плелась рядом. На краю улицы они остановились и замерли: какая красота открылась их взору! Огромная степь с золотистой травой жила своей жизнью, она дышала и говорила миллионами голосов – трещали цикады, мелкие серые птички носились совсем низко от земли, перекрикиваясь между собой тонкими, звонкими, журчащими голосами. Улыбка растянулась на лице парня, он посмотрел на Ночку, а та, вздёрнув нос кверху, пыталась уловить запахи.

– Иди побегай! – сказал Кирилл, отстегнув поводок.

Но «говорящее животное» медленно прошло вниз метров десять, сделало свои дела и послушно вернулось к хозяину и присело рядом.

– Ну, пошли домой, а то мне на музыку надо собираться.

Вернувшись, Кирилл достал из-за шифоньера гитару и стал отрабатывать задание по музыке. К Петру Фёдоровичу он планировал прийти к 12 часам. Его тянуло к нему, как к отцу: непременно хотелось посоветоваться насчёт татуировки и поделиться своими впечатлениями от происшедших ранее событий.

– Прости, мне надо уйти, не скучай.

– Хорошо, – он опять услышал безликий голос. Ночка глубоко и громко вздохнула.

9. Мельниковы

Такси притормозило у чёрных кованых ворот. В доме, несмотря на поздний час, во всех окнах горел свет. У Ани кружилась голова, и от поездки ещё добавилось чувство тошноты. Она машинально вытащила сине-зелёную купюру достоинством в тысячу рублей и протянула водителю. Катя забрала сдачу и вывела подругу из авто.

– Спасибо,– протяжно промямлила Аня.

Такси уехало, оставив после себя облако выхлопных газов, отчего на Аню опять нахлынула волна тошноты.

– Держись, немного осталось, – взбодрила Катя, взяла её за плечи, немного встряхнула, а затем обняла и прошептала на ухо,– всё будет хорошо, постарайся не «спалиться», завтра позвони, деньги отдам.

Земля плыла под ногами. Сфокусировав взгляд на дверной ручке, Аня двинулась вперёд по мысленно проложенному коридору. Рука, словно сквозь полупрозрачную мглу, потянулась к ручке. Но калитка неожиданно распахнулась, и яркий свет ослепил глаза. На пороге стоял взъерошенный, озверевший отец и светил фонарём, встроенным в телефон.

– Явилась наконец-то! – язвительно-злобно взревел он.

Схватив дочь за воротник футболки, он почти волоком затащил её в дом. Аня, как обмякший щенок, поддалась силе родителя.

В центре ярко освещённого зала на обшитом кожей белом диване сидела заплаканная мама. Дарья Михайловна, ухоженная сорокалетняя женщина, аккуратно промакала белоснежным платком глаза, стараясь не вонзить в них длинные, острые перламутровые ногти с шеллаком.

– Иди мойся и спать, завтра будем разговаривать!

Отец закинул дочь в ванную комнату и захлопнул дверь.

– Вот, полюбуйся, кого ты воспитала! – ткнул он Дарье Михайловне,– подумать только: в пятнадцать лет так напиваться, а кто из неё вырастет? Это ты виновата: сюсюкаешься с ними, на – получи отдачу!

Мама молчала, прикрыв лицо руками. Евгений Петрович не успокаивался: «Веди её завтра к врачу, пусть проверит, девственница она или нет, я не хочу до пятидесяти лет дедом стать и засранные пелёнки стирать, у меня работа, бизнес, в конце концов, вы только используете меня», – всё лил и лил злобные тирады отец.

На шум из спальни вышла заспанная вислоухая дымчатая кошка; переводя взгляд то на отца семейства, то на хозяйку, она так и не поняла, чем вызван шум, потёрлась о ноги Дарьи Михайловны, но, не получив взаимной ласки, поплелась в укрытие.

Из ванной комнаты донеслись жалобные, пищащие крики непутёвой дочери, и мама мгновенно ринулась спасать своё «сокровище».

Отец глубоко вздохнул, всплеснул руками и вышел на балкон курить. Несмотря на поздний час, Артёма ещё не было дома: парню уже исполнилось девятнадцать, и частые «неночевания» уже не вызывали никаких отрицательных эмоций.

Ближе к одиннадцати ночи в доме всё затихло, погас свет, только фонарный свет проникал сквозь полупрозрачные портьеры и рассеянно освещал комнату. Евгений Петрович не спал – лежал на спине и смотрел на пёструю картину с ромашками. Вдруг во дворе хлопнула калитка – пришёл сын. Отец слушал, затаив дыхание. По шагам он понял, что сын не совсем трезв; на кухне громко звякали стаканы и громыхали крышки от кастрюль, при этом отпрыск громко комментировал свои действия матерными словами. Сердце отца бешено заколотилось, но встать он не решился. Так и не уснул до утра. Когда солнечный свет залил комнату, отец всё лежал на постели, в груди что-то жгло и покалывало, но разговор с дочерью и сыном откладывать нельзя. Он медленно встал, аккуратно засунул ноги в кожаные коричневые тапочки и, пошатываясь, поплёлся на кухню.

В доме, где царили идеальная чистота и комфорт, стоял тяжёлый, тошнотворный запах перегара. Лицо отца скривила мучительная гримаса, мысли, как черви, стали больно копошиться в голове; ему хотелось собрать чемодан, рвануть в аэропорт и улететь подальше от дома. Возможности позволяли, а вот совесть и ответственность – нет. Надо подобрать слова, сформулировать убеждения, «настроить» выражение лица…

Он включил стеклянный электрический чайник с подсветкой, сел за стол и стал бессмысленно смотреть, как закипает вода. Около ног почувствовал мягкое прикосновение – кошка тёрлась и громко мурлыкала. Пинок – и кошка с визгом летит прямо в мусорное ведро.

На шум вышла Дарья Михайловна, розовощёкая и с опухшими нижними веками глаз. Она присела на край табуретки и с жалобным видом посмотрела на мужа.

– Женя, я прошу, пожалуйста, будь помягче с детьми. Понимаешь, если сейчас ты поступишь грубо, то дети отвернутся от нас и «закроются» навсегда. Давай выясним, где она была, с кем, может, она ни в чём не виновата. Ей нужны поддержка, понимание.

– А, я думаю, что ей сейчас нужен ремень! Пока силы у меня есть, на Тёму уже не хватит. А ты начиталась своих книг по психологии и думаешь, что так и надо. Дети разные, и к каждому нужен свой поход. Уверен, что нашим нужна физическая сила; жаль, что я раньше был таким мягкотелым, да и работы невпроворот. Думал, ты, грамотная, с высшим образованием, сможешь воспитать детей, да ошибся. Ты только на словах такая правильная. А результат? Где результат твоих рассуждений? Вот он, налицо: дочь – проститутка, сын – алкаш!

– Ты преувеличиваешь, Женя.

– Я преувеличиваю? Да я в их возрасте уже пахал как лошадь, поэтому и стал человеком, а они – дармоеды! У Артёма когда сессия? Почему не готовится? Почему таскается по ночам? А Анька еле школу на «тройки» тянет. К репетиторам хоть ходит? Или я только «бабки» отстёгиваю, а толку не вижу? Что за ерунда: один-единственный выходной за неделю – и столько нервов, меня всего трусит. Вот лишу вас средств – будете знать; заведу любовницу и укачу в Сочи!

–Делай, что хочешь! – тихо сказала жена,– я тоже от тебя устала.

–Устала? От чего ты устала? От своих салонов и парикмахерских?

–Ха, дорогой, а ты вообще что-то замечаешь, кроме своего бизнеса? Что в доме – идеальный порядок, одежда выглажена? Только и делаю, что вас обслуживаю и ещё работаю.

–Так что, тебе денег дать? Свали куда-нибудь, всё равно я тебе как мужчина давно неинтересен. Таскаешься, наверно, с кем-то. Что глазки -то опустила?

–Дурак, пошли к Ане.

–Пошли.

Отец подошёл к двери, прислонил к ней ухо на пару секунд и замер; затем, уверенно толкнув дверь, почти ворвался в спальню дочери и резко застопорился, как перед шлагбаумом на железнодорожном переезде.

– Одень её, – сказал он, прикрыв лицо руками.

– Аня, Аня, проснись, отец хочет с тобой поговорить,– молила мать, натягивая футболку на обмякшее, сонное тело.

– Ну, чё надо? – наконец отозвалось чадо.

– Что значит: чё надо? Где ты вчера была, с кем? Опять с Катькой? Я запрещаю тебе с ней водиться. У неё родители – алкаши, мать от пьянки померла, отец – бомж. И её это ждёт, подстраиваешься к такой жизни? Ещё раз с ней увижу – отлуплю ремнём и не посмотрю, что взрослая. Поняла?

– Ты жестокий человек, хоть и мой отец,– выдавила из себя Аня, не моргая смотря прямо в глаза отцу.

– Что? Ты ещё рот смеешь раскрывать? Сегодня же, Даша, веди её к гинекологу, если мои ожидания оправдаются – пеняй на себя. Пойдёшь картошкой торговать на рынок, я тебя содержать не буду.

– Женя, успокойся! – воскликнула Дарья Михайловна.

– Чё тут у вас? – в комнату заглянул взъерошенный брат.

– И тебя туда же, алкаш! Почему ты вчера пьяный пришёл?

– Хто? Я? Да я был стёкл как трезвышко! – пошутил Артём.

– Мне не до шуток, идиот.

– Не понял, что произошло, пап, ты чего такой злой?

– На сестру посмотри, она до сих пор пьяная.

– Фу ты, Анька! Где «накидалась»? – выкрикнул из-за отцовского плеча заботливый брат.

Аня уткнулась лицом в подушку и накрылась сверху одеялом. До вечера она не произнесла ни слова.

10. Учитель

Положив гитару в чехол и закинув за спину, Кирилл быстрыми шагами направился к остановке. Яркое июньское солнце слепило глаза и пекло спину. Огромный, живой, многолистный тополь шелестел от лёгкого дуновения ветра. Шум проезжающих машин, разговоры людей, шелест листвы – всё отодвинулось на второй план; Кирилл утонул в своих мыслях, он чувствовал, что внутри, в душе, происходит необратимый процесс. Что именно, он не мог объяснить, но ощущал важность и необходимость этого процесса.

Незаметно для себя проехал пять остановок, погружённый в мысли, прокручивая в голове предстоящий разговор с учителем.

Не доверять ему у Кирилла не было оснований – Пётр Фёдорович всю жизнь проработал учителем музыки. Интеллигентный, мудрый, чуткий человек, он знал и умел найти подход к каждому ученику, и они, естественно, отвечали ему взаимностью. Он всю жизнь прожил холостяком: не то чтобы он категорически отвергал женщин, просто ему не везло. В молодости стеснялся своей профессии. Хлипкие романы заканчивались провалом: одна возлюбленная постоянно пыталась унизить его, вторая любила приложиться к бутылке, третья – «погулять» на стороне. Сейчас он – стройный, седовласый, голубоглазый старик, привыкший к своему одиночеству, увлечённый чтением. Он даже планировал написать книгу о пользе одиночества и его влиянии на личность.

Кирилл прискакал к двери учителя вовремя, запыхавшийся, раскрасневшийся, с мокрой от пота головой. Нажал на кнопку звонка.

– Кирюша, это ты? – спросил за дверью Пётр Фёдорович и, сразу открыв её, улыбнулся дружеской улыбкой,– заходи, заходи, зачем так бежал, у меня сегодня, кроме тебя, никого.

– Не люблю опаздывать; как вы?

– Нормально, а почему ты спрашиваешь? Чай будешь?

– Нет, водички холодной можно?

– Как хочешь. Выучил задание?

–Да как-то нет, извините.

–Как – нет? Впервые слышу; а чем ты занимался?

–Занимался? Да так, ничем.

–Ерундой,– удивился учитель,– Кирилл, ты о чём? За три года ни разу такого не было! Колись, что произошло?

–Да с ребятами отдыхал, выпил, голова болела. Хочу татуировку сделать на руке, только не надо меня отговаривать.

–Да и не буду, странный ты, Кирилл. Делай, что хочешь.

Парень почувствовал нотки досады в голосе учителя, и ему стало стыдно и неприятно, отчего запершило в горле. Он опустил глаза; пауза затянулась.

–Ладно, давай заниматься,– прервал мысли парня Петр Федорович,– где мы остановились, помнишь? Давай, начинай! Время – вода: не догнать никогда.

Кирилл послушно разложил ноты на пюпитре и стал играть отрывок классического произведения. Пётр Фёдорович лишь одобрительно кивал головой, но его глаза выражали беспокойство. Ученик не допустил ни одной ошибки, закончил и посмотрел в упор на учителя.

–Пётр Фёдорович, я позавчера видел странное природное явление, до сих пор под впечатлением, возможно, космическое или что-то необъяснимое. Как будто во мне что-то переломилось.

–Давай за чаем всё расскажешь, пойдём на кухню.

Учитель встал, крякнул, разогнул спину и пошлёпал в шерстяных клетчатых тапочках на кухню; Кирилл поплёлся за ним, как на исповедь.

На кухне, несмотря на немытые окна, царил идеальный порядок. Плита сверкала белизной, на ней стоял пузатый чайник, который начинал уже позвякивать крышкой от закипающей воды. Накрахмаленные полотенца, казалось, висели для красоты, и ими не пользовались. По стене в направлении от окна к умывальнику предательски пробежал мелкий рыжий таракан. Парень сделал вид, что не заметил его, немного пошаркал ногами по полу и продолжил рассказ.

– Вы только не подумайте, что я сумасшедший или сказочник – это правда: я позавчера, когда ехал от вас, встретил что-то необыкновенное.

– Да говори уже, хватит предисловий!

– Это был шар, огромный, диаметром метра три, цветной и светящийся, он ещё, ко всему прочему, шипел.

– Вот как?!

– Да, а потом он лопнул, и огромная волна, разноцветная масса меня всего обволокла и проникла в каждую клетку; сразу стало так жутко и холодно. И вкус – во рту был кислый вкус, как от батарейки. Пробовали языком когда-нибудь?

– Нет, Кирилл, батареек я не лизал.

Кирилл опустил глаза.

– Не верите? Многие люди его фотографировали, но в Интернете так информации и не появилось. Как будто ничего не было, но он был! Честно! Точно!

– Да верю я тебе, верю, успокойся. Ты кому-то ещё рассказывал?

– Нет, боюсь, что примут меня за «повёрнутого».

– И не говори пока никому, договорились? Я постараюсь найти что-то, объясняющее это явление.

– Дело в том, что я стал как-то по-другому себя чувствовать, прозрение какое-то! Те вещи, которые были для меня обычными, стали невыносимыми, а которые не любил, вдруг к ним проникся. Это как объяснить?

– В этом вопросе я не помощник. Принято утверждать, что люди не меняются, хотя я думаю иначе. Да, человек не может измениться за один день, но он может за один день, даже за один час, поменять своё мнение о жизни. И постепенно, день за днём, придерживаясь своих принципов, он может измениться. Для тебя это знак, но что он означает? Разберёмся…

– Во мне точно что-то поменялось, я по-другому смотрю на друзей, на жизнь в принципе. Мне кажется, что все люди ходят в масках, и все такие одинокие. Но никто не хочет раскрыться, все боятся быть не такими, как все. Ведь самое главное правило сейчас – улыбайся, чтобы все думали, что у тебя всё хорошо! А как у тебя на душе на самом деле, никому не интересно. Ведь так?

– Да, к сожалению.

– Вы ещё скажите, что нет ни любви, ни дружбы!

– К сожалению.

– А я думаю, что есть! Только люди не хотят пускать в своё сердце эти чувства, боясь самим себе сделать больно.

– Истину говоришь, будь собой, это важно! Ты знаешь, я вот постоянно учусь, не смейся, что я старый. Невозможно всё знать, да и не надо. Человеку важно не знать, а понимать взаимосвязи между явлениями, структуру: что важнее, что незначительно. Этого в книжках не найдёшь, это анализ. Постоянный анализ жизни, поступков, мельчайших деталей, из которых складывается то или иное явление. Старость печальна, но, к величайшему счастью, и ей когда-то приходит конец,– учитель виновато улыбнулся,– а ты думаешь, нам, старикам, жить не хочется? Ещё как, ещё больше, чем вам, молодым, и есть хочется вкусно, и путешествовать, но не всем это по карману.

– Спасибо за урок, мне пора, – Кирилл встал.

С опущенной головой вышел в коридор, обулся и, кивнув на прощание, молча вышел из квартиры.

Пётр Фёдорович подошёл к окну, отодвинул занавеску и проводил ученика долгим, оценивающим взглядом. «Вроде хороший парень, что это с ним? Неужели наркотики? В семье шизофреников точно не было. Жаль, такой талантливый, а чушь несёт; странно, всё очень странно»,– подумал он.

11. «Блохи»

Катя включила фонарик на телефоне и, прихрамывая на порезанную ногу, не спеша шла домой. Ночь выдалась непроглядно тёмная, беззвёздная. Огромные серо-фиолетовые тучи нависли над головой, казалось, что кто-то выкачал весь воздух – было очень душно, как будто вот-вот прольётся дождь.

«Торопиться мне некуда, – думала девочка,– кто меня ждёт? Может, Ванька? Да спит, наверное. Ел сегодня хоть что-то или опять за папкой закуску подъедал? Всё-таки в школе было хорошо, там хоть кормили бесплатно, а летом мы, как собаки бездомные, питаемся объедками. Надо соглашаться и переезжать в интернат, там лучше будет. Те два месяца после смерти мамы были просто сказочными: и одежду нам дали, и питание, и на экскурсии водили. Нет, надо было отцу приплестись и заявление написать об опеке. Ничего не меняется – каким он был, таким и остался. Зря мы ему поверили и согласились».

Катя зашла в калитку, прошла по захламлённой аллейке к входной двери, если можно так назвать фанерную панель без ручки и замочной скважины, посаженную на скрипучие, ржавые петли. Дверь противно заскрипела, лицо девочки скривила сдержанная гримаса, Катя на ощупь попыталась найти выключатель, но вдруг отдёрнула руку, как от горячего: «Разбужу их!» Телефонным фонариком посветила сначала на детскую кроватку – Ванька в одних трусах спал на животе; перевела луч на диван – пусто: папа «завис» где-то. Прошла через комнатку к комоду и отодвинула тугую полочку. В ней хранилось бельё отца и порванная простыня. Катя оторвала узкую полоску и вышла на улицу, к баку. Тучи уже разбежались в разные стороны, так и не проронив ни капли влаги. Огромная жёлтая луна светила, как сто уличных фонарей. За баком скворчал маленький чёрный жучок, а на зелёной кроне алычи весело перекрикивались две цикады. Кое-как промыв ранку водой и замотав обрывком простыни, Катя поковыляла в дом. На диван ложиться не стала, подвинула брата и боком уместилась на кровати, свесив ноги немного на пол, и сразу погрузилась в глубокий сон. Ей снилась большая зелёная поляна, усеянная белыми ромашками; она сидит и плетёт венок, рядом – парень, симпатичный, но она его совсем не знает, смотрит в глаза. Глаза такие знакомые, такие добрые; Катя берёт его за руку и говорит: «Смотри, как я умею!» Раскидывает руки в стороны и машет, постепенно отрываясь от земли.

– Давай, взлетай со мной! – кричит она родному незнакомцу.

– Я не умею!

– Это несложно, смотри на меня и повторяй, у тебя получится, главное – не бойся!

Вдруг с высоты девушка заметила, что к парню со всех сторон начинают подползать огромные серые крысы.

– Быстрей, быстрей, давай, взлетай!

– Не могу, лети одна!

Резкий грохот разбудил девочку, она открыла глаза и сразу сильно зажмурилась от яркого света. Отец стоял, облокотившись о стенку как раз рядом с выключателем, и мычал. Лохматый, в грязных брюках и порванной на груди футболке.

– Пап, выключи свет!

– Иди на фиг! Дай мне пожрать!

– Папа, пожалуйста, выключи свет и ложись, а то Ваньку разбудишь. Где я тебе возьму, меня целый день дома не было.

– А где тебя черти носили? Жрать надо варить, баба ты или кто? Иди вари мне макароны, я кетчуп в пакете принёс.

– Я спать хочу, подожди до утра.

– Что случилось? – проснулся Ваня.

– Быстро варите мне еду или сваливайте, куда хотите!

– Да, в интернате нам было бы лучше!

–Закрой рот, дура! – взревел отец, – ещё неизвестно, где тебя Жанка «нагуляла».

Ваня заплакал.

– Не смей оскорблять мать! – выпалила дочь,– это ты её в могилу свёл и нас мучаешь!

– Ничего себе заявочки! Валите в интернат – и не вспомню о вас!

– Не хочу в интернат! – завопил Ванька, – там, как в тюрьме, одни надзиратели.

– Заткнись, ублюдок! Куда скажу, туда и пойдёшь! Вон ночь тёплая, иди на лавку и там вой. Меня бесит твой плач, собрали манатки – и вон из дома!

Катя натянула на брата футболку, шорты, захватила спортивную кофту и, сильно схватив за руку, выволокла из дома.

– Я никуда не хочу идти, давай дождёмся, пока он уснёт, а утром всё будет нормально,– не унимался Ваня.

– Родненький, пойдём, пока бить не начал, я его знаю.

Дети выбежали на улицу; Катя шла быстро, еле заметно прихрамывая на больную ногу, не обращая внимания на жгучую боль, Ванька вприпрыжку, громко всхлипывая, еле успевал за ней.

– Кать, куда мы? Зачем мы?

– Ничего, ночь перебьёмся, а там видно будет; я знаю одно место, мы зимой там тусовались.

– Я пить хочу, я есть хочу, я устал,– ныл брат.

– У меня тоже в горле пересохло, пойдём в магазин-24, попросим воды.

Магазин-24 с весёлым названием «Кто ищет, тот находит!» сиял огоньками и зазывал инструментальной музыкой, льющейся из колонок. Женщина лет сорока пяти с ярким макияжем и жирной цветной татуировкой в виде вьющихся на всю руку – от запястья до плеча – цветов с жутко недовольной физиономией спросила:

– Чё надо, шпана?

– Тётенька, дайте водички,– пропела жалобным голосом Катя и сделала губы «ниточкой».

– Дома надо пить, идите домой, уже поз…ой…дно,– икнула женщина, не договорив фразы. Судя по её красным глазам и разящему запаху перегара, она явно перебрала со спиртным.

–О, Катька, это ты, что ли? А это Ванька так вырос? Да я с Жанкой в одном классе училась. Добрая была, вцепилась в этого дауна. Давно бы мужика нормального нашла. Найдётся бык, была бы корова! – «шутница» еле сдержала смешок,– нате вам воды «полторашку» и булку хлеба, и идите, идите отсюда.

Из подсобного помещения послышался громко булькающий мужской голос:

– Ленка, где пропала? А ну иди сюда, я соскучился.

Катя схватила воду, Ванька – хлеб, и оба спешно вышли из магазина.

– Пошли, не отставай и ничего не бойся со мной, я тебя никогда не оставлю.

Дети зашли в подвал обычной пятиэтажки и стали сразу чесать ноги. Катя зажгла спичку и осветила маленькую комнату, заваленную картонными коробками. В дальнем углу стоял зелёный обшарпанный диван без подлокотников. Насыщенный запах сырости, немного разбавленный «ароматом» отходов кошачьей жизнедеятельности, неприятно щекотал в носу.

– Кать, ноги сильно чешутся, что это?

– Блохи, Ванька; потерпи, я сейчас что-то сделаю. Давай, выйди из этой комнаты. Вот сюда иди, в уголок, зажмурь глаза и дыши через футболку.

Ваня послушно всё выполнил. Сестра взяла кусок картонной коробки и подожгла его. Пламя не появилось, зато повалил тягучий белый дым. Она с картонкой обошла три раза вокруг дивана; глаза сильно заслезились, и стало трудно дышать. Бросив картонку под диван, почти на ощупь выскочила из комнатки к брату.

– Подождём пять минут и пойдём спать.

Она крепко обняла его и прижала к груди. Глаза слезились от дыма, обиды, боли.

– Всё будет хорошо, проходи в комнату, падай, я укрою тебя кофтой.

Дети крепко обнялись и моментально уснули.

12. Разговоры

Кирилл в раздумьях вошёл в калитку. Еда у будки так и осталась нетронутой – Малыш не вернулся. Он дёрнул ручку входной двери – закрыто: мама ещё не пришла с работы. Как только парень провернул ключ, дверь под напором распахнулась, и Ночка ринулась приветствовать хозяина. Став на задние лапы, облизала лицо.

–Хватит, хватит, соскучилась? Я тоже рад тебя видеть. Пойдём гулять?

Ночка завиляла хвостом и улыбнулась.

– Пойдём! – послышался голос.

Кирилл опять опешил: погружённый в мысли о шаре, он забыл, что может слышать нового друга. Он подошёл к холодильнику, раскрыл его и стал чесать затылок.

–Так, что тут у нас? О, колбаска. Ночка, будешь колбаску?

Мастерски отрезав два шмата, один закинул в рот, а другой протянул собаке. Та мгновенно его проглотила.

Вышли и направились к балке. Ночка послушно плелась рядом на ослабленном поводке.

–Здравствуй, Кирюша, красивую собачку себе завёл, а Малыша куда дел? Мама дома? -поинтересовалась Валентина Петровна пожилая соседка.

–Нет, тётя Валя на работе.

–А почему ты такой бледный, заболел?

–Нет, устал немного.

Кирилл вышел на край улицы; узкая тропинка между огородами спускалась вниз. Пробежав по ней десять метров, парень очутился на пригорке балки. На противоположном холме белел застроенный высотными домами микрорайон. В глубине балки располагался гаражный кооператив. С высоты гаражи казались спичечными коробками, а машинки – игрушечными. В небе сновали, постоянно меняя направление, ласточки. Птички подлетали совсем близко к земле – первая примета того, что, возможно, скоро пойдёт дождь.

Кирилл спустил собаку с поводка, а сам присел на корточки и засмотрелся на ласточек. «Надо же, летают, суетятся, а какие у них заботы? Только мошку поймать, да гнездо сплести, птенцов накормить. А мы? Всё то же, только сами себе проблемы создаём. Хотим того, чего не нужно, бежим туда, куда не надо, летим, а жизни не замечаем. Мелочи проходят сквозь пальцы, а в мелочах – вся жизнь, вся красота. Вот интересно: человек – такое хрупкое существо, а сколько вреда природе приносит! Что же это было? Что же этот шар означает? Наверно, я всё-таки сошёл с ума».

–Нет, мой спаситель! – Кирилл оглянулся; Ночка сидела у него за спиной и смотрела мудрыми, человеческими глазами в упор,– нет, дорогой, не сошёл; и наша встреча с тобой неслучайна. Этот шар – сгусток человеческой энергии. Ненужной энергии, люди теряют её и даже не замечают. Проводят своё драгоценное время, отпущенное им на земле, в праздности, в пустых делах, ненужных затеях, толстеют, тупеют. А энергия эта скопилась, и образовался шар.

–Так получается, что волна задела и тебя?

–Да, я раньше была обычной собакой, но мой хозяин спился, и я оказалась на улице.

–Почему же нет никакой информации о шаре, ни в СМИ, ни в Интернете?

– Потому что люди сначала увидели его, стали снимать, а когда он лопнул, волна смыла из их памяти воспоминания. А те, в которых она проникла, молчат, как ты, боясь показаться окружающим сумасшедшими.

– Значит, я не один, есть ещё такие люди! А от чего зависит, смоет волна воспоминания или даст поток энергии?

– Это люди с открытой аурой, они должны сделать в жизни что-то важное. И ты тоже.

– Я? А что?

– Не знаю. Вот ты меня слышишь – это уже важно. Вы, люди, друг друга не слышите, не чувствуете. Атрофировалось у вас это чувство безвозвратно, к сожалению.

–А в чём моя заслуга, почему у меня открытая аура? Я для этого вроде ничего не делал.

–Делал, но не замечал этого. Жил по совести, в ладу с самим собой. Не надо ничего особенного делать, просто поступать, как велит душа. Только прошу: не говори никому, что я с тобой общаюсь, а то я убегу, как Малыш.