Читать книгу Flutter. Круто, блин! Хроники одного тренинга - Наташа Маркович - Страница 4

Часть 1
Тотем
Родили меня, непонятную

Оглавление

Родили меня совсем непонятную, странную, молчаливую, но сразу с жизненными принципами.

Однажды, уже сильно взрослой, я мельком увидела кусочек мультика. Чуть ли не в магазине телевизоров и прочей техники. Что это был за мульт – неизвестно, так как увидела я лишь минутный кусочек. Старая, кажется медведица, говорила, внимающим малышам:

– У каждого из вас есть свой тотем. Это то, что ведет тебя по жизни, то, что ты привносишь в нее. От чего ты не можешь отступить без страха потерять себя. Тотемов много. У кого-то это любовь. У кого-то – упорство. У иных – милосердие или радость.

– А у меня? У меня? – подскочил самый маленький. – Ты знаешь, какой у меня тотем?

– Знаю. Твой тотем, малыш, – это честность.

В этот миг я, бегущая мимо по своим важным взрослым делам, вдруг остановилась как вкопанная и прокрутила все услышанное еще раз, но с осмыслением. И мне вдруг захотелось плакать. Кажется, я поняла, какой у меня тотем. Или принцип, если хотите. И поняла, что случилось, когда я начала его предавать, продавать, резать на кусочки и менять на разное, суетное.

Всю жизнь, сколько помню себя, я мечтала говорить то, что думаю или чувствую. И поступать соответственно этому. Того же я, вполне естественно, ожидала и от окружающих. Такой вот у меня был пункт, практически с самого рождения. Жажда честности, справедливости и объективности.

Не могу сказать, что окружающие были в восторге от моих утопических идей. В моем маленьком металлургическом городке никому моя персональная объективность не понадобилась. Тем более исходящая от весьма странного субъекта.

С самых ранних лет я была худа до необычайности, до прозрачности. Родители звали меня щеклеей. Это такая рыба плоская. И еще я носила очки с толстыми линзами. Рыба в очках.

Родители мои – веселые ребята – вышучивали меня постоянно. Но почему-то мне было не до смеха. Наверное, я родилась немного грустной. Чисто физиологически. И когда надо мной смеялись, я испытывала ощущение необычайной трагической обиды от несправедливости происходящего.

А еще, когда мама звонко шлепала меня ладошкой по попе за какую-нибудь провинность, я чувствовала такое унижение, какого не чувствовала, наверное, потом никогда в жизни. Я просто задыхалась от этого чувства. В чем причина столь значительной реакции в столь незначительном возрасте – я не знаю. Вроде еще и формироваться-то было неоткуда. Может, это свойство досталось мне от моих предков?

В общем, было ужасно. Я пыталась протестовать против силовых методов, но мои писклявые заявления вызывали новую порцию смеха. Это была ловушка. Чем больше я обижалась, тем сильнее они смеялись. И в конце концов в один из дней я приняла одно из самых важных стратегических решений в моей жизни.

Мне было примерно пять лет, и я сидела в тот день на кухонном столе, по своему обыкновению. Подул ветер, окно открылось, а я упала со стола. Между собой все это не было связано, но выглядело, очевидно, смешно.

Родители долго хохотали и приговаривали:

– Наташка у нас такая тощая, что ее ветром со стола сдувает.

И когда моя очередная попытка обидеться вызвала дежурный приступ смеха, я вдруг поняла – надо тоже смеяться. Я засмеялась, и родители меня начали тискать и обнимать. В этот момент мне стало ясно, что я веселая им нравлюсь больше, чем я же, но в слезах.

С тех пор я смеюсь. Много и часто. Над собой и над другими. И как-то так, постепенно, годам уже к тридцати, я догадалась, что мир – это один сплошной повод для веселья. Какой-то приколист все это придумал.

Так что в пять лет я научилась притворяться. Правда, тогда же я приобрела и капельку мудрости, так что нечего жаловаться.

Я постепенно, год от года становилась веселей, а в остальном моя жизнь не изменилась.

Обычные детские развлечения меня не интересовали. Я сутками читала все подряд от «Капитана Ко-Ко и зеленого стеклышка» до «Нюрнбергского эпилога». Часами пыталась достичь нирваны и оторваться от земли, руководствуясь статьями по йоге из старого журнала «Наука и жизнь». По осени в одиночку с головой зарывалась в желтые листья и долго там сидела, наблюдая в дырочку за прохожими. В купальнике и босиком возвращалась домой, искупавшись в реке глубокой осенью. Дружила с деклассированными элементами, почти никогда не причесывалась, редко замечала, во что одета. И, сколько помню, всегда была погружена в себя.

В общем-то я не делала ничего такого уж особенного, но, видимо, это было немного не то, что делали остальные жители моего городка. Чуть-чуть не то или не так – какие-то миллиметры, но этого оказалось достаточно для того, чтобы вдруг, в расцвете юных лет, надолго оказаться в изоляции.

Учителя меня не любили страстно. За исключением буквально двух, постоянно пытавшихся меня спасти от превратностей объективной реальности. Это была навязчивая, но неравнодушная истеричка и толстая добрая немка, живущая в соседнем от нас подъезде. Спасибо им. Не знаю как они выжили в этой сучъей школе.

Подруги меня не понимали и считали дурой. Возможно, они были правы. Кстати, я была чрезвычайно ведомой и в дружбе подчинялась без затей и размышлений. Возможно, мне просто было все равно, что делать.

В конце концов одноклассники объявили мне бойкот. Это было ужасно. Все молчали. Когда я подходила и начинала разговаривать первой, они молча отворачивались и уходили. Словно я – не я, а просто ноль, пустое место. Никто. Ничто.

Я не плакала, просто недоумевала. Сжалась в комочек. В груди было тяжело. Реальность повернулась ко мне каким-то непонятным, необъяснимым боком. Не было, кажется, абсолютно никаких объективных причин, поэтому происходящее стало и неожиданностью, и последней каплей одновременно.

Я решила стать сильной и независимой. Это произошло в раздевалке спортзала. Девочки одели школьную форму и ушли, не обращая на меня внимания. Я тоже оделась в уголке, в самом крайнем ящике, села на лавку, повесила голову, руки и закрыла глаза. Моя растерянность заслонила весь мир. Было ужасно больно. Из раздевалки я вышла сильной, смелой, упрямой и чуть более реалистичной.

Наконец начала обращать внимание на происходящее вокруг и принимать к сведению. Мне нужно было как-то выжить во всем этом дуализме.

Некоторое количество лет я пыталась подстроиться под привычки народонаселения моей неоднозначной Родины.

Например, перестала орать на каждом шагу: «Это несправедливо!» Перестала дружить с местным хулиганом – деклассированным элементом.

Прекратила спорить с мамой по поводу мытья посуды. То есть буквально, когда она просила ее помыть, я тут же кивала и говорила: «Угу». Мыть, правда, я ее так и не стала, но мама настолько была поражена моей сговорчивостью, что это в большинстве случаев было лишним.

Стала вялотекущей стандартной школьной хулиганкой – мазала доску воском, засовывала ластики в замок и грубила учителям. Стала тусоваться с одноклассницами, курить «Космос» в школьном дворе и даже смело выпила водку из протянутой мне однажды кружки.

Как положено старшекласснице, безрезультатно влюбилась в красивого одноклассника и грубила ему на каждом шагу.

После школы уехала, как все, в Пермь – областной центр.

Flutter. Круто, блин! Хроники одного тренинга

Подняться наверх