Читать книгу Лоскутная кожа - Никита Игоревич Закевич - Страница 1

Пролог

Едкий дым клубился туманными знаками. Запах жжёных благовоний одурманивал сознание; яркий свет обрушивался на неё огненным штормом, многократно усиленный и очищенный хитрой системой зеркал, – всё терялось в этом пожаре, дым расплывался в глазах неясными силуэтами давно погибших людей. Тени мёртвых тихо шептали впотьмах, покачиваясь от безысходной тоски, не смея вступить в круг света. Колодец, как прозвали это место в Ордене, ограждал предсказательниц от пагубного влияния загробного мира, позволяя колдовать под надёжной защитой самого солнца.

Она сидела, поджав ноги, привычно раскачиваясь в такт несуществующей музыке. Браслеты, тонкие нити из разноцветных металлов, едва слышно бряцали, вторя плавным движениям, скатившись до самых локтей. Солнечные зайчики беспорядочно отскакивали от гладких украшений, пронзая призрачные силуэты стрелами. Слышались горестные стенания, но ведунья только громче напевала заклятья. Проклятые души знали, зачем она здесь. Но иногда стоило показать и силу.

Призраки шептали. Истории оборвавшихся жизней, любви, предательства: одни, успевшие за годы заключения слиться с темнотой за пределами круга, говорили отрешённо и тихо, в тысячный раз повторяя старую молитву об освобождении; другие тараторили ничего не значащий бред; третьи, умершие совсем недавно, почти кричали, выли и рычали, в тщетной попытке освободиться царапали туманными пальцами свет… Льстивые обещания, страшные угрозы, мольбы о помощи, плач – всё это было бессмысленно.

Она тихо бубнила себе под нос песнопения, с трепетом и страхом ощущая всё нарастающую мощь ритуала. Невидимая сила отмечала свои неожиданные прикосновения холодным ветром, от которого по телу бегали мурашки. Накидка из красного бархата, островок уюта и простого человеческого тепла, давно соскользнула на пол, оставив её смуглую кожу на растерзание гуляющим по пещере сквознякам.

Что-то изменилось. Её лицо вытянулось в неясной тревоге, призрачная улыбка исчезла без следа. Спустя несколько мгновений она наконец поняла. Капелька пота скользнула между изогнувшихся лопаток, глаза округлились от страха. Голоса заплутавших душ неожиданно стихли.

Тишина давила на уши, неестественно густая и плотная. Нахмурившись, она сосредоточилась на давно заученных словах, вдохнула полную грудь воздуха, собираясь с мыслями и силами:

– Пророк. – Непривычно громкий холодный голос потревожил устоявшиеся клубы дыма. Подавившись от удивления, она закашлялась, и древнее заклятье так и осталось несказанным.

– Кто здесь? – тонкий голосок живого человека пронёсся под каменным сводом. Многократно искажённый подземным эхом, он показался жалким и слабым. Она закуталась в накидку, будто в поисках защиты. Голос, чьё эхо было напитано великой мудростью мироздания, внушал неподдельный ужас. Будто древний дуб, ветвистый и замшелый свидетель тысячи эпох, вдруг заговорил.

– Назови себя.

– Да… – сладко прошептал голос, полный тайного злорадства. Она обняла свои плечи, удивлённо озираясь по сторонам.

– Покажись! Яви свою сущность, заклинаю силой…

– Да-а. – Гораздо ближе, почти на ухо. – Я вижу тебя…

– Что? – запнулась ведунья. Тени и дым упорно хранили обычную форму, не желая раскрывать облик обладателя голоса. До конца не веря в происходящее, с сомнением посмотрела наверх. Огненное пятно, по-прежнему обеспечивающее её защиту ярким светом, слепило глаза, по углам запрыгали красные и синие отблески солнечного жара. – Невозможно! Явись или сгинь, нечисть!

– Да-а. Вижу. Слушай, дитя. Слушай, внимательно, ибо…

– Явись или сгинь! – упрямо повторила она, вставая на ноги. Тонкая полоска света, ведущая к выходу из Колодца, подсказывала единственно верное решение. Бежать. Бежать без оглядки, за помощью верховных прорицательниц.

– Да-а. Я вижу, что иначе не получится. Да-а. Придётся научить тебя покорности.

– Сгинь! – надломившимся голосом требовала. – Сгинь!

– Да-а.

Она сделала несколько неверных шагов в сторону выхода, но почувствовала неприятную дрожь в коленях. Подземный ветер вдруг усилился, угрожающе засвистел между сталактитами. Ведунья упала наземь, забыв о всякой гордости, и поползла на четвереньках, как ребёнок, цепляясь изо всех сил за спасительную светлую дорожку, обдирая ногти о камень.

– Да-а.

Резкий удар под дых. Она кубарем отлетела в сторону, впечаталась в стену. Хрустнули кости, из груди шумно выбило дыхание. Тряхнув головой, она утёрла брызнувшие слёзы и с ужасом осознала – полоска света мягко мерцала в десяти шагах. Тьма вокруг вдруг сгустилась, тени мёртвых обступили её, жалкую и беспомощную, со всех сторон. Ведунья крепко зажмурилась, не в силах вынести ужас происходящего.

Дикий вопль, многократно усиленный эхом, разнёсся по подземным залам. Два стражника, оставшееся у входа сопровождение, вскочили с насиженных мест, выставили копья в чернеющую пропасть входа. Крестьяне, по дурости записавшиеся в ополчение Ордена, они нерешительно переминались с ноги на ногу. Стайка сонных птиц, встревоженных холодящим душу криком, сорвалась с ближайших деревьев. Умирать не хотелось никому.

– Надо проверить, – сглотнул первый, до дрожи сжимая древко. – Пойдём?

– Да ну его. – Старые байки о Колодце с новой силой ожили в памяти. Колеблясь всё сильнее, они переглянулись. Долг боролся в их душе с неописуемым, нечеловеческим страхом. Казалось, любой, кто войдёт в объятья холодной темноты, обречён навеки. – Слышь, может, пронесло? Стихло вроде.

– Пошли-ка лучше в Форт, – предложил другой, осторожно пятясь спиной. – Расскажем, как было. Это ведь не в наших силах, пусть эти ведьмы разбираются. Ну или охотники.

***

Слухи разлетелись со скоростью чумы в дешёвом борделе. Ещё недавняя тайна высокого Магистрата скудными каплями просочилась в верховное офицерство, а оттуда, несмотря на все старания Хранителей, потоком самой наглой лжи и домыслов обрушилась на охотников. Тёмными вечерами слышались сиплые пьяные шепотки, сказанные украдкой тихие осторожные слова. Как известно, сплетни – лучший способ узнать правду, ведь в каждой, пусть самой нелепой, догадке таится толика истины. И, если хотя бы десятая часть последних вестей, донёсшихся до охотников, была верна, одно это оправдывало годы подготовки.

Люди говорили о страшном происшествии в Колодце предсказаний: неразборчиво и невнятно, о сошедшей с ума монашке и Грифонах, немедленно закрывших вход в монастырь для посторонних. Многое походило на дикие выдумки, бред скучающих писарей, но текст самого предсказания передавался из уст в уста, от одного к другому, без всяких изменений, словно святая истина, посягать на которую отчаются только последние грешники.

Впрочем, стоявшие над рекрутами сотники и учителя фехтования быстро отбивали желание слушать или рассказывать подобные байки тяжёлыми и бессмысленными наказаниями. А они, в отличие от аморфных слухов, были вполне реальными и крайне неприятными.

– Ещё! – рявкнул командир. Схлестнувшиеся в тренировочном поединке глухо сопели, движения, скованные вдруг потяжелевшими латами, были деревянными и вялыми; обливаясь потом, они обменивались медленными ударами, прикрываясь от слабых атак уставшего неприятеля руками. Закованные в латные перчатки, они цепляли лезвие пластинами, пытаясь выбить из рук врага, над ристалищем разносился неприятный металлический скрежет. – Вот так! Вы как мухи дохлые, давай, дави его! Дави!

Волот слышал только неразборчивое рычание. Весь мир сузился до смотровой щёлки шлема, неудобно сползшего набок, и собственного, оглушающе громкого дыхания. Мышцы жгло как огнём, белый песок под ногами, мокрый от крови и пота, дымился в лучах знойного летнего Солнца.

«Слева, – запоздало мелькнуло в голове. Он поднял руку, в последний момент отвёл удар. – Справа. Верх. Укол. Шаг, отступить. Слева. Справа».

Каждое попадание отзывалось болью во всём теле. Хотелось лечь прямо тут, на землю, стащить шлем и позорно захрипеть: «Воды!».

– От-т-ставить, – крикнул командир, и воины с готовностью разошлись в разные стороны. Мечи вылетели из ослабевших рук. – Волот, тебя почти сделали. Ещё немного, и упал бы на спину.

Задыхаясь, он неловко расстегнул ремешки и сорвал шлем с головы. Свежий воздух, напоенный ароматом диких трав, заставил его захлебнуться от неожиданности. Он упал на колени, кое-как стянул пластинчатые перчатки, вторую кожу из стали, и пробормотал что-то невнятное.

– Отставить радость, рекрут. Это было не наказание, а урок. Урок, что нельзя подслушивать трёп охотников. Не твоего ума дело. Тебя тоже касается, Оллард. Встать и приготовиться к верховой езде. Мы возвращаемся в крепость.

Спрятав улыбку за кашлем, он с трудом поднялся на ноги, подобрал зарывшийся в песок меч, вогнал в слишком длинные ножны и побрёл к коням.

Сосны, безмолвные красные гиганты, едва качались на ветру. Рябь тени, отбрасываемой чахлыми ветками, игриво стелилась по земле; сморенные жарой кони разбрелись по песчаному берегу, ища спасение в зелёных водах цветущей реки. Они шумно фыркали, плевались, по пузо погружаясь в мокрую прохладу. Таинственная даль противоположного берега неизменно привлекала интерес лошадей. Вытянутые морды, возбуждённое ржание, мохнатые уши, поднятые в неясной надежде. Животные хотели домой.

Берег изгибался, словно противясь реке, образуя целые заводи и отмели. Речной сор прибивался течением к таким изгибам, грозя обратиться со временем в болото. Свежий ветер ласково шептал сухими ветками сосен за спиной, с лёгкостью прогоняя усталость.

Волот понуро брёл к своему коню, по колено в воде, коротко здороваясь со знакомыми. Ил подымался от каждого движения, мутными щупальцами овивая тяжело ступающего чужака – кованые сапоги хорошо бы и снять, но нести их в руках очень уж не хотелось. «Обсохнут на солнце», – подумалось Волоту. Судя по редким счастливчикам, которым повезло быстро закончить свой поединок, не он один забыл о правилах, рискуя обратить доспех в ржавый лом. Оллард плёлся позади, тихо посмеиваясь:

– Я даже не помню, как ты поставил её. – Он провёл пальцем по глубокой борозде на наколеннике. Лучший удар Волота, который чуть не привёл к победе. Но Оллард чудом устоял на ногах, и «лучший удар» так и остался «неудачной подсечкой». – Ха, ловко, признаю. Даже не заметил.

– Всё ты помнишь. Чуть шею тебе не свернул. Повезло.

– Зато к середине я стал уверенно побеждать. Тебя не хватает на долгих дистанциях.

– Ты задыхался, как жирный вомбат. Едва меч держал, где уж победа.

Разговор увяз, словно в иле под ногами. Он чудом нашёл свою лошадь, в бессилии повис на могучей шее. Животное недовольно заурчало, пятясь от нагретого доспеха. Понимающе потрепав скотину по холке, Волот отцепил от седла бурдюк. Содержимое заманчиво булькнуло. Он сорвал пробку, жадно присосался к кожаной фляге, почти опустошил её одним глотком. Животворящая прохлада полилась в желудок, приятный холодок быстро разошёлся по телу. Он поднял взгляд на береговую линию, постоял немного, наслаждаясь вдруг ставшей красочной игрой волн.

Послышался громкий свист, полуденный покой потревожили резкие окрики. Команды сотника. Волот с трудом нащупал ногой стремена, обмотал гриву вокруг кулака. Пришло время возвращаться.

***

Горечь расставания терялась в шёлковых простынях. До рассвета оставалось несколько часов, и голубая дымка занимающейся зари проникала в комнату через распахнутое окно; грядущий день осторожно, пробуя на ощупь щупальцами тумана, пробирался в их жизнь, суля перемены. Тихие вздохи, стоны, нежный шёпот обещаний и страстных клятв – вместе с рассветом всё должно было кончиться. Возможно, навсегда.

– Ты скоро уйдёшь, – с упрёком сказала она.

– Ты тоже, но через два дня.

– Ты раньше.

– Таков приказ, – сухо отвечал он. Возможно, впервые за всю жизнь ему не хватало слов. Они застревали в пересохшем горле невысказанными опасениями, наивно скрывались за неловким кашлем. Как и любой другой, Волот боялся неизвестности. Но гораздо больше он боялся разочаровать или испугать Леонор, а потому просто продолжал повторять, будто молитву, слова утешения. – Я вернусь, слышишь? И глазом моргнуть не успеешь. Я вернусь. Все проходили через это.

– Не все, – грустно улыбаясь, говорила она. Редкой красоты глаза двумя изумрудами блестели в полумраке, вкрадчивые и печальные, отмеченные лёгкой завесой слёз.

Его рука потерялась в каштановых волосах, пышным веером раскинувшихся по подушкам. Их запах, такой родной и манящий, опьянял, сводил с ума.

– Повтори, – промурлыкала она, грациозно потягиваясь.

– Я обязательно вернусь, – глухо повторил он, прокручивая в голове советы и напутствия мастера. – А теперь давай спать. Завтра важный день. И для тебя тоже. Сдаешь экзамен?

Заранее обречённая на провал попытка отвлечь её от тревожных мыслей прозвучала как нельзя нелепо. Понимающе вздохнув, она замолчала, уютно примостившись на его груди. Леонор, самое чудесное, что случалось в его жизни, всегда умела успокоить.

Когда её дыхание наконец выровнялось, стало мерным и тягучим, Волот позволил себе закрыть глаза. Скользнул пальцами по её спине, спустился ниже, послышалось довольное урчание, и изумрудные глаза зажглись вновь.

До рассвета оставались считаные минуты. Они не могли позволить себе терять время даром.

Глава 1

Последний всадник взобрался в седло. Похлопал по торбе, проверяя содержимое, натянул шлем, защёлкнул пряжки на тонких, обхватывающих шею и подбородок, ремешках. Призывно пнул коня пятками, тот вздрогнул от неожиданности и припустился вперёд по единственной дороге. Ворота с готовностью захлопнулись, едва не зацепив роскошный лоснящийся хвост.

Форт окончательно опустел.

Хранитель стоял на широком, увитым плющом балконе. Резные колонны поддерживали его по бокам; упёршись локтями о мраморные перила, он по-хозяйски рассматривал оставшийся ему на попечительство дворик. Устланный соломой, он скрывал следы спешно ушедших хозяев, которые едва ли бросились бы в глаза любому другому человеку. Изо рта Хранителя невольно вырвался не то стон, не то полный тоски вздох. Большую часть жизни он провёл здесь, в Зелёном Форте, на службе у Ордена – печально было наблюдать, как некогда родной дом покидают друзья и знакомые, оставляя после себя только звенящую тишину и забытые за ненадобностью предметы обихода.

Широкие, под тележки, ворота конюшни были распахнуты настежь; в кустах возле тропинки в старое хранилище валялся, прижимая своим немалым весом ветви, ржавый нагрудник, какие обычно вешали на тренировочные манекены; возле стены стояли мишени для лучников, в некоторых так и остались торчать стрелы. Казалось, будто вот-вот из кухни общей гурьбой выйдут, как и всегда, охотники и послушники, и вновь вернутся к тренировкам. Из-под мечей посыплются искры, резкие крики и смех удачливого фехтовальщика разгонят вдруг навалившуюся хандру. Но печная труба трапезной безмолвствовала, не изрыгала, как раньше, клубы чёрного дыма, не пахло кашей и мясом. Безмолвие, холодное одиночество, поглотило всё вокруг.

Хранитель отвернулся, не в силах терпеть скребущихся на душе кошек. Ни к чему травить и без того зудящую рану. Собравшись с остатками сил, он вновь стал самим собой – решительным, строгим, целеустремлённым Хранителем, строго исполняющим свой долг. Этого требовало не только последнее поручение Великого Магистра, но и немногие оставшиеся в Форте люди, обслуга и ополченцы из соседних деревень. Им требовался пример, и он намеревался предоставить им его.

– Тяжело, да? – вдруг спросила пустота. Хранитель оглянулся, распрямился во весь исполинский рост. В комнате, предшествующей балкону, оказался Вроцлав, его ближайший помощник. Старый, словно истёртый наждачкой, наплечник выдавал в нём бывшего солдата. На этом отличия Вроцлава от остальных заканчивались: серая, удобная для работы по дому одежда, истёртые сапоги до колен, полосатые штаны. Только на поясе не хватало так желанных ему ключей от всех дверей, громоздкой связки, что тускло бренчала на бедре у Хранителя. – Расслабься, мне тоже. Скучно будет без них. Особенно без послушниц, да-а. Ну, скоро ведь вернутся, так?

– Как знать, – осторожно ответил Хранитель. Вроцлав был неплохим человеком, но никогда не делал ничего просто так – один из тех, кто всегда ищет выгоду лично для себя. Поэтому – и только поэтому! – он до сих пор не сместил Хранителя с должности. – Магистрат велел приготовиться к зимовке как обычно, может, даже больше прежнего. Но и запечатать библиотеку. Всё может быть, Вроц.

– Да-а, – вновь завыл тот. Нагло уселся на кровать, потянулся, с хрустом расправив кости. – Скажи, как ты выносишь всё это?

– Я умею ставить нужды других выше собственных.

– Да я не про это. – Он обиженно отмахнулся от нравоучений, порядком надоевших за долгие годы службы. – Что ты потерял имя в обмен на титул, это понятно. Долгих лет жизни, Хранитель, ведь следующим должен стать я. А мне неохота, ты знаешь, отдавать всего себя. Я про другое.

– Про что же? – насторожился он, скрестив руки на груди.

– Про ожидания. – Вроцлав многозначительно поднял брови. – Ребята, от конюха до привратных стражников, ждут объяснений. Весь гребанный Орден сорвался с места, охотники поспешили к границе, даже послушников отправили к чёрту на кулички. Все ждут от тебя правду, знают, что тебе сказали причину. Настоящую, понимаешь? Про ту ведунью в Колодце. Он ведь погас, так?

Последняя фраза, брошенная как бы случайно, заставила Хранителя вздрогнуть. Слишком быстрая для невинной, слишком точная для случайной, она явственно, во всё горло, заявляла о настоящей причине заинтересованности Вроцлава. Хранитель насмешливо хмыкнул, чтобы потянуть время, оценивающе рассматривая вальяжно откинувшегося на перину помощника. Молчание затягивалось.

– Брось, – сказал вдруг он сипло. – Я всё знаю, поверь. Подслушал разговор наших милых ведьмочек, пока те запечатывали тайные залы. Вроде умные, умеют всякие странные штуки, но болтливы, как любая кухарка. Жаль, что они уехали, мне будет их не хватать. Так это правда?

Скрывать больше не было смысла. Не сумев разгадать замысел Вроцлава, Хранитель сокрушенно покачал головой.

– Да, – процедил он. – Колодец потух. Орден фактически ослеп, предсказательницы более не могут безопасно заглядывать в будущее.

– Да? – возбуждённо переспросил он, приподнимаясь на руках. Горящие огнём живого любопытства глаза, прямо как десятки лет назад, когда его нашли, брошенного родителями, в ближайшем лесу. Хранитель смутился. Трудно врать тому, кто рос у тебя на руках. Даже заранее зная о выросшей вместе с ребёнком подлости. – Так, значит, всё? Ордена больше нет?

– Нет, – надломившимся голосом сказал Хранитель.

– Тогда что? Ну же, скажи. Самому же легче станет.

– Я…

– Скажи.

– Ладно, – сдался он, слишком быстро и легко, чтобы избавиться от чувства вины. Хотя, в конце концов, выговориться не помешает. Быть может, произнесённое вслух горе станет проще, обратится в осознанное неизбежное? – Я знаю только со слов Магистрата, так что не ручаюсь за истинность.

– Я тебя умоляю. – Не сдержавшись, Вроцлав громко фыркнул и закатил глаза. – Если не они, то кто? Сам Господь должен с неба вещать?

– Слушай, дело серьёзное. В Колодце случилось что-то странное: свет, защита от духов, вдруг пропал. Там как раз была ведунья, бедняжку буквально растерзали. Но охотникам удалось разобраться, что случилось. Какое-то древнее пророчество, смутное и неопределённое, как и всегда. Посвященные охотники поспешили к границе, чтобы сдержать натиск лесных тварей. А предсказательницы, запечатав своё крыло, отправились следом. Поэтому да, зимуем мы одни.

– И для кого тогда припасы готовить? Они ж к весне пропадут.

– Для послушников.

– Для этих лодырей и бездельников? – возмутился, пригрозив потолку кулаком, Вроцлав. – Вот уж дудки.

– Их отправили далеко на юг, – тихо объяснил Хранитель. Воровато оглянулся, по старой памяти опасаясь гнева магистров. Привычки умирают дольше всего. – В пророчестве говорилось об одном демоне, что давно уже скитается среди людей. Постоянно меняет образы, живёт выбранной им самим ролью, как артист на сцене. Он вроде как безобидный, его лишили почти всех сил и изгнали из леса Древние, и упоминается он лишь мельком. Поэтому, раз охотники заняты, решили отправить не прошедших экзаменов учеников.

– Что ж, удачи им в поисках. Эти твари непостоянные, как малые дети. Трудно оставаться серьёзным, когда у тебя за спиной вечность и столько же впереди.

– А ещё любят менять облик, – добавил, окончательно распалившись, Хранитель.

– Это ж искать иголку в стоге сена, – насупился Вроцлав. Кажется, даже он проникся серьёзностью ситуации. – Да ещё и будучи слепым.

– Да. Но ведь никогда не знаешь, вдруг она лежит на самом видном месте. К тому же их достаточно много, послушников. А эти твари любят жить среди людей, питаются нашими чувствами – следовательно, стараются держаться рядом, на острие событий. Таких-то мест не так много, если подумать. Думаю, хоть кто-нибудь да наткнётся.

***

Ветер тихо шептал в ночи, тоскливо шелестя сухой травой. Одинокая фигура, появившаяся на самой границе света от костров, едва ли не сливалась с царившей вокруг мглой.

– А ты кто такой? – хором спросили пьяные голоса. Рассевшиеся вокруг пляшущего огня люди заметно напряглись, впрочем, лишь немногие из них смогли, с заметным трудом, встать на ноги и взяться за оружие.

– Я из третьей сотни, – ответил пришлый, словно в подтверждение своих слов махнув рукой. Десятки мутных глаз проследили за ней до расплывчатых пятен по ту сторону поля. Наконец самый трезвый из них, в форме десятника, в раздумье пожевал усы и удовлетворённо хмыкнул.

– Тогда подсаживайся. Я слышал, ваши рубаки были на левом крыле, ага? Было жарко.

– Ещё как, – подтвердил чужак, расправляя полы тяжёлого плаща, чтобы удобнее сесть. Привычные к походной жизни воины сидели прямо на земле, радуясь хотя бы тому, что сегодня разрешили разжечь огонь. Смятые, словно пожёванные великаном, доспехи, грубо заштопанные раны, осунувшиеся от голода и страха лица – война затягивалась, и солдаты обратились в побитых жизнью блохастых дворняг.

– Я смотрю, ты из благородных, – проговорил десятник, уступая один из своих тюфяков. Забродившее пиво путало его уставшие мысли сильнее горячки недавнего боя. Впрочем, после стольких недель лишений было бы бесчеловечно требовать от них хранить трезвость. – Офицер или чё-то такое… Ну ты садись, садись, мы как раз байки травим. Сегодня у нас много гостей.

– Да, больше обычного, – усмехнулся он, задумчиво рассматривая хмельную муть на дне стакана, который как по волшебству оказался в его руке. Несмотря на природную неприязнь простолюдинов из ополчения к знатным командирам, солдат нельзя было упрекнуть в негостеприимстве. Совместно пролитая кровь прощала всё. – Так кто здесь у вас собрался?

– Ну вот сам посмотри, – надувшись от гордости, какая присуща любому хозяину удавшегося пиршества, десятник широко развёл рукой. – Вот они, орлы мои. Прибавилось в отряде последние недели, почти три десятка. Красавцы, все как один. Вон, в смешных шапках, сидят наши спасители, копейщики. Их немного, парней изрядно потрепало, но конницу они сдержали славно.

– С вас причитается, – сурово заметил один из них, с почерневшим от неясной болезни лицом. Второй молча кивнул, немигающим взглядом всматриваясь в растворяющиеся в ночной мгле отблески костра. Спутанные седые волосы, будто белёсые черви, неряшливо вылезали из-под меховой шапки. Внимательный взгляд чужака задержался на свежей ране от уха до рта. Толстые нитки торчали в разные стороны, будто белёсые черви. Чужак поморщился.

– Само собой, – усмехнулись другие, которых было так же много, как и людей десятника. Самодовольные и весёлые, они походили на неуместно радостных наследников на похоронах богатого, но нелюбимого дяди. – Но сначала пусть закроют долги перед нами, лучниками. Так ведь, грёбаная пехтура? Скольких мы ваших спасли на последней осаде, а? Враги даже носа не могли казать над стеной, не то что сбрасывать камни или стрелять в ответ. Град стрел, ага?

– Скольких спасли, стольких сами и положили, – отмахнулся десятник, делая щедрый глоток. Его люди, громко крикнув что-то бессвязное, вновь попытались встать, но лишь упали в общую кучу, обидно и нелепо. – Тихо, парни, тихо. Не хватало ещё сломать шею на привале. Полно вам.

– Да твои пьяницы с собственными ногами не могут совладать, куда уж им драться, – продолжали звонкоголосые насмешники.

– Сядьте на место, парни! – не выдержав, рыкнул он. Грозно оглядев собравшихся, он продолжил кричать. Пляшущая на шее жилка была готова разорваться в любое мгновенье. – И вы тоже хороши. Вы тут гости, не забывайте! Всех касается.

Казалось, тишина, нарушаемая лишь нестройными песнями от соседних кострищ, не закончится никогда. Только сырые поленья недовольно трещали в огне, расплёскивая во все стороны шипящую смолу. Наконец один из копейщиков пробурчал какую-то шутку, понятную только пьяным, мгновенно вернув всеобщее веселье.

– Не подскажешь, где тут у вас палатки с ранеными? – тихо, почти шёпотом, как бы между делом поинтересовался чужак. Десятник, в гордом одиночестве продолжавший хранить обиду напополам со злобой на гостей и самого себя, ответил не сразу.

– Само собой, милсдарь. – пробурчал он, потирая глубокий шрам на щеке. Яркие тени подчёркивали этот изъян, что казалось, будто щеки не было вовсе – просто дырка, сквозь которую можно увидеть кости. Чужак закашлялся и отвернулся. – Вам вон по той тропке, как пройдёте половину стоянки, там телеги будут. Тута и поворачивайте налево, не заблудитесь. Если что, спросите дорогу, у нас тут полно народу. Не так чтобы как у вас, ваша сотня почти в самом центре, а мы нынче крайние будем. Но зато все толковые и не пьют особо. Караульные же, почитай, если что – на нас первым враг и нападёт. Возвращайтесь ещё, милсдарь, всегда рады.

Глава 2

Откинув рваный полог, он шагнул в кружащийся дымом благовоний полумрак. Десятки оплывших свечей едва мерцали, будто бы приглушённый свет мог сгладить, хотя бы частично, первобытный ужас этого места.

Люди безвольно лежали на земле. Тяжело раненные, потерявшие в боях руки и ноги, они тихо стонали, в приступах ворочаясь на лежанках, как жуки, перевёрнутые на спину. Грязная одежда блестела засохшими пятнами крови – как своей, так и чужой.

– Зачем вы здесь? – хриплым шёпотом спросила девушка, молодая врачевательница, появившаяся внезапно, словно сотканная из дыма. Её призрачная красота, подчёркнутая усталостью и бесконечной печалью, не могла оставить равнодушным самого чёрствого мужчину во всём мире.

– Переживаешь за покой калек? – спросил чужак, в надежде лишний раз насладиться движеньем её пухлых губ.

– Зачем вы здесь? – настойчиво повторила девушка. Чужак завёл руки за спину и криво усмехнулся. Он потратил слишком много времени на поиски и не собирался уходить с пустыми руками. – Вы пугаете больных. Уходите!

Маленькие кулачки сжались в неясной угрозе. Ближайшие раненые, внезапно почувствовав прилив сил, жутко застонали. Их тревога немедленно передалась другим, и вскоре больничный воздух задрожал от гула воющих.

– Я пришёл к твоему хозяину, – медленно, подбирая каждое слово, проговорил он. Искры, яркие огненные всполохи в ожесточившихся глазах девушки, постепенно затухали. – Успокойся, никому не нужны неприятности. Позови его.

– Кого?

– Сама знаешь. Мастера Гримбо, – добавил он, стараясь не рассматривать накрытые тряпками тела. Уродства, особенно в виде жутких ранений, всегда вызывали у него странную неприязнь. – Я буду ждать за палатками, но недолго. Так и передай. Он знает правила.

– Кто ты? – выразительно спросила она одними глазами.

– Волот, – буркнул чужак, отшатнувшись. Девушка удовлетворённо хмыкнула, разом получив все ответы из глубин его подсознания. – Старый знакомый.

– Прогуляйтесь, – проворковала она с удовольствием, вызванным чувством собственного превосходства, отметив первую зелень на побледневшем лице. – Я позову мастера.

Ночной воздух, напоенный травами, обжёг лицо и лёгкие свежим холодом. После дурманящего тумана госпиталя перед глазами мельтешили разноцветные пятнышки, синие с красным. Привалившись на шаткий забор, обычно служащий местом привязи лошадей, он побрёл в сторону, не разбирая дороги. Пальцы скользили по мокрым волосам, стараясь убаюкать тупую боль в голове. Почти чувствуя, как под ними пульсируют надувшиеся вены, он судорожно вздохнул и крепко зажмурился.

«Раз, – отрывисто прозвучало в глубине сознания. Глухой старческий смех проносился эхом, вторя каждой мысли. Пронзительно запищали крысы, в нос ударил тошнотворный запах гнилого мяса. Дрожащие картинки, навязчивые образы чужих кошмаров мелькали во тьме, удары собственного сердца заглушали прочие звуки. – Надо собраться… Раз… Вдох… Два… Три… Выдох».

Наваждение отступало. Воздух становился теплее, сквозь плотно сжатые веки показалось алое пятно огня. Он очутился на самом краю лагеря, буквально лбом упёршись в частокол.

– Всё в порядке? – неожиданно мягкий и приятный голос, полный отеческой заботы, заставил его обернуться. – Я ждал, пока полегчает, – уже прошло?

– Да, – холодно ответил Волот, по-собачьи тряхнув головой. – Твоих рук дело?

– Нет, – причмокнув, просто ответил мастер. – Девочки перестарались, ты их здорово напугал. Иди хоть сюда, рассмотрю тебя как следует. Когда мы последний раз…

– Семь лет прошло. Если не считать ту встречу на балу, помнишь?

Увлечённый воспоминаниями, доктор ступил в неровный круг света, с готовностью протягивая сморщенную ожогом руку. Чёрный кафтан, отголосок прошлой жизни придворного лекаря, был неряшливо наброшен на плечи. Во многом, догадался чужак, ради гостя. Из-под потрёпанного временем шёлка стыдливо торчала покрытая жуткими брызгами рубаха, чистоту которой не смог бы уберечь даже мясницкий фартук.

– Ты совсем не изменился, – заключил он, крепко пожимая руку. Выцветшие манжеты затряслись, будто лоскуты старой паутины на ветру.

– Не льсти мне, – хитро подмигнув, рассмеялся Гримбо. – Я же вижу, как ты смотришь. Что, испортила меня такая жизнь?

– Могло быть и хуже. Для хирурга, попавшего в королевскую опалу, ты держишься удивительно хорошо, Молок.

– Мне не очень приятно это прозвище. Иначе бы я не сбежал, ты так не считаешь? Так что больше так не…

– Ты знаешь правила.

Впалые щёки мастера надулись, а висящие пряди волос, давно потерявшие бывший лоск, затряслись от возмущения. Но, несмотря на распирающее негодование, он с заметным трудом промолчал. Опасливо поглядывая на заведённые за спину руки старого друга, Гримбо сглотнул:

– Ты это. Не горячись так. Давай всё спокойно обсудим, да? Мы же знакомы, и оба знаем, что цивилизованный разговор – лучшее, что придумал человек.

– Ты прекрасно понимал, чем всё закончится. – Затверженные бесконечными повторениями слова раздались практически сами собой. Стараясь перебороть волнение, перехватил поудобнее рукояти. Овитые кожаными ремешками, они были готовы предательски выскользнуть из вспотевших ладоней.

– Пока ты не достал эти… штуки, – попятился Гримбо, выставив перед собой ладони в знак примирения. Слово, обозначающее мучительную смерть, вызывало у него страх. Как и у многих чудовищ, изнеженных человеческой жизнью. – Позволь мне объясниться. Да, я взял себе помощниц. Но они сами страстно желали этого! Просто представь, столь красивые и нежные существа, явно предназначенные для… большего, были обречены влачить жизнь в глухой деревне, замужем за богатым пшеном старейшиной. В лучшем случае.

– Думаешь, меня прислали из-за девок? Сам великий магистр Ордена желает видеть тебя. И поверь, я сделаю всё, что потребуется.

– Не вижу повода для такой иронии, – пропустил мимо ушей угрозы. – Я всегда испытывал слабость к человеку. Вы – очень интересные. Разве любопытство и бескорыстная помощь – это преступление?

– Ты питаешься страхом, Молок. Страхом смерти. Разве не поэтому ты стал врачом?

Лицо Гримбо почернело от злобы. Исподлобья взглянув на того, встречи с которым он искренне радовался несколько мгновений назад, Молок прошипел что-то на своём.

Запястья чужака обожгло как огнём – бусы, серебряные бубенцы на золотой нити, тревожно затряслись, привлекая внимание хозяина. Разноцветный сор перед глазами мельтешил всё сильнее, будто стая назойливых мотыльков, затмевая весь окружающий мир. Не совладав с чувствами, он скривился.

– Жжётся, да? – с неподдельным сочувствием спросил Молок, длинным тонким пальцем указывая на спрятанный за спиной амулет. – Проклятье сильное, но твой оберег справляется. Серьёзно подготовился. Так, значит, хочешь пойти до конца?

– Или ты сдашься и поедешь со мной, или да. Я тебя убью.

Будто получив отмашку на давно задуманное, Молок с готовностью ухмыльнулся, на глазах теряя человеческий облик. Вытягиваясь в высоту, он стремительно худел: одежда, вдруг став на несколько размеров больше, повисла мешком, с трудом скрывая другие изменения. Натянувшаяся кожа побледнела, как пепельный пергамент, лишь вокруг дырок на месте глаз почернев от налившейся крови. Пальцы, сухие веточки с шишковатыми суставами, оканчивались длинными, до самой земли, грязными когтями. Редкие волосы походили на вбитые в голову гвозди.

«Ну что, продолжим?» – воем пронеслось в его мыслях. Молок, чья сдувшаяся голова полупустым мешком лежала на плече, с интересом наблюдал за оторопевшим Волотом. Пересохшие губы Молока расплылись бы в улыбке, если бы не толстые нитки, которыми был надёжно зашит рот.

– Ты уверен, что всё должно закончиться именно так? – безуспешно стараясь скрыть дрожь в голосе, он незаметно отвёл одну ногу назад, готовясь к мощному рывку. Что будет, если резкий выпад провалится, чужак предпочитал не думать.

– Это ты пришёл в мой дом, – напомнил Молок, бездвижно замерев на противоположном краю света. Издали, особенно в темноте ночи, могло показаться, что это обычное пугало, обезображенное детьми или сумасшедшим. Вот только обычные пугала не приближаются к тебе на несколько шагов, стоит только отвернуться. – Хочешь что-нибудь спросить перед смертью?

Голос в голове звучал всё чётче, усиливаясь на каждом ударе бешено стучащего сердца. Промедление могло стоить ему жизни.

– Да. – Волот не был уверен, произнёс ли он это вслух или мысленно. – Почему именно чучело?

Прогремел взрыв. Вспышка белого света ярче молнии осветила поляну, отбрасывая всё вокруг резким, не удержаться, порывом ветра – будто лошадь лягнула. Уши заложило от внезапно вырвавшегося потока первозданной силы. Волот быстро вскочил на ноги, игнорируя глас рассудка. Сплюнул сгусток крови, чёрный и дымящийся, и потянулся за кинжалами.

Молок оказался быстрее.

Два хлёстких удара, от которых успел укрыться в последний момент, вскинув руки. Он не почувствовал боли, только внезапную слабость ниже локтя и хлынувшую горячую жидкость, от которой потяжелел рукав. Дико закричав, охотник изогнулся, будто змея, и наотмашь ударил демона в грудь. Заговорённая сталь, дорвавшаяся до плоти Молока, раскалилась и зашипела, оставляя за собой тонкую белую полосу. Всё смешалось – смех Молока из-за спины, расплывчатые пятна перед глазами, собственный отдалённый крик, полный страданий. Волот упал как подкошенный на жёсткую землю, сотни иголок железными опилками впились в кожу даже сквозь одежду.

– Кажется, ты не понимаешь, что происходит, – громыхало откуда-то сверху. Молок говорил то неестественно быстро, то медленно, растягивая слова. Видимо, удар по затылку оказался серьёзнее, чем ему думалось. – Даже сейчас.

«Достал, – слабая мысль промелькнула в его голове. – Всё-таки достал».

– Знаешь, в чём прелесть работы полевого хирурга? Он может продлевать мучения своей жертвы столько, сколько понадобится. Бесконечно долго, отрезая по кусочку. Я не дам тебе умереть. Не сегодня. Слишком просто и легко. Мы сделаем это красиво. Обещаю.

«Если выкарабкаюсь, вернусь. Только бы выжить. Точно вернусь домой».

Краски всего мира, несколько мгновений назад бывшие нестерпимо яркими, стремительно блекли и темнели. Последнее, что донеслось до его воспалённого рассудка, стало тихое, будто скорбное, пение женских голосов.

«Шершавое», – невпопад подумалось охотнику.

Хриплое дыхание оборвалось. Темнота, наедине с которой он провёл последние минуты жизни, поглотила тусклую искру рассудка.

Глава 3

Безвольное тело охотника легло на стол. Он застонал в беспамятстве, снедаемый лихорадочным кошмаром; бледное, ни кровинки, лицо, проскакивающие по телу судороги. Свежая простынь под ним расцвела алым. Волот умирал, гораздо быстрее, чем хотелось бы доктору.

Гримбо ощупал опухшую ногу, из-под штанины брызнула липкая дрянь. Раны, нанесённые проклятыми когтями, гноились с невообразимой скоростью, не чета обычным. Доктор бережно разрезал, от ступни до бедра, потяжелевшую, набухшую штанину. Понюхал покрытый жёлто-зелёной, нарывающейся коркой порез и, удовлетворённо хмыкнув, отошёл в соседнюю комнату за хирургическим саквояжем. Стены госпиталя, пламенеющие на фоне костров тряпки палаток, шептали что-то своё. Гримбо замер ненадолго у шатких коек, на которых хрипло сопели безнадёжные пациенты. Широко улыбнулся, вдруг почувствовав прилив сил и бодрости – страдания предсмертного страха, тревожные воспоминания собственных грехов и неудач, сожаление и раскаяние ударили ему в нос живительной свежестью. Всё-таки хорошо придумали Марфа и Юлка, новообращённые помощницы, – стоило лишь немного спустить кровь больным, и те становились прекрасной кормушкой. И самое главное, абсолютно незаметной для обычного человека.

Гримбо насупился, оскалился, обернувшись на далёкий девичий смех. В последнее время контролировать помощниц становилось всё сложнее. Казалось, чем больше они входят во вкус недавно обретённой власти над тайным, тем сильнее и наглее становятся – и тем труднее сдерживать всё возрастающий аппетит юных дев. Теперь, подумалось Гримбо, идея поразвлечься с послушницами монастыря, совратить их и показать неведомое, научить древним ритуалам не казалась столь привлекательной. Схватив громыхнувший содержимым саквояж, доктор поспешил вернуться обратно. Охотник был совсем плох, и любая минута промедления могла оказаться последней.

Над телом уже ворковали девушки. Марфа, статная и высокая, поигрывала слипшимися волосами раненого. Юлка, та, что встретилась охотнику на входе в госпиталь, склонилась над вновь открывшейся раной. Причмокивая и постанывая, она жадно сосала кровь, капли стекали по подбородку, попадали на грудь. Ржавый скальпель, запачканный чёрным, небрежно валялся на полу.

– Ты что творишь? – сиплым голосом возмутился Гримбо, отбрасывая саквояж в сторону. Подбежал к Волоту, растолкал недовольно заурчавших помощниц. Приложил ухо к покрытым белёсой слизью губам. Слабое, едва различимое дыхание. Ещё жив.

– Мо-о-олок, – потянула довольная трапезой Юлка, вытирая губы. Лысая и словно смятая, она походила на птицу, вдруг обратившуюся в человека. Длинный, вытянутый нос, чёрные глаза, голый череп. – Что же ты раньше не сказал, что приведешь новую игрушку. Я думала, он из армии, но оказалось… О, ты был великолепен. Одним ударом, р-раз – и наповал.

– Да, – подтвердила Марфа, поглаживая свою подозрительно бледную шею. Чёрные жилы змеились под тонкой кожей, пульсируя извечной жаждой. Огонь древней силы в её холодных серых глазах казался вихрем снежной бури, недовольный промедлением. Юлка, уже утолившая голод, довольно застонала и сладко потянулась. Кажется, доктор подоспел как раз вовремя. – Мог бы и нас позвать. Мы скучаем, столько правил. Столько запретов.

– Цыц! – отмахнулся Гримбо, спешно возвращаясь к саквояжу. Нашёл несколько иголок, моток тонких, почти шёлковых ниток, длинный резак и щипцы, чтобы избавиться от осколков кости. – Я сказал, никого не убивать. Вы и так наводите слишком много подозрений. Сколько труда я потратил, чтобы объясниться перед офицерами в тот раз! Нас чуть не выгнали взашей. Мучить, но не убивать – ведь иначе нету толку. Сгиньте с глаз!

– О, ты всё ещё доктор, – презрительно усмехнувшись, сказала Марфа. Впрочем, поумерив прорывающуюся сущность, что завладела её разумом. Её кожа вновь налилась приятными глазу тёплыми тонами, складки преждевременных морщин на лице и у подмышек разгладились, волосы послушно упали на бархатные плечи. – Ещё не наигрался?

– Да, – проворчала вторая, следуя примеру новообретённой сестрёнки. Ногти на её руках втянулись обратно, порозовели, как и полагается человеческим. – Когда мы встретились, ты был самим очарованием. Могущественный, красивый и такой… Такой…

Доктор почти не слушал гневный щебет своих подопечных. Девушки успели ему изрядно наскучить и даже надоесть своим неповиновением, и теперь, когда ему в лапы попалось нечто по-настоящему интересное, он не собирался отвлекаться на такие мелочи, как человеческие ссоры. Женщины остаются женщинами, даже когда обращаются в древние кошмары рода людского.

– Может, хватит уже играть дурацкую роль докторишки? – подхватила Марфа, без всякого интереса наблюдая за умело проводимой операцией. Стяжка, ещё одна. Узелок. Промочить рану травяной настойкой, проверить пульс. Без изменений. Проклятье, слишком много крови было потеряно. Сердце охотника билось из последних сил, скорее из привычки, чем по необходимости. Ледяной лоб не внушал даже смутных надежд на спасение. Гримбо сполз на подставленный помощницами стул, сокрушенно качая головой.

– Он умер, – безразлично подтвердила Марфа. Он спрятал лицо за ладонями. – Но его никто не знает, никто не видел. Никто не хватится. Закопаем. Как и прошлого, за забором.

– Нет, – неспешно ответил доктор, с силой потирая заболевшие от неразрешимой проблемы глаза. Оскалился, довольный собственной прозорливостью. Подскочил, точно ужаленный, и вновь вернулся к телу, весело пощёлкивая пальцами. Произнёс несколько простых заклятий и вдруг почувствовал неприятный зуд в суставах рук. Растёр локти, удовлетворённо хмыкнул.

«Амулеты», – догадался доктор. Похлопал по карманам Волота, зашипел от боли, небрежно отбросил в сторону несколько рунических камней.

– О, мастер, ты хочешь прикопать его тело где-то тут? – с энтузиазмом спросила Юлка, заметно оживившись. – Это будет нечто, правда. Неупокоенные души – самые забавные.

– И самые вкусные, – подтвердила, жадно облизываясь, Марфа. – Я рада, что ты вернулся. Стал самим собой. Надоел этот вечный спектакль, Молок, честно. Не для того мы обращались в…

Ещё несколько амулетов упало наземь; раскалённые добела, они едва не угодили в девушек.

– Ты что, совсем?! – испуганно заорала Юлка, уворачиваясь от заговоренного камушка. – Я говорю, Молок, в последний раз! Выбирай, либо…

Гримбо не повёл и бровью. Почерневшие, налившиеся первозданной силой руки тщательно прощупали складки одежды умирающего. Даже сейчас, на пороге смерти, охотник умудрялся доставлять ему неудобства и отвратительную в своей вязкости боль. Люди. Скверный народец.

– Да, ты и правда стал скучным, – мстительно подтвердила другая, топнув камешек подальше. – И мерзким. Быть человеком по своей воле, это странно.

– Хватит, – изменившимся голосом пробубнил Молок.

– Но ведь… Ай!

Молок резко махнул рукой, девушки схватились за шеи, повиснув в воздухе. Он щелкнул пальцами, случайно высек искру из почерневших когтей. Разгладил поредевшие волосы, украдкой ощупывая выросшие бугорки на затылке. Ему удалось предотвратить полное превращение, но любое, самое маленькое раздражение могло качнуть маятник шаткого равновесия. Тихо зарычал, обошёл девушек вокруг. Сдавленные невидимой силой, они могли только смотреть на него свысока полными злобы и мстительных планов глазами.

– Вы зарвались. – Клокочущая ярость, приятное в своей первобытной гнуси чувство, делала слова резкими и обрывистыми. – Я тут главный, я! Молок Изгнанный, владелец седьмого дома Древнего леса, рождённый в ночном тумане, я, вестник смерти и перемен. Я! А вы – жалкие, ничтожные, порочные черви под моими сапогами! Я!

Девушки затряслись всем телом. Молок махнул посеревшей, будто обтянутая кожей кость, лапой, и они больно упали наземь. Скованные раскалённой цепью его воли, им оставалось только страдать, разевая рты в немом спазматическом крике. Теперь их мерзкие слова не могли помещать его планам.

Он подошёл к хирургическому столу. Пятна крови на простыне успели засохнуть, пустые глаза охотника смотрели куда-то вдаль, минуя тряпичный потолок. Молок взял в руки щипцы, грубо погрузил их в охладевшую ногу. Нащупал обломок собственного когтя, нахмурился, запыхтел, с трудом, расшатывая из стороны в сторону, вырвал его из кости.

– Есть! – победно взвыл он, отбрасывая вмиг ставшие бесполезными щипцы. Обломок когтя, едва коснувшись пола, обратился в мерзко извивающуюся личинку. Краем глаза он заметил пульсирующее движение, зарычал, с силой наступил на неё; из-под каблука брызнула ядовито-зелёная дрянь. – Ты не подохнешь просто так, понял? Я с тобой не закончил. Тебя никто не отпускал с этого света, охотник. Никто.

Он протянул руки над телом охотника, закрыл глаза, сосредоточенно повторяя древние слова. Губы безмолвно шевелились, он морщился, иногда раздражённо шикая на летающих в воздухе комаров. Из ладоней полился свет, пыль и пепел закружились в воздухе. Оседая на ноге, шипели и врастали в плоть, рана затягивалась на глазах.

– Д-вай, – сквозь крепко стиснутые зубы рычал Молок. Лечение всегда давалось ему с трудом. Гораздо проще и веселее лишать людей жизни, чем возвращать. – Давай, чтоб тебя. Мы не закончили.

Волот вдруг зашевелился, из его груди раздался сдавленный хрип. Засучил ногами, схватился за край стола. Закричал от боли, как под тавром, выжигающим клеймо прямо на коже, выгнулся дугой, готовый свернуть собственную шею.

– Хорошо, – прошептал Молок. Убрал дрожащие руки; охотник обмяк и замолчал. – Это труднее, чем я думал. Но теперь мы можем развлечься по…

– Молок, – чужим, протяжным голосом позвали его девушки. Он медленно обернулся. Видимо, проклятье ослабло, когда он отвлёкся на охотника. Слишком уж много времени без практики.

– Я, помнится, приказал вам заткнуться. – через плечо бросил он. Девушки, положив руки на колени, казалось, перестали чувствовать огонь его ярости, кричать и пытаться освободиться. Пустые глаза, холодный, завывающий хриплый голос, нарастающий как снежный ком. Он попробовал воздух на вкус, сплюнул мокрую гарь.

– Молок, – закачавшись в трансе, одновременно повторили девушки. Их голоса сплетались воедино; каждое движение отзывалось хрустом ломаемых костей, рвущихся связок и мышц. Но они продолжали бездумно покачиваться, нещадно уродуя собственные тела сопротивлением проклятью. – Молок.

– Гарро, – догадался он, скрещивая руки на груди. Встреча со старым приятелем, пусть и в таких обстоятельствах, не представлялась ему желанной.

– Молок, – отрывисто, хрипло отозвался он. Слова тонули в бульканье, чавканье, срывались на крик. – Трудно. Говорить. Путы. Сними.

Молок неохотно щелкнул пальцами. Девушки вдруг замерли, прекратив раскачиваться в отчаянных попытках освободиться. Посмотрели на него непонимающими глазами, продолжили. Судя по тонким чёрным полосам, отметинам от врезавшихся в плоть пут, единственное, что до сих пор поддерживало в них жизнь, – это присутствие Гарро, которому требовалось вместилище бесплотной души. И рот.

– О, так намного хорошо, – с видимым облегчением проворковал он.

– Лучше, – поправил Молок. Старшие братья и сёстры плохо знали человеческую речь, считали её чем-то унизительным для разумного существа.

– Да. Конечно. Я пришёл к тебе, братец. Предупредить.

– Предупредить?

– Да, – усмехнулся он, и девушки оскалились в жуткой усмешке. – Ты слишком много времени провёл в изгнании и мог не почувствовать. Грядут великие перемены, братец.

– Я заметил, – пробурчал он. – Раньше ты бы и носу не показал, из своего болота. А теперь вот здесь. Я уже скучаю по старым временам… Братец.

Голос задрожал, бормотание утонуло в диком вое. Молок понял, что тот смеётся.

– О-о, да. Ты никак не смиришься со своим изгнанием. Но ты заслужил кое-что похуже, Молок Изгнанный. И приговор ещё в силе.

– Ну что же, – процедил он, отгоняя тоскливые воспоминания о прошлой жизни. Несправедливость, жестокость Старших братьев и сестёр до сих пор не давали ему покоя, терзали, как дикий зверь, чувством обиды и стыда. – Я сбежал, и вы не смогли казнить меня. Зато содрали моё имя с сердцедрева, лишили большей части сил. И обрекли на вечные скитания среди людей. Не сказать, что я недоволен. Так зачем ты здесь?

– О-о, да. Я сам вызвался на эту роль. Хотел передать тебе волю Старших. Грядёт неизбежное, мы готовились к этому веками. И ты должен присоединиться к нам.

– Дай-ка угадаю, – раздражённо перебил его полную насмешек речь. – Вы просите о помощи. В обмен на помилование. И действительно считаете, что разрешения вернуться будет достаточно? Я требую большего.

– О-о. Тебе не предлагают помилование. Ты был – и будешь! – проклятым мятежником, предателем, позором нашего рода. Но если вернешься, тебе обещают простить бегство. И в обмен на казнь ты будешь причислен к Младшим. – Молок оскалился, слова Гарро заглушил звон в ушах. – Благо, растеряв все силы попусту, на глупое подражание человекам, ты мало чем отличаешься от них.

– Такого оскорбления я не слышал очень, очень давно.

– О-о, да. Либо так, либо смерть, неизбежная и мучительная, когда придут наши легионы. И полное забвение. Тебя не просто сотрут с коры сердцедрева, твои побеги вырвут и сожгут, а прах скормят Младшим. Позорная кончина. Но, как по мне, другой ты не заслуживаешь. Братец.

– Знаешь, – тяжело дыша, проговорил Молок. – Есть и другой путь.

– Сомне…

Молок щёлкнул пальцами. Из груди девушек раздался скрип, они задрожали, волосы зашевелились, встали дыбом – мгновенье спустя Марфа и Юлка посерели, будто из них вытянули всю влагу, и упали набок. Иссушённые, с белёсыми глазами, они обратились в тех, кем были вот уже долгие месяцы. Обычными человеческими трупиками.

Молок через силу втянул в себя воздух, устало хрустнул шеей, обращаясь в любимца всего лагеря, спасителя жизней доктора Гримбо. Вместе с человеческим обликом к нему вернулось и волнение. Страх подсказывал спасаться, бежать без оглядки, в надежде на спасение. Гарро никогда не приходил в столь ненавистный мир людей просто так. Одно только появление дражайшего братца сулило беду.

Гримбо торопливо подхватил саквояж, опрокинул содержимое, пригодное только для хирургических операций, и спешно засобирался, складывая в кожаную сумку пожитки.

«Нет, – растерянно подумал он, опустив руки. – Бежать некуда. Они найдут меня везде. Они знают, чувствуют, они придут за мной. Нет. Если только…»

Его взгляд упал на судорожно сопящего Волота. Кажется, охотник предлагал ему сдаться и отправиться на встречу к Великому Магистру. Быть может, хвалёный Орден сумеет оградить его от жестокой расправы? Тень сомнения скользнула по его лицу, но, оглянувшись на два распластанных на полу тела, Молок решился. В конце концов, он слишком долго жил в шкуре невзрачного доктора, в этом предательница Марфа была права. Пришло время попробовать нечто новое, сулящее невиданные доселе испытания. Предвкушая интересное, полное опасностей путешествие, Молок нетерпеливо щёлкнул пальцами. Охотник оскалился, открыл глаза, дико заозирался по сторонам. Дёргаясь во все стороны, быстро ощупал своё тело, тщетно пытаясь найти хоть какой-нибудь след случившегося.

– Надеюсь, – он подошёл вплотную, склонился над обезумевшим охотником. Не каждый день ты возвращаешься с того света, – твоё предложение в силе? Выступаем на рассвете. И вот ещё, Вол. Постарайся пока не сильно дергаться. Сращивать человеческие кости – то ещё занятие.

– За… Зачем? – надломившимся, задыхающимся голосом спросил Волот. Он походил на утопленника, что внезапно, в последний момент вырвался на сушу.

– Превратности судьбы, – пожал плечами доктор. Побурил глазами разбросанные по полу обереги, пока те не расплавились в бесполезные лужицы или не обратились в прах. Некоторые из них, самые мелочные и бесполезные, уцелели, но Молок только хмыкнул. Вряд ли позеленевший от старости серебряный колокольчик способен причинить ему вред, но, всё же незачем давать охотнику лишний повод противиться. Немного подумав, он решил оставить охотнику и главное оружие, заговорённые ножи. В конце концов, зачем заводить кота, если у того нет хвоста? Тем более если Старшие братья, вроде Гарро, решатся напасть – будет полезно иметь личного, ручного защитника. А не безоружного человечишку. – Знаешь, как бывает – спасаешь жизнь, чтоб убить лично, а потом оказывается, что он может спасти и тебя. Собирайся. У нас много дел.

Глава 4

Ранние лучи утреннего солнца отмечали небо нежно-розовым пожаром. Разгораясь, он распространялся всё быстрее, грозя поглотить всё вокруг. Стелящиеся по земле тени едва заметно дрожали, будто в страхе, но отступали.

– Так, значит, всё? Уходишь отсюдова, милсдарь?

Слова заспанного часового отчаянно путались, разбухший от жажды язык едва шевелился. Протяжно зевнув, он украдкой потянулся, и с доспеха градом посыпалась утренняя роса. Помяв немного письмо в своих железных варежках, с почтением протянул его обратно, не прочитав ни строчки, – королевская печать открывала многие двери. В особенности те, что охранялись неграмотными новобранцами.

– Ухожу, – поникнув головой, ответил Гримбо, морщась от скрипа старой кожи. Волот, крепко сжимая поводья, нервно ёрзал в седле. Волнение всадника передавалось и коню, призывно бившему копытом. Но стража на воротах, ожидающая решения часового, словно бы не замечала этого. – Я передал свои заботы о больных помощникам, думаю, они должны справиться. И ещё, передай сотнику, чтоб менял повязку не реже раза в три дня.

– Будет сделано. – Солдат, стукнув копьём по пыльной земле, отдал честь. – Лёгкой дороги, мастер. Нам будет вас не хватать. Эй, там! Открыть ворота.

Ополченцы, вчерашние крестьяне с серьёзными лицами и оголёнными мечами у пояса, взялись за киянки. Вросшие в грязь колья, подпирающие хлипкие ворота походного лагеря, застонали под градом ударов. Война затягивалась.

– Этим проходом не пользовались добрую неделю, – тихо заметил Волот, ободрено улыбнувшись. Война затягивалась, враждующие стороны разошлись по углам зализывать раны – значит, обратная дорога будет безопаснее.

Широкая дорога, изъезженная за последнее время сотнями телег, больше походила на полосу грязи, какая бывает только на свежевспаханном поле после ливня.

– Давай свернём. – Не дожидаясь ответа, он направил своего коня в сторону дикого поля. Вязкая дрянь хлюпала под копытами, и животные, увидевшие твёрдую землю и траву прямо по курсу, радостно заржали.

– Там ям много. И кроличьи норы. Кони сломают ноги, пешком идти придётся.

– Зато там нет разъездов и патрулей. А у леса и так пришлось бы спешиться.

Дикое поле, бескрайняя равнина, должно было стать местом решающего сражения двух королевств. Сухой ветер встретил их шквалистым порывом, неожиданно налетев с разных сторон, резко и подло, словно нарочно стремясь выбить незваных гостей из седла. Высокая трава бесновалась разноцветным, в основном жёлтым, морем, в нелепой попытке прорезать лошадиное брюхо едва касалась стремян – иссушённые зноем растения были готовы на любую влагу, пусть даже и горячую кровь.

Конь недовольно заржал, опасно оступившись на запутавшихся в сухостое камнях. Настоящая россыпь, достояние былых времён. Странный бурый мох покрывал каменные рёбра, торчащие из-под земли, похоже, давно истлевший на Солнце. Степь не щадила никого.

– Берегись вон таких зарослей, – предупредил Волот. Розовая травка, плешивые прогалины на степном ковре, мало чем отличалась от любой другой, кроме размеров. Она таилась среди безобидных собратьев, поджидая невнимательных путников – до последнего не увидишь. – Очень острые колючки. Если наступишь, хрен потом из копыта достанем.

– Да, знаю, – неуверенно произнёс Гримбо, вставший на стременах, чтобы получше разглядеть. – Exo l’amure, раньше росли только у берегов Невинного озера. Но потом твои предки разнесли пыльцу по всему миру.

– Зачем?

– Ну разумеется, не специально, Вол. Преимущественно в своих гниющих ранах. Прямо как твоя прошлой ночью. Так и не смогли достать. И стали хорошим удобрением, а?

– Не смешно, – огрызнулся он, мучаясь от вернувшегося зуда, болезненного и мерзкого. Скрытые под одеждой раны, обратившиеся за одну ночь в шрамы, тем не менее, не перестали ныть. Словно само тело неосознанно противилось слишком быстрому излечению.

– Я мог бы многое рассказать тебе, путь долгий. Например, как твой славный Орден предавал и убивал людей. Прямо как тебя.

– Я не желаю слушать эту ложь. – Утратив всякий интерес к беседе, охотник поторопил коня. Общество Молока начинало утомлять, а впереди был ещё длинный путь.

Горизонт вился вдали тонкой чёрной ниточкой, расплываясь в призрачном мареве раскалённого, вот-вот расплавится, воздуха. Мошкара, роившаяся в поднебесье, дрожала столбами дыма от кострищ. Но ветер, хоть и изрядно ослабший, налетал всё так же часто и внезапно, не оставляя им шанса поживиться путниками. День входил в полную силу, и тени, указывающие на запад, обратились в крошечные лужицы прямо под ногами. Редкая зелень отмечала собой берега обмельчавших рек, радуя привыкший к бурому глаз.

– Извини, – изрёк наконец Гримбо. Его тёплый, полный сокровенной нежности голос не мог не подкупить. Пусть даже и являясь заведомой ложью, мороком древнего колдовства. – Нам ещё очень долго ехать, и тишина не ускорит ход времени. Даже наоборот. Мир?

– Ты говорил, что любишь людей, – выпалил он давно назревшую мысль. – Зачем тогда мучил тех калек? Они безнадёжны и давно должны были спокойно умереть.

– Правильно, они были обречены. Какая разница, когда? Мне было интересно посмотреть… К тому же ты тоже был обречён. Надо было бросить?

– Теперь понятно, – стиснув зубы, процедил Волот. – Ты разочаровал Магистрат своим неповиновением. Ты променял нашу дружбу и доверие на тех девок. Тебя следовало бы убить. И ты смеешь предлагать мне мир? После стольких оскорблений? Серьёзно, Молок? Ты настолько тупой?

Гримбо, искривив лицо в жуткой ухмылке, исподлобья посмотрел на охотника. Казалось, сам мир замер в тревоге перед грядущей бурей. Исчезли, попрятавшись в гнёздах, юркие птицы, стих последний ветер. Сама трава, полноправный властитель этого края, застыла в ожидании, боясь даже шелохнуться. Кони, трусливо выгнув шеи, едва заметно задрожали от страха, большими умными глазами понимающе косясь на посеревшего лицом доктора.

– Ну, что молчишь? – дерзко спросил Волот, со злобным упорством понукая замершую лошадь. Безуспешно, как и попытка привлечь внимание Молока. В его пустых глазах, полных безучастной отрешенности, призрачной завесой слёз блестела бесконечная тоска.

– Значит, так, – хрипло проговорил он. Небрежное движение руки, от которого потемнел воздух, грубо оборвало возмущение охотника – невидимая когтистая лапа схватила его за горло, оставив возможность лишь сдавленно пищать или дышать. На выбор. – Я буду говорить, а ты помолчи. Без обид, но иначе ты не выслушаешь. И не дёргайся особо, будет хуже.

– Да пошёл ты! – прошипел он, судорожно пытаясь разорвать хватку. Но нечто потянуло вверх, оторвав от седла, грозя сломать шею. Оставалось только обмякнуть и прекратить сопротивление.

– Я же говорил, не ёрзай. Очень трудно бороться с желанием прихлопнуть тебя как муху. Слушай и запоминай, повторять больше не буду. Ты пришёл в мой дом с оружием. Ты хотел – и хочешь! – меня убить. Тебя послал Магистрат. А ты не задумывался, почему именно тебя? О, какой непокорный взгляд. Я вижу тебя насквозь. Испытание? Я – древний, как само время, монстр, порождение чёрной магии минувших веков. И они послали тебя. Ученика, одного, без сопровождения и подмоги. Думаешь, они всерьёз рассчитывали на успех? Ты скажешь, что мы – близкие знакомые. Да, я помню тебя в детстве и был другом твоему отцу. Насколько вообще могут дружить создания, питающие взаимную ненависть. Но чем это помогло тебе? Значит, дело не в этом. Так подумай, ради чего хвалёный Орден мог послать тебя на убой.

Хватка невидимой руки немного ослабла, будто Молок действительно рассчитывал получить ответ. Но Волот хранил упорное молчание, одним взглядом пытаясь прожечь в нём дыру. Ненависть и презрение клокотали в душе охотника, подсказывая незаметно дотянуться до кинжала – а там будь что будет. Молок усмехнулся.

– Ну, попробуй ещё раз, – выдохнул доктор, разжав кулак. Его призрачная копия мгновенно исчезла, и Волот, сам схватившись за горло, тяжело упал обратно в седло, жадно ловя ртом воздух. – Только теперь я тебя не пощажу. И кто тогда выполнит приказ?

– Только это тебя и спасает, – едва отдышавшись, огрызнулся охотник. – Ты сам виноват в своей судьбе. Во всех несчастьях.

– Скажешь, что такие, как я, – сеятели смерти, разрушений и всех бед бедных людей?

– Зачем повторять то, что всем известно?

– Вы и сами неплохо справляетесь. Войны, убийства, грабежи и насилие… Человек сам себе тот ещё ночной кошмар, вам других и не надо, поймёшь, когда поживёшь подольше. Если поживёшь. Только и умеете, что убивать друг друга.

– Я не обязан слушать тебя. И не буду.

– Я знаю. Вы слишком глупы и тщеславны для обсуждения собственных пороков. А чужие – пожалуйста. Готов поспорить, даже тебе не избежать этого. Закончишь жизнь в петле.

– Я не слушаю.

– Знаю. Надеюсь, теперь ты наконец поймёшь, что здесь происходит. И кто главный.

– Сам тогда и веди, – буркнул Волот, крепко сжимая кулаки, чтобы унять дрожь. Приказ Магистрата диктовал определённые правила поведения, и в очередной раз пытаться убить демона, который пощадил тебя и согласился на путешествие до Зелёной крепости, явно нарушало множество предписаний.

– Нет, – с невозмутимым весельем отозвался доктор, поторапливая коней щелчком пальцев. Казалось, его совершенно не смущают чувства спутника, способного прирезать доктора ночью. Ну или хотя бы попытаться. – Поведёшь ты. Должны же мы сохранять хоть какие-то приличия.

Глава 5

– Кажется, нам в ту сторону, – неуверенно предложил Гримбо. Пустынная дорога, над которой нависали низкие ветви деревьев, абсолютно ничем не отличалась от своей сестры-близняшки, тянущейся в противоположную сторону. Усталый взгляд, скользящий по пыльной колее и цветущей в вечном спокойствии придорожной зелени, цеплялся лишь за пограничный столб. Высокий, отполированный сотнями прикосновений, с прибитым к самому верху колесу от телеги, он уныло шелестел истлевшими девичьими ленточками, привязанными на удачу.

– Определись уже. Разве так трудно посмотреть по Солнцу?

– А ты его видишь? Всё в облаках, ещё и деревья. – В подтверждение своих слов он указал на чистое голубое небо, нещадно морщась на ласковом свете. – Вот-вот пойдёт дождь.

– Ты же древняя тварь. Я думал, вы знаете больше обычного человека. Или хотя бы вспомни, это же твоя деревня – я местных краёв не знаю.

Гримбо, пристально всматриваясь в безмолвный лес, не спешил с ответом. Лёгкая дымка утреннего тумана овевала стволы деревьев, прячась от утреннего солнца. Будто дикий хищник в засаде, он повёл носом по ветру, осторожным жестом призывая к тишине недовольно бубнящего Волота.

– Чую кровь, – наконец сквозь зубы выплюнул он. – Недалеко.

– Где?

– Вон в той стороне, – отрывисто объяснил он. Облачко пара, несмотря на летнее утро, вырывалось из его рта вместе с каждым словом, свидетельствуя о колдовстве. – Человеческая. Старая. Много.

– Спешиваемся. – Устало слетев с седла, он едва удержался на ногах. Долгое беспрерывное путешествие давало о себе знать. – Нужно проверить.

– Они мертвы. Смысла нет.

– Мне будет полезно размяться, – резонно заметил охотник, растирая опухшие ноги. – Если хочешь, оставайся.

– Пустая трата времени. Нашего времени, Вол. Они там все мертвы, гарантирую. Смысла нет.

– Знаешь что? А я, пожалуй, пройдусь.

– Постой, я с тобой.

– Ну уж нет. Ты останешься. Кто-то же должен… Например, следить за лошадьми?

– Уверен? – Полный тревоги окрик заставил его остановиться. – А если что случится?

– Ты сам сказал, что они дохлые, – бросил Волот через плечо, немедленно продолжив путь. Последние слова, предназначенные для Гримбо, мог услышать только сам лес, окончательно поглотивший охотника. – Вот и посмотрим, не ошибся ли.

«Я всегда прав», – запоздалым эхом пронеслось в мыслях. Оскалившись, резко тряхнул головой, чтобы прогнать наваждение. Лес принял его под сень пушистых ветвей елей, синева которых кружилась вязким смолянистым воздухом.

Первого он нашёл случайно. Наткнулся на расколотый надвое шлем, опустился на колено, чтобы разглядеть получше, и увидел голову. Пустые глазницы, щеки и уши обглоданы мелким зверьём, которые оставили бесчисленное множество следов пиршества: царапины от коготков, клочья шерсти, висевшие всюду растеребленной паклей, дерьмо всех цветов и размеров. Отрубленная голова утопала в опавших иголках, будто уже вросла в землю. Смерть в лесу, гигантском живом организме, лишена всякой красоты и благородства.

Полянку, где совершилось столкновение, покрывали розоватые кости. Беспорядочно растасканные во все стороны, они жутко хрустели под ногами. Тысячи муравьев, мошек, жуков копошились в закисшей от крови земле, разве что не пища от удовольствия. Тела павших были собраны в общую кучу: переплетение вывернутых рук и ног, нелепо торчащих в разные стороны. Сражение было недолгим и, судя по всему, неожиданным для обеих сторон. Тут и там попадалось брошенное оружие, сиротливо лежащее в примятой траве. Латная перчатка, из которой торчала часть кисти, выбитые зубы, кинжалы, целые куски кольчужной рубахи, срезанные удачным размашистым ударом, помятые и сломанные плюмажи, цветастые перья, какие крепят на шлемах.

«Скорее всего, отряд знати», – решил Волот, с трудом разобрав гербы на порванных в лохмотья накидках поверх помятых доспехов. Зелёное с синим, цвета молодого дворянства. Должно быть, отправились на разведку и угодили в засаду. Горделиво реющий стяг, насмешка взявших верх в схватке, древко которого нашло опору в горе трупов, заявляло и о происхождении победителей. Методы последних, судя по тяжёлым арбалетным болтам, накрепко засевших в латах мертвецов, оказались действенней.

Живых здесь быть не могло. Раненые либо давно погибли от лихорадки, либо оказались в плену ради выкупа. Оруженосцев, верных спутников рыцарства, наверняка угнали в рабство или просто добили. Чёрные вороны, несколько крупных стай, вихрем когтей и перьев кружили в поднебесье, словно надеясь, что Волот присоединится к мёртвым. Их глухое, полное жажды карканье разносилось на всю округу, а потому не могло долго оставаться без внимания – на притворно скорбный плач могильных птиц наверняка откликнутся их собратья, паразиты войны, мародёры. Надо было спешить.

Уже возвращаясь обратно, охотник почувствовал под сапогом очередную кость. Смутное чувство заставило его застыть, будто встретив невидимую стену, отвести в сторону носок и приглядеться. Маленький стальной щиток приветливо блестел на солнце. Украшенный гербовыми цветами, он служил защитой сочленений брони какого-то лорда – судя по глубокой борозде, след крепкого удара, вполне успешно. Виновато оглянувшись на застывшие в немом изумлении трупы, он наклонился и поднял щиток с земли. Меньше, чем кажется издалека, он удобно лежал в руке. Шершавая сталь, холодная и влажная от росы, хранила в себе воспоминания, это чувствовалось сразу. Вполне возможно, последние секунды жизни её бывшего владельца.

Сокрушенно покачав головой, охотник сунул щиток в один из внутренних карманов.

«Верну владельцу, – подумал он, ускоряя шаг. Не хватало ещё, чтобы Молок решил отправиться на поиски. Это место, ставшее могилой стольким храбрецам, не заслуживало издёвок демона. – Или отдам в храм Милосердных. Последний долг».

– Ну что, убедился? – Гримбо встретил его полным насмешки голосом.

– Ещё как, – глухо отозвался Волот, старательно избегая всплывающие свежие воспоминания. Доктор сосредоточенно буравил его взглядом, но, судя по кислой мине, тщетно.

Молча взобравшись на коня, Волот легонько пнул его под брюхо, правя в противоположную от сражения сторону. Яркое солнце, особенно после мягкого полумрака еловой прохлады, резало глаза, но охотник, полностью погружённый в собственные мысли, не замечал этого.

– Эй, Вол. Ты какой-то тихий. Больше обычного. Что там, в лесу?

– Ничего, – отстранённо ответил он, не в силах перестать думать о смерти. Впервые столкнувшись с ней лицом к лицу, без прикрас и напыщенных слов о долге и доблести, он почувствовал тревогу. Она жглась в животе неуверенностью, страхом оказаться однажды одним из тех бедолаг. Поджав плечи в неясной надежде уберечь шею, самое уязвимое место человеческого тела, он покосился на густые заросли вдоль дороги. Кто знает, что может таиться за следующим поворотом?

– И откуда тогда запах смерти? – не отступал доктор, неровно сопя от возбуждения. Плутоватая улыбка предвкушения появилась на его вытянувшемся лице. – Ты же знаешь, как мне интересны люди. Скажи! Там случилось зверское убийство? Человек опять превзошёл все мои ожидания, вновь преодолев черту гуманизма?

– Нет, – глухо ответил охотник. Быть может, человеческая жизнь никчёмна и не значит ничего, ведь хоть люди и стараются забыться, рано или поздно она кончится, мерзко и неожиданно. Но не стоит лишний раз давать Молоку повод насладиться собственной правотой. Во всяком случае, он не намерен предоставлять демону такого удовольствия.

– Как «нет»? Я же чую кровь, от тебя разит!

– Никаких убийств. Их волки погрызли. А теперь поехали. До заката мы должны быть по ту сторону переправы. Коней оставим за полдня пути. Без них спокойнее.

– Не успеем, – фыркнув, сказал доктор. Украдкой оглянулся, как ожидающий гостей хозяин. Казалось, Гримбо разочарован невольным промедлением в пути даже больше, чем охотник. – Придётся ночевать.

– Тогда тем более – в путь. Нужно найти приличное место для сна, подальше от дорог.

***

Молок открыл глаза. Деревянный потолок, давно рассохшийся десятками дыр, едва ли был способен скрыть красоту ночного неба. Доски, некогда защищающие от дождя, поросли мхом и обыкновенной травой, натасканной птицами, и теперь напоминали разросшиеся ветви древнего дерева. Он усмехнулся своим воспоминаниям и бесшумно поднялся на ноги.

Волот спал, поджав под себя ноги, в самом дальнем углу. Седельные сумки служили ему подушкой, еловые лапы уберегали от холода. В середине дома, покосившейся невзрачной хибары, виднелись следы безуспешных попыток Волота добыть огонь – сложенные шатром ветви в окружении камушков. Стоит ли говорить, как он расстроился своей неудачей? Им ничего не оставалось, как постараться устроиться по углам, в охапке лесного сора, будто немые лесные твари.

Молок покачал головой, переступая через лежащего охотника, замер у порога. Ночной воздух обдал его студёной свежестью, напоенной недавним дождём. Беззвучно рассмеявшись, Молок почувствовал внезапный прилив сил и окончательно решился на прогулку по заброшенной деревне. Смело шагнул в объятья темноты, впрочем, для него не являющейся серьёзным осложнением. Однако, чтобы прочувствовать момент как можно ярче, он закрыл глаза, собираясь с мыслями. Лоб собрался в складки, Молок растёр виски, старательно повторяя про себя слова на забытом многими наречии. Резко распахнул глаза и, захлебнувшись обрушившейся на него тишиной, подавился восторгом от собственной беспомощности. Не ворковали далёкие птицы, не шевелили мохнатыми усиками мотыльки. Даже кроты замерли в своих подземных норах, перестав скрестись когтистыми лапками. Очень сложно наслаждаться жизнью, заранее зная, что таится в кустах.

– Люди что, и правда чувствуют так убого? – повторил он вопрос, который задавал себе каждый раз, когда на время отказывался от особо чуткого обоняния или острого зрения. Почувствовав собственное превосходство, расплылся в самодовольной улыбке. – Ну надо же. Это объясняет, почему они временами такие наивные. Что ж, встречай меня, село…

Заросшее высокой, по пояс, травой поле некогда служило пристанищем нескольким семействам крестьян. Повалившиеся, вросшие в землю дома стояли без всякого порядка, едва ли возвышающиеся над дикой природой хоть сколько-нибудь осознанными постройками. Большинство из них распались, сложились карточным домиком, и лежащие бесполезной грудой брёвна были готовы вернуться в лоно дикого леса. Деревья наступали со все сторон, пожирая всё больше и больше пространства своими гибкими побегами, гладкоствольным молодняком; десяток-другой лет спустя поле, захватившее землю людей, едва ли не перестанет существовать, окончательно поглощённое хвоей.

Молок прошёлся дальше, прогоняя навязчивые предсказания, случайно вызванные чересчур пристальным интересом к судьбе этого места: как всегда расплывчатые и неясные, они в один голос сулили затхлый воздух, насквозь пропитанный смолой, и твёрдую землю, без остатка покрытую по-змеиному стелящимися корнями. Нетерпеливо выругавшись, он скороговоркой повторил древние слова, и видения исчезли без следа.

Он прошёл мимо россыпи камней, опоясывающих всё поле, и по-видимому, некогда служившую забором. Не удержавшись от соблазна, провёл ладонью по шероховатым булыжникам со странными следами огненно-оранжевого лишайника, заглянул в особенно крупную расщелину, из которой послышалось предупреждающее шипение.

– Ну привет, – с улыбкой сказал Молок, показывая собственные зубы. К его удовольствию, шипение мгновенно смолкло. Змея успокоилась, замерла среди камней, медленно стала складываться кольцами. – Что, признала хозяина, правда? Ну-ка, вылезай, красавица. Позволь взглянуть на твою шкурку.

Внезапно он ощутил неприятную сосущую боль под лопаткой. Дурной взгляд, понял Молок, терзаемого гневом и ненавистью существа. И самое страшное, это существо находилось прямо позади, готовое наброситься при первых признаках угрозы.

– Дружок, – повторил он чуть громче, медленно поднимая руки. Прогулка становилась всё интереснее. Грабитель, лесной душегуб, предпочёл не отвечать – действительно, запоздало догадался Молок, как-то странно называть незнакомого убийцу другом. – Извините, господин преступник. Если хотите выстрелить из лука или, если мне везёт, арбалета, то милости просим. Только прошу, не кричите особо, не хочу разбудить своего приятеля. У нас выдалась тяжёлая неделя, ему стоит отдохнуть.

Боль мгновенно исчезла. Существо, кем бы оно ни было, почему-то отвернулось. Молок вдохнул полную воздуха грудь и неспешно, приветливо улыбаясь, – хотя кто увидит в темноте? – развернулся. Дикое поле, чернеющая стена молчаливого леса, и никакого следа живого или мёртвого человека.

– Но ведь мне не могло… – расстроенно забормотал оправдания Молок, засопел носом, сосредоточенно вглядываясь в плотную завесу темноты. Обладатель скверного взгляда, кем бы он ни был, скрывался неподалёку. – А, ладно, чёрт с тобой. Поиграли, и хватит. Быть смертным слепцом очень уж накладно.

Древние слова, произнесённые наоборот, вернули его чувствам привычную остроту. Мир почти не изменился, только клубящаяся темнота среди деревьев стала гораздо светлее, позволяя разглядеть происходящее, да облака вновь зашипели в вышине небес, обещая скорый новый дождь.

– И что это… А, ясно. – Стая мотыльков, кружащих у забытого придорожного столба с истлевшими ленточками, который они видели раньше, как-то странно дёргалась. Будто светлые насекомые, ведомые чужой волей, изо всех сил стремились освободиться из плена и разлететься по домам. Молок оскалился в ухмылке, заглянув в неподвижные жёлтые глаза, в окружении всей стаи. Глаза хитро моргнули, признавая поражения. – Ну всё, ты, хватит. Вылезай давай. Я тебя раскусил. Спускайся, поговорим.

Послышался шелест перьев, со столба слетел, изящно правя крыльями, статный филин. Мотыльки разлетелись кто куда, многие попадали наземь, брюшком к верху, потратив последние силы в попытках освободиться. Гордая птица потревожила ночной покой победным уханьем и, выставив вперёд меховые лапы, шумно приземлилась на торчащий из камней шест. Когти, кривые крючья для мяса, надёжно схватились за старую деревяшку, из-под них брызнули щепки. Он горделиво выпрямился, одёрнул нахохлившиеся в полёте серо-бурые перья, рыхлый лесной наряд, и уставился умными, мерцающими древней мудростью глазами на Молока.

– Здравствуй, Парки, – отозвался тот, предчувствуя недоброе. Питающаяся людскими надеждами предсказательница, вестница чёрных поветрий и кровавого дождя, она никогда не являлась просто так. Особенно в обличии пернатой твари. – Чем обязан твоему визиту? Заглянула поболтать со старым другом?

Филин склонил голову набок, навострил торчащие, как у рыси, уши. На мгновенье Молоку показалось, что перед ним обычная лесная птица, видимо, поддавшаяся его чарам вместо змеи. Однако филин распахнул свой крошечный, на фоне пушистой морды, клюв – лес огласил низкий, утробный рокот. Далёкий раскат грома, эхо беснующейся природы.

– Говори тише, ладно? – немедленно возмутился он, обеспокоенно оглядываясь на хибару, где спал охотник. Привязанные к крыльцу кони непонимающе подняли морды, готовые в любое мгновенье подняться с лежанки и, подхватив по пути седока, помчаться во весь опор. – Не хочу, чтоб охо… мой знакомый человек проснулся.

– Хорошо, – не смыкая клюва, сказала Парки. Птица сидела неподвижно, звук раздавался откуда-то изнутри – складывалось неприятное впечатление, будто в чучело забрался непослушный зловредный гном. Голос звучал низко, сухо и собранно. – Ты изменился, Молок.

– Годы идут… – усмехнулся он.

– Жизнь среди людей не пошла на пользу, – отметила Парки, хмуря пернатые брови. Не сдержав птичьей натуры, вдруг плаксиво ухнула. – А ведь я предупреждала. Теперь я вижу. Гарро был прав.

– О, волнения бессмысленны. Мы говорили об этом тысячу раз, и для предсказательницы ты слишком уж пугливая. И слишком наивная. Так зачем ты здесь? Ой, – округлив глаза, продолжил Молок, облизывая губы в предвкушении. – Что, в окрестностях завелись мыши повкуснее? Ты тут пролётом, я угадал?

– Нет, – спокойно ответила. – Я здесь, чтобы передать тебе послание. Вернее, предупреждение. Время пришло.

– Я не совсем тебя понимаю. Даже у мерзкого Гарро выговор лучше, сестра, стыдись! Видимо, людской язык слишком сложен для тебя. Понимаешь, тут нужны зубы, чтоб произносить всё правильно.

– Время пришло, – зловеще повторила она, сжав когти ещё сильнее. За стоном дерева послышался хруст ломаемых костей. Улыбка Молока медленно сползала с лица, обращаясь в кислую гримасу. Нет, только не сейчас… Они не успели проделать и половины пути. Старая жизнь настигла его слишком, слишком рано. – Они совершили ритуал. Старшие призывают младших домой. Грядет страшное время, и нам потребуется любая помощь. Даже таких заблудших, порочных, растерявших силы в человеческом обществе предателей, как ты, Молок. Ты можешь вернуть себе настоящее имя. Если ответишь на зов.

– О, прелестно, – пробормотал он, пытаясь согнать неприятный вкус пепла с языка. Воспоминания о доме, обрывки пророчеств и угаданные мысли Волота завертелись в его голове жуткими предостережениями. Не в силах дать единственно верный ответ, Молок с содроганием произнёс: – Значит, братья и сестры решили вспомнить обо мне именно сейчас? Когда я смирился с изгнанием и нашёл своё место среди человечества. Любопытно. И теперь они даже хотят вернуть мне имя, признать равным. Что, дела действительно так плохи?

– Молок, – покачал головой филин. С кончика клюва, открытого гораздо дольше обычного, капала слюна. – Будь благоразумен. Они всё ещё могут повелевать тобой. Могут передумать и прислушаться к Гарро. Могут забрать твою жалкую жизнь. Умерь гордыню. Ты младше.

– Может быть, – почернев лицом, ответил он. До крови сжал кулаки, судорожно втянул носом воздух, едва услышав скрип собственных дробящихся зубов. – Я младше наших древних, но ведь ты тоже не ровня мне. Ты только передаешь послания, Парки. Так вот передай этим замшелым идиотам, рассевшимся в своей глуши, как короли. Я не собираюсь возвращаться. Не хочу быть на побегушках.

– Это твой последний шанс, Молок.

– Ты пришла сюда по своей воле, – внезапно догадался он. Филин невольно ухнул, подтверждая его догадку. – Старшие всё давно решили, правда? И ты прилетела предупредить. Мы ведь всегда ладили, Парки.

– Последний шанс, брат. Сдайся на милость Старших.

– Или что?

– Или мне придётся вернуться ни с чем. И тогда – за тобой явятся другие.

– Это угроза? – с насмешкой спросил Молок. Густо рассмеялся, легонько щёлкнул безмятежного филина по мохнатому брюху. – Если так, то помни. Я ведь не один поднимал мятеж. У меня остались друзья.

– Так, значит, ты отказываешься подчиниться? Ты очень скоро пожалеешь об этом. Клянусь.

– Я буду сам по себе, – гордо вскинув голову, подтвердил Молок. Филин в раздумьях уставился на незащищённую шею, перебирая бритвенно-острыми когтями. Затем обмяк, будто сдувшийся перьевой шарик. Дёрнул головой, моргнул несколько раз, рассматривая странного человека, сипло ухнул и, шарахнувшись крылом о свой насест, полетел в сторону леса.

– Я буду сам по себе, – сказал Молок в предрассветную тишину. Вытер каплю со щеки, поднял голову на бурлящие в небесах тучи. Начинался дождь. – Только нужно приготовиться. Будет плохо, если дорогие братья и сёстры всё-таки достанут меня. И, раз Орден далеко и не в силах мне помочь, значит, стоит придумать новый план. Но сейчас, – он оглянулся на недовольно фыркающих коней, – стоит начать с малого.

***

Мерное дыхание охотника вдруг прервалось, тот зачавкал во сне и перевернулся на другой бок. Вялая рука, пытающаяся подлезть под седельные сумки под его головой, быстро прекратила неловкие попытки поправить подушку. Послышался негромкий храп по-настоящему уставшего человека. Будто предупреждающее рычание кота.

– Спи спокойно, – сказал Молок после непродолжительной внутренней борьбы. Спрятал грубый ножик из ритуального чёрного стекла обратно в карман, спешно ощупал собственное лицо в поисках таинственных изменений, способных объяснить душевные метания. Странное чувство, похожее на привязанность, заставило его в удивлении поднять брови. – Видимо, я не стану тебя убивать, Вол. Ты слишком интересный людишка, чтоб умереть так глупо и скучно. Время ещё есть. Посмотрим.

Его внимание привлёк тихий шепот нерассказанной истории. Такой бывает только у вещиц, особенно памятных для людей. Молок понимающе кивнул, мысленно нащупав странный незнакомый свёрток в подушке Волота. Крошечная железка, спасшая жизнь юному герою. Интересно, способна ли эта железка погубить то, что однажды сохранила?

Молок расплылся в хитрой улыбке. Вяло повёл рукой в воздухе, нащупал содержимое свёртка в собственном кармане. Герб короля, всё ещё различимый, несмотря на перекрывающую его трещину сокрушительного удара. Опасная вещь, в особенности здесь, на землях мятежников.

Волот недовольно засопел, перевернулся на другой бок. Во сне ему казалось невероятное, ужасающее душу испытание, кошмарное наваждение – Молок потянул носом и понял, что страх как-то связан с увечьями или болезнями старости. Не самый плохой выбор. Не самый.

Глава 6

Пылающие костры, отмечающие охраняемую береговую линию, блеклыми бликами света отражались в мерно текущей воде. Ночное небо, устало нависшее над широкой рекой, точно одеялом окутало всё густым, почти осязаемым мраком. Всё, кроме желанного брода.

– Вон ещё один, – шепнул Гримбо. Неприметная тень терялась среди деревьев и темноты, равно как и палец доктора, указывающий на неё. Его голос был едва слышен за треском сухих веток кустарника. Даже древнее чудовище устало лежать на сырой холодной земле, изучая вражеский пост. – Лучник. Не спит, смотрит на воду. Смешно… Тратить столь короткую жизнь так бессмысленно!

– Видимо, ожидают вылазку, – тяжело сопя, нетерпеливо объяснил охотник. – Или сами чего планируют, хотя это вряд ли. Что ещё видно?

– Я вижу длинную гибкую ветку, по-моему, тис, – немного рисуясь, продолжил лекарь. Театрально сложив руки козырьком, старательно прищурился, высунул кончик языка. – И тетива. Однозначно, стрелок. И ещё широкая бляха, награда с турнира, на ремне колчана. Какой фарс!

– Не впечатлил, – глухо соврал Волот. Яркие огни, отмечавшие путь ветра снопом искр, слепили глаза. Пляшущие тени издевательски смеялись, расплываясь бесконечно пёстрым калейдоскопом света и тени. Оставалось только довериться словам демона – и, если верить его зрению, дела были откровенно плохи.

Ястреб молчаливым призраком пронёсся над рекой, выслеживая зазевавшуюся добычу. Как можно миновать зорких постовых, явно ожидающих гостей?

– Никак. – Гримбо, угадавший немой вопрос, сочувственно похлопал охотника по плечу. – Надо уходить. Тут нам не перейти.

– Назад возвращаться нельзя, – раздражённо отмахнулся он. Даже находясь вдали от врага, на безопасном расстоянии, они не решались говорить громче. Подлый в своей переменчивости речной ветер мог донести обрывки фраз даже до того берега.

– Это с какой стати?

– Ты думаешь, почему они на стрёме? Готовятся либо к обороне, либо к штурму. Так и так, мы между молотом и наковальней.

– Думаешь те, другие, позади нас? – с неподдельным интересом пробормотал Гримбо, заламывая шею в смутной надежде. Но колючие заросли ответили ему лишь безмолвием.

– Да. Я не был здесь очень давно, но как иначе объяснить всё это? Целый отряд застрельщиков, охраняющих единственную переправу, огни вдоль берега, те бедолаги в лесу.

– А они здесь каким боком?

– Ну, – смутился охотник, судорожно подбирая слова. – Это были явно дезертиры. Ну, которых волки погрызли, помнишь?

– И что? – с придыханием открыв рот, будто слушающий байку малец, спросил Гримбо. Выпученные глаза жадно блестели, заглядывая прямо в рот Волоту, буквально ловя каждое слово.

– А то, что дезертиры просто так не берутся. Чтобы сбежать из армии, нужно, чтобы эта армия была. Неподалёку, понял?

– А-а, – понимающе протянул он, будто осознав тайную истину. – Да, конечно-конечно, теперь всё понятно. Вы, люди, всё-таки очень интересные. Всегда хотел побывать на настоящей людской войне, это очень захватывающе. Поэтому и стал лекарем. Но, видишь ли, меня либо держали при дворе и заставляли лечить сифилис, либо отправляли помогать этим глупым монахам, когда уже всё кончилось. Боялись рисковать мной. Скукотища.

– Если не придумаем, как перебраться на ту сторону, увидишь во всех подробностях.

– Правда?

– Только в последний раз.

Тусклые созвездия безразлично наблюдали за двумя путниками, замершими, будто каменные валуны в траве, на обрывистом берегу реки; резко уходящий вниз скользким глиняным скатом, он не оставлял надежды спуститься незаметно. Ледяная чёрная река угрожающе пенилась в водоворотах от коряг на дне. Десятки стрел, пущенных на один лишь подозрительный всплеск, были готовы взорваться фонтанами брызг. Что же говорить о судьбе того, кто сумеет доплыть до пятен света, отблесков кострищ в речной мути?

Ночь постепенно теряла силу. Оглушительное пение сверчков, переставшее за долгие часы наблюдения мешать, – будто всю жизнь слышал! – смолкло; мёртвая тишина, предшествующая любому рассвету, давящим водопадом обрушилась на мир, заставив Волота опомниться от тяжёлых раздумий. Удивлённо глянув на пушистый небосклон, бархатное полотно благородного фиолетового, он прохрипел:

– Пора. – Горло, скованное долгим молчанием, холодом и жаждой, прорезалось усталым голосом. – Надо убираться, слышишь?

– А? – запоздало отозвался Гримбо, потягиваясь и сладко причмокивая.

– Ты что, спал? Ты должен был следить!

– Зачем? – невпопад отвечал он, потирая глаза. Одеревеневшие движения, веточки и перья в волосах, тонкая корка льда на капюшоне – доктор выглядел жалко, как попрошайка на большой дороге. Их план, понял Волот, обречён на провал.

– Вдруг что-то изменится. Но теперь уже поздно. Бесполезно, – тусклым голосом объяснил охотник. – Надо возвращаться. Если повезёт, успеем до начала новых сражений.

– Или до подписания мира – с новыми законами сплошная морока. Границу просто так не перейдёшь.

Костры на том берегу гасли один за другим. Промозглое утро заявило неоспоримые права на всё, сколько хватало взгляда, своей унылой серостью: все прочие цвета безоговорочно вторили природе. Оседающие хлопьями пепла столбы редеющего, почти на исходе, дыма простирали свои скрюченные пальцы над рекой. Тот берег стремительно растворялся в густом тумане.

– Может быть, – предложил Гримбо, с трудом поднявшись на ноги. Каждое неловкое движение отзывалось мерзким хрустом костей и неизменной кислой ухмылкой. – Просто перейдём границу? Как порядочные люди.

– Не пустят. Без бумаг нет. Твоя не подойдёт, отмечена подписью короля, о смерти которого мечтают засевшие в том лесу молодчики.

– Что мешает показать твой знак Ордена? Я думал, вас, защитников человечества, любят и уважают.

– Если бы. – Горечь и разочарование охотника не смог бы скрыть самый густой, не чета этому, туман на всём былом свете. Внезапно проснувшаяся злоба застряла в глотке сдавленным криком – Волот сгрёб окаменевшую на морозе траву в кулак. – Да и нет у меня никаких знаков! Я только ученик, забыл? Чёрт. Придётся вернуться и обойти реку. Крюк в несколько дней.

– И как ты должен был вернуться? – «В случае успеха», – про себя добавил Гримбо. Охотник подозрительно покосился на доктора и нахмурился. Только глухой не услышал бы в этом намёке ненавистный всем смысл. Интонацию триумфатора, который указывает тебе на очевидную, а потому обидную ошибку.

– У меня есть идея, – продолжил доктор, убедившись, что Волот не собирается отвечать. Он стоял над охотником, замёрзшим до полусмерти и уставшим, весело и злобно скалясь в улыбке. – Ты даже не представляешь, какая.

– Нет, – отрезал он, не желая даже слушать. Пустые безучастные глаза, не отвечавшие общему веселью Гримбо, не внушали доверия. Охотник поймал себя на мысли, что дрожит, но не от холода; единственным желанием стало уползти куда подальше, где тепло, сухо и нет этого ужасного взгляда. – Мы не будем это делать. Никаких убийств, грабежа, разбоя. Ничего такого.

– А как насчёт лжи, подлога и обмана? – Вкрадчивый голос доктора, воздух вокруг которого вдруг стал гуще и темнее, заглушил тревожный звон колокольчика. Обессиленному Волоту, не способному даже приподняться на локтях, оставалось лишь проигнорировать предупреждение амулета. – Брось, у мен… у нас нет времени обходить реку. Они очень длинные, Вол.

– Я не умею… Я не могу. Нет, – слабея на глазах, бормотал он. Вокруг всё плыло, звуки отдалённо доносились до его ушей, теряя по пути всякий смысл.

– Ты даже ничего не поймёшь, – послышалось откуда-то сверху. Сами небеса, покраснев от напряжения, разверзлись и обрушились на него потопом незнакомых запахов, голосов, мыслей – водоворот чужих воспоминаний захлестнул его осознание без остатка. Грозные небеса продолжали своё наставление. – Для тебя эта игра будет словно бы по-настоящему. Разве можно подловить человека на лжи, если он говорит сущую правду? Видишь, охотник? Всё гениальное просто… До встречи на том берегу.

***

– Что? – слипшиеся губы едва шевелились. Непроизвольно вздрогнул всем телом и, мгновенно пожалев об этом, схватился за готовую расколоться голову. Крошечные синие молнии, отголоски вчерашнего падения с коня, мельтешили перед глазами. Почувствовав тошноту, комом подкатывающуюся к горлу, он крепко зажмурился. День обещал быть долгим.

– Буцефал, – жалобно застонал он. Послышался приближающийся цокот копыт. Замерев возле поверженного хозяина, конь виновато заржал. – Ты что, сбросил меня с седла?

Щёку обдало горячим дыханием. Пушистая морда ткнулась в плечо, извиняюще фыркая.

– Ладно-ладно, – тихо засмеялся он, поглаживая нагло рыскающую по складкам одежды морду. Руки сами собой нашли свисающую уздечку. – Паршивец ты. Не могу злиться. Но приложил ты меня знатно.

Открыв глаза, он рывком взобрался в седло и, окончательно обессилев, привалился на широкую лошадиную шею. Буцефал, породистый рысак, большим умным глазом покосился на побелевшего лицом седока, будто проверяя, в порядке ли он.

– Всё нормально, – слабо прошептал он в мохнатое ухо. События прошлой ночи постепенно восстанавливались в памяти: запутанные лесные тропинки, гроза, ливень, удар молнии, дикое ржание, галоп – и, наконец, падение. – Шкура ты трусливая. Повезло нам упасть тут. Недалеко граница, там крепости и солдаты. А мог бы и не проснуться, прирезал бы какой разбойник. А тебя на мясо. Кто тогда бы доставил письмо Гильдии? Потом говорили бы, что Волот не держит обещания. Эх ты… Ладно, поехали?

Игриво заржав, будто от души засмеявшись, Буцефал понёс его в сторону затерянной в лесу дороги. Внезапно охватившее Волота сомнение, укол в живот, заставило его обернуться. Густой, как молоко, туман, теряющаяся в нём река, плеши примятой травы, которые отмечали следы его невольной лежанки, – всё было как обычно.

Кроме такой же проплешины, словно бы продавленной вторым телом.

Волот нервно сглотнул и растерянно уставился на мохнатую холку коня, бредущего без всякого понукания строго в нужную сторону.

– Буц, ты… Ты что, спал рядом? – догадался Волот, почувствовав невероятное облегчение. – Чтобы я не замёрз насмерть? Умная скотинка! Хороший, хороший. Вот, держи яблочко.

Глава 7

Шёлковые травы полей колыхались, точно море, волнуемое ветром и подводным течением. Где-то вдали чернел силуэт мельницы, вокруг которой серебрилась призрачная дымка, свидетельствующая о том, что её жернова вращались благодаря неспешному потоку долинной реки, от которой и поднимался туман.

Но ни изящная в своей простоте красота природы, ни милый сердцу скрип лопастей, погружаемых в холодную воду, не волновали Волота этим утром. Его взгляд приковывала к себе башня, уродливое кирпичное строение, ощетинившееся арбалетными блоками и крюками, на которых болтались нарушители закона. Некоторые из них ещё шевелились, едва заметно, как обессилившие на жаре черви, но большая часть представляла собой груду истлевших костей, чудом не рассыпавшихся в прах. Вокруг башни кружились десятки жирных чёрных птиц, наверное, лесных грачей и воронов, пристрастившихся к лёгкой и вкусной добыче. Их требовательные наглые крики почти заглушали голоса людей.

– Пошевеливайся! – командовал капитан гарнизона, чей рык далеко разносился над всем трактом, в обе стороны. – А ты, стоять! Документы! Морду покажи. Быстрее, а не то останешься без глаз. Ты, сюда. А ты встань там… Булат, проверь-ка вон того, да поживее.

Волот обречённо вздохнул и, перегнувшись через луку седла, сплюнул. Разумеется, последнее, чего он желал этим утром, – это оказаться в подвешенном состоянии рядом с теми бедолагами, чьи останки день ото дня иссыхают на раскалившихся на солнце камнях. Как, впрочем, и любому человеку. Однако сворачивать с дороги было слишком поздно, и ему только и оставалось, что позволить медленно продвигающемуся потоку телег и босоногих крестьян вести его навстречу судьбе.

Очередь продвигалась медленно. Солнце уже стояло в зените, когда повозка, маячившая перед ним добрую половину дня, наконец тронулась.

– Пр-езжай, – сказал десятник, перепрыгивая через бортик. Беспорядок, устроенный им во время досмотра, мало чем отличался от первоначального расположения вещей в крестьянской повозке: либо кметы не дорожили своим скудным добром, изрядно прореженным бесконечными поборами, либо это далеко не первый досмотр, который они пережили по пути. И вероятно, не последний. – Ты, на коне. Кто такой и куда едешь?

– В Харенхолл. Это городок по ту сторону…

– М-лчать! – отмахнулся он, хватаясь за стремена. – Я знаю, где это. Сам кто, откуда и где спёр коня?

Волот покачал головой и тихо рассмеялся, небрежно, будто отгоняя дурные мысли, махнул рукой в пустоту, указывая на несуществующий город своих хозяев.

– Я – посыльный гильдии купцов, – проговорил он, старательно подражая пренебрежительной манере речи родовитых вельмож. Стражник нетерпеливо топтался на месте. Привыкший к резким, громким командам, он с трудом вслушивался в неторопливые, растянутые звуки, отчаявшись в попытке понять хоть что-нибудь. – И мне посчастливилось улучить удачный для моих планов момент. Видите ли, военное положение этой страны открывает для моего предприятия невероятные возможности. Я желаю узнать, как много можно закупить зерна в Харенхолле и окрестных деревнях.

– А, – ответил десятник, отступая на несколько шагов. На его лице, прорезанном ранними морщинами, свидетелями тяжёлой жизни, блестел крупный пот. Оглянувшись на нависшую над ним башню, он тяжело вздохнул и поправил сползшую набок валяную шапку. – Это х-рошо. Проезжай.

Кивком поблагодарив стражника и собственное везение, он поторопил коня. Тот дико заржал, не менее хозяина радуясь долгожданной свободе, готовый сорваться с места.

– Сто-ять! – крикнул кто-то с вершины башни. Волот выругался и резко натянул поводья, остановив Буцефала в прыжке. Заскрипела кожа ремней, из-под нервно бьющих копыт во все стороны полетели комья земли. – Деся-ятник Булат! Сюда его! Сюда вса-адника!

– Милостивый господин, – пробубнил тот, одним рывком сдёрнув ахнувшего от неожиданности Волота с седла. – Это вас зовут, капитан зовёт. Надыть идти. И не думайте дать дёру, видите столб дыма дальше по дороге? Вот то-то. Идите, идите, я присмотрю за конягой.

Где-то наверху застонал рассохшимся деревом гигантский уродливый арбалет, какие используют при осадах; из-за поворота дороги вынырнул конный разъезд – уставшие, злые солдаты, скорые на расправу. Недовольно поморщившись, Волот решил подчиниться. В конце концов, его бумаги в порядке, так что может пойти не так?

– Принимайте гостя, – крикнул Булат в открывшуюся на мгновенье дверь. Несколько крепких рук схватили Волота и поволокли куда-то вглубь каменной утробы башни.

Затхлый воздух, больше похожий на смрад пещеры жуткого монстра, ударил в нос, заставив его задохнуться. Сдавленный со всех сторон потрескавшимся камнем, склизким на ощупь из-за чёрной плесени, он не мог даже остановиться, чтобы привыкнуть к царившей здесь темноте и перевести дух. Ноги безвольно стучали по узким ступенькам – стражники, подхватившие его под руки, явно не привыкли обращаться с благородными вельможами. Наконец он почувствовал толчок в спину, за которым последовало недолгое падение. Колени врезались в камень, острый гравий. Волот зашипел и с ненавистью оглянулся назад. Стражники замерли за его спиной непреодолимой преградой. Густые бороды торчали из-под низко надвинутых, на самые глаза, шлемов. Не в силах выразить своё негодование и злобу, он продолжал сверлить их полным угрозы взглядом, когда позади раздался грубый требовательный голос.

– Ты кто таков?

– Купец, – с вызовом ответил он, неожиданно для самого себя ощутив неприятный липкий холод страха. Он почти услышал, как гигант, вставший между ним и обитой ржавым железом дверью, ухмыльнулся.

– Ну так что? – Гигант схватил его лицо и повернул боком, перед глазами взметнулись длинные языки пламени, обдавшие исказившееся лицо жаром.

«Чтобы рассмотреть, – с надеждой подумал он, вцепившись в могучую руку стражника в тщетной попытке вырваться. – Разумеется, чтобы рассмотреть. Не будут же они пытать меня прямо здесь! Если только…»

– Этого пропусти, – донеслось из-за закрытой двери. Волот успел различить в темноте жадный блеск глаз, наблюдавших за ним через зарешеченное окно двери.

– Будет исполнено, капитан. – Огонь, грозивший опалить его брови, немедленно исчез, оставив после себя только ярко-зелёные отпечатки в глазах. Почувствовав свободу, он попытался унять дрожь в руках и, оправив сбившуюся, как после драки, одежду, протиснулся сквозь едва приоткрывшуюся дверь.

В маленькой комнате, забитой старой мебелью, пахло пылью и старостью – запахи, характерные для библиотек и подвалов старьёвщиков, но совершенно чуждые военному ремеслу. Равно как и командир гарнизона, заплывший жиром мельник, встретивший запыхавшегося Волота плутоватой улыбкой. Повелительно указав гостю место по другую сторону стола обглоданной куриной костью, он неохотно отбросил её в угол комнаты и вытер руки о штаны.

– А, это ты, – сказал он пренебрежительно, смахивая пот со лба. – Я наблюдал за тобой из окна. Дорогая кляча, да? – Взгляд Волота бесцельно скользил по комнате, подобно следопыту, идущему по следу всеобщей разрухи и запустения. Сломанные полки покосившегося шкафа, мусор на полу, старая столешница, жирные пятна на которой блестели в свете огарков нескольких свечей. Эта башня переживала явно не лучшие свои времена, но наверняка и не представляла особой ценности – хотя бы потому, что руководить здешним гарнизоном поставили это. – Странно, очень странно. На благородного ты не похож, слишком рожа паскудная. Так что же тебе забылось в этих краях?

– Я купец, – сдержанно ответил он, отметив про себя висящий на стене панцирь, который, несмотря на следы недавней работы кузнеца, был явно мал капитану. – Представляю интересы своей гильдии, еду в Харенхолл. И у меня будет серьёзный разговор в столице по поводу ваших мордоворотов! Они чуть не убили меня, тыкали прямо в лицо огнём, едва не подпалили, и…

– Да неужели, – проговорил он невнятно, пытаясь поддеть застрявшее в зубах мясо языком. Казалось, угрозы Волота не произвели на него никакого впечатления. – Купец, значит? Тогда покажи мне что-нибудь.

– Что, например?

– Бумаги, идиот. Что ещё ты можешь мне показать?

– Вот мои бумаги, – сказал он холодно.

Маслянистые глаза, утонувшие в толстых щеках, медленно и неуверенно ползли от строчки к строчке. Воспользовавшись минутной заминкой, Волот сосредоточил своё внимание на внешности командира гарнизона, чтобы понять, с кем имеет дело, – и соответственно во что может обойтись ему свобода. Грязная рубаха, больше похожая на мешок для картошки, с почти слышимым треском натягивалась при малейшем движении, готовая порваться в любое мгновенье. Спутанные волосы свисали клочьями, будто шерсть на шелудивом псе.

– Так-так, – отозвался капитан, лениво почёсывая жидкую бородёнку, растущую преимущественно на одном из подбородков. – Вроде бы порядок. Так зачем ты здесь, торговец?

– Еду в Харенхолл.

– Да, да. – Он поднял руку, украшенную многочисленными браслетами и перстнями. Судя по тусклому блеску, медными. – Я уже слышал, иначе бы и не позвал. Мне интересна настоящая причина. Подумай хорошенько, прежде чем отвечать.

– Я купец, – упрямо повторил Волот, мысленно подсчитывая оставшиеся у него монеты, чтобы откупиться. – Еду в Харенхолл, хочу договориться со старейшиной о продаже зерна. Повсюду война, голод гонит толпы нищих в города, где они не получают ничего, кроме пинка под зад.

– И ты, разумеется, хочешь продавать зерно этим бездельникам, да? Ну как же. Вот только чем будут платить нищие, а? – Капитан пригрозил ему толстым коротким пальцем, на котором недоставало нескольких фаланг. Жаль, что давний враг не додумался ударить выше. – Они ведь на то и нищие, что ни черта у них нет. Как тебе такое, купец? Меня не проведёшь.

– Разумеется, иначе бы вы не стали десятником в столь важном месте, – усмехнулся он, стараясь игнорировать нарастающий гул приближающейся конницы. – Но и я бы, в свою очередь, не стал мастером над монетой, если бы надеялся выменять хоть что-то стоящее у бедняков.

– И что же ты тогда удумал? Я теряю терпение.

– Мы намерены продавать зерно знати.

– Очень смешно. На кой хрен оно благородным? Жопу им подтирать?

– Знатные лорды опасаются мятежа, под стенами города собрались тысячи голодных ртов – ещё немного, и они решатся взять город штурмом. А что лучше всего утихомиривает голодную толпу? Чем можно откупиться от нищих? Им не нужны ни золото, ни камни, ни дорогие ковры, которых так много у запершихся в городе богатеев.

– Чёрт возьми, ловко. Очень умно, милсдарь. Вот только вы не учли одной нелепицы, буквально ничего не стоящего пустячка…Как бы эти самые несчастные, лишившиеся крова голодные рты не решили взять всё в свои руки. Думаете, они так просто пропустят вас в город с десятками телег, тяжело груженных едой?

Волот почувствовал неприятную сосущую боль где-то в желудке. Открыв было рот, чтобы ответить, он задохнулся и только лязгнул зубами. Он оказался в ловушке, прижатый к стене, с клинком у горла. Оставалось надеяться только на жадность капитана.

– Дайте-ка посмотреть ваши бумаги ещё разок, милсдарь купец. – Толстяк с неожиданной ловкостью вырвал свёрток из рук и начал жадно читать. Его мерзкая, полная предвкушения улыбка ширилась с каждой строчкой, являя миру кривые жёлтые зубы. – Так-так. Я вижу, границу вы преодолели легко. И налоговой печати я что-то не вижу. Так вы платили пошлину?

Волот сокрушённо помотал головой. Высокая, с многочисленными пристройками, приграничная башня, которую он проезжал добрую неделю назад, возвышалась над всей округой, как утёс, поэтому ему не составило труда избежать нежелательной встречи с хранителями закона. Между возможностью лишиться денег и холодной речной водой, после которой одежда неприятно липнет к телу, Волот, безусловно, выбрал последнее.

Размахивая заветной бумажкой, капитан театрально вздыхал, кивком головы отмечая каждое слово.

– Не платил взносы, ай-йа. Ну ничего, это легко исправить, правда? Повезло тебе, купец, теперь, с моей-то печатью, тебе не придётся скрываться от служителей короны.

Волот продолжал молчать, чувствуя, что один только неверный взгляд отделял его от виселицы. Капитан, почувствовав слабость купца, говорил всё громче и громче, иногда постукивая кулаком по столу. Будто гончая, ощутившая запах страха, свидетеля превосходства.

– Мне нечем отплатить вам за доброту, – холодно произнёс Волот.

– Вот как мы поступим, купец. Я не знаю, что у тебя за душой, – но твой план мне по нраву, от него пахнет золотом. Я отпущу тебя и даже дам отряд крепких парней – моим людям всё равно тут скучно, делать особо нечего. Война-то, етить её, далеко на западе. И тебе спокойней будет, и бедняки не разорят…

Дальнейшие слова растворились в мелькающих мыслях Волота. Он отчаянно думал, как можно избавиться от «милости» десятника, однако ничего не приходило на ум, ведь любой торговец на его месте с удовольствием согласился бы на бесплатную защиту в столь отчаянном предприятии. К тому же сопровождение стражи короля избавляет не только от кровожадных разбойников, но и не менее опасных для кошелька – и шеи! – поборов других служителей короны.

– …Так что, думается мне, безопаснее будет возвращаться по этой же дороге, слышишь, купец? Тут и безопаснее, и парни тебя проводят обратно, им несложно, и со мной заодно сочтёшься.