Читать книгу Слуга - Николай Александрович Старинщиков - Страница 7

Таксист без проблем доставил Михалыча к дому. И даже помог занести коробку. Михалыч нес контейнер. Мать никогда не видела его в такой форме и теперь во все глаза следила за ним. Вот сын расплатился с каким-то мужиком, и тот вышел из дома. Вот мужик снова вернулся, поставил у порога коробку.

– Чуть не забыли…

Таксист улыбнулся и, попрощавшись, уехал.

Михалыч снял китель, рубашку и стал умываться. Хотелось смыть начисто груз городских проблем. Возможно, прямо сейчас бедного полковника уже сушили бы в муфельной печи, чтобы затем истереть в порошок и расфасовать в мешки с органическим удобрением.

До этого, впрочем, дело пока не дошло. Надо поужинать, собраться с мыслями, отдохнуть.

Матушка накрывала на стол:

– Может, выпьешь?

– Не откажусь…

Поужинав, он прилег отдохнуть. Погибший напарник не выходил из головы. Следовало еще раз связаться с Центром, но только не тем телефоном, что лежал в контейнере. Михалыч достал из кармана свой старый и набрал сообщение: «Шлите замену. Никита».

Через минуту пришел ответ: «Вопрос решается».

Данный ответ его не устраивал: слишком уж как-то спокойно ответил Центр. Один человек погиб, второй находится под колпаком, а им наплевать. Что-то здесь было не так. Возможно, у Центра была другая информация, либо там хитрили, не доверяя Михалычу. В таком случае телефонный звонок в отдел полиции на транспорте не повредит.

Он набрал номер. Однако разговор с оперативным дежурным не развеял сомнений: дежурный наотрез отказался признать, что в прибывшем из Москвы поезде обнаружен труп.

– Кто вам об этом сказал?! Не было никакого трупа! – ерепенился он. – Кто вы такой, чтобы я вам доказывал!

Звонок в скорую помощь подтвердил доводы дежурного. Оказывается, бригада на железнодорожный вокзал выезжала, но вызов оказался ложным.

Опаньки!.. Картина Репина «Приплыли» – всю ночь гребли, а лодку отцепить забыли. Не мог покойник выпрыгнуть из окна и убежать в неизвестном направлении, если ему в этом деле не помогли. Помогли, не помогли… От этого суть не меняется: напарник мертв, в этом ему точно помогли, безусловно… Матушка, Анна Егоровна, выйдя замуж вторично, стала Аникиной… Вот и славненько. Через нее вряд ли можно наткнуться на Тольку Кожемякина.

Дремота между тем вконец одолела. Наплывали косматые горы, лесистые дебри; тропка вилась меж сосен, а вдоль нее зиял глубокий провал – с домами и огородами по низу. Потом загремели ворота. Собака заливалась от злости.

За окнами – тьма. Михалыч поднялся, отвел занавеску от косяка: виден был лишь тополь и угол забора.

Грохот вновь повторился, потом шевельнулась чья-то мужская спина. Да он же на ногах не стоит. Ошибся адресом, дяденька…

Мужик не думал уходить. Обняв ограду, он положил на нее голову. Ничего не поделаешь, устал. Сейчас он отдохнет и, если не ляжет вдоль городьбы, ускребёт тихонько домой.

Не тут то было. Поздний гость вскинул голову и дернулся к воротам.

Михалыч вынул из сумки пистолет – и во двор. Только бы это не была приманка. Вдруг его решили поймать на живца, установив адрес?

– Кто там?

– Открывай… Когда бы к вам не пришел, всегда у вас на замке…

Михалыч приоткрыл ворота: снаружи стоял взлохмаченный тип. От него несло недельным перегаром.

– Я вас внимательно слушаю…

– Ты не узнал меня, что ли?

– Но ты же не Папа Римский, чтоб тебя узнавать!

– Чачин я! Лёшка! Эх, друг…

Неужели тот самый Чачин? Приедешь, бывало, а у него навигация… Теперь, судя по всему, отплавал гусь.

Друзья обнялись, пошли темным двором. Чачин спотыкался во тьме.

– Свет, что ли, перегорел у вас?!

– Обожди…

Михалыч нащупал в сенях кнопку выключателя. Пистолет тускло блеснул в руке. Чачин деланно замычал:

– У-у-у… Может, я позже зайду?

И поднял руки до уровня плеч. Сквозь пелену похмелья до него, вероятно, дошло: друг служит в полиции, потому и пистолет.

Войдя в дом, Чачин огляделся по сторонам. На вешалке темно-синий китель с полковничьими погонами, фуражка.

– Дошло до жирафа! – Чачин улыбнулся. У него не было двух верхних зубов.

– Что у тебя с зубами?

– К палубе как-то прилип – они и выпали! Был, что ли, в деревне?

Мать опередила Михалыча:

– А как же! В первую очередь!

– В таком случае – за встречу…

Гость полез за пазуху, вынул бутылку «Сибирских Афин».

Друзья сели к столу. Мать достала из холодильника копченых чебаков, принесла из сеней огурцов, нарезала хлеба.

– Давай с нами, тетя Аня!

– Нет, я не буду, а вы сидите.

…Шел первый час ночи. Было приятно видеть товарища. Алкоголизм можно вылечить, а зубы – вставить. В остальном Чачин был прежний.

– Ты всё там же, в Москве?

– Скоро год, как в Сибири.

Михалыч скользнул глазами в сторону матери. Та согласно качнула головой. С полуслова понимает старушка. Пойдет молва по соседям: приехал, да не оттуда.

Михалыч вынул удостоверение и протянул Чачину. Тот раскрыл и взялся читать вслух:

– Полковник юстиции Кожемякин Анатолий Михайлович… Старший следователь по особо важным делам УМВД по Новосибирской области… Владельцу удостоверения разрешено хранение и ношение табельного огнестрельного оружия.

Михалыч тем временем сочинял:

– В командировку приехал. На две недели послали…

Чачин принялся на глазах хмелеть. Его вдруг повело в сторону, табуретка подкосилась, гость брякнулся на пол и захрапел. Михалыч кинулся поднимать, но мать остановила:

– Он частенько так. Хлоп на пол и спит.

– Ударился, может…

– Привык…

Мать надела поверх халата старенький пиджак и отправилась на двор. Там у нее кровать в избушке. Михалыч проводил ее, затем, выключив во дворе свет, вернулся в дом и сел к столу.

Початая бутылка водки стояла сиротой, но пить не хотелось. Разве что ельчика с чебачком ущипнуть?

Съев парочку, насторожился: кто-то стоял теперь за окном: прошедшая по улице машина блеснула фарами, высветив фигуру.

Михалыч подобрал под себя ноги – и бросился в русскую печь. В тот же миг брызнули оконные стекла, град осколков ободрал кухню, погас свет. На полу – было слышно – в смертельной истоме ёжился Чачин. Ему Михалыч не смог бы помочь, даже если бы кинулся и накрыл своим телом – от удара гранат было бы теперь два трупа.

Бульканье крови и хрипы затем прекратились. По отсветам было видно, что в дом через окно светят фонарем.

«Только бы не полезли внутрь, потому что в печи лежу я, – звенело у Кожемякина внутри. – Я не успею достать оружие… Контейнер – в подвале, пистолет – в столе, мать – в избушке. Только бы она не вздумала идти в дом…»

С улицы залпом ударили из множества стволов. Возле головы били в плотную печь словно ломами. Но печь держала удары, пули вязли в ней.

Стрельба вдруг прекратилась. По стене прыгал свет. Надо уйти в подвал – ногами вперед.

…Михалыч сидел в подвале. Над головой хрустели стекла, слышались голоса:

– Вот он лежит! Видишь?!

– Но этот обросший, а говорили, что бритый…

– Он это! Леший!

– А где мать его, лешачиха?

– Нам ее не заказывали… Контрольный в голову – и по коням.

Раздался выстрел. Захрустело стекло. Взревела снаружи машина, и наступила тишина.

Михалыч поднял над головой крышку: в сумерках зияло разбитое окно. Рядом лежал Чачин. Матушка, скорее всего, тряслась в избушке, вспоминая всех богов.

Михалыч открыл дверь и вышел в сени.

– Сынок…

Мать стояла перед ним, блестя в полумраке глазами.

– Сиди, мама, в избушке… Запрись на крючок…

Михалыч вернулся в дом. В темноте натянул на себя форму, вышел из дома на улицу. К темным стеклам в соседних домах прилипли перепуганные лица. Пусть смотрят. В темноте они разглядят лишь человека в мундире.

Пистолет у Михалыча лежал в правом кармане кителя. Патрон в патроннике. Снимай одним пальцем с предохранителя – и стреляй, не вынимая «машинки». Противник удивиться не успеет, как получит пулю.

Подойдя к зданию администрации, он заметил за углом полицейский мотоцикл желтого цвета. Оказывается, этот цвет был еще в моде в здешних местах. Ключ торчал в замке зажигания. Заводи – и пользуйся на здоровье.

Михалыч включил зажигание и стал заводить мотоцикл. Нога сорвалась, больно ударившись о рычаг. Михалыч продолжил заводить, но у него это как-то не выходило: нога словно липла к рычагу… Странно. Почему рычаг прилипает к стопе?

Из-за угла вышел сержант – Михалыч неделю назад едва не отправил его на тот свет. Едва – не считается. Сержант живее всех живых – вытянулся по струнке, отдает честь и улыбается:

– Заплатите мне, чтоб я поддакивал…

Умный, бестия…

И тут Михалыч проснулся: нога застряла между прутьев кровати и сильно болела. Луна светила сквозь тюлевые занавески. Михалыч поднялся и пошел в прихожую, еще не веря, что это был сон. Мать спала на боку, свернувшись калачиком. Стол чист, а русской печи нет и в помине – вместо нее здесь кирпичная плита. Слава богу! Жив, значит, Чачин.

Мать повернулась в кровати:

– Стонал ты сильно, Толя… Приснилось, видать, что-нибудь…

Михалыч взял со стола бутылку минеральной воды, распечатал:

– Приснилось…

– Зверячья у вас работа…

– Для кого как.

Михалыч глотнул воды. Мать продолжала на ту же тему:

– Все нервы себе измотал… Чо видел-то хоть?

– Войну…

– Все воюешь?

– Куда от нее деться…

– Бросай! Жениться давно пора!

– Не переживай.

– Ну как мне не переживать? Ты же мой сын.

– Вот и не мучь меня. Если спросят, знаешь ли полковника Кожемякина, скажи: не знаю такого, никогда не слышала. У меня, мол, другая фамилия. Спросят паспорт – сунь им в рыло…

Михалыч вернулся в постель, но долго не мог заснуть, ворочаясь с боку на бок. Проснулся поздно. Настроение мерзопакостное. Сны не бывают напрасными. Они имеют под собой материальную основу – как в том случае, при проведении первой в жизни спецоперации. В квартире находилось тогда двое агентов, поджидали хозяина – о нем плакал заочный приговор. Михалыч ночью уснул, по очереди, и видит во сне: в комнате сидят трое мужиков – Михалыч смотрел на них откуда-то сверху, словно с божницы.

Мужики сквозь зубы говорили между собой:

– Мы войдем туда просто…

– Как же?

– Подойдем к двери и скажем: «Вам письмо». Они спросонья откроют – остальное дело техники…

Квартирный звонок разбудил моментально. Михалыч прильнул к «глазку»: на площадке за дверью стояли двое.

– Вам письмо!

Напарница выскочила из другой комнаты, дернула дверь, натягивая цепь, – быков сажать на такую цепочку.

– Ну! Давайте же…

Гости таращились на «бычью» цепь. Напарница теребила от нетерпения цепочный карабин, собираясь вынуть его из паза и открыть дверь. Но Михалыч прижал ей пальцы вместе с карабином, пихнул от двери. Мужикам лет за тридцать, рожи дубовые, руки – за спинами.

– Что за спешка?

– Извините, ошиблись…

Гости скользнули к подъезду.

Закрыв дверь, Михалыч метнулся на кухню, прильнул к стеклу. Из подъезда выпали двое. По пути к ним присоединился еще один – из-за тополя. Только тут Михалыч вспомнил сон и с тех пор стал в сны верить. К делу о заочном приговоре троица, впрочем, не имела никакого отношения – оказалось, это был всего лишь банальный наезд на богатенькую квартиру.

…Слушателей отбирали по какой-то особой программе. Никто не знал, для чего весь этот сыр-бор. Знали одно: работа обещает быть интересной. И Кожемякин выдержал испытания.

Казалось, их отбирают для работы за границей. Вероятно, у закрытого ведомства возникли трудности с кадрами, вот оно и решило подобрать для себя кадры в МВД. На деле оказалось иначе: родное министерство подбирало кадры для себя самого. Об этом стало известно, когда было предложено подписать новый контракт – о неразглашении сведений. Михалыч клялся во всем, обещал всё, что от него требовалось. Другая сторона не обещала ничего. Она гарантировала лишь пулю в случае предательства. И это выглядело нормой. Как же иначе-то? Каждый из слушателей готов был поступить в лучших традициях якудза – откусить язык и умереть от потери крови.

Их разбили на мелкие группы и готовили в разных местах. Разъехавшись после учебы, они никогда встречались. Не для того их обучали, чтобы устраивать шумные именины по поводу окончания школы. После учебы Михалыч оказался в Москве и, не встретив там ни одного сокурсника, сделал вывод: в стране существует либо несколько «центров», либо он оказался наиболее подготовленным. Остальных «послушников» могли распределить в рядовые подразделения, взяв еще одну клятву о неразглашении… Тогда этого было достаточно. Сейчас – нет! В городе может оказаться такой же, как и Михалыч. Если он работает против, будет трудно. Главное – не показывать, что хочешь ударить. Ошибаться вот только не смей, чтобы не пострадали безвинные, потому что ты не медведь на пасеке.

Михалыч поставил перед собой контейнер, разложил пополам и стал набирать на замке дату рождения напарника.

«Если бы дежурный связист был предателем, он не сообщил бы этих данных», – дошло вдруг до Михалыча. Замок слабо щелкнул. Вторая часть контейнера открылась.