Читать книгу Репрессированные командиры на службе в РККА - Николай Черушев - Страница 3

Корпусное звено
Тодорский Александр Иванович

Оглавление

Автор не случайно начинает свое повествование с рассказа об этом незаурядном человеке, сама жизнь которого, его тюремные и лагерные испытания по праву заслуживают достойного пера. Его имя достаточно хорошо знал в 20-х и 30-х гг. прошлого века командный и политический состав РККА и вот на каком основании: во-первых, как куратора военных академий Красной Армии, выпускники которых служили во всех военных округах на ответственных должностях; во-вторых, как недавнего заместителя командующего войсками Белорусского военного округа, одного из крупных в Красной Армии; в-третьих, как автора книги «Красная Армия в горах», изданной в 1924 г.; наконец, в-четвертых, как человека, о котором несколько раз исключительно тепло отзывался В.И. Ленин. Речь идет об А.И. Тодорском.

Выступая с политическим отчетом ЦК на ХI съезде РКП(б), В.И. Ленин высоко оценил книгу А.И. Тодорского «Год – с винтовкой и плугом»: «…Я хотел бы привести цитату из книжечки Александра Тодорского. Книжечка вышла в г. Весьегонске (есть такой уездный город Тверской губ.), вышла она в первую годовщину советской революции в России…» [1] Мы не будем здесь цитировать слова вождя РКП(б) о книге Тодорского (они хвалебные), но дополнительно скажем, что то же самое В.И. Ленин сделал в своей статье «Маленькая картинка для выяснения больших вопросов» (1919 г.), назвав эту книгу замечательной, а изложенные в ней наблюдения и рассуждения – «превосходными и глубоко правильными».

Но сначала необходимо дать хотя бы небольшую биографическую справку об авторе этого небольшого по объему, но столь примечательного по содержанию издания. Родился Александр (наречен в честь святого Александра Невского) Иванович Тодорский в сентябре 1894 г. в селе Тухани Весьегонского уезда Тверской губернии в семье священника. Но, по свидетельству его младшего брата Анатолия, своей родиной он всегда считал село Деледино того же уезда, куда вскоре после его рождения переехала семья.

Из воспоминаний его брата Анатолия Ивановича Тодорского: «В большой семье старшему сыну вместе с родителями, конечно, доставалось забот и хлопот с младшими. Вероятно, поэтому у Александра в характере рано появилась самостоятельность – черта, которую потом он очень высоко ценил в людях. Пройдут годы, и, напутствуя меня перед отъездом на учебу в Ленинград (я поступил в педагогический институт), Александр скажет: «В жизни нужно рассчитывать прежде всего на себя. Если будешь все время надеяться на помощь со стороны, тебе не встать крепко на ноги. Только самостоятельность поможет твердо ходить по земле, и тогда в будущем не согнут тебя никакие житейские бури и невзгоды». Этот мудрый совет, несомненно, помог моему жизненному становлению» [2].

«После окончания школы отец определил Александра в духовное училище, находившееся в соседнем городке Красный Холм. Учился он хорошо, прилежанием и старанием радуя родителей, которые хорошо знали цену образованию. Несмотря на стесненные материальные обстоятельства, они всячески старались помочь детям «выбиться в люди». Прежде всего испытал это на себе старший сын.

Окончив училище, Александр продолжал образование в Тверской духовной семинарии. Поначалу все шло хорошо, но вскоре, как говорил потом отец, он «отмочил штуку». В дом пришла весть, поразившая и огорчившая родителей: сын оставил семинарию – оставил навсегда, не пожелав посвятить свою жизнь служению богу. К тому времени у Александра сложились свои взгляды на жизнь. Он сделал в семнадцать лет первый серьезный самостоятельный шаг, пойдя наперекор воле родителей, преодолев инерцию своей «поповской породы» [3].

К сожалению, Александр Тодорский не оставил своих воспоминаний о днях своей юности. Поэтому продолжим рассказ его младшего брата: «Уход из семинарии означал не только отказ от карьеры священнослужителя, это был по тем временам вызов обществу. Брат порвал с духовенством, с религией в такое время, когда страна переживала период черной реакции. О настроениях Александра в эти годы говорят его стихи. В одном из них, напечатанном тверским журналом «К свету», юноша-семинарист писал:

Скоро ль, скоро ль, о родина, родина-мать,


Ты увидишь желанное счастье?


Неужели тебе бесконечно страдать?..» [4]


В журнале «К свету» за три года (1911–1914 гг.) Александр Тодорский поместил около двадцати главным образом стихотворных своих публикаций. «Возможно, что в это время он хотел стать профессиональным литератором. А пока зарабатывал на жизнь службой: сначала писцом в Тверском окружном суде, а затем в петербургском издательстве «Благо». В столице он стал слушателем курсов «Общества для распространения коммерческих знаний». Но и это учебное заведение окончить ему не пришлось. Не стал он священником, не суждено было быть ему и коммерсантом. Иное поле деятельности открылось перед ним на многие годы…» [5]

С началом Первой мировой войны слушатель коммерческих курсов А.И. Тодорский под влиянием патриотической пропаганды подал заявление о зачислении его добровольцем в действующую армию и вскоре был зачислен рядовым в 295-й Свирский пехотный полк. В октябре 1914 г. направлен в Ораниенбаумскую школу прапорщиков, которую окончил в январе 1915 г.

С января 1915 г. – младший офицер роты в 66-м запасном полку в г. Вильно, а с марта 1915 г. – на фронте в 24-м Сибирском стрелковом полку, в котором занимал должности младшего офицера роты, начальника саперной команды, командира роты и батальона. В этом полку А.И. Тодорский провел всю войну, заслужив шесть орденов и чин капитана. Дивизия, в которой он служил, участвовала в ожесточенных сражениях с австро-германскими войсками. Она обороняла позиции на реке Бзуре в районе города Сохачева, вела арьергардные бои на Блонской позиции, отбивала атаки немцев на Варшавские форты. В боях он был дважды ранен. Подчиненные уважали своего командира: когда он был тяжело ранен, солдаты под огнем противника вынесли его с поля боя. «Трехлетнее пребывание на передовой позиции сдружило и сроднило меня с солдатами, – писал он впоследствии. – К концу войны я жил и мыслил их думами…» [6]

После Февральской революции 1917 г. избран председателем полкового комитета. В ноябре 1917 г. Военно-революционный комитет 5-го Сибирского армейского корпуса назначил его исполнять обязанности командира этого корпуса. Вот этот приказ: «…Командиру корпуса генерал-лейтенанту Турбину сдать командование корпусом капитану 24-го Сибирского полка Тодорскому, а последнему вступить в исполнение должности командира корпуса» [7].

Спустя двадцать лет следователи НКВД поставили и это «лыко» в строку обвинений арестованного комкора А.И. Тодорского, вменяя ему сотрудничество с немцами. Из обзорной справки по делу бывшего начальника Управления ВВУЗ РККА: «…Будучи с ноября 1917 г. по апрель 1918 г. командиром 5-го Сибирского корпуса, Тодорский с февраля по апрель 1918 г. находился с частями корпуса на территории, оккупированной немецкими войсками в г. Кременец и являлся при немцах начальником его гарнизона.

В приказе по гарнизону г. Кременец № 2 от 28/15 февраля 1918 г., подписанном Тодорским, указано, что «за каждого убитого или раненого германского или польского солдата будут немедленно расстреляны первые попавшиеся десять русских солдат или жителей».

В этом же приказе предлагается всем солдатам гарнизона и жителям города под угрозой расстрела сдать оружие, а солдатам – надеть старую свою форму с погонами.

За нарушение порядка, установленного немецкими оккупационными властями, в приказе предусмотрена смертная казнь.

Указанный приказ издан Тодорским от имени начальника 92-й германской дивизии.

В заключение приказа указано:

«Требую немедленного исполнения означенного приказа, ибо всякое уклонение от него повлечет за собою самые суровые меры» (копии указанных приказов № 2 и № 74 по гарнизону и корпусу были изъяты у А.И. Тодорского при обыске в 1938 г.) [8].

После демобилизации старой армии А.И. Тодорский возвратился (в апреле 1918 г.) на родину, в свой Весьегонский уезд. Из воспоминаний его брата Анатолия: «Встреча с Александром, когда он вернулся домой из армии, мне особенно памятна. По существу, мы встретились впервые: ведь когда он начал проходить свои «университеты», мне не было и пяти лет. И теперь, десятилетний, сгорающий от любопытства мальчишка, я во все глаза смотрел на брата, старался не пропустить ни одного слова, ни одного движения. Вместе с ним возвратился и Иван, также добровольцем ушедший в 1916 г. на войну и служивший с Шурой в одном полку. Но Иванко (так звали его в семье) я помнил, знал его, а вот Александр был для меня таинственной личностью, и что бы он ни делал и ни говорил, имело свой особенный смысл. Те несколько весенних дней 1918 г., что Шура провел дома, стали для меня настоящим праздником.

Это был праздник не только для меня. Доволен был отец, радостью светилось мамино лицо: наконец-то после тревожных лет вся семья вместе, за одним столом в родном доме. Маме, конечно, досталось. Накормить восемь человек, да так, чтобы все остались довольны, тоже надо уметь. Но не зря Евлампия Павловна считалась образцовой хозяйкой… Отдыхать она любила с книгой… Читать любила, и в доме была сравнительно большая для того времени библиотека. На имя Тодорских приходили и столичные периодические издания: «Биржевые ведомости», «Нива», позднее «Известия ВЦИК», «Огонек». Наверное, любовь к чтению, интерес к литературе у Шуры от мамы. А вот характер – спокойный, выдержанный, пожалуй, от отца. И реалистический подход к жизни, способность трезво оценивать события и факты – тоже отцовские, как и умение собраться в трудную минуту, решиться на трудное дело. Ведь не случайно, что уже на склоне лет, после почти сорокалетней службы господу богу, Иван Феодосьевич Тодорский совершил мужественный поступок – сложил с себя сан и пошел работать в кооператив.

Но это случилось позже. А тогда, в мае 1918-го, Иван Феодосьевич сидел во главе семейного стола, пил чай и слушал рассказы старшего сына о его «одиссеях».

Этот месяц стал как бы рубежом в истории семьи. Советская власть звала молодежь на строительство новой жизни, и старшие сыновья Ивана Феодосьевича и Евлампии Павловны с радостью и воодушевлением откликнулись на этот призыв. Вслед за Александром, который, несмотря на предостережение родителей, явился в уездный Совет и заявил, что хочет работать для советской власти, потянулись Иван и Виктор. Вскоре Иван уже работает в Совете, а Виктор становится сотрудником уездной ЧК…» [9]

О событиях весны 1918 г., о роли и месте А.И. Тодорского в них можно узнать, обратившись к воспоминаниям Ивана Егоровича Мокина, отвечавшего в то время за вопросы промышленности и торговли в Весьегонском уездном совете депутатов. При этом следует учитывать, что окончательно победа советской власти в уезде была закреплена совсем недавно решениями 1-го чрезвычайного уездного съезда Советов, состоявшегося 28–29 января 1918 г.

«Май 1918 г. …Сколько лет прошло, а памятно. Весна в том году была неустойчивая: то задождит, а то и завьюжит. Дни стояли серенькие, скучные. Только нам, работникам уездного совдепа, скучать не приходилось. Шел всего четвертый месяц, как в уезде установилась советская власть, и каждый день приносил что-нибудь неожиданное. Время было напряженное, горячее, а дел – невпроворот: и больших и малых. Во многом нужно было начинать чуть ли не на голом месте – от старого строя наследство осталось убогое. Совдепу приходилось одновременно решать множество вопросов: политических, хозяйственных, военных. Решать безотлагательно и – главное – четко: ведь каждый промах использовался врагами.

А недругов и злопыхателей у молодой рабоче-крестьянской власти в ту пору хватало. Были среди них и явные, и затаившиеся враги, готовые нанести удар исподтишка, в спину. Среди явных выделялись бывшие офицеры. Поэтому бдительность была на первом плане у партийных и советских работников, особая бдительность, иногда, может быть, и чрезмерная. Но без нее мы бы пропали.

В один из таких горячих и «скучных» весенних дней в приемной совдепа появился человек, на которого нельзя было не обратить внимания. Молодой, высокий, худощавый, с явной офицерской выправкой. Правда, экипирован был неказисто – потертая солдатская шинель, стоптанные сапоги… обратился он ко мне как к члену исполкома, ведавшему кадрами. Обратился четко, по-военному, сразу заявив, что сочувствует советской власти, пришел просить работу и готов выполнять любые поручения. На вопросы отвечал прямо. Родом из Туханей Весьегонского уезда, сын священника. В старой армии имел чин капитана…

Такого еще не бывало, чтобы офицер, да еще сын священника, добровольно пришел в Совет с желанием и готовностью нам помочь. Ситуация настораживала – а что, если этот симпатичный молодой человек окажется оборотнем?

Посоветовались мы с нашим председателем Г.Т. Степановым. Григорий Терентьевич был настоящим большевистским руководителем, душой нашего Совета. С трудными вопросами мы всегда обращались к нему – старшему товарищу и другу. Замечательный это был человек: по-житейски мудрый, никогда не терявшийся в самых сложных ситуациях, всегда готовый дать не только толковый совет, но и помочь делом. Он обладал каким-то особым чутьем, а потому редко ошибался в людях.

Долго говорил Степанов с молодым человеком. Из беседы выяснилось одно немаловажное обстоятельство: офицер после Февральской революции был выбран председателем полкового комитета, а потом – даже командиром корпуса. Видимо, солдаты ему доверяли и знали, кого выбирать. Этот факт биографии молодого человека и перевесил тогда при решении его участи.

На заседании исполкома рассматривалось заявление Тодорского, который предложил использовать его для организации издания уездной газеты. Предложение было принято. Тодорский назначен редактором «Известий Весьегонского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов».

Александр Иванович с радостью и большим жаром принялся за дело. А начинать пришлось с нуля. В Весьегонске имелась крохотная типография, оборудование которой почти полностью пришло в негодность. Для издания газеты не подходила. Нужно было срочно достать новое оборудование. Но где? Ломать голову долго не пришлось – конечно же, в Питере. Там должны понять наши нужды, должны помочь. Сам я некоторое время работал в Питере переплетчиком, немного знал типографское дело. Поэтому исполком и командировал меня в столицу с заданием достать оборудование для типографии.

Прошло немного времени, и оборудование было получено. А в начале навигации на пароходе доставлены в Весьегонск типографские машины и 40 пудов шрифта.

К тому времени стараниями Тодорского старая типография, ютившаяся где-то на задворках, была переведена в просторный, светлый дом. Нашлись и специалисты. Под руководством Александра Ивановича дело стало быстро налаживаться. Поначалу ему пришлось нелегко – он был един во многих лицах. И автор, и редактор, и корректор, и метранпаж, а иногда и наборщик. Удивительно, но любая работа спорилась в его руках, всякое дело он выполнял с таким умением, будто всю жизнь только этим и занимался. Уже 2 июня 1918 г. вышел первый номер весьегонских «Известий».

Спустя два месяца под редакцией Тодорского стала выходить еще одна газета: «Красный Весьегонск» – издание Весьегонской организации Российской Коммунистической партии (большевиков).

Газеты печатались на хорошей бумаге, шрифты подбирались «глазастые», чтобы облегчить чтение малограмотным (таких читателей было в то время большинство), заголовки статей были броскими, емкими. Газеты быстро завоевали доверие у бедноты и оказывали неоценимую помощь руководству уезда.

Тодорский проявил себя не только талантливым журналистом, прекрасным издателем, но и активным пропагандистом новых, коммунистических начал жизни. Он был прирожденным публицистом-агитатором. Его статьи, обзоры, заметки и стихотворные памфлеты отличали страстность и глубокая убежденность, а живой образный язык доходил и до малограмотных. У Александра Ивановича был зоркий глаз на все новое, он подмечал, казалось бы, даже мелочи. Но под его пером эти мелочи вырастали порой по значимости до уровня общественно-политического факта. И каждый такой факт, умело преподнесенный Тодорским-журналистом, наглядно показывал читателям, что дала трудящимся советская власть.

Прошло совсем немного времени, как Тодорский стал работать в Совете, но мы хорошо узнали и полюбили его. Он вошел в жизнь советского Весьегонска естественно и необходимо. Без него многое бы потеряла наша тогдашняя работа: Александр Иванович обладал государственным умом, широким кругозором, был разносторонне эрудирован.

Душевный и отзывчивый в обращении с товарищами, он становился непримиримым и беспощадным, когда дело касалось врагов.

В июне Тодорского приняли в партию, рекомендацию дал сам Григорий Терентьевич (Степанов). Три месяца спустя коммунисты Весьегонска на своем общем собрании выбрали Александра Ивановича делегатом на областную партийную конференцию Центрального промышленного района, собиравшуюся в Москве.

Июнь – сентябрь… Эти четыре месяца были особенно напряженными в жизни Весьегонска и всего уезда. Укрепление позиции советской власти в деревне вызвало бешеный отпор кулачества. Коммунисту Тодорскому часто приходилось оставлять редакторское «кресло» и возглавлять вооруженный отряд весьегонцев, выходящих на подавление кулацкий мятежей. В период белогвардейского мятежа в Ярославле отряд под командованием Тодорского вовремя пришел на помощь Рыбинскому Совету, оказавшемуся в окружении мятежников.

Член укома партии и уездного исполкома, Александр Иванович выполнял множество самых различных поручений. Благодаря этому он прекрасно знал положение дел в уезде. И в своей книге «Год – с винтовкой и плугом» сумел на конкретных фактах и примерах дать яркую картину работы советских и партийных органов, руководивших строительством новой жизни. Тодорский показал, что у власти стояли не опытные государственные чиновники, много лет возглавлявшие канцелярии и ведомства, а вчерашние рабочие и крестьяне, ставшие сегодня хозяевами страны. А успехи, которых мы достигли за первый год существования советской власти, свидетельствовали о том, что власть находится в надежных и твердых руках…» [10]

Анатолий Иванович Тодорский, заслуженный учитель РСФСР, всю жизнь гордился своими старшими братьями: «Молодость моих старших братьев совпала с революцией. Ей они посвятили жизнь, с оружием в руках защищали молодую Республику Советов, а после гражданской войны строили новое общество, отдавая этому все силы, знания и вдохновение, и я горжусь своими братьями.

Весьегонский период жизни старших братьев прошел на моих глазах. В 1918 г. я поступил учиться в школу 2-й ступени. В этой же школе (бывшей женской гимназии) училась сестра Алевтина. Мы жили с ней в городе, где родители снимали для нас часть комнаты, и братья изредка навещали нас. Но чаще я сам выискивал случай, чтобы увидеться с ними.

У Шуры было интереснее всего: он работал в редакции, и там имелась типография. Возвращаясь из школы, я старался обязательно заглянуть к нему. Типография находилась на первом этаже двухэтажного деревянного дома, на втором помещалась редакция и небольшая комната – «квартира» редактора. Кроме него работала в редакции еще секретарь-машинистка Рая Трошанова – вот и весь штат, два человека. А выпускали они две газеты: «Известия Весьегонского Совета» и «Красный Весьегонск». Первая был органом уисполкома, вторая – укома партии. Кроме того, в Весьегонске выходили еще две газеты: «Женские думы» и «Юный коммунист», и тоже не без участия Александра, ставшего наставником молодых редакторов Людмилы Смирновой и Николая Серова. Но это только небольшая и, может быть, не самая трудная часть Шуриной работы. Он в то же время – член укома РКП(б), заведующий агитпропотделом, а также член уисполкома, заседания которого проводились тогда чуть ли не ежедневно. Но это еще не все. Он входил в состав, а потом и возглавил как председатель президиума Чрезвычайную комиссию уезда по борьбе с контрреволюцией, бандитизмом и спекуляцией…

Запомнилось, как в один из ненастных осенних дней 1918 г. забежал я из школы в редакцию, а Рая Трошанова говорит:

– Александра Ивановича нет и в ближайшие дни не будет. В уезде неспокойно. Кулаки поднимают голову, не нравится им наша власть. Восстание подняли, в двух волостях за оружие взялись. Вот и пришлось твоему брату туда отправиться. Ты же знаешь, он командир особого отряда по борьбе с контрой. Ничего, наши быстро порядок наведут. С Александром Ивановичем шутки плохи. А работы здесь сколько накопилось… – И она показала на стол, где грудой лежали письма со всех концов уезда.

Прочесть эти письма и, как говорится, вовремя отреагировать было делом редактора. Должен был он заниматься также изданием для широкого читателя тоненьких книжек-брошюр на актуальные темы. В весьегонской типографии печатались басни Демьяна Бедного, рассказы и статьи Максима Горького и другие произведения, потребность в которых возникла сразу после революции. Велением времени продиктованы и две книги, написанные Александром в тот период, и его агитационная пьеса «Там и тут», поставленная не только на самодеятельной сцене, но даже в одном из рабочих театров Петрограда» [11].

В 1918 г., к первой годовщине Октябрьской революции, А.И. Тодорский написал упомянутую выше книгу «Год – с винтовкой и плугом». Там же он поведал и предысторию ее создания. В основе своей это годовой отчет о работе Весьегонского уездного исполкома.

«Однажды в один из горячих дней вызвал меня председатель уездного исполкома Григорий Терентьевич Степанов и от имени Тверского губкома партии дал мне поручение. Оказалось, что в связи с приближением первой годовщины Октября потребовалось представление годового отчета о нашей работе к 7 ноября 1918 г.

Я взмолился:

– Помилуйте, я не сведущ в такого рода литературе и не смогу выполнить без образца.

Григорий Терентьевич никогда не терялся ни в делах, ни в ответах:

– Вам надо пример, и не иначе как классический? Да их много. Разве «Записки о галльской войне» Цезаря не образец отчета местной власти? Однако нам и в этой области надо начинать сначала. Пишите, как напишется.

Получив такую свободу творчества, я с увлечением взялся за работу. Раз запрос губкома попал в редакцию газеты, он приобретал широкое общественное значение и выходил за стены ведомственных канцелярий. Перед глазами вставали не голые факты и цифры, а живые весьегонские Степановы во весь их богатырский рост первых 365 дней новой исторической эры» [12].

А хвалебные слова В.И. Ленина в адрес книги и ее автора таковы:

«Товарищ Сосновский, редактор «Бедноты», принес мне замечательную книгу. С ней надо познакомить как можно большее число рабочих и крестьян. Из нее надо извлечь серьезнейшие уроки по самым важным вопросам социалистического строительства, превосходно поясненные живыми примерами. Это – книга товарища Александра Тодорского «Год – с винтовкой и плугом»…

Автор описывает годовой опыт деятельности руководителей работы по строительству советской власти в Весьегонском уезде – сначала гражданскую войну, восстание местных кулаков и его подавление, затем «мирное строительство жизни». Описание хода революции в захолустном уезде вышло у автора такое простое и вместе с тем такое живое, что пересказывать его значило бы только ослаблять впечатление. Надо пошире распространить эту книгу…»

А теперь интересно послушать по этому поводу и самого Льва Семеновича Сосновского (1886–1937), опытного советского публициста, в 1918–1924 гг. – главного редактора газеты «Беднота». Воспоминания Л.С. Сосновского о А.И. Тодорском опубликованы в его книге «Дела и люди» (М., 1927).

«Тот вечер я помню очень отчетливо… И вот в тот вечер я навязал Владимиру Ильичу одну книжечку. Было как-то неловко. Ну что я буду, собственно, навязывать такому занятому человеку какую-то книжонку, изданную в глухом уездном захолустье и написанную какими-то уездными литераторами. У Ильича есть что читать, хватило бы только времени и здоровья. И, кроме того, брало сомнение. А ну прочтет Ильич – и не найдет ничего интересного в книжке, которую я ему с таким усердием расхваливал. Выйдет, что только зря отнял у вождя время, такое драгоценное.

Книжка же казалась мне очень интересной. Уж одно то привлекало, что это была буквально первая советская книжка, выпущенная к первой годовщине Октября, с конкретными итогами борьбы и строительства в масштабе одного уезда. В то время никто еще не удосужился такой книжки написать даже в крупных центрах. Книжка называлась «Год – с винтовкой и плугом», написана тов. Александром Тодорским и издана Весьегонским уездным исполкомом, с пометкой о выходе 25 октября 1918 г.

Я рассказал В(ладимиру) И(льичу), что по прочтении книжки я запросил автора письмом о персональном составе и биографических сведениях обо всех тех, кто руководил борьбой и строительством в Весьегонске. Автор любезно и срочно прислал мне дюжину маленьких фотографических карточек, к каждой из которых была приклеена бумажка с краткой биографией работника. Не было только карточки самого Тодорского. Из биографий было видно, что большинство работников происходило из местных крестьян, работавших на питерских заводах и там получивших большевистскую закалку. Я обратил внимание В(ладимира) И(льича) на это интересное сообщение и сказал: вот фактическая справка по поводу меньшевистского недоумения, как может осуществиться пролетарская диктатура в крестьянской стране. Разгадка не только в цифровом соотношении, а и в том органическом родстве пролетариата с крестьянством, которое облегчило нашу задачу. В(ладимир) И(льич) немного заинтересовался книжкой, бегло перелистал ее, но видно было, что он устал и ему не до книг. Мы распрощались.

Ближайшим же летом по командировке ЦК и ВЦИК я объезжал Тверскую губернию и воспользовался случаем, чтобы побывать в том самом Весьегонском уезде, который описывала книжечка Тодорского. Хотелось своими глазами убедиться в том, что книжка ничего не приукрашивала. Действительно, люди там оказались интересными, и дела их – такими же… Книга Тодорского решительно ничего не преувеличивала. Наоборот, она приуменьшала значение успехов новой власти. Ведь стажа-то у власти было всего год, и обстоятельства были тяжелые, голодные. Кругом полыхала гражданская война. Да и люди пришли к управлению и строительству малограмотные, необразованные.

Весьегонские дела и люди произвели на меня отличное впечатление. Непременно хотелось рассказать Владимиру Ильичу о виденном там, да кстати и узнать, удалось ли ему прочесть книгу. Но время шло, события неслись неудержимо, и книжка как-то забылась.

…Впоследствии я узнал, что В(ладимир) И(льич) и до партийного съезда помнил книжку. Когда к нему являлись с разными ходатайствами делегации от весьегонских крестьян или учителей, он неизменно спрашивал их, знают ли они тов. Тодорского, «который написал очень хорошую книжку», и поручал им передать тов. Тодорскому поклон. Об этом, между прочим, я узнал из брошюры весьегонского учителя и музейного работника тов. Виноградова, который описал, как он познакомился с тов. Лениным, к которому он приезжал по поручению учительского уездного съезда» [13].

Вызывают интерес и сведения, сообщенные Л.С. Сосновским, о его попытках переиздать книгу А.И. Тодорского: «Еще в 1920 г. я вел несколько раз переговоры с деятелями Госиздата о переиздании книги Тодорского.

Но в Госиздате только плечами пожимали: перепечатывать книгу неизвестного уездного литератора о том, как они там, в Тьмутаракани, копошатся, – какой интерес? Как раз в то время вышла шикарная книга «Искусство у негров». Вот это интересно!

И только в 1924 г. издательство «Прибой» выпустило сокращенную Тодорским книжку в небольшом количестве экземпляров (шесть тысяч экземпляров. – Н.Ч.)» [14]. Следующее издание вышло в Госиздате к 10-летию Октября (1927).

В апреле – мае 1919 г. А.И. Тодорский – редактор «Известий Тверского губернского исполнительного комитета». Не хотел он уезжать из Весьегонска, всей душой прикипел к нему за год работы, но партийный долг был превыше всего. Его брат Анатолий спустя годы вспоминает: «Уезжал Александр в Тверь не без грусти. Прощаясь со мной, сказал:

– Ну вот, Анатолий, пришла пора расставаться. Буду теперь в Твери редакторствовать. Делать большую, на всю губернию, газету. Дело, конечно, почетное, но – сказать по совести – не хочется уезжать, прикипел я к нашему родному Весьегонску, особенно к товарищам моим, с которыми столько пережито. Однако приказ есть приказ…

Жаль было расставаться с Александром и его друзьями-товарищами – весьегонскими комиссарами, дружба с которыми сложилась в незабываемые боевые дни. Они дали высокую оценку работе брата, характеризуя его перед губернскими организациями: «…Проявил себя как коммунист энергичным, незаменимым и ценным работником в деле организации редакции газеты и культурно-просветительной работы в уезде, отличался весьма добросовестным отношением к своим обязанностям, исполняя их без всяких напоминаний или принуждений, всегда обнаруживая в каждом деле готовность исполнять всякое служебное поручение, и выполнял его толково, обнаруживая постоянно осведомленность по разным отраслям своего дела, и был вообще незаменимым и ценным работником исполкома.

Кроме того, тов. Тодорский относился к своим обязанностям с особой осторожностью, аккуратностью и любовью к делу, отличался особой честностью и во время нахождения в членах исполкома поведение тов. Тодорского было безукоризненно с нравственной стороны…» [15]

В Красную Армию А.И. Тодорский вступил добровольно в августе 1919 г. Сначала он исполнял должность старшего помощника начальника штаба 39-й стрелковой дивизии по оперативной части (сентябрь – декабрь 1919 г.). Дивизия тогда входила в состав 10-й армии и воевала в районе Царицына. Об обстоятельствах этого назначения рассказал предшественник А.И. Тодорского на этом посту В.Д. Соколовский, будущий Маршал Советского Союза.

«Летом 1919 г., в разгар борьбы с деникинщиной, штаб нашей 39-й стрелковой дивизии стоял под Царицыном в станице Иловлинской. В августе я получил направление на учебу в академию Генерального штаба, но задерживался с отъездом, ожидая себе смену. В это время из штаба 10-й армии к нам приехал с назначением на должность командира бригады молодой человек примерно моих лет. По безукоризненно военной выправке и офицерскому обмундированию, ладно подогнанному по фигуре, сразу было видно, что он из строевых офицеров. В дивизии переменили назначение, и он принял от меня должность помощника начальника штаба по оперативной части. В тот же день мы простились, и я уехал в Москву. Такой была моя первая встреча с Александром Ивановичем Тодорским. Я не предполагал, конечно, что наши служебные дороги сойдутся еще не раз…» [16]

По складу своего характера, по предыдущему опыту работы в армии А.И. Тодорский более подходил к занятию строевых должностей. Работа в штабе не устраивала его деятельную натуру, и он ходатайствовал о предоставлении ему возможности командовать полком или бригадой. И вскоре такая возможность ему была предоставлена. Несколько месяцев (декабрь 1919 г. – февраль 1920 г.) он командует 2-й бригадой 38-й стрелковой дивизии (начдив Г.А. Груздов), участвуя в освобождении Царицына. В начале февраля 1920 г. был назначен командиром 3-й бригады 39-й стрелковой дивизии, возглавляя ее до апреля 1920 г., до расформирования дивизии. Был участником Доно-Манычской и Тихорецкой операций. В апреле – сентябре 1920 г. – командир 1-й бригады 20-й стрелковой дивизии. В апреле 1920 г. дивизия была переброшена в Дагестан и А.И. Тодорский со своей бригадой участвовал в Бакинской операции.

Бакинская операция 1920 г. – боевые действия Кавказского фронта вместе с силами Волжско-Каспийской флотилии и восставшим бакинским пролетариатом против войск мусаватистского правительства. По плану РВС фронта намечалось нанести внезапный удар силами 11-й армии (20-я, 28-я и 32-я стрелковые дивизии, 2-й конный корпус) вдоль железной дороги Петровск – Баку, отрезать пути отхода противника. Волжско-Каспийская флотилия прикрывала эти действия со стороны моря. В первой половине мая 1920 г. была освобождена почти вся территория Азербайджана. Эта операция способствовала утверждению советской власти в Азербайджане.

В конце сентября 1920 г. А.И. Тодорский был назначен начальником 32-й стрелковой дивизии. Она входила в состав 11-й армии Кавказского фронта. Сформированная в декабре 1918 г., дивизия прошла трудный боевой путь – вела оборонительные бои с войсками Деникина на Ставропольщине, в районе Камышина и Царицына, участвовала в овладении донскими станицами (Усть-Медведицкая, Морозовская, Николаевская, Платовская, Новоманычская и др.), принимала участие в Бакинской операции 1920 г. До А.И. Тодорского дивизией продолжительное время (около года) командовал Петр Карлович Штейгер. Штаб дивизии за десять дней до назначения А.И. Тодорского принял уже известный нам В.Д. Соколовский.

Из воспоминаний В.Д. Соколовского: «Не успел я окончить академию, как был направлен в Баку на должность начальника штаба 32-й стрелковой дивизии. Там встретился с военкомом дивизии И.А. Свиридовым, который хорошо был мне знаком еще по 39-й дивизии, где он тоже был военкомом. А начальником дивизии в Баку стал мой бывший преемник по 39-й дивизии А.И. Тодорский. Здесь мы познакомились ближе, но служить вместе пришлось недолго. Меня послали продолжать учебу в академии и мы расстались с А.И. Тодорским и И.А. Свиридовым в Темир-Хан-Шуре (ныне Буйнакск)» [17].

К особому периоду жизни и боевой деятельности А.И. Тодорского следует отнести конец 1920 г. – начало 1921 г., когда он, командуя 32-й стрелковой дивизией, одновременно руководил Дагестанской группой войск. Эта группа войск была создана для подавления антисоветского восстания в Дагестане под руководством имама Нажмутдина Гоцинского. В состав группы входили 32-я (начдив А.И. Тодорский) и 14-я (начдив П.К. Штейгер) стрелковые дивизии, 2-я Московская бригада курсантов, один полк 20-й стрелковой дивизии, другие части и подразделения, а также артиллерия.

Что же случилось в Дагестане осенью 1920 г.? Почему понадобилось срочно усиливать 32-ю дивизию еще одним полнокровным соединением и более мелкими частями? А случилось следующее. Используя временные трудности Советской России, связанные с войной против Польши и Врангеля, контрреволюционные силы на Кавказе стали объединять свои силы. В качестве плацдарма они намечали использовать Грузию и Армению. Дагестанские контрреволюционеры, обосновавшиеся в Грузии, тоже не остались в стороне. Созданный ими в Тифлисе специальный комитет развернул бурную деятельность по организации восстания на Северном Кавказе и в Дагестане. Правительство Грузии не чинило им препятствий в этом, а, наоборот, всячески поощряло такие действия.

В Дагестан тайно и явно переправлялись люди и вооружение, среди местного населения распространялись листовки с призывом к борьбе с большевиками. Во главе антисоветского восстания в Дагестане стояли имам Н. Гоцинский, полковники К. Алиханов и М. Джафаров, а также срочно вызванный из Турции внук Шамиля Саид-бек. Все эти главари восстания были далеки от интересов простого народа. Так, Нажмутдин Гоцинский являлся одним из крупных богатеев Дагестана, эксплуататором народа, неоднократно награжденным царским правительством.

Хитрый, умный, с большими ораторскими способностями, имам Гоцинский свободно пользовался многочисленными цитатами из Корана. Он много говорил о бренности и суетности земной жизни, мнимо постился и где только можно воздавал хвалу пророку. Его рассказы о путешествии в Мекку и Медину, откровении ему пророка и т. п. – все это, вместе взятое, позволило ему довольно длительное время держать под своим влиянием темных горцев, в основной своей массе слабо разбирающихся в вопросах общественного уклада.

Издавна в России и за ее пределами был известен религиозный фанатизм горцев. На этом и решили поиграть Гоцинский и его подручные. Обильным потоком они распространяли среди горского населения различные, порой самые нелепые, слухи о якобы чинимых большевиками гонениях верующих, «социализации» горских женщин, уничтожении стариков и т. п. Все мероприятия советской власти выставлялись ими как примеры, абсолютно враждебные шариату. И многие горцы на первых порах верили этим провокационным слухам, принимая на веру заявления Гоцинского и его подручных.

Чтобы еще более усилить религиозный фанатизм своих сторонников, придать этому движению большую популярность, противники советской власти использовали в своих целях еще один прием – они взяли имя и авторитет имама Шамиля. В Аварском округе, одном из самых отдаленных в Дагестане, больше, чем где-либо, сохранились легенды, предания и заветы из эпохи борьбы горцев с царскими войсками. Именем Шамиля нетрудно было обмануть темное население. Верхушка мятежников призывала широкие массы горцев к восстанию, как возобновлению борьбы, которую вел легендарный Шамиль. Именно для закрепления этого настроя и был срочно затребован из Турции внук Шамиля – Саид-бек.

На руку мятежникам играло и другое обстоятельство. Это о нем видный деятель Советского Дагестана Н. Самурский, руководитель всех партизанских сил области, писал в 1923 г.: «Восстание против советской власти, возглавляемое Нажмутдином Гоцинским, полковником Алихановым и другими, было вызвано не столько влиянием обоих вождей… сколько целым рядом ошибок, допущенных руководителями некоторых советских учреждений в центре Дагестана, а также отдельными советскими работниками на местах, незнакомыми с бытовыми условиями и характером горцев…» [18]

Эти ошибки и промахи в основном происходили из-за неопытности партийных и советских работников (инструкторов, агитаторов и т. п.), слишком грубо и кустарно подходивших к психологии горцев, их вековым устоям и традициям; из-за неудачного выбора начала продовольственной кампании; из-за нетактичного подхода чекистов, работавших в горах теми же методами, что и в русской деревне; из-за засилья в аульных ревкомах кулацких элементов.

Тодорский из армейской и фронтовой сводок знал, что еще в августе 1920 г., одновременно с высадкой врангелевского десанта на Кубани, отряды Гоцинского предприняли несколько попыток вторгнуться в Дагестан со стороны Грузии. Но тогда они все окончились провалом. В начале сентября Гоцинский и его войска, получив подкрепление, вновь двинулись на территорию Дагестана. Немногочисленные силы советской пограничной охраны не могли оказать им сколь-нибудь серьезного сопротивления.

Этот успех способствовал укреплению авторитета мятежников среди местного населения. И они всемерно старались упрочить свое положение. Используя самые разнообразные методы – подкуп, ложь, демагогические обещания, запугивание, репрессии, всячески разжигая религиозный фанатизм, – они смогли в короткое время довести численность своих отрядов до 10 тысяч человек. В одном только Андийском округе отряд мятежников насчитывал до четырех тысяч штыков и сабель [19]. Своей конечной целью мятежники провозгласили создание в Дагестане шариатской (духовно-светской) монархии во главе с имамом Гоцинским.

Стратегически важное положение Дагестана хорошо понимало как командование советских войск, так и организаторы мятежа. Он (Дагестан) являлся тыловым районом 11-й армии и (что важнее всего!) через него проходил единственный железнодорожный путь, питающий Бакинской нефтью основные промышленные районы Советской России. Нельзя было ни в коем случае допустить, чтобы мятежники прервали эту животворную нить, соединяющую Баку с центром.

Хорошо вооруженные банды Гоцинского, используя свое численное превосходство, в первую очередь направили свой удар против опорных пунктов частей Красной Армии – старинных укреплений Хунзах, Гуниб, Ботлих. В начале октября Ботлих был захвачен мятежниками, а Хунзах и Гуниб оказались в осаде. Небольшие гарнизоны этих крепостей, отрезанные от своих основных войск, лишенные продовольствия и боеприпасов, мужественно защищались, нередко и сами делая смелые вылазки в окрестные аулы.

Советское командование предприняло ряд энергичных мер по восстановлению положения. В их числе была переброска из Баку в Дагестан 32-й стрелковой дивизии во главе с А.И. Тодорским. В результате этих мер была снята осада крепостей Гуниб и Хунзах. Однако А.И. Тодорский хорошо понимал: чтобы закрепить достигнутые успехи и окончательно разгромить противника, наличных сил все равно было явно недостаточно. Продвижение войск Дагестанской группы, не обладающих опытом боевых действий в горах, шло крайне медленно. Части несли большие потери от огня противника. Оперативная связь между частями была слабой, тылы отставали от войск. Вдобавок положение резко ухудшилось с наступлением холодов – бойцы не имели теплого обмундирования, достаточного количества хорошей обуви. Поэтому в ноябре – декабре 1920 г. части, подчиненные А.И. Тодорскому, были вынуждены перейти к обороне.

В свою очередь противник не замедлил воспользоваться таким выгодным моментом, он заметно усилил свою активность. Под его давлением подчиненным А.И. Тодорского пришлось оставить ряд населенных пунктов, в том числе Гергебиль и др. Крепости Гуниб и Хунзах снова оказались в окружении. Вот такие события предшествовали прибытию 14-й стрелковой дивизии в состав Дагестанской группы войск под начало А.И. Тодорского. Этой дивизией с сентября 1920 г. командовал Петр Штейгер (бывший начдив 32-й), начальником штаба уже полгода был Михаил Снегов. А вот военным комиссаром дивизии оказался Лазарь Аронштам, родственник Александра Тодорского. Это родство было довольно близким: Александр Тодорский и брат Лазаря Аронштама – Григорий были женаты на родных сестрах Черняк.

Вот и настало время сказать слово о личной жизни героя нашего очерка. Снова обратимся к воспоминаниям Анатолия Тодорского: «…1920 г. стал для Александра вдвойне знаменательным. Во-первых, он получил письмо от Виноградова с приветом от В.И. Ленина. Во-вторых, произошло важное событие в его личной жизни – женитьба. Жизнь есть жизнь, и даже на фронте в редкие минуты передышки справлялись свадьбы, и люди переживали счастливые мгновения, которые становились иногда последними в их жизни.

Рузе (Иосифовне) Черняк, когда она стала Тодорской, не исполнилось еще и двадцати, но пройденный ею жизненный путь уже можно было назвать героическим. Она родилась (в 1900 г. в Лодзи) в мелкобуржуазной семье, училась в гимназии. Ее ожидало будущее, обычное для девушек того круга. Но под влиянием старших сестер Маши, Эммы (и Матильды), активных членов РСДРП(б), Рузя включилась в нелегальную революционную работу в Чернигове, а затем в Москве, куда переехала их семья. Сначала в подполье, а после Февральской революции легально Рузя работала под руководством Р.С. Землячки, которая сразу оценила ее боевой революционный темперамент, сочетавшийся с деловым подходом к самым серьезным политическим вопросам. В марте 1917 г., вступив в партию, Рузя работала техническим секретарем Московского комитета, а в июне, когда был организован Союз молодежи при МК РСДРП(б) – предшественник комсомола, ее избрали первым секретарем этого комитета. Рузю любила и уважала не только революционная молодежь. Ее хорошо знали рабочие московских заводов и фабрик, которые не раз просили Московский комитет прислать на митинг именно ее, пламенного агитатора.

В преддверии Октября Рузя выступала на собраниях союза молодежи с призывом поддержать вооруженное восстание. 25 октября участвовала в заседании Моссовета, на котором решались вопросы, связанные с восстанием. Протокол этого исторического заседания написан ее рукой.

После победы Октября Рузя – боевой организатор и беззаветный солдат революции, принимавший непосредственное участие в боях. Ее избрали секретарем Сокольнического районного комитета партии. Было ей в ту пору семнадцать лет…

С началом Гражданской войны партия направила лучших своих сынов и дочерей в армию. С одной из первых групп, организованных Московским комитетом, Рузя ушла на фронт. Орша, Котлас, Царицын, Закавказье – этапы большого пути юного комиссара, худенькой девушки с мужественным сердцем, умевшей поднять в бой бойцов не только пламенным словом, но и личной отвагой.

«…Под Лесным Карамышом неприятельская конница прорвала наш фронт и клином врезалась на стыке бригад нашей дивизии. Навалившись на фланг одной из них, она потеснила дрогнувших, обратив в беспорядочное бегство. И вот тогда-то, в критический для нас момент, мы видели Рузю – в пылу сражения, с карабином в руке, во главе горсточки храбрецов.

– Кто такие? Откуда? А ну – за мной!

И за ней в контратаку на деникинцев покатился вал осмелевшей пехоты, который огнем и штыками сломал неудержимо мчащийся конный строй врага и закрыл прорыв, удержав оборону до подхода свежего резерва. И только потом оказалось, что горсточка храбрецов – это работники политотдела и хозяйственной команды, которых Рузя подняла сама по тревоге, узнав о прорыве» – так писал в своих мемуарах Е.И. Поздняков, в то время комиссар 38-й стрелковой дивизии, являвшийся участником описываемого боя.

Как боевого политработника и талантливого организатора красноармейских масс Рузю Черняк ценили и уважали Г.К. Орджоникидзе и С.М. Киров, А.Ф. Мясников, Н. Нариманов, М.Н. Тухачевский. Летом 1920 г. Р. Черняк назначили начальником политотдела стрелковой бригады, которой командовал А.И. Тодорский.

В 1921 г. у Рузи и Александра родилась дочь. Родители дали ей необычное имя – Услада (ну разве не наслаждение было взять этот живой комочек на руки, привыкшие тогда держать только оружие?!)» [20].

…Дагестан, Дагестан! На всю жизнь в памяти Александра Тодорского останется дагестанская кампания! Да и как можно было забыть эту область со своеобразным ландшафтом, народом, обычаями, культурой! Действительно, ранее А.И. Тодорскому не приходилось бывать в подобных местах. Глубокие ущелья, стремительные реки, теснины и дефиле, – все это Дагестан! И кругом скалы, скалы, скалы!.. Это был какой-то сплошной лабиринт перепутанных между собой горных цепей, лишенных лесной растительности, разрезанных ущельями.

Дагестан относился к числу самых гористых местностей земного шара. Горы здесь отличались диким и труднодоступным характером. Их особенности: узкие гребни, обрывистые и скалистые склоны, глубокие и узкие ущелья, крайнее бесплодие почвы.

В Нагорном Дагестане в то время не было хороших дорог в собственном понимании этого слова. Пути сообщения здесь в большинстве своем состояли из тропинок, годных разве только для верховой езды. Нередко они проходили по узкому и каменистому дну ущелья – руслу горной реки, петляя с одного берега на другой. Чаще всего бывало так, что с одной стороны тропинки поднималась отвесная стена, а с другой – обрыв, пропасть. Бесконечные крутые подъемы и спуски, переправы через горные речки и ручьи делали движение трудным и утомительным, а зачастую и опасным. Устройство переправ через горные реки в Дагестане вследствие стремительности течения и крутизны берегов сильно затруднялось. Переправа вброд возможна была лишь в немногих местах, причем стремительные потоки воды, несущие песок, булыжники и огромные камни, часто меняли местоположение бродов.

Снег на равнинах Дагестана, как правило, выпадал в ноябре – декабре и лежал до февраля; в горах же он выпадал обыкновенно уже в сентябре и держался до конца марта. Перевалы и горные тропы в зимнее время заносились глубоким снегом и становились практически непроходимыми. Зима 1921 г. в этом отношении ничем не отличалась от предыдущих.

От ревкома Дагестана и политотдела дивизии А.И. Тодорский получил ориентировку (справку) о национальном и классовом составе населения района боевых действий. Вырисовывалась следующая картина: из общего числа населения горцы составляли 97 %, русские – 2 % и прочие национальности – 1 %. Племенной состав горского населения был чрезвычайно разнообразен. Вследствие сильной пересеченности местности эти племена (в Нагорном Дагестане их число доходило до 34), несмотря на долговременное проживание в самом близком соседстве друг с другом, сохранили свой язык и племенные особенности. И чем малодоступнее были горы, тем обособленнее являлось племя, их населяющее. Все горские народности в религиозном отношении являлись мусульманами – суннитами. В каждом населенном пункте имелась мечеть.

Особая трудовая дисциплина, сформировавшаяся в каждодневной борьбе с суровой природой, и чисто военная дисциплина, выработавшаяся в многолетнем противоборстве с царизмом, спаяли накрепко все горские национальности Дагестана. Отличительными чертами в характере горца являлись: воинственность, храбрость, упорство, впечатлительность, наблюдательность, болезненное самолюбие, гордость, любовь к личной свободе, хитрость, мстительность. По местным обычаям всякий мужчина в горах Дагестана в случае вооруженного конфликта принимал участие в боевых действиях на той или иной стороне. Не сделавший этого заслуживал всяческого презрения среди соплеменников. Особой воинственностью отличались аварцы. Не случайно, что именно из Аварского округа вышли все известные на Кавказе вожди восстаний против царизма – Шамиль, Хаджи-Мурат и др.

А.И. Тодорский и подчиненные ему командиры знали, что вооруженные силы мятежников состояли из отрядов. Как правило, в каждом районе формировался такой отряд из нескольких сотен штыков и сабель. Обычно он назывался именем крупного аула или общества, и чаще всего именовался сотней. Командный состав таких отрядов состоял главным образом из бывших царских офицеров и отчасти из горцев, выдвинувшихся из рядовых за свои военные способности. Основную массу мятежников составляла пехота, однако в каждом отряде имелось от несколько десятков до сотни и более сабель.

…В конце декабря 1920 г. в состав Дагестанской группы стали прибывать части 14-й стрелковой дивизии. Первой прибыла 40-я бригада (командир К.С. Добренко). Из Порт-Петровска (ныне Махачкала) походным порядком она двинулась в Темир-Хан-Шуру (ныне Буйнакск), где находилось командование и штаб группы. Туда же прибыло руководство 14-й дивизии – начдив П.К. Штейгер, военком Л.Н. Аронштам, начальник штаба М.Г. Снегов.

Командующий группой (А.И. Тодорский) и его штаб тепло встретили прибывших. Александр Иванович первым делом поспешил поблагодарить Петра Карловича Штейгера за хорошую подготовку 32-й дивизии. Все присутствующие по достоинству оценили такт и культуру Тодорского – они встретили его слова аплодисментами. Ибо все они знали (более или менее подробно), сколько труда, сил и энергии вложил П.К. Штейгер в подготовку и боевое сколачивание 32-й стрелковой дивизии, командуя ей с сентября 1919 г. по август 1920 г. И вот он снова среди своих боевых друзей.

Ознакомив прибывших с обстановкой, Тодорский подчеркнул, что положение создалось тяжелое и с каждым днем оно обостряется. Наличных сил 32-й дивизии оказалось явно недостаточно, и только с прибытием полков 14-й стрелковой дивизии он надеется создать перелом в обстановке в нашу пользу. Прибывшей дивизии отводится главная роль, ибо она по своему составу гораздо сильнее 32-й дивизии, в которой всего две бригады, одна из которых (95-я) во главе с командиром Ильей Ковалевым и комиссаром Иосифом Немерзелли оказалась в окружении в крепости Хунзах. Другая часть войск дивизии заперта мятежниками в укреплении Гуниб.

Долго в штабе группы обсуждались детали плана введения в бой частей 14-й дивизии. Как итог этой работы появился приказ, подписанный 28 декабря 1920 г. командующим Дагестанской группы войск А.И. Тодорским. В нем в качестве основной ставилась задача освободить из осады гарнизон Гуниба:

«…в) Командиру 40-й стрелковой бригады, составив из 40-й бригады, 283-го стрелкового полка, конного полка 32-й дивизии, легкого артиллерийского дивизиона и двух броневых машин ударную группу, 1 января перейти из Леваши в наступление на Хаджал-Махи и по занятию такового установить связь с укреплением Гуниб…» [21] Константин Добренко назначался командиром этой ударной группы.

Остальные бригады 14-й дивизии находились еще в пути. Начдив Штейгер остался их встречать, а А.И. Тодорский вместе с комиссаром Л.Н. Аронштамом отправился в прибывшую 40-ю бригаду с целью проверки ее готовности к предстоящему бою. В селении Леваши, где расположилась бригада Константина Добренко, побывав в нескольких ее подразделениях, Тодорский убедился, что бойцы бригады рвутся в бой и горят желанием побыстрее освободить из осады своих боевых товарищей. Такой настрой личного состава бригады приятно обрадовал А.И. Тодорского, а особенно Л.Н. Аронштама – ведь до назначения на дивизию он был в этой бригаде военным комиссаром.

Собрав командиров и политработников частей бригады, Тодорский и Аронштам провели с ними короткий инструктаж. Они напомнили им, что в отношениях с местным населением в такой сложной обстановке нужна крайняя осторожность

– Если мы хотим перетянуть массы на свою сторону, а мы этого хотим, – напутствовал подчиненных А.И. Тодорский, – то необходимо с уважением относиться к национальным обычаям и традициям горцев. Ни в коем случае нельзя оскорблять религиозные чувства населения. Религиозные фанатики готовы на все. Мне рассказывали о случаях, когда подогретые таким образом религиозные фанатики бросались с крышей саклей на головы наших бойцов. Особая осторожность нужна в общении с женщинами-горянками. Надо помнить, что здесь правовое положение женщины несколько иное, чем в русской деревне или кубанской станице.

3 января 1921 г. ударная группа К.С. Добренко совместно с партизанским отрядом Караева освободила от осады гарнизон крепости Гуниб [22].

После успешно проведенной операции по взятию аула Ходжал-Махи и освобождению Гуниба перед частями Дагестанской группы встала задача снятия осады с крепости Хунзах. По пути к Хунзаху предстояло овладеть аулами Аймаки и Гергебиль. В соответствии с группировкой главных сил противника гергебильское направление выделилось как главное. Овладение аулом Гергебиль должно было привести к ликвидации крупного повстанческого района и дать выход к осажденной крепости. Такую задачу поставили А.И. Тодорский и его штаб перед командиром 41-й стрелковой бригады Н.Г. Егоровым [23].

8 января 121-й стрелковый полк (командир А. Прокофьев) повел наступление на Аймаки, а 122-й полк (командир В. Кузнецов) – на Гергебиль. Мощным ударом 121-й полк сбросил противника с гор на подступах к аулу, но занять аул он не смог, так как, не дойдя всего две версты до него, наткнулся на сильную группу противника и вынужден был отступить на исходные позиции.

122-й полк, ведя наступление на Гергебиль, нанес противнику сильный урон. Однако, продвигаясь к аулу, полк не закрепил за собой господствующих высот, тем самым он наказал себя. Противник, воспользовавшись этим, пропустил полк вперед и неожиданно открыл с гор ураганный огонь. В результате полк понес большие потери убитыми и ранеными. Был убит комиссар и ранен командир полка.

Уже первые бои в горах показали, в том числе и А.И. Тодорскому, что война в горах – дело очень сложное. Оказалось, что большинство командиров слабо знают местность, не могут эффективно использовать артиллерию вне дорог.

На следующий день наступление 41-й бригады вновь повторилось, но опять неудачно. Ожесточенные бои за овладение указанными аулами продолжались вплоть до 25 января 1921 г. По согласованию с А.И. Тодорским и его штабом командование 14-й стрелковой дивизии направляет на помощь Н.Г. Егорову 42-ю бригаду (командир Н. Васильев) в составе трех полков.

Вместе с частями 14-й стрелковой дивизии отважно действовал партизанский отряд под командованием Османова. Его бойцы сражались очень упорно, и нередко их удары имели решающее значение за тот или иной горный проход. Ведь война в горах – это чаще всего борьба за дороги и тропы. Хорошее знание местности партизанами-горцами было особенно ценно для командиров частей и подразделений группы.

Январь 1921 г. запомнился А.И. Тодорскому на всю жизнь. Части 14-й дивизии неоднократно под сильным ружейным огнем приближались к Гергебилю, но всякий раз отбрасывались, и бойцы целыми сутками находились на морозе. Остро встали вопросы горячего питания, теплого обмундирования, обогрева личного состава. В горных условиях обмундирование и обувь изнашивались чрезвычайно быстро. Что от них оставалось после пары недель лазания в горах, Александр Иванович видел своим глазами: от шинели оставались одни лохмотья, а красноармейские ботинки превращались в некое подобие лаптей. Все это стало для него на продолжительное время первостепенной проблемой.

Конечно, командование группы принимало необходимые меры по облегчению бытовых условий красноармейцев. Но его возможности в этом плане были весьма невелики. Постепенное удаление частей в глубь гор значительно усугубляло положение. Снабжение продовольствием и боеприпасами постоянно нарушалось действиями противника. Обозы нередко подвергались нападению отрядов мятежников, которые, хорошо зная местность, устраивали засады. Трудности еще более усугублялись недостатком кислорода: район Хунзаха находился на высоте почти двух тысяч метров над уровнем моря.

Суровая зима, большое количество снега в горах, сильные метели и морозы – все это заставляло усиленно искать выход из создавшегося положения. Командование группы всячески поддерживало инициативные почины красноармейцев. Постепенно бойцы приспособились и научились делать укрытия в виде примитивных землянок. Питались они, как правило, чуреками и фруктовыми консервами.

В конце января войскам под командованием А.И. Тодорского удалось создать перелом в боевой обстановке. Учтя уроки предыдущих неудачных боев, после тщательной подготовки 41-я и 42-я бригады 25 января пошли на решительный штурм аулов Аймаки и Гергебиль. Последний был взят под утро следующего дня. Противник упорно защищал каждую саклю и их приходилось брать с боем. Ожесточенное сопротивление оказали мятежники, засевшие в мечети.

В первых рядах атакующих находились командиры, военные комиссары, коммунисты и комсомольцы. Вспоминая эти события, А.И. Тодорский писал: «Доблесть отличала всех наших бойцов. Подвиги носили массовый характер. Впереди всегда были коммунисты и комсомольцы, за ними беззаветно шла вся масса бойцов». Они же несли и самые большие потери от огня противника. В Дагестанской группе за время боевых действий пали смертью храбрых 73 политработника [24].

27 января 124-й стрелковый полк, преодолевая сильнейшее сопротивление противника, штурмом овладел аулом Аймаки. В то же время части 40-й бригады, содействуя успеху 41-й бригады под Гергебилем, успешно продвигались в направлении Хунзаха и 28 января, сняв 52-дневную осаду крепости, освободили ее гарнизон. Освобожденные части 32-й дивизии впоследствии приняли активное участие в наступлении на мятежников.

А.И. Тодорский, имевший большой боевой опыт, всегда понимал роль артиллерии в различных видах боя. Применять ее в горах приходилось в крайне трудных условиях. Одной из главных причин, ограничивших работу артиллерии, являлось полное отсутствие удобных для нее путей передвижения и маневра. Крутые подъемы и спуски, обледенелые тропы и дороги каждый раз грозили свалить орудие в пропасть. При очень крутых подъемах и спусках артиллеристы втаскивали и спускали орудия на руках. Так, под аулом Гергебиль орудия с помощью канатов вручную тянули на протяжении 12–15 верст, при этом углы возвышения доходили до 45 градусов. Для обстрела мятежников в районе аула Аймаки четыре орудия 300 красноармейцев втаскивали в горы в течение полутора дней. Горцы, умевшие ценить мужество, отвагу и героизм противника, высоко оценивали подвиг артиллеристов: «Ни царь, ни Деникин не поставили «зеленой арбы» на гору, а большевик пришел и поставил…» [25]

Эти неимоверно трудные усилия почти всегда компенсировались: стоило показаться на горе орудию, как моральное и боевое состояние противника резко падало. Прозванные горцами «зеленой арбой», пушки всегда имели большое влияние на ход и исход боя.

После снятия осады с крепости Хунзах А.И. Тодорский побывал там. Руководители его обороны комбриг Илья Ковалев, военком Иосиф Немерзелли поведали А.И. Тодорскому и П.К. Штейгеру о трудностях 52-дневной осады. При этом присутствовал начальник всех партизанских сил Дагестана Нажмутдин Самурский. Самая большая трудность состояла в том, что продовольствия с самого начала было недостаточно и норму пришлось урезать до минимума. Горячая пища готовилась один раз в день. К концу второй недели осады продукты были на исходе. Иногда удавалось во время вылазок из крепости достать в соседних аулах некоторое количество зерна. Хлеб выпекался наполовину с соломой. Но даже при таком способе выпечки его все равно не хватало. Крупы и соли не было совсем. На мясо шли истощенные лошади. У многих бойцов от такого питания начались желудочные болезни. Вдобавок ко всему среди осажденных стал распространяться тиф, усилившийся при острой нужде в медикаментах. В день освобождения Хунзаха из всех раненых и больных три четверти составляли сыпнотифозные.

Но вместе с тем все командиры и политработники, прибывшие в крепость, единодушно отметили бодрое настроение осажденных. Это объяснялось тем, что комбриг Ковалев организовал активную оборону, которая предполагала периодические вылазки в сторону окрестных аулов с целью разведки, а также добывания продовольствия и фуража. Настроение осажденного гарнизона резко поднялось после того, как над крепостью пролетел самолет, посланный командованием группы. Он сбросил записку с сообщением о движении им навстречу частей 14-й стрелковой дивизии и приказом продержаться до их прибытия. Этот приказ гарнизон Хунзаха выполнил.

После взятия аула Гергебиль и снятия осады с крепости Хунзах части Дагестанской группы войск под командованием А.И. Тодорского продолжали и далее теснить противника. Ожесточенный бой произошел за аул Араканы. С рассветом 13 февраля 40-я и 41-я бригады одновременно перешли в наступление. В течение почти суток шел непрерывный бой с широким применением ручных гранат. Только к ночи аул Араканы был взят штурмом. С его падением была предрешена и участь аула Гимры, как главного гнезда мятежников.

Затем наступила очередь и аула Гецо, родины руководителя восстания имама Н. Гоцинского. Противник несколько раз пробовал в этом районе перейти в контратаки, но успеха не имел. Обманутые офицерами и ханами горцы все более убеждались в пагубности курса их верхушки и постепенно стали поворачивать свое оружие против классового врага, все более активно помогать красноармейцам и красным партизанам. Ярким примером тому служит резолюция съезда бедноты Гунибского округа от 8 марта 1921 г. о поддержке советской власти. В нем говорилось:

«Мы, темные жители высоких гор Дагестана и темнота наша навлекла на нас несчастья и бедствия. Мы, дети диких гор, теперь поняли и осознали, что из себя представляют эти лжешейхи, лжеимамы… Глубоко сожалеем о случившемся и раскаиваемся. Клянемся перед Советской властью никогда не изменять ей, крепко держать красный флаг в руках и защищать его от всех могущих быть бедствий, в доказательство чего выставляем на фронт партизан от 2 до 15 (человек. – Н.Ч.) из каждого аула, которые рука об руку с доблестными красными частями сумеют раз и навсегда покончить с бандами и водворить на вершинах наших высоких гор Красное Знамя…» [26]

После успешной ликвидации очагов мятежа в Дагестане А.И. Тодорский был представлен к ордену Красного Знамени. Из приказа Реввоенсовета Республики № 264 от 20 сентября 1921 г.: «Награждается орденом Красного Знамени… начальник 32-й стр(елковой) дивизии тов. Тодорский Александр Иванович за то, что, руководя всеми операциями по подавлению Дагестанского мятежа, он в январе 1921 г. сумел в кратчайший срок и с исключительной энергией подготовить решительный удар на Гергебиль, после чего на плечах отступающего противника прорвался к осажденным гарнизонам Хунзаха и Гуниба, где освободил их, завершив разгром противника по всему фронту».

В марте 1921 г. все войска, действовавшие в Дагестане, были включены в состав Терско-Дагестанской группы под командованием М.К. Левандовского. В приказе по войскам этой группы от 15 марта 1921 г. говорилось:

«Героическими усилиями доблестных частей Терско-Дагестанской группы контрреволюционное восстание в Чечне и Дагестане раздавлено и ликвидировано. Кровавые виновники восстания, идейные его руководители и организаторы, не прощенные дагестанской и чеченской беднотой, скрылись в глухих дебрях Дагестана, избегнув, таким образом, заслуженного наказания за бесчисленные преступления и несчастья.

Ценой бесчисленных жертв Красной Армии, обильных потоков крови скромных и незаметных героев-красноармейцев, темные дагестанские и чеченские массы избавлены от кабалы белогвардейского офицерства и обманно-лживых тунеядцев – шейхов и мулл.

Тяжелые лишения перенесли героические части Красной Армии, участвовавшие в ликвидации терско-дагестанского восстания, ведя беспрерывные бои и неся нечеловеческие лишения.

Полуголодные, оторвавшиеся от тылов части, преодолевая все препятствия, шли к цели, ломая на пути ожесточенное сопротивление обманутых чеченцев и дагестанцев.

…РВС Терско-Дагестанской группы глубоко ценит героизм, проявленный всеми частями… и от имени революции объявляет сердечную благодарность всему красноармейскому, комиссарскому и командному составу.

Однако, для укрепления успехов Красной Армии, РВС приказывает строго учесть все исторические, бытовые и политические стороны жизни горцев, строго согласовав с ними поведение наших частей в занимаемых районах Чечни и Дагестана, дабы убедить горскую бедноту в мирных намерениях Красной Армии, являющейся другом и могучей защитницей бедноты. Развить политическую работу, поставить главнейшей задачей её установление прочных дружеских взаимоотношений армии с населением…

РВС уверен, что командиры и комиссары частей проявят личную инициативу и находчивость и заслужат любовь и уважение горской бедноты» [27].

Тем же днем был датирован и другой приказ по войскам Терско-Дагестанской группы, которым определялись места дислокации входящих в нее частей. Например, 14-я стрелковая дивизия сосредоточилась в районе населенных пунктов Ботлих, Тлох, Хунзах, Карадах, Ходжал-Махи, Араканы, Леваши, Темир-Хан-Шура. В этом приказе подчеркивалось, что присутствие наших частей в горных районах должно быть всемерно использовано для очищения от всякого контрреволюционного элемента и восстановления власти бедноты [28].

Выполняя этот приказ, части 32-й и 14-й стрелковых дивизий были расквартированы в указанных населенных пунктах. За короткое время А.И. Тодорский побывал во всех крупных гарнизонах. Он убедился, что в аулах постепенно начинает налаживаться мирная жизнь, взаимоотношения войск с местным населением улучшаются с каждым днем. Этому способствовала большая разъяснительная работа, проводимая командирами и партийно-политическим аппаратом частей.

Обращение РВС Терско-Дагестанской группы о проявлении личной инициативы и находчивости со стороны командиров и военных комиссаров в завоевании любви со стороны горцев некоторые из них поняли слишком буквально. На этой почве иногда происходили занимательные истории. С одной из них, выдержанной прямо-таки в духе кавказской прозы М.Ю. Лермонтова, пришлось разбираться военному комиссару 14-й стрелковой дивизии Л.Н. Аронштаму, который и поведал ее А.И. Тодорскому.

В селении Хунзах, на родине знаменитого Хаджи-Мурата, воспетого Л.Н. Толстым в одноименной повести, расположился 122-й стрелковый полк. Здесь он приводил себя в порядок – бойцы чистили оружие, ремонтировали обмундирование, проходили санитарную обработку. Силами полка среди местного населения была развернута активная политическая работа. Военным комиссаром полка тогда был представитель московских рабочих М. Лукин. Во время проведения культурно-просветительных мероприятий с молодежью Хунзаха он познакомился с родственницей (то ли внучкой, то ли правнучкой) упомянутого Хаджи-Мурата. Она неплохо говорила по-русски, так как училась в одной из российских гимназий. Молодые люди полюбили друг друга. Комиссар Лукин предложил девушке поехать в Москву к своей матери, одинокой женщине, а по окончании войны выйти за него замуж. Он утверждал, что получил согласие девушки.

Это известие получило широкую огласку, взбудоражило местных жителей, вызвав среди них негативную реакцию. Комиссар дивизии Л.Н. Аронштам провел с Лукиным соответствующую беседу. Он настойчиво и терпеливо старался внушить молодому человеку, что в настоящий момент его действия нецелесообразны, и советовал ему немного подождать и не торопить событий. Как было известно, в среде горцев смешанные браки, тем более с иноверцем, не мусульманином, осуждаются. К тому же речь шла о потомке национального героя горцев Хаджи-Мурате!.. И здесь дело уже принимало не только религиозную, но и политическую окраску. С большим трудом удалось отговорить комиссара Лукина от опрометчивого шага, и тот согласился отложить решение своего личного вопроса до конца войны [29].

…Основные очаги восстания в Дагестане были ликвидированы. Большим ударом для Н. Гоцинского и его сообщников было падение меньшевистского правительства в Грузии и образование 25 февраля 1921 г. Грузинской Советской Социалистической Республики. Остатки повстанцев, потеряв организованность и единое руководство, рассеялись поодиночке по горным аулам. Один из главарей мятежа, полковник Алиханов, вместе со своими сыновьями был схвачен. Другой руководитель восстания, полковник Джафаров, несколько позже явился с повинной в Темир-Хан-Шуру. Саид-бей, внук Шамиля, успел сбежать в Турцию. Самый же главный организатор и руководитель восстания в Дагестане Нажмутдин Гоцинский сумел скрыться в горах. Борьба с ним и его шайками продолжалась вплоть до 1925 г., когда войска Северо-Кавказского военного округа окончательно ликвидировали последнее гнездо имама.

Опыт боевых действий в Дагестане очень многому научил А.И. Тодорского. Анализируя ход и исход этих боев, начдив А.И. Тодорский сделал для себя некоторые важные выводы. В частности, что действовать в горах надо сильной боевой колонной без распыления сил на отдельные участки и при наличии усиленной разведки и охранения; что лобовой удар в горных условиях, как правило, успеха не приносит и поэтому столь необходимо умелое применение маневра, обходов и охватов, а также горной артиллерии; нужна устойчивая связь между различными боевыми участками и их постоянное взаимодействие; для поддержания должного боевого настроя войск необходимо ежедневно добиваться хоть маленького, но успеха.

Что касается недостатков, выявленных в ходе боевых действий в Дагестане, Тодорский тоже тщательно анализировал их. Все имевшие место крупные промахи частей Красной Армии – гибель Араканского отряда (оповестили противника о своем приближении огнем артиллерии), провал первого наступления на аул Ходжал-Махи (сосредоточение всей ударной группы в ущелье без занятия господствующих окрестных высот и обеспечения флангов), гибель полка революционной дисциплины, прибывшего из Грозного (беспечная разброска сил, частичная потеря управления ими, неумелый подход к местному населению, пренебрежение охранением), топтание на месте при явной подготовке противника к боевым действиям, неумелое использование местности – не являлись «случайностью», а были результатом недостаточной выучки, просчетами в тактике боевых действий. На этих горьких примерах А.И. Тодорский затем учил своих подчиненных искусству воевать и побеждать.

С апреля 1921 г. А.И. Тодорский командует 1-м Кавказским корпусом, а с июня того же года – Карабахско-Зангезурской группой войск. С сентября 1921 г. – заместитель народного комиссара по военным и морским делам Азербайджанской ССР. С июля 1922 г. – командир 2-й Кавказской стрелковой дивизии. В начале декабря того же года на съезде Советов Закавказья Александр Иванович был избран в состав Закавказского ЦИК и делегатом на 1-й Всероссийский съезд Советов. 30 декабря 1922 г. он вместе с другими делегатами голосовал за принятие Декларации и Договора об образовании СССР.

Из воспоминаний Анатолия Тодорского: «После съезда Александр, получивший кратковременный отпуск, и Рузя вместе с Ладушкой побывали у родителей. Не так много воды утекло с тех пор, как брат ушел отсюда, чтобы начать новую жизнь. И пяти лет не прошло. А сколько за это время произошло перемен! Но Деледино осталось таким же, тут как будто ничего не изменилось – все так же серьезно и сосредоточенно готовился к заутрене отец, все так же призывно звонили колокола старой церкви. И Александр решился на серьезный разговор с отцом: попросил его оставить службу, снять с себя сан, объяснил, что его сыновьям – красным командирам, коммунистам не пристало сидеть за одним столом со служителем культа. Отец ответил тогда: «Подумаю…» Но спустя короткое время написал ему: «Болею и очень болею, что между мной, отцом, и вами, моими сыновьями, встала стена. Очень тяжело сознавать, что вы все живы, а видеть вас не могу. Пробить брешь в этой стене мне одному тяжело: может быть, и справлюсь, но не скоро. Если вы так же любите, как я вас, если и у вас такое же желание видеть меня, как у меня, то давайте вместе будем ронять эту стену… Помогите мне… тогда я ухожу в заштат – в этом я даю вам слово…»

Отец сложил сан священника и стал работать счетоводом в кооперативе. Они с мамой переехали в новый дом, купленный на деньги, собранные сыновьями. Теперь сыновья могли свободно приезжать к родителям. И в этом я вижу одну из важных моральных побед Александра…» [30]

С мая 1923 г. А.И. Тодорский – командир 2-й Туркестанской стрелковой дивизии, принимает участие в борьбе с басмаческими бандами. С ноября того же года – помощник командующего войсками Туркестанского фронта, с января 1924 г. – член Реввоенсовета этого фронта. С марта 1924 г. – командующий Ферганской группой войск одновременно с исполнением обязанностей командира 2-й Туркестанской стрелковой дивизии.

Генерал-лейтенант в отставке Я.Д. Чанышев, активный участник борьбы с басмачеством в Средней Азии, бывший военный комиссар 1-й Приволжской татарской стрелковой бригады, вспоминает: «С именем Тодорского связаны не только разгром и полная ликвидация басмаческих банд в Ферганской долине, но и такая яркая страница гражданской войны, истории славной Красной Армии, как борьба за установление советской власти в Средней Азии. Нелегко дался этот последний бой с коварным врагом. В жаркой битве, где плечом к плечу с русскими сражались узбеки и таджики, киргизы и туркмены, рождалось великое кровное братство народов.

…Борьба эта имела особый и сложный характер. Драться приходилось не только с вооруженным явным врагом, война была объявлена вековечной национальной розни. Тому, на чем держалась власть великодержавной России, баев, ханов, эмиров. Нужно было завоевывать не столько вражеские укрепления, сколько души людей. В Красной Армии население видело прежде всего русских. Дехкане еще помнили владычество царских генералов и, обманутые муллами, уходили к басмачам, считая, что сражаются против русского господства.

…Война, развязанная контрреволюционерами Туркестана, получавшими поддержку из-за границы, разорила Фергану. Дехкане покидали поля, ставшие ареной боев. Хлопковые заводы горели и подвергались разграблению… В результате на фабриках Москвы, Иванова, Ярославля остановились ткацкие станки. Наступил хлопковый голод… Поэтому восстановление хлопкового хозяйства стало одной из первоочередных государственных задач. В этих условиях назрела необходимость принять самые энергичные меры к ликвидации басмачества…

…Тодорский… быстро изучил особенности незнакомого края, обряды и обычаи, постиг душу и характер жителей Востока. Не зная языка, он тем не менее усвоил своеобразие узбекской речи, ее размеренность, ритмичность. И пользовался этим, общаясь с местными жителями. «Большой начальник, большой человек» – шла молва о Тодорском по Ферганской долине.

Приняв командование (Ферганской группой войск. – Н.Ч.), он прежде всего установил в частях жесткий порядок, регламентировавший взаимоотношения с местными жителями. За каждый фунт зерна, за каждую лепешку требовалось немедленно и точно расплачиваться. Политико-воспитательная работа была направлена на то, чтобы искоренить случаи произвола, чтобы каждый боец или командир мог по собственной инициативе прийти на помощь дехканину. Боевой задачей стали не только вылазки, не только преследование нападающих банд, а прежде всего охрана жизни дехкан, их жилищ и плодов труда. В особенно ненадежных кишлаках были расквартированы гарнизоны, приведенные в полную боеготовность.

Усилены были также гарнизоны в волостных центрах, на железнодорожных станциях, на хлопковых заводах. Их поддерживали так называемые «летучие» кавалерийские отряды. При гарнизонах создавались ревкомы, куда избирались люди, пользующиеся авторитетом у местных жителей. Формировались отряды милиции…

Басмачество потерпело прежде всего политическое поражение потому, что потеряло поддержку в народной среде, оказалось перед лицом могучей объединенной силы – Красной Армии и трудового народа. Конечно, это пришло не само собой. Огромная работа предшествовала тому, чтобы круто изменить настроение масс, привлечь их на свою сторону. Полная согласованность и единство в действиях военных и гражданских властей, а также партийных органов стали залогом успешного завершения этого дела. В создании такого единства была заслуга руководства Ферганской группы войск и прежде всего ее командующего.

Исключительно высокий авторитет за короткое время пребывания на этом посту завоевал Тодорский среди местного населения. Он был избран членом Ферганского обкома партии, являлся членом ТуркЦИК. Трудящиеся Туркестана делегировали его на 2-й Всесоюзный съезд Советов» [31].

Из воспоминаний В.Д. Соколовского: «В 1923 г. я был направлен в штаб Туркестанского фронта, но по прибытии в Ташкент встретился с членом Реввоенсовета фронта Петром Ионовичем Барановым, который одновременно командовал Ферганской группой войск (в эту группу входили 2-я Туркестанская стрелковая дивизия, две отдельные кавалерийские бригады, отдельный кавалерийский полк, Узбекский кавалерийский полк, отдельная горная батарея и другие части. – Н.Ч.). Он пригласил меня на должность начальника штаба группы и 2-й Туркестанской дивизии.

Однако П.И. Баранов недолго командовал этой группой, командующие после него сменялись довольно часто, так как оказывались не на высоте положения. Группа вела напряженную борьбу с басмачеством, а командующие пытались руководить войсками в отрыве от советских и партийных органов, без связи с местным населением, не проявляя должной энергии и распорядительности. ЦК партии, получив сведения о неудовлетворительном руководстве борьбой с басмачеством, направил к нам комиссию во главе с С.С. Каменевым. Оставшись временно за командующего группой, я отправился на станцию Коканд встречать С.С. Каменева. В месте с ним приехал и новый командующий. Это был А.И. Тодорский. Теперь нам привелось прослужить вместе больше года. Мы быстро сработались. Александр Иванович оказался как раз таким командующим, какого нам не хватало: он хорошо знал военное дело, имел приличный боевой опыт и, что также немаловажно, был культурен и очень внимателен к окружающим. Мне эти качества А.И. Тодорского были известны еще по Закавказью, теперь их по достоинству оценили и командиры Ферганской группы войск. Получив указания от С.С. Каменева, командующий горячо взялся за дело. Он установил тесный контакт с обкомом партии, облисполкомом и сумел так удачно объединить усилия войск и населения в борьбе с басмачеством, что уже к середине зимы 1923/24 г. оно было в основном ликвидировано в Фергане. Тогда Тодорского назначили командиром 13-го стрелкового корпуса в Бухару, где басмачи под предводительством Энвер-паши еще продолжали активную борьбу против советской власти. Тодорский и там прекрасно руководил боевыми действиями по ликвидации басмачества и не случайно был вскоре назначен помощником командующего войсками Туркестанского фронта…» [32]

В 1924 г. А.И. Тодорский был принят на основной факультет Военной академии РККА. Представляет интерес его рассказ брату Анатолию об истории поступления в академию. Анатолий Иванович вспоминает: «Помню со слов брата историю его поступления в Военную академию РККА. Намерение получить академическое образование созрело раньше, но осуществить его представилось возможным только когда в Фергане в основном закончились боевые действия. Летом 1924 г. он выехал в Москву и предстал перед начальником академии М.В. Фрунзе. «Храня самую добрую память о Михаиле Васильевиче, – вспоминал потом брат, – я смело вошел в его кабинет. У него сидели хорошо знавшие меня С.М. Киров, К.Е. Ворошилов, Ш.З. Элиава.

Фрунзе с живым интересом расспросил меня о туркестанских новостях – он знал там чуть ли не каждую тропку (он с августа 1919 г. по сентябрь 1920 г. командовал Туркестанским фронтом. – Н.Ч.) – и весьма сочувственно отнесся к моему намерению поступить в академию. Когда я высказал свои опасения, что вряд ли успею в столь короткий срок подготовиться к экзаменам, Михаил Васильевич предложил своим собеседникам неожиданный для меня выход:

– Как вы думаете? По военным предметам товарищ Тодорский уже сдал экзамены на фронте, а сдачу гражданских отсрочим до рождества. Возражений нет? Поздравляем с принятием в академию.

Так в течение каких-нибудь двадцати минут решился важный вопрос моей командирской жизни» [33].

Период учебы А.И. Тодорского в академии (1924–1927 гг.) совпал с годами ожесточенной борьбы с троцкизмом в партии. Активный боец с троцкизмом, А.И. Тодорский с конца 1925 г. учебы возглавлял Центральное бюро партийных ячеек академии. В историческом очерке «50 лет Военной академии имени М.В. Фрунзе» есть строки, характеризующие Александра Ивановича и работу возглавляемого им бюро: «…А.И. Тодорский – боевой офицер, большевик, видный военачальник, герой Гражданской войны – обладал незаурядными организаторскими способностями, большими знаниями и опытом. Это был политически грамотный, настойчивый и инициативный слушатель-коммунист. Он умело направлял Центральное бюро ячеек на решение задач партийной организации академии.

Свою работу бюро вело коллективно. Это дало возможность развернуть энергичную и плодотворную деятельность. Стало больше уделяться внимания вопросам учебы и дисциплины. Бюро добивалось того, чтобы коммунисты были авангардом в учебе, постоянно повышали свой идейно-теоретический уровень.

…Центральное бюро ячеек глубоко проанализировало состояние дел на социально-экономическом цикле и приняло решительные меры по очищению его от оппортунистического и идеологического хлама. Последовал ряд организационных выводов, сыгравших исключительно важную роль в улучшении преподавания общественных наук… Личный состав цикла пополнили квалифицированными преподавателями-большевиками…» [34]

Как же происходила учеба в этой главной кузнице советских военных кадров? А именно в годы, когда на основном факультете академии учился А.И. Тодорский?

Факультет состоял из трех курсов: младшего, старшего и дополнительного. Срок обучения – три года. Объем программы по основным военным дисциплинам охватывал боевые действия, от боя усиленного стрелкового батальона до армейской операции, изучением отдельных вопросов стратегии. Много времени уделялось изучению истории военного искусства, истории войн, военной администрации, военной географии, военной статистики и др.

Основным методом преподавания являлись лекции по курсам, затем в группах по 7–8 слушателей во главе с групповым руководителем шли занятия, носившие форму обсуждений материала прочитанных лекций и объемистых домашних письменных работ по различным вопросам проходимой тематики.

Оценка обстановки излагалась в письменном виде по всем элементам на 16–20 страницах. Принятые решения, формулировка частных задач, вопросы взаимодействия, связи, тыла занимали еще столько же страниц, не говоря о боевом приказе, составление которого делалось дома, а разбиралось не менее чем на двух групповых занятиях по четыре часа каждое.

Проверочно-контрольным методом служили триместровые, годовые и заключительные устные зачеты перед официальными комиссиями и письменные зачетные работы. Занятия на местности проводились только летом. Военные игры на картах занимали в академической программе незначительное место и бывали очень редко, а командно-штабные выходы в поле со средствами связи почти никогда не организовывались. Материальное обеспечение занятий в поле было очень примитивным. Академический курс заканчивался самостоятельной письменной разработкой двух тем: одна (без официальной защиты) представляла собой военно-географическое описание какого-нибудь вероятного театра военных действий, чаще всего одного из его оперативных направлений; вторая (с официальной защитой перед авторитетной комиссией) посвящалась проблемам из области общей тактики, стратегии или военной истории. Темы слушатели выбирали по желанию. На защите обязательно присутствовал представитель Штаба РККА или соответствующего центрального управления Наркомата по военным и морским делам.

После защиты дипломных тем выпускной курс отправлялся в недельную поездку на один из театров военных действий и на флот – Балтийский или Черноморский – для практического ознакомления с этим театром и Военно-морским флотом. Там проводилось практическое изучение важнейших операционных направлений с попутным выполнением картографических работ по проверке и исправлению существовавших в то время военных карт (особенно сильно устаревшей трехверстки). Затем организовывалась большая двухсторонняя, двухстепенная заключительная военная игра в помещении в масштабе армия-корпус с выносом части работ на местность. На местности главным образом осуществлялся порядок рекогносцировки (оценки и выбор рубежей и направлений, важных для боевых действий в проводимой военной игре). Заключительная военная игра занимала 5–6 дней и один день для общего разбора. Разбор обычно проводился представителями главного руководства.

Практическое ознакомление с флотом состояло в том, что слушатели в течение 2–3 суток находились в плавании на военных кораблях, причем по нескольку часов плавали на подводных лодках. Теоретической подготовкой к поездке на флот служил курс лекций, прочитанный «сухопутным моряком» профессором А.А. Балтийским, окончившим две академии – Николаевскую Генерального штаба и Военно-морскую.

По возвращении в Москву выпускники узнавали, на каких должностях они будут работать, и разыгрывали между собой гарнизоны путем жеребьевки (из фуражки вытаскивали свернутые билеты, на которых был написан гарнизон). Очень часто получалось так, что окончившие академию посредственно вытаскивали билеты с указанием столичных гарнизонов, а окончившим на «хорошо» попадали гарнизоны в отдаленных местах. Наконец, следовал торжественный выпуск, который обычно проводился в Кремле [35].

Будучи слушателем академии, А.И. Тодорский принимал самое активное участие в работе его военно-научного общества (ВНО). Это общество зародилось в стенах академии еще в годы Гражданской войны. В 1920 г. вышел в свет первый сборник трудов ВНО. Широкий размах военно-научная работа в академии получила после окончания Гражданской войны. Основное свое внимание слушатели и преподаватели обращали прежде всего на обобщение опыта Первой мировой и Гражданской войн, на развитие проблем стратегии и оперативного искусства, общей тактики и тактики родов войск. А.И. Тодорский легко вписался в систему военно-научного общества слушателей, придя туда уже с готовым своим исследованием «Красная Армия в горах. Действия в Дагестане», изданным в 1924 г. Предисловие к книге согласился написать главком всеми Вооруженными силами Республики С.С. Каменев. Видимо, это согласие было получено А.И. Тодорским во время приезда С.С. Каменева в Фергану для инспектирования подчиненных ему войск. Предисловие небольшое по объему и поэтому приведем его без сокращений, ибо эту оценку дает советский полководец, один из организаторов побед Красной Армии на фронтах Гражданской войны.

«Труд тов. Тодорского интересен правдивостью изложения отдельного периода нашей гражданской войны. С этой стороны книга просто ценная. Читатель не найдет здесь гимнов героизму; тут нет даже и тени исторического хвастовства. Изложение борьбы ведется в том хронологическом порядке, как это было на самом деле. Читатель, а тем более историк, найдет здесь действительную обстановку, в которой Красная Армия проделала в Дагестане возложенную на нее задачу. Это правдивый материал для следующей работы историка. Для нас, современников, – это материал, на котором мы можем сейчас изучать свой опыт. Вот с этой последней точки зрения я и рекомендую ознакомиться с настоящим трудом красным командирам, в особенности старшим. Хорош этот труд и как пример для товарищей, которые могут по имеющимся у них материалам обрисовать работу частей Красной Армии, проделанную под их руководством.

Автор не делает из своего повествования ни выводов, ни обобщений, ни поучений, но от этого труд его не потерял своего интереса и значения. Если читатель внимательно разберет каждую схему и проштудирует карту – а иначе такие книжки не следует читать, – перед ним неминуемо вскроется картина своеобразных условий дагестанской обстановки, специфические условия военных действий в горах, трудности горной войны, промахи Красной Армии, пройденная ею школа, результаты этой школы и, наконец, героизм нашего красноармейца, командира, политработника и местного партизана.

Коснувшись вопроса о выводах, хочется подчеркнуть одну из сторон, которая, на мой взгляд, является характерной для Красной Армии. Военная теория давно уже исследовала условия борьбы в горах. Теория авторитетно заявила, что горная война требует соответствующей организации войсковых частей, соответствующей материальной части, такой же соответствующей связи, организации тыла, обоза и пр. и пр. Словом, вопрос теоретически разрешен и разработан до мельчайших подробностей. В основу этих работ положены своеобразные свойства горной обстановки. Здесь именно Красная Армия и попадает в какое-то хроническое противоречие с теорией. Теоретики с вытаращенными глазами должны теперь смотреть на Красную Армию, как на людей особой породы, испытывающих на своей собственной шкуре все прелести нецелесообразной организации вооружения и пр., проделывающих все опыты, которые давным-давно осуждены наукой. Чего ради эти чудаки лезут в горы с тяжелыми пушками вместо горных орудий, которые только там и хороши? Неудивительно, что пришлось при стрельбе держать орудия на веревках. Чего в горы загнали неповоротливую дивизионную организацию, да еще босую, вместо того, чтобы одеть ее в специальную обувь? Где организация тыла с соответствующим обозом? Чего лазали по тропам, не производя разработку таковых в пути? Зачем лазали батальонами по скалам, по которым и одиночек можно было бы спускать лишь по веревкам, и т. д. и т. п. Словом, если рядом с этим трудом тов. Тодорского раскрыть теорию горной войны, то, пожалуй, правильно будет сделать вывод: он делал все нарочно и вопреки теории. Он безграмотный, и кто его знает, почему ему удалось довести дело до конца. Повезло. А между тем, если всмотреться в историю Красной Армии, она сплошь и рядом была такой, мягко выражаясь, чудаковатой, и все же побеждала, как довела дело до конца и в данном случае.

Так вот, как же тут подойти к выводам? Не сказать ли прямо, что существующая теория нелепа, и немедленно внести соответствующие поправки в существующую теорию горной войны как вывод из данного опыта?

Думается, что осторожнее будет сделать два вывода. Один – с точки зрения того, что же надо, чтобы облегчить условия горной войны. И другой – как придется воевать, когда части просто не приспособлены к этой войне.

Вот при таком подходе предлагаемый труд тов. Тодорского приобретает еще большую ценность, так как он дает достаточно материала для суждения по обоим вариантам.

Действительно, при ближайшем ознакомлении с историей и условиями борьбы в Дагестане сразу же бросается в глаза, как Красная Армия была не приспособлена к горной войне, и тут существующая теория может только найти ряд ценнейших данных для подтверждения своих выводов.

Чтобы убедиться, что это так, я предлагаю хоть на мгновение представить себе, в каких еще более трудных условиях оказалась бы Красная Армия, если бы против нее действовал противник, снабженный и подготовленный с ног до головы для горной войны. Как бы тогда сказалась вся громоздкость организации, вооружение и несоответствие снаряжения Красной Армии. Каких бы трудов потребовалось тогда для парирования только одной гибкости и соответствующей горам техники такого противника.

Само собой разумеется, что в подобном случае Красная Армия испытала бы просто непреодолимые трудности, из которых вывод был бы один – возможно скорее перестроиться под условия горной войны, получившие отражение в существующей теории. Но противник тут был иной, и вот в условиях борьбы с бывшим в действительности противником и с окружающей действительностью вообще то, что было сделано, является прекрасным опытом для вывода, что и как делалось в условиях нашей гражданской борьбы.

В этой части тов. Тодорский дает нам много материала для суждения, как Красная Армия выходила из положения и побеждала.

Многое мы проделывали по нужде и, вынужденные к этому, открывали «возможности», которые раньше нам представлялись невозможными. Вот к этим «возможностям» следует отнестись особенно внимательно, дополнив ими прежнее понимание условий горной войны.

Репрессированные командиры на службе в РККА

Подняться наверх