Читать книгу История войны и владычества русских на Кавказе. Назначение А.П. Ермолова наместником на Кавказе. Том 6 - Н. Ф. Дубровин, Николай Федорович Дубровин - Страница 4

Глава 3

Оглавление

Прибытие в Кахетию царевича Александра. Новые волнения в Грузии. Действия против инсургентов отрядов полковника Тихоновского, генерал-майора князя Орбелиани и генерал-майора Симоновича. Бегство Александра к хевсурам. Письмо Ртищева царевичу Александру и ответ на него. Двуличие Александра. Просьба его эриванскому хану о присылке денег. Сношения царевича с персидским правительством и просьба о помощи


В первых числах сентября 1812 г. было получено в Тифлисе известие, что царевич Александр приближается к Дигому, с намерением переправиться через р. Куру у Авчал.

Командовавший войсками в Грузии, Имеретии и Дагестане генерал-майор князь Орбелиани, взяв 70 человек гренадеров и 25 линейных казаков, отправился с ними к Дигомской переправе. Простоявши там всю ночь, он не дождался царевича, и, полагая, что он избрал иной путь для переправы, князь Орбелиани приказал шефу 15-го егерского полка полковнику Печерскому занять все броды между г. Гори и Мцхетом. Печерский не успел исполнить приказания, когда в ночь на 6 сентября Александр со свитою около 100 человек переправился через р. Куру в этой дистанции и направился к селению Кавтисхеви[87].

Разослав повсюду объявление о своем прибытии, царевич предлагал грузинам присоединиться к нему. Он уверял население, что значительная часть персидских войск будет прислана в его распоряжение, что персияне решились изгнать русских из ханств и непременно придут в Грузию, но не для того, чтобы овладеть ею, а с единственною целью восстановить его на прародительском престоле и провозгласить царем Грузии. Только что успокоившееся было волнение снова возгорелось, и грузины толпами спешили в лагерь царевича. Горцы и кахетинская чернь окружили Александра, и почти весь Телавский уезд присоединился к нему. Согореджинский моурав и некоторые дворяне, видя возрастающую силу царевича, также перешли на его сторону. Александр двинулся к селению Тионетам, где собралось наибольшее скопище его приверженцев. Отсюда он отправил открытое письмо кахетинцам, в котором обещал всем тем, кто окажет ему преданность, раздать в награду имения, села и деревни тех князей и дворян, которые останутся верными русскому правительству.

Между тем, по получении в Тифлисе известия о появлении царевича Александра в Кахетии, генерал-майор князь Орбелиани приказал полковнику Печерскому с батальоном 15-го егерского полка следовать к селению Балачаури, лежащему близ большой дороги, как для охранения его, так и для диверсии в Тионети в случае, если царевич будет там держаться. Для пересечения же пути Александру в Кизик (Сигнах) отправлен в Кахетию полковник Тихоновский с батальоном 46-го егерского полка.

Выступив из Кизика (Сигнаха) 8 сентября, полковник Тихоновский должен был присоединить в себе на пути роту Кабардинского полка из Загореджо, роту из Велис-Цихе, четыре роты Кабардинского полка из Телава и 18 сентября быть непременно у Алавердского монастыря. Это необходимо было потому, что на следующий день, 14 сентября, был храмовый праздник. В день Воздвижения Животворящего креста грузины, по обычаю, стекаются к монастырю на праздник, и так как в алавердском храме прежде хранилась царская корона, то, чтобы не дать возможности царевичу Александру, находившемуся всего в 35 верстах, явиться среди собравшихся и заставить их присягнуть себе, признано было необходимым, чтобы Тихоновский прибыл к монастырю непременно накануне праздника.

Приказание было в точности исполнено, и грузины были озадачены появлением русского отряда. Простоявши у Алавердского монастыря до 20 сентября и узнав, что царевич находится в селении Шильде, Тихоновский переправился вброд через р. Алазань, атаковал селение, сжег его, уничтожил завалы, засеки и разогнал толпу мятежников в 700 человек, состоявших преимущественно из кахетинцев, пшавов, хевсур и лезгин. Царевич бежал в селение Сабуе, а Тихоновский, уничтожив селение Турис-Цихе, направился к Кварельской крепости, с тем чтобы оставить там раненых и больных, число которых доходило до 32 человек.

Пробыв в Кварелях два дня, полковник Тихоновский намерен был перейти к селению Пашаанам, жители которого приняли поголовное участие в восстании. Узнав, что царевич испортил дороги и намерен устроить засаду, Тихоновский двинулся без дороги кратчайшим путем через лес. Партия Александра тщетно ожидала появления Тихоновского и успела напасть только на арьергард, состоявший из трех рот, под командою майора Борщова, и вела с ним перестрелку в течение целой ночи.

Остановившись близ этого селения, Тихоновский ожидал прибытия генерал-майора князя Орбелиани, который в 11 часов ночи 17 сентября выступил из Тифлиса с тремя ротами 9-го егерского полка, одним орудием и 70 казаками. Командование войсками в Тифлисе и его окрестностях было поручено генерал-майору Симоновичу, вызванному для этой цели из Имеретин.

Переночевав в Сартачалах и сделав на следующий день переход в 50 верст, князь Орбелиани на третий день, в пять часов пополудни, прибыл к Сигнаху, где узнал, что сообщение между этим городом и отрядом полковника Тихоновского было прервано. Дождавшись прибытия батальона Херсонского гренадерского полка и присоединив к себе роту Кабардинского полка и 75 человек линейных казаков, князь Орбелиани, 27 сентября, двинулся к селению Велис-Цихе на соединение с отрядом полковника Тихоновского. Встреченный на двенадцатой версте от Сигнаха огромною толпою мятежников, князь Орбелиани, среди жаркой и беспрерывной перестрелки, успел только 30-го числа дойти до селения Пашаан и, соединившись с Тихоновским, 1 октября остановился на р. Шилде.

В это время войска наши были расположены в следующих пунктах: в Коби находилась рота Суздальского полка; в Анануре – полковник Печерский с батальоном 15-го егерского полка; на р. Шилде – генерал-майор князь Орбелиани со своим отрядом. В Сигнахе было всего 200 человек пехоты и казаков с двумя орудиями; две роты 46-го егерского полка и рота Херсонского занимали Сартачалы. В Борчалинской дистанции находились три роты 46-го егерского полка, под начальством полковника Краббе.

Карталиния охранялась эскадроном Нижегородского драгунского полка, малолюдною ротою Грузинского гренадерского и выведенными из Имеретин двумя ротами 15-го егерского полков. В Тифлисе находились: батальон Херсонского гренадерского полка, в котором за разными командировками было налицо не более 400 человек, и рота Тифлисского полка. Из пяти орудий, бывших в столице Грузии, две 6-фунтовые пушки не имели снарядов, а все прочие орудия не могли быть двинуты, так как для запряжки не имелось ни одной лошади[88].

Таким образом, почти все войска были стянуты на север Грузии; южная же ее часть оставалась почти вовсе без защиты, если не считать нескольких мелких отрядов, расположенных в Памбаках и Шурагели.

Чтобы оттянуть часть наших сил от Кахетии, царевич Александр распускал слух, что из Эривани едет к нему посланный от Баба-хана с значительною суммою денег, по получении которых он направится в Карталинию на соединение с персиянами. Александр приглашал к себе лезгин, обещая им хорошее содержание, и в то же время отрядил хевсур для прервания сообщения в горах между Тифлисом и Моздоком. Они почти одновременно появились против селений Казбека, Степан-Цминды, Коби и Ананура, но были отброшены стоявшими в тех селениях небольшими нашими гарнизонами.

Попытка их уничтожить Дарьялский мост не удалась, но у Ананура они успели отогнать несколько казачьих лошадей, пасшихся около города. Обстоятельство это заставило на следующий день оставить лошадей на конюшне, и так как запаса фуража не было, то и пришлось послать казаков для рубки древесных ветвей. При возвращении с фуражировки казаки были атакованы толпою инсургентов, разогнанных высланною из Ананура командою. Отступив от города, мятежники устроили завалы и сожгли все мосты по дороге между Анануром, Пасанауром и Кайшауром. Сообщение по Гуд-горе было прервано, и в Кайтаурском ущелье собралась толпа вооруженных числом до 6000 человек.

Для восстановления сообщения Грузии с Кавказскою линиею владикавказский комендант генерал-майор Дель Подо принужден был отправить батальон, составленный из двух рот 16-го егерского полка и двух рот Казанского полка, под общим начальством майора Гурлебума. Движение этого отряда вызвало лихорадочную деятельность царевича, и он торопился испортить путь, сделать засеки и уничтожить мосты между Казбеком и Ларсом. Александр предлагал владельцу ущелья, подполковнику Казбеку, соединиться с ним и действовать совокупно против русских. Казбек не принял предложения, уведомил главнокомандующего, и попытка царевича не увенчалась успехом. Он успел только занять проходы по южную сторону гор и окружить Пасанаур, на выручку которого спешил полковник Печерский с своим батальоном.

Выступив из Ананура 3 октября, полковник Печерский скоро наткнулся на огромную толпу инсургентов, занявших проходы и прилежащие к ним высоты. Они встретили наступавших выстрелами с гор, и отряд выдержал четырехчасовой упорный бой, прежде чем ему удалось пробиться в Пасанаур и занять его. Неприятель отошел к Кайшауру, и полковник Печерский, находя необходимым преследовать его по пятам, просил прислать ему подкрепление и провиант, в котором ощущал большой недостаток. Генерал-майор Симонович командировал полковника Краббе с тремя ротами 46-го егерского полка и приказал ему следовать в Мухрань, забрать там сколько можно провианта и оставить часть его в Душете, а другую в Анануре и Пасанауре. Соединившись с полковником Печерским, полковник Краббе должен был выгнать мятежников из Арагвского ущелья и очистить путь от Еайшаура до Коби[89].

В это время Ртищев возвратился в Тифлис из Карабага и привел с собою часть войск, его конвоировавших. Признавая восстановление сообщения с Кавказскою линиею делом первостепенной важности, главнокомандующий не ограничился посылкою полковника Краббе в помощь Печерскому, но отправил по тому же направлению и генерал-майора Симоновича с тремя батальонами пехоты. Симонович двинулся из Тифлиса в Пасанаур, но пришел туда тогда, когда полковник Печерский, усиленный прибытием двух отрядов майора Гурлебума и полковника Краббе, очистил Арагвское ущелье от Ананура до Кайшаура и даже успел починить сломанные мосты. При содействии полковника Казбека были собраны нацвалы, священники и старшины мтиулетинского и гудомакарского племен. Повесив, по обычаю, сабли на шеи, они просили прощения, присягнули на верность, обещались оставаться спокойными и выдали аманатов[90] из почетнейших фамилий. Из Пассанаура Симонович пошел вниз по Арагве, с целью усмирить жителей и особенно население Тионетской волости, собрать контрибуцию и хлеб с деревень, принимавших участие в восстании, а главное, рассеять толпу пшавов, хевсур и тионет, собравшихся на горе Углисе и разорявших преданное нам население. С приближением отряда защитники горы отступили к Тионетам, а генерал Симонович, пройдя через Сагурам, Марткопи, Хашму, Патерзаул и Сагореджо, разогнал повсюду мятежников и привел жителей к присяге[91].

Отсюда Симонович двинулся на соединение с отрядом генерал-майора князя Орбелиани, действовавшего против царевича Александра и его главного скопища.

Простояв несколько дней на р. Шилде, князь Орбелиани узнал, что царевич Александр для увеличения своих сил выставил в Велис-Цихе до 20 лезгинских знамен, под которыми и собирались толпы мятежников. Князь Орбелиани тотчас же атаковал селение, рассеял толпу, захватил восемь знамен, множество оружия и багажа. Александр бежал в Шилду, где и укрепился. К нему стекались рассеянные мятежники и спешили на помощь лезгины в числе до 200 человек. Не желая упускать времени и дать возможность царевичу еще более усилиться, князь Орбелиани, 12 октября, после упорного боя, вытеснил его из Шилды и заставил скрыться в самой вершине Шилдинского ущелья, среди гор и лесов. Селение Шилда было сожжено, и сады истреблены до самой крепости.

Недостаток продовольствия заставил генерал-майора князя Орбелиани отправить на фуражировку полковника князя Эрнстова с небольшим отрядом. Воспользовавшись отделением незначительных наших сил от главного отряда, царевич Александр окружил князя Эрнстова со всех сторон и стремительно атаковал его. Как атака, так и оборона были весьма упорны[92].

«Лезгины и грузины, – доносил князь Орбелиани, – до того были пьяны, что некоторые врывались в средину наших и там поколоты». В первое время положение князя Эрнстова было весьма затруднительно, но прибытие из главного отряда 200 человек 9-го егерского полка и 100 человек Кабардинского полка с двумя орудиями изменили дело. Совокупным ударом в штыки двух отрядов мятежники были разогнаны, и царевич Александр принужден был бежать в Велис-Цихе. Упорство, с которым дрались его сообщники, подало повод Александру провозгласить дело у Шилды как одержанную им победу.

«Пред сим, – писал царевич[93], – мы уже сообщили вам о том, как отряд Тахунева (Тихоновского) вошел в Шилду и какой божий гнев разразился над ним и сколько русских было побито; этот же самый шеф ушел было от нас тайком в Кварельскую крепость, а из Кизика (Сигнаха) двинулся князь Димитрий (Орбелиани); они дали друг другу слово и из орудий стреляли. Выйдя из Кварели, шеф (Тихоновский) прибыл к Пашаанскому броду; но с этой стороны его, а с той князя встретили наши войска; началась перестрелка; с утра до вечера продолжался непрерывный огонь. Да будет над нами столько божьих милостей, сколько солдат и офицеров мы убили при этом!

По случаю утомления и наступившей ночи наше войско отступило, и русские, пользуясь этим, соединились тайком в Пашаани и остановились ниже Шильды. Мы дали им дорогу, а сами расположились на прежней их стоянке, у Велис-Цихе. Когда русские вознамерились перейти по сю сторону – жители Санавардо и 400 лезгин встретили их у переправы и открыли стрельбу; с этой стороны на них ринулись кизикские и лезгинские войска; пальба была страшная и избиение русских всеобщее, так что они принуждены были даже всех своих раненых бросать в воду. Сражение это продолжалось до вечера; у нас убито два лезгина и четыре ранены, другого вреда наше войско не понесло. Теперь мы стоим по ту и по сю сторону; по милости Божией, к нам войска прибавляются, а русские слабеют.

Сегодня 7-е число этого месяца, понедельник, а на завтра ожидаем больших войск; число их должно дойти до 40 000, и затем мы сделаем наступление и при помощи Божией надеемся, что окончательно перевернем их вверх дном. Если спросите о других делах, то главноуправляющий Арташев (Ртищев) окружен шах-заде (Аббас-Мирзою); посланный Ртищевым авангард весь истреблен, так что из 1500 человек ни один не уцелел. Теперь он окружен так, что не может пойти ни сюда, ни туда; даже князь Цицианов под Эриванью не был в таком безвыходном положении. Не думай, чтобы он мог сюда прийти. К нам прибыл человек с письмом от сердаря из Эривани; сердарь пошел с 1200 человек в Гумри и Караклис. Он пишет, что ждет от меня вестей, говоря, что, если захочу, он прибудет в Казах или ко мне; но мы еще ответа не написали, хотя и намерены пригласить его в Казах. Письмо это объявите всем и каждому и растолкуйте».

Толкования действовали на многих, и легковерный народ верил всем хвастливым рассказам царевича. Побеги в толпу приверженцев Александра увеличились, и сочувствие к царевичу возрастало. Избегая встречи с нашими войсками, Александр переезжал из одного селения в другое, но вертелся преимущественно около Тионети, с тем чтобы, в случае неудачи, легче было скрыться у пшавов или хевсур. Князь Орбелиани ходил по его следам, дрался и терял людей, а царевич скрывался у жителей, которые всюду его принимали.

«Я действую в одном месте, – писал Орбелиани, – привожу к покорности жителей; они повинуются мне, между тем перехожу в другое, – царевич, партиями своими разоряя их, обращает к своей шайке». Александр, смотря по надобности, переправлялся то на одну, то на другую сторону р. Алазани и разорял те селения, которые не хотели присоединиться к нему.

Среди преследования царевича князь Орбелиани узнал, что Сигнах окружен мятежниками, что Александр перешел в Магаро, близ города лежащее, и что наш гарнизон с 18 октября находится в перестрелке с неприятелем и, чтобы отогнать его от города, делает частые вылазки[94]. При одной из этих вылазок, командовавший в Сигнахе гарнизоном майор князь Орбелиани сжег Вакири, откуда могли быть форсированы городские стены, и успел дать знать генерал-майору князю Орбелиани о своем затруднительном положении. Последний двинулся на помощь осажденным и 23 октября подошел к Прасиани и Верхним Мачхаани, чтобы зайти в тыл Александру и атаковать его тогда, когда гарнизон сделает вылазку из города. Мятежники встретили наступавших сильным огнем, но, не обращая на него внимания, наши войска заняли Прасианы, а майор князь Орбелиани, при содействии армян, вышел из города и взобрался на гору у Магаро так быстро и удачно, что царевич, видя себя атакованным с двух сторон, обратился в бегство, несмотря на значительное превосходство своих сил[95].

Жители явились с покорностью и объявили, что приняли сторону Александра из опасения разорения от бывших с ним лезгин. Князь Орбелиани занял Сигнах, а царевич скрылся в Чалоубанское ущелье, куда стекались искренно ему преданные и рассеянные нашими войсками. В короткое время там собралась толпа до 6000 человек.

Весьма крепкое по природе Чалоубанское ущелье тесно, имеет несколько узких проходов и покрыто лесом. Двигаться по нему и выбивать противника из-за каждого куста или камня было бы весьма затруднительно, и потому князь Орбелиани предпочел частью своих войск занять вершину ущелья, а для занятия устья его со стороны р. Алазани отправил полковника Тихоновского с небольшим отрядом. Хотя с закрытием ущелья и можно было ожидать, что царевич по недостатку продовольствия принужден будет распустить часть своего сборища, но нельзя было рассчитывать на его покорность.

Густота леса давала возможность одиночным людям пробираться по горам, не будучи замеченными, и Александр всегда мог скрыться, но он не решался на это, сознавая, что с уходом его грузины признают его побежденным и дело, за которое он так ратовал, будет навсегда потеряно. Царевич решился попытать счастья и остался. Князья, имевшие свои поместья поблизости Чалоубанского ущелья, доставляли ему провиант и заставили князя Орбелиани перейти в Кадалы, чтобы прекратить подобную доставку.

С занятием этого пункта положение Александра значительно ухудшилось. Он мог получать продовольствие только из двух селений: Чалоубани и Пховели, принадлежавших князьям Андрониковым. Селения эти не могли снабжать долгое время столь большего скопища, а между тем кизикцы, жившие по ту сторону ущелья к лезгинской границе, повиновались нам, дали аманатов и снабжали провиантом не инсургентов, а наши войска. Жители же трех деревень: Бодби, Магаро и Нукреян дрались с нашими войсками против единомышленников царевича.

Находясь в столь затруднительном положении, Александр узнал, что генерал-майор Симонович прибыл в Сагореджо и идет на соединение с князем Орбелиани. Опасаясь быть атакованным в ущелье, царевич перебрался тайком в Манавское ущелье и там укрепился. Как только получено было известие о бегстве Александра, князь Орбелиани оставил небольшой отряд у Сигнаха и, отправив Тихоновского в Велис-Цихе, сам выступил 26 ноября к Манавскому ущелью и расположился в двух верстах от него.

Имея в отряде только 450 человек, князь Орбелиани ожидал прибытия Симоновича, который через три часа после прибытия князя Орбелиани также подошел к Манавскому ущелью, преследуемый неприятелем, напавшим на его арьергард. Жаркий бой продолжался до самой ночи; наши войска вступили в ущелье и вытеснили оттуда мятежников, потянувшихся частью в Сагореджо, частью в горы. Селение Манава было сожжено, и царевич бежал в Казисхеви, где не мог, впрочем, долго оставаться из опасения попасть в руки Тихоновского.

Стоявший у Велис-Цихе полковник Тихоновский, в день штурма Манавского ущелья нашими войсками, был атакован лезгинами, в числе 2000 человек, спешившими на помощь Александру. Отброшенные за р. Алазань на Гавазы, лезгины отправились обратно в свои селения, а полковник Тихоновский перешел в Казисхеви[96].

Царевич перебрался сначала в Пшавели, а потом в Тионети[97]. По следам его шел генерал-майор князь Орбелиани, но при всем желании не мог настичь Александра. Горы, леса и бесчисленные ущелья представляли множество дорог и закрытий для его шайки, состоявшей исключительно из одних конно-вооруженных людей. Они легко проходили там, где нашим войскам с вьюками и обозами почти невозможно было пробраться. Не задаваясь целью нагнать царевича, князь Орбелиани главнейшим образом принимал меры к успокоению жителей и наказанию виновных. Главнокомандующий приказал взыскивать в контрибуцию с каждого двора по три рубля, по три коды пшеницы и по одной коде ячменя; с нацвалов и кевхов, участвовавших в бунте, брать вдвое, а имение князей Андрониковых отобрать в казну[98].

Император Александр не одобрил распоряжения Ртищева и не находил его полезным для края.

«Средства подобного рода, – писал государь[99], – обыкновенно не были успешны к преклонению умов; напротив, составляя разорение, легко послужат они поводом к вящему ожесточению народа, недавно поступившего в подданство России и не имеющего достаточного понятия о законах нового своего государства.

Посему повелеваю вам, на будущее время, никогда контрибуции на российских подданных не налагать, а в наказание бунтовщиков поступать по точной силе законов. Пример таковой в глазах верных катехинцев и покровительство сим последним возбудят их более на приверженность к престолу, нежели взыскание известной, так сказать, за измену платы, неупотребительной в государстве нашем.

Что же принадлежит до предположения вашего производить из собранной в контрибуцию суммы мясную и винную порции войскам, то я желаю знать, для каких войск именно определена сия порция и сколько на оную потребно суммы в месяц равно, сколь велика сумма, в контрибуцию собранная?

Если местное положение позволяет, чего мне отсюда предвидеть невозможно, то лучше, кажется, в те селения, на которые падает подозрение, в каких-либо неблагонамеренных поступках против правительства, располагать самые войска квартирами, с производством им с тех селений мясной порции натурою, чем бы самым еще более различены были жители мирные от бунтовщиков, или брать с оных аманатов, но все сие должно зависеть собственно от вашего усмотрения».

Повеление императора было получено главнокомандующим тогда, когда большая часть контрибуции была собрана. Народ и князья повиновались распоряжениям правительства и являлись с покорностью и просьбою о прощении. Царевич бежал в пшавам, и князь Орбелиани, заняв селение Тионети, вошел в сношение с деканозами (священниками) и потребовал от них выдачи Александра, обещая за то денежную награду. Ртищев также писал об атом пшавсвому старшине.

«Всей Грузии известно, – говорил главнокомандующий[100], – что Александр проклят отцом своим, царем Ираклием, за беззаконные его дела и намерения. Родительская клятва сия, услышанная правосудным Богом, будет преследовать его несчастьями до гробовой доски, навлекать подобный гнев Божий на всех его сообщников и несчастье на ту землю, где он будет иметь свое пристанище, ибо клятва родительская важна перед Богом. Итак, в отвращение многих зол, предстоящих для пшавского народа, я поручаю вам, как благоразумнейшему в своем обществе, имеющему справедливость, уважение от народа и усердному к службе государя императора, принять все меры в поимке сего беглеца и представлении ко мне».

Старшина отвечал, что пшавы не принимали к себе царевича Александра, который ушел к хевсурам. Преследовать его в горах не было никакой возможности, и генерал-майор князь Орбелиани, оставив в Тионетах майора Борщова с 300 человеками пехоты и двумя орудиями, отошел сам в селение Ахмети[101]. Он предполагал запереть небольшими отрядами все хевсурские и пшавские ущелья и, не пропуская жителей, пасших свой скот на полях Грузии, заставить их тем выдать царевича. Мера эта, конечно, могла бы привести к существенным результатам, но главнокомандующий, не желая прибегать к поголовному разорению жителей, решился вступить в сношение с Александром и убедить его покориться русскому императору.

«Доколе пагубное ослепление кахетинского народа, – писал Ртищев царевичу[102], – водило вас на своих помочах вероломных и буйных, хотя слабых, то я, исполняя священные для меня обязанности верного подданного моему всемилостивейшему государю императору, повелевал действовать против вас так, как против неприятеля и нарушителя общественного спокойствия. Но теперь, когда жертвы бессилия вашего пали под бедствием своим, и подпора, впрочем всегда суетная, ваша рушилась, я побуждаюсь гласом человеколюбия и уважения к знаменитому происхождению вашему, а паче ведая неизглаголанное милосердие его императорского величества ко всем членам грузинского царственного дома, только при несчастий вашем обращаюсь к вам на помощь, с искренностью честного человека и христианина, объясняя вам следующее:

Взгляните сами на ужасную картину тех бедствий, в которые ввергнут вами кахетинский народ, и вопросите совесть вашу, угодное ли дело сделали вы перед Богом и пред человечеством, учинившись орудием напрасного пролития крови христианской и несчастья тысячи семейств? Потом посоветуйтесь с сердцем вашим и с рассудком совести вашей, – тогда верно они научат вас, что вам теперь делать и чем вы можете умилостивить правосудного Мздовоздателя как в сем, так и будущем веке!

Не нужно напоминать мне вам, что теперешняя жизнь ваша есть самая бедственная и не может назваться жизнью, а только продолжительным мучением, ибо верно вы чувствуете все сие в собственной вашей совести, боясь врагов своих, боясь наемников, боясь приближенных и друзей своих и, наконец, боясь даже собственной тени вашей. Отчего же все сие происходит? Я вам скажу истину: от того, что дерзаете идти противу неисповедомых преднамерений вышнего Промысла, пекущегося о благе народов и для сего предавшего Грузинское царство, по доброй воле бывших на оном помазанников Божиих, во власть и защиту от врагов, могущественному, сильнейшему и милосерднейшему из христианских государей, российскому императору; от того, что вы, ослепясь бедственною для вас и для участников ваших суетностью, не стремитесь с покорностью воле Божией в отеческие объятия милосердного монарха, устроившего прочное счастие ваших братьев, сестер и всех кровных вам, а стараетесь раздирать утробу собственного вашего отечества, прилепляясь к всегдашним врагам не только дома вашего, но и самой веры, и ищете помощи у тех, кои всегда упивались кровию вашего отечества. Наконец, от того, что вы, усиливаясь проложить себе путь неправдою, может быть, доселе не хотели верить, что Бог не благословляет ваших намерений и что правосудие небесное действует уже над вами и в сей жизни!

После сего, приведя вам на память несчастливейший жребий шедшего по стопам вашим племянника вашего Левана, который, в ознаменование на нем гнева Божия, бесславно погиб от руки хищного разбойника, без покаяния христианского, я, как христианин, уважающий высокий род ваш, призываю вас обратиться на путь истинный, покориться воле Божией и повергнуть себя в ожидающее вас отеческое милосердие его величества».

Главнокомандующий советовал Александру безбоязненно явиться к нему, обещая принять его с почестью, приличною его происхождению, забыть все поступки его и выхлопотать прощение императора. «Но знайте, – прибавлял он, – что если вы останетесь в прежнем своем заблуждении, то я также повелел всюду вас преследовать и не иметь никакой пощады».

Скрывшись у хевсур в селении Шатили и оставив Грузии на память о себе следы всеобщего разорения, царевич сам начинал тяготиться скитальческою жизнью. Он не имел чистосердечного намерения покориться русскому правительству, но, двуличничая, оставлял за собою эту меру на случай безвыходности своего положения.

«Получил я от вашего высокопревосходительства письмо, – отвечал он Ртищеву[103], – которое я желал иметь; но рассмотрение его ввергло меня в пучину дум. Оно наполнено не только обличениями, но и укоризнами мне: вы меня обвиняете в ослеплении кахетинского народа и несчастном его направлении; укоряете меня за то, что ничто, задуманное мною, не благословляется Богом; страшите несметными вашими силами, приписываете мне разрушение общественных связей и радуетесь нашему падению в жертву нашего бессилия. На это и я имею честь изъяснить по истине, и ваш совестливый суд да рассмотрит.

Вину несчастных кахетинских народов вы сваливаете на меня. Они действительно несчастны, ибо трудятся за своего наследника (?!), страдают и ввергаются в темницы; а вы руками заграждаете им уста, причиняя столько мучений безвинно. Укоряете меня за то, что Бог не споспешествует моему намерению. Если это правда, то что же подняло столько народа? Но меня преследует неправосудие. Страшите меня несметною силой; я подлинно знаю, что его императорское величество силен; но он же снисходителен и в милостях неисчерпаем, а вы не доводите до сведения о таковом воззвании народа. Обвиняете меня в расстройстве общества; Бог да отвратит от меня подобное дело. Напротив, вы разрушаете благой выбор народа.

Вы радуетесь моему упадку и бессилию. Но Бог есть восстановитель падших, а судить об истинно христианской справедливости принадлежит христианам. Сколько тысяч истребил Ирод за Христа-младенца новорожденного; но Христос был невинен в их крови, а они были сопричислены к мученикам.

Судите по правде: если не за отечество и веру действуете и трудитесь, то ради чего добрая старость ваша (со дня приезда) из России поныне переносит столько мучений, что изо дня в день не имеете от забот покоя. А меня упрекаете, что за отечество и народ мой я однажды пустил сюда мою лошадь вскачь (т. е. заехал), жертвуя собою отчизне, вере и именитости.

Укоряете, что я пристал к исконным врагам нашей веры и следую за ними. Это правда; но хотя они и враги, однако же имею между ними свободную жизнь и почет, подобающий моему роду.

Вы говорите, что я боюсь и врагов, и ближних, и самой тени своей. Но разве не знаете, что все боязливые осторожностью охраняют себя. Радение об отчизне уподобило мое сердце отломку кремнистой скалы, и что может обратить меня, как не отеческий и ласковый прием со стороны вашей, – доброго христианина и правдивой особы.

Вот правда, которую я изъяснил вашему высокопревосходительству, и судите по совести вашей, если не все то истинно. Думаю, что правдивое суждение совести вашей более смягчит вас в отношении ко мне.

Обносить племянника моего Левана неприлично вам, именитой особе, и я об этом умалчиваю; он же находится в объятиях Авраама, ибо положил голову свою за отечество.

Ваше высокопревосходительство, пройдем все подобное молчанием и начнем о делах настоящих; я доложу вам правду, которая за сим и следует.

Приглашаете меня вы, избранная и правдивая особа, умиленная христиански-отеческим милосердием, а не указываете источников, откуда буду иметь содержание и какой прием будет находящимся со мною; назначьте жалуемое мне место, содержание, и тогда мысль моя успокоится.

Доверяю себя вам по христианству и отечеству и прошу воззреть на меня, как благопопечительный и православный христианин; объявите мне, ваше высокопревосходительство, все, дабы я мог прибегнуть к отеческим объятиям вашим и пребывать навсегда верным его императорскому величеству, до окончательного пролития крови моей; тогда вы уведаете и мою службу, верность и мощь».

Итак, по содержанию приведенного письма можно было предполагать, что царевич готов и желает покориться русскому правительству, но на деле оказывалось не так, и Александр одновременно преследовал две цели. За несколько дней до ответа Ртищеву царевич писал эриванскому хану, что русские просят о примирении, но он и грузины того не желают; что в Кахетии такое возмущение, что русские, даже партиями в 200 человек, не решаются переходить из одного селения в другое; что силы его растут и в самом непродолжительном времени он будет иметь от 80 000 до 100 000 человек войска. «Но ведь изволите знать, – прибавлял скромно Александр[104], – что всем им надо давать, если не каждому из войска, то хоть старшинам и беладам (вожакам). Теперь о чем вас умолять и что представить? Тамошнее дело зависит от вас; поднесите прилежное прошение шах-заде (Аббас-Мирзе), чтобы пожаловал нам поболее денег и парчи. Пятью и десятью тысячами ничего не сделается, – вы это лучше знаете. Доколе в нас есть душа, мы будем проливать кровь за верность иранскому государю и шах-заде».

Он написал несколько писем Мирза-Безюргу и своему единомышленнику Худад-беку и просил их упросить Аббас-Мирзу оказать ему помощь. Царевич уверял, что, поселившись у хевсур, он господствует над Хеви[105] и Ларсом и держит в своих руках всю Военно-Грузинскую дорогу; что вследствие этого русские только уезжают, а приезжих никого нет. Александр уверял, что в Кахетии еще полное восстание, и просил помощи деньгами и войсками. «Постарайся, – писал он Худад-беку, – двинуть сюда войско пораньше; теперь не время обманывать, пора действовать. Съеживанием ничего не поделаем, они (персияне) и сами это знают; чем скорее шах-заде изволит сюда отправиться, тем лучше. Эх, деньги, деньги! Будь они еще в январе, мы нанесли бы им (русским) всеобщее избиение. Они (персияне) жалеют и деньги, и войско, а даром кто им уступит землю?»

Чтобы вернее получить просимое, царевич уверял Мирза-Безюрга, что русское правительство желает примириться с ним, обещает предоставить ему в управление часть Кахетии, 20 000 рублей ежегодного жалованья, а князьям, с ним находящимся, каждому даст по одной деревне и по 600 рублей ежегодного жалованья. По словам Александра, как ни выгодны эти предложения, но он не согласится никогда изменить персидскому правительству. «Бог свидетель, – писал он Мирза-Безюргу[106], – что, пока во мне есть душа, я не отступлюсь от хлеба-соли иранского государя и шах-заде и от верности им, будучи готов проливать кровь из усердия к ним. Но все мои старания, служба и верность ничего не значат, если вы не подкрепите меня либо войском, либо деньгами».

Ни того ни другого он не мог получить, потому что Аббас-Мирза думал теперь не о помощи царевичу и не о вторжении в Грузию, а о собственном спасении после поражений, нанесенных ему генерал-майором Котляревским.

87

Секретный рапорт Ртищева кн. Горчакову, 25 сентября 1812 г., № 69. Рапорт кн. Орбелиани главнокомандующему, 6 сентября 1812 г. № 52.

88

Рапорт генерал-майора Симоновича Ртищеву, 30 сентября 1812 г., № 176.

89

Рапорт Симоновича главнокомандующему, 9 октября, № 255 и 256.

90

Заложников.

91

Рапорт Симоновича главнокомандующему, 23 октября, № 21, от 1 ноября, № 93. Рапорт Печерского Симоновичу, 18 октября, № 295.

92

Рапорты генерал-майора кн. Орбелиани главнокомандующему, от 14 октября 1821 г., № 301, 302 и 312. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 435—437.

93

Горджаспи Натанисшвили и Папоа Абелашвили, от 17 октября 1812 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 438.

94

Рапорт кн. Орбелиани главнокоманд., 28 октября 1812 г., № 364.

95

Извлечение из ведомости, всеподданнейше представленной генералом Ртищевым, от 1 ноября 1812 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 440.

96

Рапорт кн. Орбелиани Ртищеву, 27 ноября, № 485, и 29 ноября, № 491.

97

Рапорт кн. Орбелиани Ртищеву, от 2 декабря 1812 г., № 496 и 503.

98

Предписание князю Орбелиани 4 декабря, № 514.

99

В указе от 13 февраля 1813 г.

100

В письме от 13 декабря 1812 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 627.

101

Рапорт кн. Орбелиани главнокомандующему, 11 декабря 1812 г., № 562.

102

В письме от 31 декабря 1812 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 441.

103

В письме от 13 февраля 1813 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 447.

104

Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 443.

105

Ущелье по Военно-Грузинской дороге, начиная от Коби до Дарьял.

106

Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 444.

История войны и владычества русских на Кавказе. Назначение А.П. Ермолова наместником на Кавказе. Том 6

Подняться наверх