Читать книгу Оперировать немедленно - Николай Фёдорович Шахмагонов - Страница 1

Оглавление

В главном клиническом военном…


Сняв трубку внутреннего телефона, начальник хирургического отделения главного клинического военного госпиталя имени Н.Н. Бурденко полковник медицинской службы Михаил Филиппович Гулякин услышал голос дежурного врача.

– Поступил тяжёлый больной, – докладывал врач. – Нужна ваша консультация…

Гулякин встал и направился в приёмное отделение госпиталя. Ничего необычного не было в звонке дежурного. В приёмное вызывали часто, ведь прежде, чем решить, в какое отделение направить больного, нужно было исключить необходимость хирургической операции.

Больной лежал на кушетке. Его осматривали терапевты. Они расступились, пропуская Гулякина.

– Подозрение на «острый живот», – доложил дежурный врач. – Тошнота, мышцы напряжены, пальпация резко болезненна, – и после короткой паузы сделал предположение: – Думаю, острый панкреатит…

– Сейчас посмотрим, – сказал Гулякин, склоняясь над больным.

Осматривал долго, внимательно, задавал вопросы, затем, выпрямившись, распорядился:

– Срочно на рентген. Затем в хирургическое отделение.

Вскоре принесли снимки, и снова собрался небольшой консилиум. Уже назначенный лечащий врач показал Гулякину один из них, прокомментировав:

– Вот, смотрите, заметны изменения…

– Так я и думал, – проговорил Гулякин. – Необходимо сделать антиографию. Подозреваю опухоль.

Врач молча вышел из кабинета начальника отделения.

Гулякин ещё долго сидел за столом, задумчиво глядя в окно. Он ждал результатов исследования и всей душой хотел, чтобы не подтвердился диагноз, который он уже поставил, диагноз, который был суровым и беспощадным приговором больному.

«А если всё-таки онкология? – размышлял он. – Что можем мы? Сделать обезболивание, облегчить страдания и поместить в отдельную палату… И всё… Но ведь кто-то уже оперировал в подобных случаях. Бывали неудачи, часто бывали, но и успехи тоже… Так неужели же я не смогу?»

Давно отгремела война, за годы которой Михаил Филиппович сделал около 14 000 операций, причём 2 500 из них по поводу ранений в грудь и примерно 700 – в живот. Это – наиболее сложные. Таким образом, именно фронтовой медсанбат задал направление его хирургической работе. В 1951 году Гулякин получил назначение в Главный военный клинический госпиталь имени Н.Н. Бурденко. Одним из первых его учителей      в те годы стал известный советский хирург, академик Академии медицинских наук СССР Сергей Сергеевич Юдин, который разработал методики резекции желудка при язвенной болезни и желудочном кровотечении, а также операции создания искусственного пищевода.

Теперь, в шестидесятые годы, Гулякин уже и сам освоил операции по пластике пищевода, совершал резекции и полные удаления желудка. Однако гастропанкреатодуоденальную резекцию делать ему еще не приходилось.

А сложность этой операции в том, что проводится она в зоне крупных кровеносных сосудов. Одно неточное движение – и ничто уже не спасёт больного. Возможно, именно поэтому считанные хирурги не только в СССР, но и во всём мире могли отважиться на такое оперативное вмешательство.

Раздумья прервал лечащий врач, который принёс материалы самого важного исследования.

Сомнений, а, следовательно, и надежд более не оставалось.

– Головка поджелудочной железы поражена опухолью.., – сказал лечащий врач.

– Вижу, – отозвался Гулякин.

– Что будем делать? Прикажете поместить в отдельную палату?

– Да, поместите, – кивнул Гулякин и прибавил обычное в таких случаях. – Облегчите страдания.

Через полчаса Гулякин сам пошёл к больному. Справился о самочувствии.

– Болит, доктор, очень болит, – скрипнув зубами, прошептал больной и осторожно провёл по животу. – Что у меня там? А? Скажите… Это опасно?

– Исследуем, – очень спокойно сказал Гулякин: – Возможно, придётся вас оперировать.

– Оперировать? Но мне говорили, что на поджелудочной железе операции не делают. То, что у меня панкреатит, я знаю. Давно уж мучает. Но сам проходит. Может и на этот раз пройдёт?

– На этот раз не пройдёт. Надо решаться, пока не поздно. А насчёт операций вам говорили неправду. Да и вообще меньше слушайте всяких знатоков. У нас ведь всяк лекарь, когда о других речь. А сам, если что, сразу к врачу. Верно говорю?

– Верно, – постарался изобразить что-то вроде улыбки больной.

Гулякин старался отвлечь его от мыслей о болезни и наблюдал, пытаясь определить жизненные силы, что очень важно.

– Фронтовик?

– Да, воевал.

– А где, на каком фронте?

Больной стал рассказывать. Долго они сидели в палате вдвоём, вспоминая фронтовые годы.

– Ну, отдыхайте, а меня ждут дела, – сказал, наконец, Гулякин. – И повеселей. Вон через какие горнила прошли, а теперь-то в таких условиях, как у нас и операцию не перенести? Я уверен, что всё будет нормально.

– Подумаю, доктор.

Гулякин вернулся в кабинет. Он знал, что не только больному, но и ему самому предстоит ещё долго думать перед операцией, составлять её описание, методику, определять тактику оперативного вмешательства.

До поздней ночи засиделся на службе. Перечитал все сообщения об удачных и неудачных операциях на поджелудочной железе, перебрал все известные методики, все варианты и способы вмешательства.

Перед уходом домой осторожно заглянул в палату. Больной не спал. Боли мучали его. Возле кровати сидела медсестра.

Гулякин молча постоял на пороге, а когда собрался уходить, больной позвал его и прошептал:

– Я согласен, доктор, делайте, что надо.

– Вот так-то лучше, – улыбнулся Михаил Филиппович.

Тут же вызвал дежурного врача и дал указания по подготовке больного к операции.

– На какое время готовить?

– На одиннадцать ноль-ноль…


Утром Гулякин зашёл к главному хирургу.

– Я насчёт больного, который поступил вчера, – и назвал фамилию.

– Что вы решили? С ним же всё ясно, – вздохнул главный хирург.

– Делать операцию.

– Но ведь это же гастропанкреатодуоденальная резекция…

– Вот её я и решил делать.

– Но позвольте… Вы же ни разу не оперировали на поджелудочной железе, – сказал главный хирург.

– Значит, буду… Всё когда-то в первый раз. Не будет первого раза – не будет ни второго, ни пятого, ни десятого. Ничего не будет.

Главный хирург долго молчал. Михаил Филиппович настаивал:

– Альтернативы нет. Если не оперировать, больной погибнет.

– И вы считаете, что есть шанс? – пристально посмотрев на Гулякина, спросил хирург.

– Есть. И я его использую! – твёрдо заявил Гулякин.

– Ну что ж, даю добро. Кстати, кто будет ассистировать?

– Капитан медслужбы Шапошников.

– Он подготовлен?

– Да, я его ознакомил с методикой…

Капитана медицинской службы Юлия Григорьевича Шапошникова Михаил Филиппович Гулякин сразу выделил из своих подчинённых. Увидел в нём талант хирурга, уверенность, волю к победе. Потому и назвал его ассистентом.

Ровно в 11.00 вспыхнули над операционным столом бестеневые лампы. Михаил Филиппович Гулякин подал первую лаконичную и ясную команду.

Операция началась.

Часы пробили двенадцать, затем один час, два, три… В операционной царила мёртвая тишина. Не только ассистент, молодой военный хирург Юлий Шапошников, но и медицинские сёстры понимали, что происходило в те часы.

Впервые в стенах госпиталя проводилась хирургическая операция необыкновенной сложности. За подобные операции ни здесь, ни в других госпиталях пока никто не брался. Сложных операций было много, но на других органах. А на поджелудочной железе – первая. От её успеха зависело очень много. Хирург поверил в свои силы. Эту веру нужно закрепить. И тогда будет и вторая и третья операции…

В вестибюле в тревоге и волнении ждали родственники больного. В предоперационную часто заходили ординаторы отделения. Они интересовались ходом операции. И все с нетерпением ждали её окончания.


Если бы в эти минуты Михаил Филиппович Гулякин мог думать о чём-то ином, кроме операции, он бы, вероятно, вспомнил фронт, медсанбат. Вспомнил бы, как привезли после тяжелейшего боя израненного офицера в прорванном во многих местах и обожжённом танкистском комбинезоне. Раненный был доставлен с тяжёлым шоком, у него оказались серьёзные повреждения печени, пульс едва прощупывался, давление – в нижних пределах. Его положили на операционный стол, но Гулякин понял, что помочь ему практически невозможно. Он никогда ещё не делал таких операций, которая необходима была для спасения танкиста, да и вряд ли бы в предвоенное время за подобную операцию мог взяться даже опытный хирург.

И вдруг капитан пришёл в себя. Гулякин встретился с ним взглядом. Капитан некоторое время молчал, морща лоб и пытаясь сообразить, где он и что с ним происходит. Прошептал:

– Доктор, да что же вы стоите… делайте что-нибудь. На мне с детства всё заживает, как… в общем, хорошо заживает. – И он изобразил некое подобие улыбки.

А на груди капитана поблескивали ордена.

– Готовьте раненого к операции! – решительно распорядился Гулякин.

Он некоторое время стоял, прикрыв глаза и вспоминая всё, что знал по этому вопросу, мысленно вырабатывая методику своих действий. Наконец, решительно шагнул к столу, сказав привычное:

– Маша, работать!

Дали наркоз. Операция началась. Она была очень тяжёлой. Пришлось ушить большую долю печени, сделать тампонаду сальником, ушить желудок, тоже сильно поврежденный, удалить осколки, застрявшие в большом сальнике. Всё это было огромным испытанием для организма человека. Танкист действительно, как и обещал, выдержал всё. Не один час простоял хирург у операционного стола, а когда завершил работу, твёрдо объявил:

– Будет жить!

Как бы он хотел и теперь повторить эти замечательные слова.

Но до окончания операции было ещё очень и очень далеко. И каждую минуту, каждую секунду могла произойти беда. Одно неосторожное движение… И всё. Могло случиться и что-то непредвиденное, что не установили исследования. Только теория была подспорьем в работе – практика такого вмешательства отсутствовала.

Когда часы пробили пять раз, Гулякин скомандовал:

– Иглодержатель…шёлк…

Шесть часов, ровно шесть часов – с 11.00 до 17.00 – простоял он у операционного стола, не имея возможности ни передохнуть, ни отойти даже на минуту. И выйдя из операционной всё-таки с твёрдостью произнёс слова, которые тут же были переданы и сослуживцам, и родственникам:

– Будет жить!

И он выжил – этот больной, обречённый на верную смерть, выжил, потому что хирург сделал тот первый шаг, на который решиться трудно, сделал смело и уверенно, рассчитывая на своё мастерство, на свои руки, которые не раз уже творили чудеса.


Главный онколог


Шли годы. Множился опыт хирурга. Всё чаще на операционный стол к Михаилу Филипповичу попадали больные, поражённые самым безжалостным недугом, и всё чаще он выходил победителем в жестоких схватках за жизни своих пациентов.

И вот состоялось новое назначение. Михаил Филиппович стал главным онкологом госпиталя, а в канун празднования шестидесятилетия Советских Вооружённых Сил ему было присвоено высокое звание Героя Социалистического Труда.

Выросли и окрепли к этому времени многие его ученики и последователи. Они уже сами обрели свои крылья.

Стал начальником кафедры Центрального института усовершенствования врачей, заместителем главного хирурга Министерства обороны СССР профессор генерал-майор медицинской службы Юлий Георгиевич Шапошников. При активной поддержке Гулякина и на предоставленных им материалах было защищено две докторских и три кандидатских диссертации.

Ему советовали:

– Беритесь сами за научную работу.

Брался, писал ночами, а потом отдавал всё ученикам.

Почему? Ответ один!

– Не хватает времени… Работать по ночам не имею права. Усталость – плохой союзник хирурга. Это он помнил ещё со времён войны.

И остался практиком самого высокого класса.

Десятки резекций поджелудочной железы, сотни полных удалений желудка, множество операций на пищеводе было на его счету.

Одна операция оставила особый след…


1980 год… Осень. Михаилу Филипповичу Глякину шестьдесят третий год. Но он и не думает об увольнении в запас, хотя все установленные сроки службы в Вооружённых Силах превышены. У военных хирургов – свой отсчёт, свои правила. Он – на пике профессионального мастерства. Ему по полечу самые сложные операции, за которые берутся единицы хирургов не только в нашей стране, но во всем мире. И практически всегда, выходя из операционной он произносит главную фразу: «Будет жить!»

Почти каждый год на октябрьский праздники он ездит с сыном на охоту в родные края, на Орловщину. Но тут в планы вмешивается работа, вмешивается совершенно неожиданным образом.

В канун праздников в госпиталь поступил больной со злокачественной опухолью поджелудочной железы. Что ж, тут уж ясно – никто, кроме Гулякина!

Он собрался делать операцию немедленно, но состояние больного не позволило. Надо было укрепить здоровье, надо было провести подготовку, а на это потребовалось несколько дней.

Гулякин решил:

– Хорошо, будем оперировать после праздников, – и, подумав, прибавил: – Если, конечно, ничего не случится.

Ну а если случится? Если возникнет непредвиденная ситуация? Он один знал ответ – тогда пойдёт на риск, ведь в этом случае он оправдан. Ухудшения состояние – гибельно, а операция, даже в неблагоприятных условиях – шанс на спасение.

Тщательно проинструктировал врачей хирургического отделения, которым предстояло дежурить в праздничные дни.

– Если будет ухудшаться состояние больного, вызывайте меня в любое время. Придётся оперировать немедленно.

Вечером позвонил сын Евгений. Он напоминал о том, что пора собираться на охоту в Акинтьево.

– Наверное, на этот раз не получится, – сказал Михаил Филиппович. – Езжай, Женя, один. А то, если можешь, подожди. Позже вместе съездим.

– Нет, когда же позже? Не получится. Служба. Полечу с друзьями в Астрахань.

Если бы Гулякин знал, что в последний раз слышит голос сына!

Трагедия случилась на охоте. Евгений Гулякин с юных лет был приучен к аккуратности, к осторожности в обращении с оружием. Вот и в тот роковой день перед возвращением с «тяги», как Михаил Филиппович узнал уже позднее, сын разрядил ружьё, проверил его и напомнил товарищам, чтобы сделали то же. Предстояло ещё плыть на лодке, а там мало ли что.

Вернулись к условленному месту, но ни егеря, ни лодки там не оказалось. Видно, что-то напутали с местом посадки.

Ждали долго, потом кто-то предложил пострелять в воздух. Это помогло егерю найти охотников. Оказалось, что он был буквально в сотне метрах, в заводи. Грохнули выстрелы, и вскоре послышался гул лодочного мотора. Через несколько минут лодка ткнулась носом в песок.

Охотники подтащили её повыше на берег, чтобы не мочить ноги, и стали садиться. Первым шагнул один из товарищей Евгения. Он занёс ногу, ступил на шаткий борт, поскользнулся, и ружьё, слетев с плеча, ударилось о борт лодки прикладом. Тут же грянул выстрел… друзья подхватили сразу обмякшего, падающего Женю Гулякина. Рана оказалась смертельной.

Стоит ли говорит, сколь велика боль родителей, когда гибнут дети. Сын для отца – это надежда, это его творение, это продолжение рода, это – всё…

Каждый отец вкладывает в сына всего себя.

Михаил Филиппович и Женя были связаны не только отцовской и сыновней любовью. Это были друзья, насколько могут быть друзьями отец и сын. Это были два человека, которых нельзя было представить себе врозь. Сколько раз в юности Женя прибегал после школы в госпиталь, и они сидели в кабинете, пили чай и говорили, говорили столько, сколько позволяло время отцу.

Женю любили и знали в госпитале, да его и нельзя было не любить – исключительно воспитанный, обаятельный парень располагал к себе.

Он хотел идти по стопам отца, но тот отсоветовал:

– Медицину, Женя, нужно любить больше всего на свете. Нужно всего себя отдавать этому делу.

– Я готов! – отвечал Женя.

– Но ты же любишь технику. Очень любишь! Я за то, чтобы ты стал военным, но стань военным инженером. Это – твоё!

И Евгений Гулякин, окончив военную академию, стал офицером. В 1980 году он был уже майором-инженером, кандидатом технических наук, лауреатом премии Ленинского комсомола. Работал над докторской диссертацией, выбрав нужную и интересную тему.

Всё оборвал трагический случай.


На следующий день после похорон Михаилу Филипповичу позвонил молодой способный хирург, его ученик.

– Извините, что беспокою вас в такое время, – тихо сказал он. – Мне нужно только несколько слов. Через два часа я начну операцию..

– Вы хотите оперировать больного, который поступил перед праздниками? – Гулякин назвал фамилию.

– Да, больше ждать нельзя.

– Через час я буду в госпитале, – твёрдо сказал Гулякин.

– Вас запретили беспокоить, не надо приезжать… Мне только несколько слов… Посоветоваться.

– Я еду! – обрезал Гулякин.

Он встал к операционному столу, как прежде готовый к бою с недугом, со смертью, которая уже протянула костлявые руки к лежащему перед ним человеку.

И снова звучали привычные всем команды, разве только чуть тише и глуше, чем обычно.

Ассистенты работали особенно чётко, особенно аккуратно, стараясь не ошибаться ни в чём, стараясь действовать как никогда слаженно.

Он сразу понял, что поражение поджелудочной железы на этот раз слишком серьёзно, что операция будет сложнее многих тех, что он уже делал прежде. Началось прорастание опухоли в двенадцатиперстную кишку, а, следовательно, и там надо было отсекать поражённые участки.

Прошло четыре часа, а конца не предвиделось. Ещё через час Гулякин заметил, что ассистенты и операционные сёстры устали, что держатся на пределе.

На шестом часу работы он принял решение сменить бригаду. Не хотелось расставаться со слаженным коллективом, с которым он привык делать самые сложные операции, но он не мог предположить, что ожидает дальше и сколько ещё придётся стоять у стола.

– Даю бригаде час на отдых. Резервная бригада – к столу, – отдал он распоряжение.

Кто-то попытался возразить, но, встретившись взглядом с хирургом, замолчал и поспешно уступил своё место новому ассистенту.

Он не смотрел на часы, но чувствовал, что операция идёт как никогда долго. Стоял твёрдо, собрав в кулак волю, выносливость…

Помогала фронтовая закалка.

И вот все услышали долгожданную команду:

– Иглодержатель…шёлк!

Все с облегчением вздохнули. И тут Гулякин ещё раз оглядел пока ещё открытые органы брюшной полости и обнаружил венозный тромбоз.

Всё надо было начинать сначала.

– Не надо шёлк. Скальпель, зажим! – распорядился он.

А через минуту:

– Основную бригаду к столу!

Ему подали инструменты. Заработала старая, испытанная и сколоченная бригада.

Операция продолжалась одиннадцать часов. И снова он с облегчением произнёс, отходя от стола:

– Будет жить!

А потом устало прошёл в свой кабинет, провожаемый тёплыми, сочувствующими взглядами. Каждый из его сослуживцев в эти минуты был мысленно с ним, переживая большое горе, постигшее этого всеми любимого и уважаемого человека.

Встретив на лестнице одного из врачей, попросил:

– Дайте, пожалуйста, сигаретку.

Он давно уже бросил курить, а с тех пор как стал главным онкологом госпиталя, старался убедить всех окружающих немедленно отказаться от этой привычки. Но закурил снова и курил с тех пор много, слишком много, словно пытаясь глушить сигаретами свою боль, словно забыв, к чему приводит эта вредная привычка.


Между жизнью и смертью


Говорят, что беда не ходит одна. Вскоре Михаил Филиппович похоронил старшего брата Алексея Филипповича. Тот погиб от болезни, с которой хирург боролся уже много лет. Диагноз поставили слишком поздно. Резко ухудшилось и собственное здоровье. Свалила и надолго приковала к постели язвенная болезнь.

– Ничего удивительного, – говорил Михаил Филиппович. – Нервы, переживания. Да и война… Она на всех нас, фронтовиков, наложила отпечаток.

Он не оставил свой пост и едва полегчало, вернулся в строй. Снова становился к операционному столу и не знал, какие суровые испытания ждут его в ближайшем будущем.

В конце 1983 года Михаил Филиппович заболел воспалением лёгких. Ну что ж, болезнь, хоть и очень нехорошая, по его мнению – хирурга онколога, – но всё же это ещё не самый страшный недуг.

Подлечили, как и принято, примерно за две недели.

Снова вернулся на службу. Но что-то ему не нравилось в себе после выздоровления. Заглянул к рентгенологам. Попросил посмотреть лёгкие – внимательно посмотреть и снимки сделать.

Сам снимки изучил. Нет, всё в порядке. Придраться не к чему.

Но некоторые, хорошо известные ему симптомы нет-нет да проявлялись.

«Да что же это такое? Воспаление не долечили что ли?»

В одно и то же время суток поднималась температура. Небольшая такая. Беспокоящая.

«Неужели где-то опухоль?» – размышлял он.

Пытался определить, на какой же орган грешить? Подозрение пало на лёгкие. Подождал ещё день-другой-третий. Симптомы не проходили.

Снова пошёл к начальнику рентгенологического отделения. Сообщил о своих подозрениях. Заметил, как встревожился врач. Начальник отделения решил смотреть сам. Посмотрел и сразу повеселел:

– А вы не правы, Михаил Филиппович. У вас обычное воспаление лёгких.

– Значит, всё же не долечил, рано выписался, – сказал Гулякин, чувствуя, как сразу отлегло от сердца.

Пока стоял под рентгеновским аппаратом, неотступно думал о Марии Алексеевне (Маше Морозовой давно уже Гулякиной): «Как она перенесёт – если с ним что случится – ещё одно тяжёлое горе».

Вылечили быстро. Через две недели и следов не осталось от неприятностей, вызванных болезнью. Но прошло некоторое время, и всё началось сначала. На этот раз смотрели ещё более тщательно.

– Нет, Михаил Филиппович, ничего не нахожу, ничего, – говорил рентгенолог. – Ну хорошо, вижу, не верите. Посмотрю ещё разок.

– Да уж заморозили совсем, – тихо сказал Гулякин. – Холодно же, оказывается, у вас…

Ему принесли одеяло, укрыли, дали немного отогреться и снова пригласили к аппарату. На этот раз смотрели особенно внимательно. Начальник рентгенологического отделения заключил:

– Наверное, надо сделать бронхоскопию. Есть очаг, похожий на воспаление. Проверить бы поточнее.

И снова исследование.

«Как же всё-таки сложна диагностика, как важно, чтобы врачи были предельно чуткими и внимательными с каждым больным, прислушивались к жалобам и не спешили ставить привычные диагнозы, – думал Гулякин всё более убеждаясь, что предположения верны: – Надо запомнить всё, что чувствую, надо обязательно всё это зафиксировать».

Врач, делавший бронхоскопию, держался спокойно, но вдруг Михаил Филиппович почувствовал, что в ход пошли щипчики.

«Та-ак…Теперь всё ясно… Берут на биопсию, а значит, что-то нашли».

Когда исследование завершилось, спросил:

– Ну, каков результат?

Врач, проводивший исследование, уклонился от ответа. Но Гулякина не обманешь.

– Завтра всё скажем точно…

– Хорошо! – согласился на это и, обратившись к начальнику хирургического отделения, спросил: – Палаточка у вас свободная есть?

– Есть.

– Вот и хорошо. Тогда пойду, прилягу. Что-то замёрз и устал.

Вечером потянуло курить. Вышел в специально отведённое место, достал пачку сигарет, затем убрал её в карман и вернулся в палату. Удержался и утром. Снова достал пачку, смял её и бросил в урну. Решил: «Всё, больше ни одной сигареты!»

Пригласили на консилиум. В кабинете собрались начальник госпиталя, начальник медицинской части, главный хирург…

Гулякин остановился перед ними, посмотрел на озабоченные, встревоженные лица. Все пытались прятать глаза. Знали – Михаил Филиппович по одному только взгляду всё поймёт.

– Ну вот, все в сборе. Не хватает только главного онколога, – с улыбкой сказал Гулякин.

В ответ – молчание. Никто не решался первым объявить результат исследования и диагноз.

Тогда Гулякин сам обратился к главному хирургу генерал-майору медицинской службы профессору Шеляховскому:

– Как вы считаете, очаг локализован?

Тот поднял голову, внимательно посмотрел на Гулякина и ответил:

– Ну вот, Михаил Филиппович уже и сам диагноз поставил. Думаю, что очаг локализован.

– Обойдёмся удалением только верхней доли лёгкого?

– Да, конечно, – снова ответил Шеляховский.

– Тогда о чём разговор? Сегодня среда. В пятницу назначим операцию…. В субботу и воскресенье полежу в отделении интенсивной терапии, а в понедельник в обычную палату перейду.

Все заговорили вместе. Уверенность Гулякина передалась и его товарищам по службе.

Начальник госпиталя спросил:

– Кого назначим оперирующим хирургом?

– Только не наших, не госпитальных, – сказал Гулякин и, заметив удивление на лицах, пояснил: – Нет, не думайте. Я целиком своим верю, – и перечислил всех, кто мог бы сделать операцию. – Но вы же сами знаете, что исход может быть неожиданным. Тогда человеку трудно будет работать в госпитале.

Михаил Филиппович не договорил, но все поняли, что он имел в виду. Гулякина в госпитале очень любили и уважали. А если бы беда произошла, причём, вовсе не по вине хирурга?! Каждый ли смог бы понять, что не по вине?

– Значит, пригласим из другого учреждения? Кого?

Гулякин назвал несколько фамилий, потом прибавил:

– Впрочем, думаю, кого конкретно из них пригасить, лучше решить главному хирургу.


…Когда везли в операционную, Гулякин шутил и подбадривал хирурга и ассистента, улыбался.

Но вот прозвучала команда: «Наркоз», и он погрузился в сон.

А у дежурного по хирургическому отделению в эти минуты непрерывно звонил телефон. Хотя никто и ничего в госпитале не объявлял, об операции узнали практические все.

Но что мог ответить дежурный? В операционную вход запрещён. Он знал одно: пока всё идёт по плану.

Наконец, просочились первые сведения:

«Операция окончена!»

– Что говорит хирург? Как самочувствие Михаила Филипповича? – такие вопросы сыпались отовсюду.

– Вышел из наркоза, – сообщал дежурный. – Доставлен в отделение интенсивной терапии.

Если было можно, наверное, выстроилась бы очередь из тех, кто хотел бы в эти минуты взглянуть на Гулякина, сказать ему доброе, ласковое слово. Но у постели бессменно находилась лишь одна фронтовая медсестра Маша – Гулякина Мария Алексеевна. (См. Николай Шахмагонов. Золотой скальпель).

Михаил Филиппович подбадривал её, сердился:

– Маша, будешь плакать, попрошу, чтобы вместо тебя прислали кого-нибудь другого.

И на глазах её, как когда-то в палате медсанбата, когда шла борьба за его руку, высыхали слёзы.

Через три дня вдруг резко ухудшилось общее состояние. И снова был встревожен весь госпиталь, снова собирался консилиум.

Михаил Филиппович сам помог определить, что случилось:

– Передозировка антибиотиков. Пройдёт!

Когда стало легче, попросил бумагу и карандаш.

– Для чего? – удивился начальник отделения.

– Как для чего? Работать. Сейчас я такую школу прошёл, какую никогда не пройти. Я же побывал в роли наших больных. Хочу всё записать.

В день выписки, пожимая в знак благодарности руку своему лечащему врачу, он вдруг сказал:

– Значит, всё-таки мы с вами правильно выбрали тактику лечения, – и улыбнулся, а тот не понял, почему появилась улыбка, ибо не знал, что однажды этот необыкновенный хирург уже говорил подобные слова весной сорок третьего, когда вместе с боевыми друзьями одержал победу над анаэробной инфекцией.

Как тогда, так и теперь он участвовал в выработке методики лечения, давал дельные советы, а иногда и руководил действиями врачей.

Настал день, когда Михаил Филиппович снова вошёл в свой небольшой, чистый и уютный кабинет, сел за стол, осмотрелся. Всё было как прежде, и только кто-то убрал пепельницу, опасаясь, видимо, что она может напомнить о курении.

Он улыбнулся: «Чудаки… Если у человека есть воля, его никто не заставит изменить решение».


ЭПИЛОГ


Как создавалась книга?


Сама история создания книги о выдающемся военном хирурге Герое Социалистического Труда полковнике медицинской службы Михаиле Филипповиче Гулякине является как бы продолжением рассказа о нём, о его удивительной жизни, несгибаемом характере и необыкновенной теплоте душевной. Поэтому я и решил рассказать о своей работе с этим человеком, работе над первой книгой («Золотой скальпель» Москва, издательство ДОСААФ СССР, 1982 год, 144 стр.), её вторым изданием («Золотой скальпель», Приокское книжное издательство, 1987 год, 254 стр.) и над военными мемуарами, литературную запись которых мне посчастливилось сделать («Будет жить!..), Москва, Воениздат, 1989, год, 189 стр.).


В начале 1978 года я был назначен старшим инструктором отдела боевой подготовки журнала «Советское военное обозрение». Это так должность называлась – старший инструктор, а по существу – военный корреспондент. О работе в военной печати я мечтал долго – с курсантской скамьи, когда стал печататься в военной прессе.

Переводился я в журнал с военной кафедры Московского медицинского стоматологического института. Есть такое учебное заведение в Москве. Несмотря на то, что называется институт стоматологическим, лечебный факультет там раза в два больше чем стоматологический, причём в ту пору – советскую пору – на лечебный факультет брали только с московской пропиской, ну и как исключения с пропиской в зелёной зоне Москвы, а распределяли только на Москву.

Впрочем, эта деталь несущественна. Я пришёл на кафедру из войск, где служил в различных строевых должностях после окончания Калининского суворовского военного и Московского высшего общевойскового командного училищ. Служил не в Москве. Был даже период, когда командовал отдельной ротой, выполнявшей задачу по охране и обороне центральной базы боеприпасов, на которой было не только хранение, но и изготовление боеприпасов.

Вполне естественно, перевод в Москву помог мне оказаться в гуще литературных событий. Ведь какие уж там дела литературные были в лесу, в 30 километрах от райцентра!? А в Москве я стал публиковаться в различных печатных органах, не только военных. К примеру, за счёт своих плановых отпусков ездил в командировки от военного отела газеты «Известия», в то время второй по значению газеты в стране.

Вот это уже существенно! Именно публикации в столь солидной газеты и обратили на меня внимание руководства Центрального военно-медицинского управления (ЦВМУ). Я раскручивал тему Таганрогского подполья, напечатал очерк «За себя и за нас: новые факты о героях Таганрогского подполья», затем сделал солидный обзор писем по этой публикации. Видимо, это не осталось незамеченным. И вот в начале 1978 года, когда я готовился к переводу в журнал и потихоньку сдавал дела, раздался звонок из ЦВМУ. Звонок на кафедру. Меня быстро нашли, я взял трубку.

Звонил сотрудник политического отдела при ЦВМУ – я уж не помню точно, как назывался отдел, но подобные отделы обязательно были при каждом управлении. Он сообщил о том, что к празднованию шестидесятилетия Вооружённых Сил выдающемуся военному хирургу полковнику медицинской службы Михаилу Филипповичу Гулякину будет присвоено звание Героя Социалистического Труда и сказал, что руководство ЦВМУ хотело бы, чтобы очерк об этом человеке для Медицинской газеты написал именно я. Не знаю почему, но, тем не менее, это так. Нужно было подготовить материал с таким расчётом, чтобы опубликован он был именно к 23 февраля.

Я не стал сообщать, что к ЦВМУ уже фактически отношения не имею, что приказ начальника Главного политического управления Советской Армии и Военно-Морского флота о моём переводе уже состоялся.

Очерк? Отчего же не сделать очерк!?

Тогда я впервые услышал имя Михаила Филипповича Гулякина.

Ну что ж, времени как раз у меня было предостаточно, поскольку переход с одного места службы на другое – если это, конечно, не в войсках, а в Москве – превращается в маленький отпуск.

И вот я отправился в Главный военный клинический госпиталь имени Н.Н. Бурденко. Быстро решил формальности с пропуском, который был заказан заранее, и выслушал как пройти в корпус, где находится кабинет Гулякина.

В небольшом холле с большими глубокими креслами под белыми чехлами, с пальмами в кадках, остановился перед кабинетом с табличкой «Главный онколог». Обычная дверь. Обычная табличка. Как-то и не подумаешь, что это – кабинет такого человека! Я ещё не разу не видел Гулякина, но слышал многие восторженные оценки. Представлялось, что это какой-то необыкновенный гигант. Властный, суровый, жёсткий, твёрдый… Ну, словом, выглядеть должен, по крайней мере, как командующий армией или по крайней мере командир дивизии…

Постучал в дверь и слегка приоткрыл её. Ответа ведь через дверь не услышишь.

– Разрешите?

– Да, да, проходите, – услышал спокойный, негромкий, чем-то очень располагающий, приятный голос.

Из-за стола, стоящего перпендикулярно к окну, поднялся невысокий, худощавый, уже немолодой человек – Гулякин был ровесником Вооружённый Сил, в 1978-м ему исполнялось шестьдесят.

Сделал два шага на встречу и протянул руку. Я ощутил твёрдую силу в рукопожатии. Силу, которую внешне и не видно.

Представился.

– Да, да, мне звонили. Просили вас принять, – сказал он. – Только прошу извинить, у меня очень мало времени. Может, всё-таки ни к чему этот очерк? – спросил на всякий случай и чувствовалось, что этот вопрос он задавал не впервые.

Я коротко объяснил, по чьему поручению должен его написать, хотя как раз в это время перехожу с кафедры в журнал. Ну и это вроде как прощальное задание военно-медицинского ведомства.

Гулякин указал на один из стульв напротив стола, сам сел за стол и, видимо, что бы как-то сделать лёгкую прелюдию к беседе, поинтересовался, в какой журнал я получил назначение.

– Советское военное обозрение, – сообщил я.

– Советское? – он посмотрел вопросительно.

– Именно Советское, – подтвердил я, тут же поспешил пояснить, поскольку уже не раз сталкивался с удивлением, когда говорил о журнале – всем было известно «Зарубежное военное обозрение».

– Я о таком не слышал, – мягко сказал Гулякин.

Оперировать немедленно

Подняться наверх