Читать книгу Шуты гороховые. Картинки с натуры - Николай Лейкин, Николай Александрович Лейкин - Страница 4

Хорошо меблированная комната. Письменный стол посередине. По стенам полки с книгами. На полу валяются изрезанные газеты. У окна другой стол. За одним из столов сидит секретарь редакции и что-то пишет. Сам редактор, заткнув перо за ухо, ходит по комнате и чешет затылок. На лице дума.

– Ах, Михаил Иваныч, – обращается он к секретарю, – я вот все хотел вас попросить, не составите ли вы корреспонденцию из Рагузы? Герцеговинцы теперь – такой модный животрепещущий вопрос, а у нас об них только одни перепечатки. Ну, возьмите там что-нибудь из газет… Любобратич, Восьмибратич… Выберите по карте какое-нибудь местечко… Упомяните о стычке, обозначьте побольше число раненых и убитых турок… Ну, о невежестве коснитесь… Знаете, по общему шаблону… по трафарету… Поняли?

– Ну, еще бы… – отвечает секретарь.

– Да напишите в скобках: «от нашего собственного корреспондента». Хорошо бы упомянуть о какой-нибудь девушке, похищенной в гарем. Придумайте ей имя попоэтичнее. Насчет раненых пройдитесь… обругайте австрийских докторов… Пожалуйста!

– С удовольствием…

Секретарь садится. Входит юный армейский офицер. В руках у него сверток, обвязанный розовой лентой.

– Мне бы господина редактора видеть… – робко говорит он.

– Я редактор. Что вам угодно?

– Пользуясь отпуском и находясь временно в Петербурге, я вам принес стихи, которые бы желал напечатать… Это, так сказать, досуг моего деревенского уединения… Мы в деревне стоим, так, от скуки… Я и прежде вам присылал несколько раз, но почему-то не удостоился… Теперь я привез целую тетрадку. Тут комические есть, трагические, но больше любовные…

Офицер развязывает ленту и передает редактору тетрадку, исписанную самым лучшим писарским почерком. Редактор начинает перелистывать. Попадаются заглавия: «К ней», «К ее бантику на лебяжьей груди», «К ее алькову», «Маше», «У ее изголовья», «В кустах». В глаза бросаются стихи:

– Извините, мы этих стихов не можем напечатать, – говорит редактор и отдает рукопись.

– Отчего же? Вы прочтите, тут есть разные…

– Неудобно.

– Отчего же, помилуйте! Стихи, кажется, самые удобные. Тут есть и большие, и маленькие… Есть даже двустишие, посвященное нашему адъютанту:

– Эти стихи не подходят к программе нашего издания.

– Отчего же не подходят? Вы попробуйте напечатать, так, может быть, и подойдут.

– Извините, они неудобны для нас…

– Странно… Разве вы не можете объяснить, почему неудобно?

– Редакция не дает объяснений.

– Еще более странно!

Офицер берет рукопись и уходит. Входит купец с клинистой бородкой.

– Что вам угодно?

– Мы насчет тещи. Тещу бы нам отчехвостить хорошенечко, – отвечает он визгливым голосом.

– То есть как это? – спрашивает редактор, еле удерживая смех.

– В статейке продернуть… Такая бестия навязалась, доложу вам… Изволите видеть, мы шорники будем и в прошлом году на ейной дочери женились… И взяли их как есть за одну их красоту, ну, и тещу эту самую… потому они при своем вдовстве железом торговали. Капиталов никаких… Божие милосердие было, небель… Теперича мы их сгоняем с квартеры, потому каторга от них, а не жизнь, а оне небель назад требуют. «Я, – говорит, – шесть пудов одной медной посуды с собой принесла, окромя трех самоваров». Насчет перин и подушек Господь с ней… а медная посуда – сами знаете… Тут у меня в жалобе все как следует объяснено… Пожалуйте! Нельзя ли, ваше высокородие, так ее отчехвостить, чтоб до новых веников не забыла!

Редактор в недоумении.

– Помилуйте, какая жалоба! Здесь не квартал…

– Ах, господи! Что будет стоить, мы за ценой не постоим… Только бы ее попугать хорошенько…

– Обратитесь к мировому судье…

– Мы это знаем-с… А все-таки хотелось бы нам пробрать ее в газету на обе корки. Теперича мне даже в пищу всякую дрянь подмешивает.

– Извините, это не наше дело…

– Ежели у вас лошадки, мы бы вам хомут или седло с нашим удовольствием… Ремни, гужи какие…

– Ничего не могу сделать…

– Так нельзя отбарабанить?

– Нельзя-с…

– А жаль! Прощенья просим!