Читать книгу Наши за границей. Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно - Николай Лейкин - Страница 10

Глафира Семеновна утром проснулась первой, открыла глаза, потянулась под жиденьким пуховиком, заменяющим в Германии теплое одеяло, и проговорила:

– Николай Иваныч, ты не спишь?

В ответ на это послышался легкий всхрап и скрипнула кровать. Николай Иванович перевернулся на другой бок.

– Коля, вставай. Пора вставать. Смотри, как мы проспали: одиннадцатый час. Когда же мы будем осматривать город? Ведь надо умыться, одеться, чаю напиться, послать за нашим багажом и отыскать наши саквояжи и подушки. Ведь здесь, в Берлине, мы решили пробыть только один день Николай Иванович что-то промычал, но не пошевелился. Жена продолжала его будить:

– Вставай! Проспишь полдня, так много ли тогда нам останется сегодня на осмотр города?

– Сегодня не осмотрим, так завтра осмотрим. Куда торопиться? Над нами не каплет, – пробормотал муж.

– Нет, нет, уж как ты там хочешь, а в немецкой земле я больше одного дня не останусь! Поедем скорей в Париж. Что это за земля, помилуйте! Ни позавтракать, ни пообедать нельзя настоящим манером без телеграммы. Питайся одними бутербродами. Всухомятку я не привыкла.

Глафира Семеновна быстро встала с постели и принялась одеваться. Николай Иванович протянул руку к ночному столику, вынул из портсигара папиросу, закурил ее и продолжал лежать, потягиваясь и покрякивая.

– Да и сегодня прошу тебя сделать как-нибудь так, чтобы нам здесь можно было пообедать настоящим манером с говяжьим супом и горячими бифштексами или котлетами, – просила Глафира Семеновна мужа. – Здесь такой обычай, чтоб обедать проезжающим по телеграмме, – ну, пошли им в гостиницу откуда-нибудь телеграмму, закажи обед – ну их, пусть подавятся.

– В гостинице-то, я думаю, можно обедать и без телеграмм. Телеграммы только для станций на железных дорогах, – отвечал муж.

– Все-таки пошли телеграмму. Расход невелик, а по крайней мере, тогда пообедаем наверняка… Телеграмму я тебе сама напишу. Я знаю как… «Хотель Берлин… Дине ин фир ур» – и потом нашу фамилию. Даже и не дине, – поправилась Глафира Семеновна. – Дине – это по-французски, а по-немецки – митаг. «Митаг ин фир ур», – вот и все.

– Лучше же прежде спросить кельнера. Я уверен, что для Берлина телеграммы не надо, – стоял на своем Николай Иванович.

– Ну, это если спрашивать, так, наверное, перепутаешься. Скажут – «да», а потом окажется, что нет, – и сиди голодным. Беда за границей без языка. Вот ежели бы мы говорили по-немецки настоящим манером.

– Вдвоем-то как-нибудь поднатужимся.

– Нам и так придется много натуживаться. Багаж надо добывать, саквояжи и подушки разыскать. Да что ж ты валяешься-то! Вставай… Смотри, уж одиннадцать часов!

Глафира Семеновна возвысила голос и сдернула с мужа пуховик. Муж принялся одеваться.

Через несколько минут супруги умылись, были одеты и звонили кельнеру. Тот явился, поклонился и встал в почтительной позе.

– Самовар, – обратился к нему Николай Иванович. – А тэ не надо. Тэ у нас есть. Цукер тоже есть.

Кельнер глядел на него во все глаза и, наконец, спросил:

– Tea wünschen Sie, mein Herr?

– He тэ, а просто самовар и без цукер и без тэ. Глаша, как самовар по-немецки?

– Постой… Пусть уж просто чай несет. Может быть, самовар принесет?

– Да зачем же, ежели у нас есть свой чай?

– Ничего. Где тут с ним объясняться! Видишь, он ничего не понимает из нашего разговора. Брингензи тэ на двоих. Тэ фюр цвай.

– wünschen Sie auch Brot und Butter, Madame? – спросил кельнер.

Глафира Семеновна поняла и отвечала:

– Я… я… Брод и бутер… Да брингензи цитрон, брингензи кезе… И брод побольше… филь брод… Я, Николай Иванович, ужасно есть хочу…

Кельнер поклонился и стал уходить.

– Постойте… Вартензи, – остановила его Глафира Семеновна. – Флейш можно бринген? Я говядины, Николай Иваныч, заказываю. Может быть, и принесут. Флейш брингензи, кальт флейш.

– Kaltfleisch, Madame?

– Кальт, кальт. Только побольше. Филь…

Явился чай, но без самовара. Кипяток или, лучше сказать, теплую воду подали в большом молочном кувшине.

– А самовар? Ферштеензи: самовар, – спрашивала Глафира Семеновна. – Самовар мит угли… с углями… с огнем… мит фейер, – старалась она пояснить и даже издала губами звуки – пуф, пуф, пуф, изображая вылетающий из-под крышки самовара пар.

– Sie wünschen Theemaschine. – Кельнер улыбнулся.

– Да, да… Я, я… Тэмашине, – подхватила Глафира Семеновна. – Вот поди же ты, какое слово забыла. А ведь прежде знала. Тэмашине.

– Theemaschine haben wir nicht, Madame. Das wird selten gefragt bei uns.

– Найн?

– Nein, – отрицательно потряс головой кельнер.

– Извольте видеть, нет у них самовара! Ну, Берлин! В хорошей гостинице даже самовара нет, тогда как у нас на каждом постоялом дворе. Ну а кипяток откуда же мы возьмем? Хайс вассер?

– Hier, – указал кельнер на кувшин.

– Здесь? Да это какой же кипяток! Это просто чуть тепленькая водица. Даже и пар от него не идет. Нам нужен кипяток, ферштеензи – кипяток, хайс вассер. И наконец, тут мало. Тут и на две чашки для двоих не хватит, а мы хотим филь, много, мы будем пить по пяти, по шести чашек. Ферштеензи – фюнф, зехс тассе.

– Брось, Глаша. Ну их к лешему. Как-нибудь и так напьемся. Видишь, здесь, в Неметчине, все наоборот, все шиворот-навыворот: на перинах не спят, а перинами покрываются, кипяток подают не в чайниках-арбузах, а в молочниках, – перебил жену Николай Иванович.

– И обедают по телеграммам, – прибавила та. – Геензи, – кивнула она кельнеру, давая знать, чтобы он удалился, но вдруг вспомнила и остановила его: – Или нет, постойте. Нам нужно получить наш багаж со станции. Багаже бекомен. Вот квитанции… Хир квитанец, – подала она кельнеру бумажку. – Ман кан?

– О, ja, Madame, – отвечал кельнер, принимая квитанцию.

– Ну так брингензи… Да вот еще квитанц от телеграмма… Вир хабен… – начала Глафира Семеновна, но сейчас же остановилась и, обратясь к мужу, сказала: – Вот тут-то я и не знаю, как мне с ним объясниться насчет наших саквояжей и подушек, что мы оставили в поезде. Ты уж помогай как-нибудь. Хир телеграмма. Вир хабен в вагоне наши саквояжи и подушки ферлорен… То есть не ферлорен, а геляссен в Кенигсберге, а саквояжи и подушки варен ин Берлин.

Кельнер стоял, слушал и таращил глаза.

– Саквояжи и подушки. Ферштейн? – старался пояснить Николай Иванович, снял с постели подушку и показал кельнеру.

– Kissen? – спросил кельнер.

– Вот, вот… Киссен… В вагоне геляссен. Вир хабен геляссен и телеграфирен.

Кельнер взял квитанции от багажа и на отправленную телеграмму и удалился.

– Бьюсь об заклад, что ничего не понял! – воскликнул ему вслед Николай Иванович.

– Как не понять! Наверное, понял, – отвечала Глафира Семеновна. – Я ему все обстоятельно сказала. Я теперь уж многие немецкие слова вспомнила и говорю лучше, чем вчера. Да и вообще научилась в дороге. Это ты только ничему не можешь выучиться.

Она принялась пить чай и истреблять бутерброды с сыром и телятиной. Послышался стук в дверь, и кельнер вернулся. В руке он держал квитанции и улыбался.

– Мы сейчас разглядели в конторе квитанции. По этим квитанциям вы можете получить ваш багаж и вещи только в Берлине, а не здесь, – сказал он по-немецки, кладя квитанции на стол.

Супруги в недоумении глядели на него и не понимали, что он говорит.

– Коля, ты не понял, что он говорит? – спросила мужа Глафира Семеновна. – Я решительно ничего не понимаю.

– А мне-то откуда же понимать, ежели я немецким словам в лавке от чухон учился.

– Дурак! – выбранилась жена и, обратясь к кельнеру, сказала: – Брингензи, брингензи багаже. Мы заплатим.

– Das kann man nicht, Madame. Das werden Sie in Berlin kriegen.

– Ну да, ин Берлин. Ведь мы в Берлине. Вир ин Берлин, вир зитцен ин Берлин. Хир Берлин?

– Hier оst Dirschau, Madame… Stadt Dirschau…

Глафира Семеновна начала соображать и вспыхнула.

– Как Диршау? Какой штат Диршау?! – воскликнула она. – Берлин!

– Nein, Madame.

Кельнер снял со стены карту гостиницы, поднес к Глафире Семеновне и указал на заголовок, где было напечатано по-немецки: «Hotel de Berlin in Dirschau». Читать по-немецки Глафира Семеновна умела, она прочла и вскрикнула:

– Николай Иваныч! Да знаешь ли ты, что мы приехали не в Берлин, а в какой-то город Диршау?

– Да что ты… Неужели?.. – пробормотал Николай Иванович, разинул рот от удивления и стал скоблить затылок.