Читать книгу Куда уходит детство - Николай Шмагин - Страница 10

Алатырская сага
Дом под горой
Вторая глава
Весенние радости

Оглавление

«Бабушка истово молилась перед иконой божьей матери, громко шепча молитвы, а Ванька чувствовал себя как дома в церкви, поскольку бабушка часто брала его с собой, невзирая на недовольство деда.

Поставив свечку под образа, она повела внука к алтарю, для причастия.

Ванька стоял в очереди среди старушек и с любопытством рассматривал, как священник причащает подходивших к нему прихожан.

Настала их очередь с бабушкой. Вот она вкусила из рук священника часть плоти и крови сына божьего и подтолкнула вперёд себя внука.

Проглотив ложку причастия, Ванька с удивлением почувствовал, что это тот самый кагор, который он пил на празднике ещё в родительском доме, но тогда он стал пьяным, и ему было плохо после, а сейчас так вкусно, что он не выдержал и громко сказал бабушке:

– Бабуль, скажи батюшке, чтобы он дал мне ещё одну ложку причастия.

– Тихо, ты што это надумал, негодник, – заругалась на него бабушка, смущённо оглядываясь, но священник лишь улыбнулся и одобрительно погладил Ваньку по голове, вручив ему ещё одну просвирку в награду за смелость. Не получив желаемого, разочарованный Ванька выбирался вслед за своей бабушкой из толпы, держась одной рукой за бабушкину руку, а в другой крепко сжимая просвирки…»

Проснувшись, Ванька вскочил с кровати и побежал на кухню, к бабушке, враз забыв про сон. Не до него, когда столько дел впереди…


Прилипнув носом к стеклу, Ванька завороженно следил, как за окном у завалинки прыгала синичка: откинув головку набок, она настороженно поглядела на него и, едва он шевельнулся, улетела.

– Дед скоро с работы придёт? – заныл Ванька с досады.

Только бабушка успела посмотреть на ходики, как громко стукнула сенная дверь и, громыхая сапожищами, на пороге появился дед.

– На-ка вот, примерь, – и он поставил возле внука новые кирзовые сапоги. Глядя, как внук восторженно натягивает сапоги и нарочно громко топает, подражая ему, дед посмеивается, усаживаясь перекурить.

– Опять табачище достал, – недовольно ворчит бабушка. Дед не обращает внимания на это и, подняв палец, заставляет всех прислушаться:

– Глянь на улицу, мать, послушай.

Бабушка подходит к окну и, вслушиваясь, мелко крестится:

– Неужто лёд тронулся? Слава те хосподи, дожили. Пост великий прошёл, пасха на носу.

– Теперь веселее будет, – трескуче кашляет дед, окутанный клубами дыма. Пошарив по карманам, протягивает бабушке пачку купюр.

– Никак облигации, – удивилась она, – опять вместо зарплаты?

– Половина деньгами, – успокоил дед.

– На кой чёрт такая работа нужна, прости хосподи. Проживём и так.

– На нашу-то пенсию, да и не могу я без работы.

– Облигации на деньги поменять можно, – успокоил их всезнающий внук, форся по кухне в новых сапогах. – На улицу пустишь, бабань?

– Обменяют лет через двадцать, – скептически хмыкнул дед, – когда нас не будет. Вот ты, Ванюшка, и получишь. Пригодятся.

– Чево попусту лясы точить, – смирилась бабушка, – пора за стол, садитесь-ка обедать.


В сенях под верстаком жалобно хрюкал подросший поросёнок.

– Замёрз, Борьк? – Ванька присел у закутка на корточки.

– Есть просит, растёт, – бабушка поставила перед поросёнком полную миску помоев, и Борька стал уминать их: аппетит его был так велик, что он забрался копытцами в миску и опрокинул её, визжа от нетерпения.

Ванька вскочил, отряхиваясь от брызг и спотыкаясь о прошмыгнувшую между ног кошку, которая, задрав хвост, помчалась по своим делам в сад.

– Поросёнок ты, Борька, больше никто! Из-за тебя чуть Мурку нашу не раздавил, – раздосадованный Ванька вышел из сеней во двор, прислушиваясь, как бабушка чехвостит неугомонного поросёнка.

– Допрыгался, скотина безрогая, бесёнок, – ворчала она, наводя в закутке порядок, и шлёпая жалобно визжавшего поросёнка по бокам…


Оглядев пустынный двор, Ванька направился в сад, плюхая сапогами по мокрому снегу и с удовольствием проваливаясь в него по колено.

– Теперь не замёрзнешь, – он ободряюще похлопал рукой по влажному стволу дикарки и, ёжась от попавших за шиворот холодных капель, глянул в окна на втором этаже; между нарядных занавесок мелькнула, как ему показалось, голова соседа, и Ванька отвернулся. Пошлёпал обратно во двор.

Воображая себя едущим в автомобиле, он лихо выруливает к калитке, «пулей» вылетает в переулок, и нос к носу сталкивается с соседом. Оба замерли от неожиданности, настороженно глядя друг на друга.

– Я знаю, тебя Ванькой зовут, – засмеялся сосед, – а меня Вася. Приходи к нам, научу солдатиков из пластилина лепить.

Ванька молчит, подавленный потоком хлынувшего на него красноречия. Сосредоточенно подставив сапог, перегораживает путь ручью: вода скапливается у сапога и, обтекая его, торопливо бурлит дальше.

– Мать твоя не заругается? – в Ванькином голосе сквозит недоверие.

– Я ей говорил, что хочу позвать тебя в гости, она разрешила.

– А я тебе сад покажу, – смягчился Ванька. – Ты кем будешь, когда вырастешь взрослым?

– Учёным или астрономом, – засмущался Вася, тоже перегораживая путь ручью своим блестящим резиновым сапогом.

– А я трактористом, – Ванька оглянулся и, понизив голос, доверительно сообщил: – на целину уеду. Давай вместе махнём, хоть завтра.

– Туда маленьких не берут, – рассмеялся над его тайной Вася.

– Я всё равно подвиг совершу! – осерчал на насмешника Ванька.

– Война давно кончилась, какие сейчас подвиги? Учиться надо.

Но Ваньке хотелось отличиться перед соседом, показать себя во всём блеске. Он увидел палку у забора и обрадовался:

– Посражаемся саблями! Что, слабо?

– У тебя есть сабли? – удивился Вася.

Ванька хватает палку и начинает неистово размахивать ею перед носом опешившего Васи: – Защищайся! – кричит он в полном восторге.

Вася находит палку, и мальчишки яростно сражаются, как вдруг Ванькина «сабля» с треском ломается пополам и, возбуждённый непривычной для него игрой, Вася оглашает переулок радостным воплем:

– Ура, я победил врага!

Сопя от досады и неловкости перед соседом, Ванька отыскивает ещё более здоровенную палку, чем прежде, но тут Вася не выдерживает напряжения поединка и капитулирует, бросая свою «саблю» в лужу.

– Мои родители в Чебоксарах работают, начальниками! – возобновляет словесный поединок Ванька, терзая калитку взад-вперёд. – Осенью к ним обратно уеду, в школу там пойду, – но Васе явно не интересна эта информация, и тогда Ванька выпаливает свой главный козырь:

– Мой папа танкистом на войне был, он сержант. Медаль «За Отвагу» имеет. Ясно тебе, учёный-печёный?

– Подумаешь, – горделиво усмехнулся Вася, – мой папа полковник, и орденов с медалями у него целый иконостас!

Ванька озадаченно замер было, но снова засиял:

– А мой дед революционер, он с Колчаком сражался и кулаков раскулачивал. Они его за это с колокольни сбросили, поэтому у деда спина болит. Понятно тебе?

Оба замолчали, исчерпав весомые аргументы для продолжения поединка, и поглядывая по сторонам. Что бы ещё такое придумать.

– А ты знаешь, сколько на ракете до Марса лететь, или до Луны? – настырничал Вася, не желая сдаваться, и торжествующе смотрел на растерявшегося Ваньку: – Год до Марса, и месяц до Луны! Понял?

– Да пошёл ты, – спасовал, на сей раз, Ванька, и побежал домой. – Тоже мне учёный нашёлся, гастроном…


Ванька, нахохлившись, сидел на диване в передней и скучал.

– Воображала, – адресуя это определение взглядом в потолок, он прислушался: в сенях стучал молотком дед, недовольно хрюкал поросёнок, и Ванька от нечего делать включил радио:

«В горком партии поступило ещё сто заявлений от рабочих с просьбой послать их на работу в колхозы республики…» – вещал репродуктор, заинтересовав бабушку, выглянувшую из кухни.

«Повысился жизненный уровень трудящихся. Товарооборот за последние пять лет увеличился вдвое…» – голос диктора зазвенел от гордости, а бабушка заторопилась к иконам, чиркая спичками:

– Запамятовала, прости хосподи, – колеблющийся огонёк лампадки осветил сумрачные лики святых в красном углу.

«Отвечая на призыв партии, многие наши земляки выехали на освоение целинных и залежных земель Казахстана и Сибири. Их доблестный труд помог стране…» — ахнув дверью так, что зазвенела посуда на полках, вошёл радостный, возбуждённый дед.

– Мать, Борьку в сарай пора переводить, работать мешает. А у меня заказ срочный, рамы оконные, двери. Проживём, едрёна корень.

«Вьётся дорога длинная, здравствуй, земля целинная, здравствуй, простор широкий, весну и молодость встречай свою!..» – оглушительно громко запел репродуктор, регулируемый чуткой Ванькиной рукой.

– А ну выключи немедля! – взбеленилась бабушка, – не видишь, лампада горит? Праздник божий, а он радиво слушать уселся.

– Вот уеду от вас на целину, будете знать, – обиженно прогундосил Ванька в наступившей тишине и, сделав рожу, показал иконам язык в отместку, словно живым.

– И так день-деньской по хозяйству мотаешься, – жаловалась бабушка деду, – а тут ещё это радиво: наговорят с три короба, а придёшь в магазин, хоть шаром покати, одна водка.

– В ней самые витамины и есть, – хохотнул дед, покуривая у печи.

– Кому што, – вздохнула укоризненно бабушка, – к пасхе готовиться надо. Она выглянула в окно и прислушалась:

– Лёд-то никак опять встал.

– Завтра тронется, – уверил её дед, прокашливаясь, – спиной чую, разболелась, проклятая.

– Раньше, бывало, рано на пасху вставали, – бабушке приятно вспоминать прошлое. – Христосоваться по домам бегали, дружно жили, а теперь? Вон соседи-то новые, уж больно горды, даже не здоровкаются. Идут себе и мимо глядят, не замечают будто.

– Гусь свинье не товарищ.

– Дед, расскажи про разинские пещеры, – Ванька уже рядом с дедом, – или про войну, ну расскажи. Не молчи.

– Ты ж на целину собрался, – усмехается дед, – аль раздумал? Помнишь, мать, как бомбили нас, когда десант у военного завода сбросили? Намяли им тогда бока наши НКВДэшники…

– Завтра на базар с утра, полы помыть надо, стряпаться, работы у тебя полно. Дел невпроворот, а он как маненький, – сокрушалась о своём бабушка.

– Бабаня, не мешай нам. Рассказывай, дедуля!

– Сбросили парашютистов у реки, в поле, враз около пещер тех разинских, а оттуда до завода рукой подать… – Ванька с восторгом слушал деда, который, сам того не замечая, увлёкся воспоминаниями.


Мальчишки торопливо сбегают по крутому узкому переулку к реке и едва успевают проскочить через узкоколейку: оглашая подгорье звонким тенорком, тащит гружёный лесом состав крикливый паровоз-кукушка.

Погромыхивают на стыках рельс платформы, дзенькают стёкла в окнах домов, испуганно и злобно надрываются в подворотнях собаки.

Но вот состав исчезает за поворотом, и в наступившей тишине слышен глухой шум; по разбухшей реке сплошной лавиной идёт лед. Мелкие льдины, шурша и сталкиваясь, суетятся у самого берега, большие проплывают мимо, оставляя за собой радующие глаз водные прогалины…

– Смотри, умора! – Вася восторженно хохочет, глядя на мечущуюся на льдине собаку. Увидев мальчишек, пёс хрипло залаял, прося помощи.

– Дурак, это же наш Дружок, спасать надо! – Ванька подбегает к самой воде и хватается за мокрую тесину, прибившуюся к берегу:

– Помогай, давай, мостик сделаем, – кричит он, и мальчишки с трудом подтаскивают тесину к воде, пытаясь перекинуть её на льдину. Тяжёлая длинная доска вырывается из рук, и Ванька проваливается по колена в ледяную купель.

– Утонешь! – испугался Вася, но Ванька упрямо борется с доской и, наконец, она нехотя утыкается в медленно плывущую льдину.

– Подымай! – орёт он на приятеля, и вдвоём мальчишки с усилием закидывают конец доски на льдину.

– Дружок, беги сюда, к нам! – кричат они в один голос, и собака в мгновение ока оказывается на берегу, громким лаем выражая благодарность.

Хлюпая промокшими сапогами, мальчишки понеслись домой…


Ванька с трудом стащил разбухшие сапоги и, оставляя на полу мокрые следы, протопал в переднюю. Он был доволен собой, всё ему нипочем. Что бы сделать такое особенное? Он посмотрел на следы, и его осенило:

Бросившись на кухню, схватил ведро с водой и, не найдя тряпки, стащил с гвоздя старую бабушкину шаль. Окунув её в ведро, слегка отжал и принялся мыть пол в передней, радостно улыбаясь:

– Вот ужо бабаня удивится, скажет, умница ты моя разумница, внук, – бормотал он и яростно возил шалью по полу…

Уткнувшись носом в свисающую со стола скатерть, замер:

– А что, если? – в его голове родилась новая блестящая мысль… Пыхтя от усердия, Ванька старательно вырезал ножницами уголки по краям скатерти, смутно припоминая, что нечто подобное он уже делал когда-то в столице у родителей: как красиво! Хлопнула сенная дверь, Ванька вскочил и, бросив ножницы, снова схватился за ведро…

Вошедшая бабушка ахнула, глядя на лужи: – Это што такое? Хосподи, моя шаль! – кошёлка с продуктами выпала из её рук и бабушка, торопливо отжав с шали воду, развернула её, не веря своим глазам:

– Поганец ты этакий, что натворил?!

– Она же старая, – Ванька обиженно глядел на бабушку. Неужели она не понимает, как он старался? Кинув взгляд на скатерть, облегчённо вздохнул: уж эту его работу она оценит по достоинству. И она оценила:

– Скатерть изрезал, – трагический шёпот перешёл в гневный крик: – Да я тебя!.. – нервы у бабушки не выдержали и, схватив скалку, она ринулась на внука, охаживая, по чему попало, не разбирая.

Ванька вцепился в скалку, и они принялись тянуть её в разные стороны, топчась по лужам и не замечая вошедшего деда.

– Никак воюете? – хмыкнул дед, удивлённо осматриваясь по сторонам.

– Набедокурил-то как, антихрист окаянный! – чуть не плакала бабушка, разводя руками: скалка загромыхала по полу и укатилась под стол.

– Ты только глянь, – она схватила скатерть и затрясла перед дедом. Тот озадаченно почесал затылок, разглядывая внушительные прорехи:

– Ну и дела! Потрудился ты, внук, на славу.

– Я ему потружусь, – снова накинулась на внука бабушка, но Ванька был уже у деда за спиной и оттуда оскорблённо выкрикивал:

– Ничего ты не понимаешь, бабаня. Я же пол мыл, как лучше хотел.

– Платок спортил, скатерть изнахратил, – сокрушалась бабушка. – Хосподи! За што такие напасти, за какие грехи? – взывала она к образам.

Ванька бросился на кухню и забился там под стол, у самой стены. Это было его любимое место для обид и переживаний дома. И дед с бабушкой знали, что сидеть под столом он будет долго. А потому принялись каждый за своё дело: бабушка стала наводить порядок в комнатах, а дед пошёл в сени, к верстаку. Оставшаяся в одиночестве Мурка попила воды из блюдца и, позыркав на притихшего под столом Ваньку, ушла спать в подпечье.


Привычный уклад жизни был нарушен приходом нежданной гостьи: звякнула щеколда, и в сени вошла высокая старуха деревенского вида, вся в чёрном. За спиной на верёвке она держала связку корзин разных размеров.

– Бог в помощь, братушка, – поздоровалась она с дедом и прошла в дом. Дед молча кивнул родственнице, не особо обрадовавшись её приходу, и продолжил строгать длинный брусок с ещё большим рвением.

– Нюра пришла, проходи, раздевайся, – обрадовалась приходу старухи бабушка и поспешила навстречу. Старуха сгрузила корзинки в угол, повесила чёрный пиджак на гвоздь, сняла с себя чёрную шаль и оказалась черноволосой с тёмным лицом моложавой ещё женщиной.

Перекрестившись на иконы, она скупо улыбнулась и погладила по голове появившегося из-под стола Ваньку. От неё исходила какая-то необыкновенная теплота и душевность, располагавшая к себе окружающих.

Порывшись в сумке, она извлекла из неё большой пряник и сунула Ваньке: – Кушай детка, кушай.

С пряником в руке Ванька подбежал к корзинкам и стал с интересом разглядывать их, хватая за ручки и ставя в ряд. В одной из корзинок он обнаружил лапти: удивлению его не было границ.

– Нравятся лапоточки-то? Хошь и тебе сплету, детка? – радовалась его интересу баба Нюра, протягивая ему ещё и конфету: – Накось гостинец.

Ванька схватил конфету и убежал в сад, забыв про спасибо.

– Всё никак к нам не привыкнет, по родителям скучает, – сообщила бабушка, проводив взглядом пробежавшего мимо окон внука. Отряхиваясь на ходу от стружек, вошёл дед, и бабушка захлопотала по хозяйству:

– Чай будем пить, ты присаживайся, Нюра, в ногах правды нет. Расскажи нам, как там, в Явлеях-то жизнь протекает? Как родственники, как Митрий, брат? Редко видимся, чать не чужие, скучаем по своим.

– И то правда, хотя пешком-то далеко до вас будет, ноги так и гудят, – расположилась возле стола Нюра, поглядывая на хозяев: – с базара иду, плохо корзинки берут, а про лапти и говорить нечего. Кому они нужны в городе?

Пожаловалась она на своё житье-бытьё для порядка, и продолжила:

– Живём пока. Чай знаете, какой он, Митя. Всё такой же большой, говорливый, непоседа: шагат, тока бела бородища развеватца по ветру. Прям, вылитый бог Саваоф. Привет, грит, от меня Ване с Дуней передай. Помню её, сестрицу-душеньку, и люблю по-прежнему…

Разливая чай по чашкам, бабушка умиротворённо внимала новостям, кивая головой, и даже дед заинтересованно прислушивался к беседе, поглядывая на родственницу потеплевшим взглядом…

Присев на корточки, и прислонившись спиной к яблоне, Ванька огляделся: снег осел, кое-где уже показалась земля с прошлогодней травой, яблони и вишни стояли словно живые, помолодевшие. Сад пробуждался от зимней спячки: чирикали воробьи, цвикали синицы, громко каркали вороны.

Ванька посмотрел на окна своей квартиры и нахмурился:

– Как только снег растает, и я уеду отсюда! – окончательно решил он, и замечтался, глядя куда-то вдаль…


Вот он в своём матросском костюме, с двумя огромными чемоданами в руках, точь-в-точь как у Васькиных родителей, поднимается по переулку, не обращая внимания на слёзные просьбы деда с бабушкой остаться и не покидать их, болезных.

Всё глуше сзади их горькие стенания, и вот он на вокзале: привстав на цыпочки, покупает в кассе билет, игнорируя взрослых, обступивших необыкновенного пассажира.

– Какие у мальчика чемоданы, наверное, он спортсмен, – изумляются все вокруг. Один здоровый дядя попытался поднять их – никак.

Ванька легко подхватывает чемоданы и спешит на перрон к поезду.


… Довольно улыбаясь, Ванька вскакивает и, вцепившись в одну из нижних ветвей, подтягивается на руках; ветка ломается и он падает наземь. Что он наделал? Ведь он сломал ветку дикарки!

Огорчённый, попытался, было, приладить её на старое место, но тщетно. Тогда он погладил яблоню: – Я нечаянно, тебе больно?

Яблоня молчала и, виновато вздохнув, Ванька побрёл к дому…

В переулке Вася сооружал запруду, и он бросился помогать ему: сложенная из земли и камней плотина перегородила путь ручью, но вода быстро прорывает укрепления и бурлит дальше, как ни в чём не бывало.

Мальчишки бросаются к месту аварии и ликвидируют прорыв, но не на долго. Васе надоело возиться с запрудой:

– Может, пойдём к нам, поиграем?

– Потом как-нибудь, – Ваньке некогда, он усердно заделывает новую брешь, не желая сдаваться перед стихией.

– Эй, пацанва! – из соседнего проулка, ведущего в Сандулеи, к ним спешит Симак с самодельным пароходиком в руках. – Видали? Братан сделал!

Он гордо оглядел восхищённых приятелей и торжественно опустил пароходик в ручей: тот словно сорвался с цепи и помчался вниз по переулку, к реке, мальчишки с восторженными воплями ринулись следом, надеясь, что он доберётся до широко разлившейся Суры и пустится в далёкое опасное плавание между льдин по большой воде…


Ванька не любил умываться по утрам: осторожно смочив холодной водой из умывальника лицо, стал рьяно утираться полотенцем.

– Правильно, внук. Нечего зря умываться, а то кожу с лица сотрёшь, – подшучивал над ним дед, трескуче кашляя после очередной затяжки и поглядывая на недовольную с утра бабушку.

– Ну, чему внука учишь? Умываться надо как следует, по утрам и вечерам, – бабушка снова подвела Ваньку к умывальнику и умыла его с мылом, невзирая на сопротивление.

– Так всё равно в баню идём, зачем воду зря переводить? – резонно возразил дед. Он достал специальный банный чемоданчик, и бабушка уложила в него чистое бельё, полотенца, мочалки и мыло.

– Чайку сначала попейте, – она с любовью смотрела на своих мужчин, торопливо завтракающих блинцами с чайком, затем проследила, чтобы они ничего не забыли, и проводила их до порога: путь в баню был не близок.


И вот внук с дедом идут по центральной улице города. Ванька старается не отставать от широко шагающего деда, успевая при этом смотреть по сторонам и вести с ним взрослый разговор:

– Дед, я больше в баню с бабушкой не пойду.

– А што так? – посмеивается дед.

– Да ну их, – передёрнуло Ваньку, – там одни толстые тётеньки да малыши. Мы с тобой ходить будем, ладно? Я ведь уже взрослый пацан, надо мной и так смеются.

– Ладно, договорились, – поддерживает взрослый разговор дедушка. – Больше не будут смеяться. А если што, бей по зубам первым, не раздумывай. Тогда уж точно им не до смеха будет.

– Скоро мы придём? – уважительно посмотрел Ванька на грозного деда.

– А вон видишь трубу над зданием? Это и есть баня, пошли быстрее, не отставай, – и дед с внуком прибавили шаг…

Ванька стоял рядом с дедом и смотрел, как вода шпарит из кранов, быстро наполняя шайки. Вот дед подхватил свою шайку и ошпарил кипятком лавку в целях дезинфекции, после чего Ванька сел и огляделся: вокруг мылись взрослые мужики, ребята и даже пацаны вроде него.

Дед притащил две шайки с водой, и они принялись за дело: сначала дед намылил внуку голову мылом и потёр ему спину мочалкой, затем окатил его водой с головы до ног. Пока внук приходил в себя, он тоже вымыл голову и, поглядев на разомлевшего Ваньку, приказал:

– Ну-ка, внучок, потри мне спину как следует.

Ванька рьяно тёр мочалкой дедову большую спину, пока не уморился.

Дед встал и шумно опрокинул на себя шайку воды. Потом они пошли в парилку: впереди шагал дед с шайкой и берёзовым веником под мышкой, за ним осторожно шлёпал внук.

Ванька с опаской шагнул вслед за дедом в белёсое жаркое марево и задохнулся с непривычки, глотая огненный воздух широко открытым ртом, но убежать постеснялся – стыдно перед дедом. Он присел на корточки, и разглядел сидящих на лавках мужиков. А вот и его дед, на самом верху.

– Што, дядя Ваня, внука привёл? – поинтересовался у деда знакомый ему мужик и, взяв Ваньку за руку, помог пристроиться на нижней лавке.

– Пусть обвыкает, дело полезное для здоровья, факт, – дед привычно охаживал себя веником, расположившись на верхней лавке под самым потолком, как и его соседи, большие любители побаловаться парком.

Ванька попробовал, было, сунуться к нему поближе, но тут же снова скатился вниз, отдуваясь: наверху находиться для него было невыносимо.

Под смех развеселившихся парильщиков он ретировался из парилки в зал, который показался ему просторным и прохладным.

Сидя на лавке, он дождался деда, и они наконец-то подались в предбанник, где было уже почти холодно. Ванька облегчённо вздохнул, вытираясь полотенцем и лениво облачаясь в одежды…


Возле стойки буфета дед тянул пиво из большой кружки, а Ванька пил лимонад из стакана: он был таким вкусным и прохладным, так шибал в нос пузырьками, что на душе у него стало легко и покойно. Как хорошо ходить с дедом в баню, не то, что с бабушкой. Он с благодарностью посмотрел на своего дедушку и громко спросил:

– Дед, а когда мы ещё пойдём с тобой в баню?

– Што, понравилось? Да, мужики моются обстоятельно, с паром, а в женском отделении одна суета, верно, внук?

Ванька утвердительно кивнул головой, смакуя остатки лимонада в стакане и поглядывая с любопытством по сторонам…


Ощетинившаяся пушками крепость отражает яростный штурм врага.

Приставляя к стенам лестницы из прутиков, солдаты упорно лезут вверх, падают, рассекаемые на части иголками, стреляют пушки дымными головками спичек, идёт настоящая война. Грохот сражения достигает своего апогея и тут к мальчишкам входит взволнованная Васькина мать.

– Уж не дерётесь ли вы тут? – она подозрительно оглядывает Ваньку.

– Не видишь разве, мы просто в пластилин играем, – досадует сын, приостанавливая бой и дожидаясь, когда она удалится…

– Вы к пасхе готовитесь? – Ванька удовлетворён игрой, ещё бы: разгромлена такая крепость, везде лежат штабеля убитых.

– Пасха религиозный праздник, – с любопытством смотрит на него удивлённый Вася. – Вот первого мая мы на демонстрацию пойдём.

– Пасха народный праздник, – упрямо возражает Ванька. – Дед разрешил яйца красить и кулич печь, а ведь он революционер.

– Хочешь в телескоп посмотреть? – меняет тему тактичный Вася, ловко налаживая прибор: Ванька приник к окуляру, но ничего не увидел и разочаровался в астрономии окончательно.

– Пойдёшь завтра со мной? – неожиданно спросил он, сделав таинственное лицо и настороженно оглядываясь на дверь, за которой слышались тяжёлые шаги.

– Куда это? – удивился заинтригованный Вася.

– Потом скажу. Я рано постучусь, не проспи. Ну, мне домой пора.

– Подожди, мама чаем нас угостит.

– У нас, чай, свой самовар имеется, – с достоинством ответил Ванька, направляясь к выходу. – До вас тут Витька жил, – вздохнул он, оглядывая квартиру. – Настоящий друг был, в Москве теперь живут.

Оскорблённый в своих чувствах новый друг захлопнул за ним дверь, а Ваньке расхотелось домой, и он подошёл к остаткам размытой запруды.


По переулку смело сбежали весёлые девочки-старшеклассницы:

– Какой хороший мальчик, – засмеялась одна из них и погладила его по голове. Ваньке это очень не понравилось. Он увернулся из-под руки и, сердито взглянув снизу вверх на хохотушку, забежал во двор.

– Это наш новый сосед, – пояснила смуглая черноокая красавица, остановившись у дома напротив. Она ласково улыбнулась Ваньке, но тот уже был на крыльце и с его высоты гордо и презрительно смотрел на них сверху вниз: глупые девчонки, считают его маленьким, когда он большой.

Старшеклассницы понимающе рассмеялись, и он отвернулся от них, сохраняя своё достоинство…

Подождав, пока они не разошлись по домам, Ванька снова выскочил в переулок и увидел, как вниз осторожно спускалась старуха грозного вида, ведя на поводу двух шустрых вертлявых пацанов.

Заметив, что они нарочно захлопали сапогами по грязи, она, не мудрствуя лукаво, отвесила им по мощной затрещине, и они вынуждены были снова чинно идти рядом с ней. Завидев Ваньку, пацаны с любопытством уставились на него своими нахальными глазёнками.

Хмуро поглядев на Ваньку, старуха спросила басом:

– Дед с бабушкой дома?

Ванька молча кивнул, заранее опасаясь сердитой старухи: а вдруг она и ему врежет по уху на всякий случай, для профилактики.

– Ну, чево скукожились? – напустилась старуха на пацанов. – Это ваш брательник троюродный, Иван. Поиграйтесь пока во дворе с ним, а я к родне зайду. Тока гляди у меня, не удумайте безобразить.

Старуха зашла в дом, а пацаны тут же стали бить по грязи сапогами так, чтобы брызги летели на Ваньку, испытующе поглядывая на него при этом: не полезет ли он к ним драться, и уж тогда они покажут себя.

– Хотите, я вам нашего Борьку покажу? – не обратил внимания на вызов родственников Ванька и подвёл их к сараю: приникнув к щелям в двери, мальчишки с интересом стали разглядывать боровка, который отвечал им взаимностью, громко и дружелюбно хрюкая на весь двор.


– Живём как мухи, – закряхтел дед, опускаясь на скамеечку. – Нынче жив, а завтра глядишь, на мазарки отнесут. Жалко Матвеича, правильный был мужик, – дед потянулся спиной и поморщился: – болит, проклятущая, ети её в дышло. Не отпускает никак.

– Курить бросай, – отозвалась бабушка, латающая у стола одежду. – Настя-то после похорон с лица спала, к дочери переехала, в город, – она безуспешно пыталась вдеть нитку в иголку. – Не вижу ничего без очков, кляча старая.

– Давай я вдену, – Ванька ловко вдел нитку в тонкое игольное ушко и подбежал к деду: – дед, на мазарки, это на кладбище, да?

Дедушка молча пускал дым в отдушину…

– Правильный говоришь, был, – продолжила разговор бабушка, – а кто партбилет в горкоме на стол бросил? Это счас полегше дышать стало, а тогда? Чуть не упекли, куда Макар телят не гонял, по старости отделался.

– Балаболишь, чего не знаешь, сорока, – осерчал дед. – Пенсию ему начислили курам на смех, а стаж поболе моего. Да што говорить без толку…

В наступившем молчании было слышно, как мерно тикают ходики.

– Займут квартеру-то ихнюю оглоеды какие-нибудь, тогда што?

– Ништо, где наша не пропадала…

– Дед, у меня усы выросли, потрогай! – вскинулся Ванька, удивлённо пощипывая себя за верхнюю губу. – Помнишь, чего обещал?

Дед провёл пальцем по гладкой губе внука и, усмехнувшись, протянул ему цигарку: – На, курни, и впрямь растут.

Обрадованный Ванька жадно затянулся: слёзы посыпались из глаз, он задохнулся, закашлялся и, пошатнувшись, сел рядом с дедом.

– Чему внука учишь? – рассердилась не на шутку бабушка.

– Ништо, – усмехается дед в усы, – зато опосля не будет курить. На, ещё попробуй, – но Ванька не выдержал испытания и с позором ретировался.

– Ноги ноют, к непогоде видать, – вздохнула бабушка и в это время лампочка под потолком мигнула и погасла. В наступившей темноте было слышно, как дед чиркнул спичкой, и кухня озарилась тусклым светом, к неописуемой Ванькиной радости.

Бабушка зажгла керосиновую лампу, и сразу стало гораздо светлее.

– Будем сумерничать, как прежде бывало, – она посмотрела на внука, с интересом разглядывающего лампу, и улыбнулась:

– Ванюшк, загадку вам с дедом задам, слушайте: «Стоит мост на семь вёрст; на мосту дуб, на дубу цвет во весь белый свет». Кто первый отгадает?

– Бабань, ты как маленькая, – засмеялся внук, видя её нетерпение.

– Ни в жисть не отгадаете, – не обиделась бабушка. – То великий пост и пасха. – Она поставила на стол миску, полную крашеных яиц, кулич, полюбовалась и подошла к самовару: – Чайку надо вскипятить.

Дед взял косырь и стал щепать лучину из берёзового полена:

– Утресь в огород ходил, земля подсыхает, скоро копать. Вон, помощник какой у нас растёт, – он собрал лучину и протянул Ваньке, лукаво усмехаясь: – Отнеси-ка бабушке, Иван Николаич.

Ванька сунул бабушке в руки лучину и подбежал к двери. На косяке виднелись какие-то отметины, зарубки. Встав спиной вплотную к косяку, Ванька вытянулся весь, вытянул шею и даже привстал на носки, отмеряя рукой новую отметину над головой.

– Дед, иди смотри, насколько я вырос!

Дедушка подошёл к внуку, поставил его нормально, как положено, положил ладонь ему на темя, и отмерил его рост, процарапав гвоздём на косяке двери новую отметину.

– Ого, почти на сантиметр подрос. Скоро и деда перегонишь, – подбодрил он внука, радости которого не было границ. Стараясь казаться как можно выше и больше, Ванька солидно приблизился к бабушке и стал помогать ей с самоваром.

– Завтра христосоваться с Васькой пойдём, можно, бабань?

– Отчего нельзя, сходите, обычай хороший.

Ванька смотрел на закипающий самовар, на деда с бабушкой, на керосиновую лампу на столе, и на душе его было светло: как здорово вокруг, как он счастлив в этом единственном и неповторимом для него мирке!


Ванька постучал в дверь и прислушался: тишина. Забрякал ногой.

«Кто там?» – послышался недовольный бас Васькиной матери.

– Здрасьте, Ваську можно?

«Спит он», – глухо донеслось из недр квартиры.

– Я подожду, очень надо! – настырно прокричал он в закрытую дверь…

– Ты чего, забыл? Ну и соня! – накинулся он на вышедшего друга.

– Куда пойдём? – зевнул Вася, зябко ёжась от холода.

– Христосоваться! – торжественно объявил Ванька. – Может, боисся?

– Тише ты, мать услышит, не пустит.

– Пошли, – и Ванька решительно повёл друга к ближайшему дому…

– Христос воскресе, – елейным бабушкиным голоском пропел он выглянувшей на стук в дверь старушке-соседке.

– Воистину воскресе, – умилилась старушка, истово крестясь и протягивая Ваньке кусок кулича и пару крашеных яиц. Облобызав и перекрестив его, отпустила с миром, и он подошёл к смущённому Васе.

– Ты иди по той стороне, я по этой, в конце улицы встретимся…

Вася робко постучал в дверь большого нарядного дома:

«Кто там ещё?» – буркнул из коридора недовольный голос.

– Христос воскрес, – насильно произнёс он.

«Были уже у нас», – раздалось в ответ. – «Вот черти носят с утра пораньше, не спится им». – Сердито хлопнула дверь внутри дома, и Вася уныло побрёл дальше, как говорится, не солоно хлебавши…

– Эх ты, – укорял его Ванька. Самодовольно и горделиво посмеиваясь. – Видал, как надо? – показал он оттопыренные снедью карманы, и запазуху. – Ладно, пошли домой, тетеря.

– Не умею я, неудобно, – оправдывался Вася, поспешая за другом…


Они вбежали в калитку и увидели во дворе незнакомого корявого парнишку, с любопытством глазевшего на них.

– Ты, чей будешь? – недоумённо вопросил Ванька.

– Вчерась переехали, – промямлил парнишка. Заискивающе ухмыляясь.

– Это вместо Батиных, – догадался Ванька. – Как тебя зовут?

– Павел, – пробасил парнишка уже увереннее.

Ванька по-хозяйски вынул из карманов пяток крашеных яиц и поделил: два отдал Васе, одно Павлу, остальные спрятал обратно. Подумал и вытащил из-за пазухи кусок кулича, сунул Васе в руки: – На ещё тебе, держи.

– Зачем? – заупрямился Вася, тут распахнулась дверь его квартиры и сбежавшая с крыльца мать очутилась перед добытчиками:

– Я так и знала! – потрясённо уставилась она на дары в руках сына. – Побираться ходили? Дома тебе есть нечего, я кого спрашиваю?!

Вася героически молчал, начиная подозрительно хлюпать носом.

– Я предупреждала, – и она кинула презрительный взгляд на Ваньку.

– Бабань, – обрадовался вышедшей из дома бабушке Ванька и подбежал к ней. Бабушка остановилась и приветливо улыбнулась всем.

– Я не позволю, чтобы ваш внук моего сына побираться учил! – ещё более разгневалась Васькина мать, выставившись перед ней грозно.

– Мы не побирались, бабань, врёт она, – растерялся Ванька. Бабушка кивнула ему и, успокаивая, прижала к себе.

– Обычай такой на Руси был, христосоваться на пасху, – попыталась объяснить она соседке, но та перебила:

– Был да сплыл! Что за невежество, господи, и это в наше время?

– Невежество говорите, а сами господа поминаете, – укоризненно покачала головой бабушка. – Пошли домой, Ванюша.

– Просто к слову пришлось, – растерялась Васькина мать, обращая взор на застывшего неподалеку Павла: – Это ещё что за пугало? – Она недоумённо оглядела его старое пальтецо, драные валенки в галошах.

– Панька, марш домой! – высунулась в раскрывшуюся дверь сердитого вида женщина, и парнишку словно ветром сдуло: он кинулся в дом, предварительно успев получить тумака по затылку.

Обменявшись с Васькиной матерью нелюбезным взглядом, женщина хлопнула дверью своей квартиры.

– Ну и соседей нам бог послал, – растеряла весь свой боевой пыл Васькина мать, отбирая у сына дары и брезгливо закидывая их за забор.

Словно по волшебству появившийся Дружок жадно накинулся на них, благодарно махая хвостом-поленом. Схватив сына за руку, мать молча повела его домой на расправу…


Ванька ловко забрался на дикарку и примостился на развилке веток, обхватив ствол руками: деревья в саду покрылись нежными зелёными листочками, на пашнях крохотными кустиками взошла картошка, и лишь дикарка пока стояла без листьев, стыдливо прикрываясь голыми ветками.

Вокруг пели птицы, вдали широко разлилась река, не желая входить в свои обычные берега. Весна была в разгаре.

Над садом, тарахтя мотором, пролетел «Кукурузник» и Ванька проводил его восхищённым взглядом. Затем вскарабкался повыше, уселся поудобнее, и вцепившись в ветку, словно в штурвал самолёта, почувствовал себя лётчиком, ведущим самолёт. Заурчал, изображая голосом звук мотора и, раскачиваясь на ветке, устремился догонять улетевший «Кукурузник»:

– Обгоню тебя и к папе с мамой прилечу, вот они удивятся…

Он так увлёкся, что забыл, где находится и, сорвавшись, полетел вниз: зацепившись штаниной за сук, повис вниз головой и задёргался, тщетно пытаясь подтянуться к ветке или сорваться, но сук был крепок.

Размахивая ведром и напевая, по тропинке шла черноокая красавица-соседка. Увидев висящего кулем Ваньку, она расхохоталась и, думая, что он балуется, набрала воды из колодца и пошла обратно: Ванька продолжал висеть, покачиваясь и безуспешно стараясь дотянуться пальцами до земли.

Поставив ведро, она подбежала к мальчику и, испуганно заглянув в лицо, стала снимать с сучка: никак. Тогда она изо всех сил дёрнула его вниз и сорвала с ветки, да так, что оба упали на землю.

– А если бы я не увидела? – запричитала она, сердито встряхивая упрямца под микитки. – Ещё и молчит ведь, это надо же!

– Лётчики не кричат, – буркнул Ванька, подтягивая сползающие штаны: его пошатывало, в голове шумело, красные круги плыли в глазах.

– Вот расскажу тёте Дусе, – она ласково пригладила его вихры: – ладно, не скажу. Только ты поосторожнее лазий, договорились?

– Галь, ты не расти больше, – он глянул на неё снизу и смутился.

– Почему это? – изумилась Галя, с любопытством глядя на отвернувшегося мальчишку. Ванька засмеялся и припустил от неё к дому…

В руках деда фуганок послушно снимал с бруска длинную стружку, отчего он становился гладким и ровным. Рядом с верстаком, у стенки, красовались почти готовые оконные рамы.

– Дед, пойдём скорее! – ворвался в сени запыхавшийся Ванька.

– Куда? – недовольно заворчал дед, отрываясь от любимой работы.

– Не спрашивай, пойдём …

Яблони стояли все в цвету, но не они привлекли Ванькино внимание. Вся окутанная мелкими цветочками, словно фатой невеста, стояла на отшибе белоснежная красавица-дикарка, и бесчисленные пчёлы гудели в её соцветиях, кружили вокруг, невольно заставляя держаться поодаль.

– Неужто ожила? – удивился дед, разглядывая её, словно видел впервые. – Я уж срубить хотел, думал, засохла. Яблоки появятся, разочаруешься, – усмехнулся он Ваньке, но тот не слышал, зачарованно глядя на полюбившееся дерево и слушая вечную мелодию ожившей природы.

– Гляди, не то пчёлы покусают, – отодвинул его от яблони дед, тоже умиротворённо оглядываясь. – Хочешь, Москву тебе покажу?

– Давай! – запрыгал Ванька от радости.

Дед сжал его голову руками и приподнял внука над землёй. Ванька уцепился за дедовы руки, вглядываясь в лесные дали:

– Где же Москва, дед? – недоумевал он.

– Вон за тем лесом, за горизонтом. Отсель не видать, – дед опустил внука на землю. Ванька потирал раскрасневшиеся уши, и обиженно смотрел на деда, обманувшего его ожидания.

– Вот вырастешь, в Москву-то и поедешь, учиться будешь.

– Может, и Витьку там найду. Вот он обрадуется, – вспомнил об уехавшем друге Ванька. – Я и вас, и папу с мамой заберу в Москву. Дед, я милиционером буду, или как дядя Саня, бурлаком.

– Бурлаком-то будешь, – засмеялся дед, – если учиться не захочешь.

Куда уходит детство

Подняться наверх