Читать книгу Не бузи, бузина - Николай Шмагин - Страница 3

Ванька огляделся. Всё ему нравилось здесь: чистый перрон, ажурные лавочки, старинное здание вокзала. Вокруг звучит особый, с южным диалектом, говорок.

– Станция «Кавказская», – прочитал он с удовлетворением.

– Чуешь, здесь даже воздух другой, Кубань, одним словом, – расчувствовался и Петро, – родная сторона. Пошли, не то на автобус опоздаем, нам ещё ехать и ехать.

– И далеко твой хутор? – поинтересовался Иван, поспешая за приятелем.

– Не очень. Так у нас всё рядом: станица «Кавказская», пожалте, город Кропоткин, наш райцентр, в трёх километрах отсюда. Да и до Краснодара 150 км всего. Будешь к тётке в гости ездить, – Петро и Иван с трудом протиснулись в переполненный автобус, в тесноте да не в обиде. Домчались быстро по пыльной дороге.

А вот и хутор «Тысячный»: хаты утопают в садах и огородах, цветут яблони, вишни, каркают вороны над пашнями, аромат стоит вокруг такой, аж дух захватывает.

– Красиво у вас, совсем как у нас в подгорье, черёмуха цветёт, сирень. Сады кругом, огороды, – Ивану по душе были новые места, ведь здесь теперь ему предстоит жить и работать. Петро проживал недалеко от хуторского центра.

В хате их встретила его мать, дородная, миловидная женщина средних лет.

– Ну вот, наконец-то приихал. Та ешо не один, с товарищем. Гарный хлопец, как величать? – любопытствовала женщина, приветливо улыбаясь им.

– Иваном, он у нас жить будет, и работать в слесарке. Не возражаешь?

– А шо, нехай проживает. Места всем хватит. Зови меня Марьей Ивановной, или тёткой Марьей, как больше понравится. Айдате обедать.

Она быстро собрала на стол, пообедали. Ванька так проголодался с дороги и с непривычки на новом месте, что уплетал за обе щёки, не замечая ничего вокруг.

– Аппетит отменный, знать, и работник хороший, – одобрила тётка Марья и завздыхала, оглядывая паренька, – худой только очень. Трошки подкормить треба.

– Чево зря балакать, на хуторских хлебах быстро поправится, – засмеялся Петро, тоже не дурак пообедать. Ванька лишь улыбался в ответ, прихлёбывая чай из большой кружки и сонно поглядывая по сторонам…

Наутро он встал, как ему казалось, первым, но в хате уже никого не было. Надо же, проспал. Подумают, лодырь приехал, лежебока. На столе стояла кружка с молоком, хлеб. Это для него оставили, понял Ванька, и улыбнулся. Ничего. Он ещё себя покажет.

В сенях увидел рукомойник, сполоснул лицо, вымыл руки с мылом, утёрся рушником. Вышел во двор. Поёжился. Прохладно с утреца – то. Огляделся. Всё цвело вокруг и дышало. Пашни были вспаханы и засажены картошкой. И так повеяло от них родным духом, что у Ивана закружилась голова. Ему показалось на мгновение, что он дома, в своём родном подгорье. Но нет. Вокруг была равнина, вдали вдоль дороги высились пирамидальные тополя.

В соседском дворе появилась совсем молоденькая девчушка, постреливая глазами в его сторону, мол, что это за чужой паренёк появился у тётки Марьи? Да ещё такой симпатичный, в красной водолазке. Заметив, что паренёк тоже засмотрелся на неё, она фыркнула и, тряхнув косичками, скрылась в хате. Вот её любопытное личико мелькнуло в окне; прячась за занавесками, девчушка наблюдала за ним.

Иван улыбнулся, и решился помахать ей рукой. Личико исчезло.

Он вдруг вспомнил, что приехал на розыски своей Райки, так подло бросившей его, чтобы спросить у неё, зачем она так с ним? Ведь он так любил её. Сердце у него ёкнуло. Почему любил? Он и сейчас любит её больше жизни. Ничего, пусть подождёт, пострадает, как он. Ванька вздохнул. А он здесь пока поживёт. Взгляд его остановился на табличке, прикреплённой к дому: улица Степная, 7. Вот здесь, на улице Степной, поработает в колхозе. А там видно будет…

Так началась его хуторская жизнь. Вскоре вернулась хозяйка с котомкой в руках.

– Та за хлибом да сахаром в магазин ходила, – объявила она, и загремела посудой на кухне. – Обед наварганю, а то Петро убежал на работу не емши, тоже чуток не проспал, – добродушно улыбнулась она Ваньке, и тот стыдливо отвернулся. Ещё намекает.

Тётка Марья была женщиной приветливой, но строгой. Следила, чтобы он снимал ботинки, когда входит в хату со двора. Каждый божий день с утра и вечером намывала полы, подоткнув полы юбки за подол, и Ванька невольно засматривался на её полные белые ноги, когда она, низко наклоняясь, возила мокрой тряпкой по дощатому полу.

Выпрямившись, чтобы откинуть с лица прядь волос и отжать тряпку, лукаво усмехалась, словно дразня паренька, и Ванька, устыдившись, отворачивался.

«Ещё усмехается, старая женщина, а туда же, хвостом вертит, словно молодая», – думал Иван, подходя к окну, хотя этой «старой женщине» было едва за сорок лет.

– А вон и Петро идёт, – обрадовался он, увидев в окно приятеля, появившегося во дворе. Наконец-то, а то совсем неловко ему стало наедине с хозяйкой, ещё подумает чего.

– Шо, заждался, поди? – Петро зачерпнул кружкой из бочонка у печки, жадно напился квасу. – Побежали обратно, это я за тобой вернулся, счас в слесарку прямиком, там с мастером нашим, Захар Нилычем, побалакаешь, себя покажешь. Он ждёт.

Ванька выскочил в сени следом за прытким другом.

– К обеду-то будете, али как? – вдогонку ребятам крикнула тётка Марья, но их уже и след простыл. – Работнички, – одобрительно хмыкнула она, разжигая керогаз. – Борща наварю, котлет нажарю, таперича у меня два мужика в доме, их кормить треба…

Слесарка оказалась крепко сбитым из досок сараем. Захар Нилыч был кряжистый и угрюмый мужик. Критически оглядев Ивана, разочарованно хмыкнул.

– Мне Петро сказывал, ты инструментальщик. Это добре. Только у нас вон какие инструменты больше в ходу, – кивнул он в угол, и Ванька увидел кувалду, большие молотки, какие-то крюки, ломы разного калибра. На слесарном столе рядом с тисками лежали зубила, молотки, напильники, ножовки по металлу.

В центре слесарки возле какого-то агрегата возился неказистый мужичок в промасленной фуфайке, стараясь гаечным ключом отвернуть ржавые болты с корпуса. Никак. Петро взял у него ключ и, поднатужившись, сдвинул болт с мёртвой точки, затем другой, третий. Отдал ключ мужичку, и тому стало уже легче выворачивать болты из гнёзд. Дело пошло.

– Вот ведь, наградил бог Петра нашего силушкой, – оправдывался он, смущённо поглядывая на мастера. Тот усмехнулся.

– Аякже, в нашем деле это немаловажный фактор, – и снова критически оглядел щуплого, на его взгляд, паренька. Ванька засмущался было, стараясь держаться независимо. – Ты не боись, найдётся и для тебя работа, как для инструментальщика.

Он взял с верстака какую-то деталь, повертел в руках.

– Вот, надо бы заменить её, проклятую, на складе нема. Ехать в МТС некогда. Накось глянь. Авось смогёшь такую же смастерить?

Иван взял деталь, осмотрел внимательно.

– Можно попробовать, отчего нельзя. Только вот…

– Это у нас есть. Вон и сверлильный, и токарный станок имеются. Шлифовального пока нема, но будет. Так як же, справишься, абышо?

– А то, конечно, – уверенно кивнул Иван, – правда, придётся покумекать.

Мужики засмеялись одобрительно.

– Это как водится. Покумекать никогда не вредно.

– Ладно, поглядим. Ежли надумаешь, приходи, – решил мастер. – Оформишься в отделе кадров, и за работу. У нас слесаря-инструментальщика как раз и нема.

После слесарки Ванька посмотрел, как Петро приводит в порядок своего боевого коня – трактор «Т-70». Наконец тот завёлся, и затарахтел на весь хутор. Сбежались мальчишки, им тоже было интересно посмотреть. Выключив мотор, Петро спрыгнул на землю и, довольный собой, огляделся.

– Ну, шо, мелкота, это вам не в школе чистописанием заниматься, али там на уроке пения орать, здесь техника, понимать надо! – поднял он кверху грязный указательный палец, и мальчишки уважительно засмеялись, понимает дядька Петро про их мечты.

– Ладно, айда обедать, Ваня. Вечером на танцы в клуб сгоняем, я тебя с хлопцами познакомлю, там и дивчины гарные имеются, – подмигнул Петро другу, и они направились на свою улицу, к хате.

Ваньке некогда было скучать и предаваться воспоминаниям. После обеда они с Петром поработали на огороде, в сарае навели порядок, напилили и накололи дров, тётка Марья нарадоваться не могла, глядя на своих работничков.

«Какой ладный хлопец Ваня, скромный, работящий, и рост у него хороший; не мелкий, но и не верзила, только худой очень. Ништо, откормим, славный будет казак, – мечтала она, проворно орудуя кастрюлями на кухне, и тут же завздыхала, сомневаясь: – непривычный он к нашему труду, городской. Зачем ему в земле да в мазуте копаться, да и в Краснодаре тётка небось ждёт племянника. Надо с Петром погутарить, он поймёт меня. Жаль паренька. Надорвётся ишо с непривычки. Не по нём ему наша сельская жизнь».

Вечером, возле сельского клуба, Петро познакомил своего нового товарища с хуторскими парнями. Высоченными и здоровенными.

– Надо бы прописать его, как положено, – миролюбиво сказал самый высоченный из них, с пудовыми кулаками и ангельским выражением лица.

– Тоже мне сказанул, опосля твоей прописки ему уже не до танцев будет, абыяк до койки доползти, и то дай боже, – заметил кто-то из парней, и все захохотали, даже Петро.

– Ты, Ваня, не дрейфь. Они тебя на прочность хочут проверить, – успокоил новичка Петро, отсмеявшись. – То мой кореш, мабуть без прописки обойдёмся, али як?

– У нас в Алатыре тоже, если сунешься куда, где тебя не знают, обязательно сначала фонарей наставят, – засмеялся Ванька с пониманием, – а потом на мировую выставишь пару бутылей, и ходи себе, провожай девушку до дома. Закуривайте, – и он протянул парням пачку папирос «Север».

– Вот это другой сказ, правильный ответ, – одобрили все вокруг, разбирая папироски и закуривая. – Пошли до дядьки Егора, его жинка такой первак гонит, хряпнешь стакан, и душа возрадуется. Деньги-то есть?

– Аякже, – утвердительно кивнул Ванька, блеснув познаниями местного диалекта, и компания направилась в сторону от клуба, к хате дядьки Егора. Всё должно быть, как положено, а потом можно и на танцы вернуться. Петро не возражал, он даже рад был, что его новый дружок такой понятливый и свойский пацан…

Наутро Ванька с трудом оторвал голову от подушки. Его мутило и шатало. Первак жинки дядьки Егора оказался таким крепким, что душа не только возрадовалась, но и грозилась теперь расстаться с телом. В хате опять никого уже не было. Шатаясь, он вышел во двор, умылся, едва пришёл в себя после вчерашней прописки.

«Петро с тёткой Марьей уже на работе, а он слабак оказался, вот стыдоба. Вчера Петро приволок его домой на себе, тётка Марья ругалась с ним из-за этого. Так нельзя. Ещё подумают, что он пьяница», – думал Ванька, озирая окрестности тусклым взором.

В соседнем дворе снова нарисовалась уже знакомая девчушка.

«Марийкой зовут, – вспомнился Ваньке вчерашний разговор с тёткой Марьей. – Но тут уже не до девчушки. Быть бы живу. И на танцах не побывал, с дивчинами местными не познакомился. Небось, смеются над ним вчерашние казачки, вспоминая заезжего городского недотёпу. Так ему и надо».

Ваньке что-то уже расхотелось работать и жить на хуторе. На сельских просторах ему не пахать на тракторе, так как для этого сначала надо учиться и осваивать технику. Ему это не по душе. А в слесарке работать и того хуже. Ему и в Алатыре надоело.

До него вдруг дошло, ведь он приехал на Кубань не просто так, а разыскать Раю, без которой он не может жить, не то, что работать. Отец же написал письмо для тётки Нины, своей сестры, чтобы она помогла племяннику. А он тут околачивается, первак с деревенскими мужиками пьёт, у чужих людей проживает, пользуется их добротой.

Нет, так дело не пойдёт. Ванька вытер испарину, выступившую на лбу от переживаний, внезапно над ним загрохотало, пошёл сильный дождь, и он скрылся в хате, промокнув до нитки.

Примерно так же думали и Петро с матерью. Вечером, во время ужина, на том и порешили. Надо Ваньке ехать к тётке, хотя им и не хотелось расставаться с ним.

Утром он распрощался с тёткой Марьей, она даже всплакнула, облобызала его в обе щёки, как родного, и Петро проводил его до автобуса. Распрощались по-мужски, без лишних сентиментов, пожав друг другу руки, после чего Ванька долго ехал в переполненном автобусе до райцентра.

Там он на автовокзале купил билет, посидел на лавке, жуя пирог с картошкой от тётки Марьи, уже отрешившись от хуторской жизни, весь в мечтах и планах о новой жизни в столице Кубани. Сначала он у тётки поживёт, потом на работу устроится, свою Раису разыщет, и заживут они с ней как прежде, ведь он так соскучился по ней, настрадался без неё. А может, и в Алатырь снова вернутся, кто знает.

Автобус до Краснодара был большой и красивый, с мягкими креслами, и Ванька удобно расположился у окна, с интересом разглядывая кубанские просторы, ряды высоких пирамидальных тополей вдоль дороги до горизонта, и дальше. Ехали долго, с остановками, но что такое для молодого путешественника какие-то там 150 км.

Ну вот, он и в Краснодаре, столице Кубани. Наконец-то это произошло. Город произвёл на него сильное впечатление. Пожалуй, даже большее, чем Чебоксары в своё время, или даже Архангельск. Но пока не до красот. Сначала надо добраться до тётки.

Как говорится, «язык до Киева доведёт», и Ванька быстро, без особых хлопот, разыскал улицу и дом, в котором проживала его родня. А вот и их квартира на первом этаже. Взволнованный от предстоящей встречи, он радостно нажал кнопку звонка несколько раз, прислушиваясь. Вдруг, никого нет дома, и опять надо будет ждать. Нет ничего хуже неизвестности. Ничего, подождёт, он парень привычный, терпеливый. Чу, вроде идёт кто-то. А вдруг они не признают его, несмотря на письмо, которое он сжимал потной от волнения рукой в кармане пиджака.

Дверь раскрылась, и он увидел молодую женщину вместо тётки, которая представлялась ему пожилой и почтенной дамой, вроде соседки, Васькиной матери.

– Вам кого? – женщина приветливо улыбнулась пареньку.

– Мне тётю Нину надо, Долинину. Они здесь проживают?

– Здесь. Проходите. Нина Дмитриевна, тут паренёк какой-то пришёл, вас спрашивает, – крикнула она вглубь квартиры, в коридоре тут же объявилась невысокая женщина средних лет, в ярком халате. Она с интересом оглядела паренька.

– Вы ко мне?

– Да, тётя Нина, я Ваня Шмаринов, из Алатыря. Мне отец и письмо для вас написал, вот, – Ванька вытащил из кармана пиджака помятый конверт с письмом, вручил женщине.