Читать книгу В той стране - Нонна Беспалова - Страница 9

Надежда Осиповни продолжала мысленно спорить с Денисом. «Всё-таки мы были особенными, по крайней мере, наша компания. Сколько запрещённой литературы перебывало у нас в руках! Удивительно, что никто ни разу не попался!» Объяснить такую удачливость можно было только одним: таких «очагов свободной мысли» появилось много. У Софьи Власьевны на всех не хватало рук.

Конспираторы они были те ещё. Плотно обёрнутые книги издательств Посев и ИМКА-пресс они читали в метро, рискуя, что кто-то из стоящих рядом заглянет в книгу: не только текст – бумага и печать выдавали «не наше» происхождение этих книг. Такие книги давали на пару дней, а прочесть очень хотелось. Надя помнит, как звонила Денису, у которого лежал для неё то ли «В круге первом», то ли «Раковый корпус». Денис говорил с ней по телефону нарочито легкомысленным тоном.

– Ты зайди к нам вечером. Если нас не будет, возьми ключ под ковриком, поройся в диване. Ты не перепутаешь, в белой обёртке.

Надя порылась и книгу забрала. Когда дядя Дениса узнал об этом, он ругался страшно.

– Ещё раз услышу о чём-нибудь подобном – перестану вам вообще что-либо приносить!

– Мы так не запуганы как вы. Мы не привыкли прятаться.

Надо признать, эта фраза Дениса прозвучала глупо и заносчиво. И он тут же получил ехидный ответ.

– А следовало бы поучиться.

Дядя Лёва был прав. Наступил август 68-го. Советские войска вошли в Чехословакию.

Если у них и были надежды на скорое смягчение режима – в этот день эти надежды рухнули. Мрачный Денис метался по квартире, постепенно туда подтянулась почти вся компания. Все сидели подавленные, говорили мало. Что было обсуждать? Как теперь жить дальше? И как? Пришёл дядя Лёва. Скорее всего, его вызвала мама Дениса. Она хорошо знала сына и она испугалась. Дядя Лёва оглядел их молчаливое сборище.

– Что ж вы братцы приуныли? Уныние – грех. Прекрасно понимаю, что у вас сейчас в головах: «К оружию! На баррикады!» Это глупо. Советская власть и не таких зубров перемалывала, а вы кто? Желторотые цыплята. Ничего из себя не представляете. Только дадите повод для показательной расправы.

– Так что же делать?

Мрачно спросил Марк. Дядя Лёва оглядел их всех.

– Вот он, любимый вопрос русской интеллигенции. Ответ простой. Жить. Жить нормальной человеческой жизнью, жизнью порядочных людей. Не лезть на рожон, но и не подличать, не идти на компромиссы с Советской властью из-за карьеры, как можно меньше зависеть от этой власти. Никаких контактов с партией и профсоюзами, ничего не просить, пренебрегать их подачками.

В общем, жить, как Надя его поняла, «в круге лампы», в состоянии пассивного сопротивления, за исключением тех случаев, когда от тебя будут требовать непорядочного поступка, подлости. Тут уж стоять до конца. Дядя Лёва закончил свою речь и попросил всех разойтись, он хотел поговорить с Денисом наедине.

А на следующий день они узнали о людях, вышедших на Красную площадь с плакатом «За вашу и нашу свободу». Быстро стали известны их имена. В основном они были значительно старше Надиной компании, но двое из них и старше – то были всего на два – три года. Денис бесновался, метался по комнате.

– Если бы я только знал!.

Надя спросила его, о чем с ним разговаривал его дядя.

– Взял с меня слово, что я не сделаю ничего откровенно антисоветского. Если я что-то сделаю, то погублю не только себя, но и мать.

Надя попыталась представить себя на Красной площади, на всеобщем обозрении, милиционеров, бегущих к ней, и её от ужаса затошнило. Плохой она боец, трусиха! Денису она об этом, конечно, не сказала.

Денис присел на диван и тут же вскочил.

– Я знаю, что нужно сделать. Нужно написать листовку в защиту этих ребят. Вика! Ты сядешь печатать, мы с Надей расклеим. Текст я сейчас набросаю.

Денис сел к столу. Из маминой комнаты вышел Юра. Он здесь, у Дениса, готовился к экзамену.

– Юра! Возьмёшь часть на себя?

– Извини, Денис. Сейчас не могу. Домой надо. У меня ключей нет, а моих потом не добудишься.

– Ладно, иди. Надо позвонить Марку и Саше. Нет, сначала нужно написать текст.

Юра ушёл. Денис быстро вывел большими буквами заголовок: «За вашу и нашу свободу».

«С таким плакатом вышли вчера на Красную площадь восемь человек, восемь очень молодых людей, у которых хватило мужества высказать вслух свой протест против вторжения в Чехословакию. Под советскими танками гибнет Пражская весна, гибнет свобода. В эти дни мы все сгораем от стыда за свою страну, но только эти восемь открыто высказали своё мнение. Они осуществили своё конституционное право: право собраний и демонстраций и вся мощь государственной машины обрушилась на них. Они арестованы»

– Может быть, написать, чтобы все собирались на митинг у Моссовета?

– Нет, по-моему, это лишнее. У тебя есть их имена?

– Только со слов матери. Я помню только четыре фамилии. Горбаневская…

– Это та, которая с коляской?

– Да. Богораз, Делоне, Литвинов… Не помню. Не звонить же маме на работу. Надо как-то закончить.

– Так и напиши. Не все имена нам известны…

В этот момент хлопнула входная дверь, и в комнату вошёл дядя Лёва. Он огляделся, потом подошёл к столу, выдернул из-под рук Дениса черновик.

– Что это такое? Что это такое, я тебя спрашиваю? Ты хоть понимаешь, щенок, сколько людей ты потянешь с собой?

Он оглянулся на Надю с Викой.

– Девочки, идите домой.

Сказано было так, что они тихо собрались и ушли, переглянувшись с Денисом. Денис стоял молча, сжав кулаки.

Неделю Денис не появлялся в институте. Надя звонила много раз, но телефон брали или мама или бабушка, говорили, что Денис болен. Он позвонил в субботу, коротко сказал:

– Да. Болел. Увидимся в понедельник.

В понедельник, после лекций Надя и Денис остались в пустой аудитории.

– Что у вас там было?

– Ругались. Лёва приказал меня неделю не выпускать из дома.

– И что ты об этом думаешь?

– Наверное, он прав, а я – не прав. Поддался эмоциям. Мог вас подставить и не только вас. Трудно было сидеть, сложа руки, когда такое творится. Как ты думаешь, Лёва случайно зашёл тогда или Юрка ему позвонил?

Юра клялся, что не звонил, сразу пошёл домой.

«Да, не появись тогда дядя Лёва, их жизнь могла сложиться совсем иначе. Они бы пошли с Викой расклеивать листовки, пошли бы, точно. Марк и Саша, наверняка, к нам присоединились бы.… Вычислить нас было нетрудно и нам, скорее всего, предстояла участь тех демонстрантов, только значительно глуше, незаметнее и, при нашей желторотости и неопытности, кто знает, сколько имён мы могли назвать на допросах. Даже если бы нас не посадили, мы были бы морально раздавлены, отчислены из институтов. Мальчики бы попали в армию, а для них это было хуже тюрьмы. Были ли мы готовы к сознательному протесту, к испытаниям, к жертвам? Конечно, нет. Мы были обычными мальчиками и девочками, просто хорошими мальчиками и девочками, умными, честными, с инстинктивным отвращением к лжи, лицемерию, глупости и фальши. Бедные наши родители. Они не хотели, чтобы мы росли оболваненными пропагандой, но изо всех сил старались удержать нас от активных выступлений, зная, чем это кончится. В нашем поколении было мало диссидентов. Мы уже не верили, что советскую власть можно подправить, превратить во что-то годное для жизни. Можно было или уехать или ждать, когда всё развалится само собой. Но мы не предполагали, что это произойдёт так быстро. Что же подточило советскую власть? Диссиденты? Вялая экономика? Влияние Запада? Низкие цены на нефть? Всё вместе или ещё что-то ускользающее от внимания, что пока ещё никто не сформулировал?».