Читать книгу Российская школа бескорыстия - О. Ф. Киселева - Страница 8

13 ноября 1810 года – знаменательная дата не только для российской, но и всей европейской науки. В этот день родился будущий великий врач и гражданин России Николай Иванович Пирогов (1810–1881).

Николаю было всего два года, когда началась война с Наполеоном. «Не родись я в эпоху русской славы и искреннего народного патриотизма, какой были годы моего детства, – вспоминал Н. И. Пирогов, – едва ли бы из меня вышел космополит». Он даже учился азбуке, состоящей из карикатур на французов, над его постелью висела сабля отца в медных ножнах, Иван Иванович рассказывал ему, что с ее помощью спас крестьянку. От дедушки узнал о Петре Первом, Троице-Сергиевой лавре и о святом Сергии Радонежском, благословившем Димитрия Донского на Куликовскую битву. Слова «иди и спасай», сказанные этим святым, потом были и его словами, которые он говорил себе, когда шел туда, где нуждались в его помощи.

Самым любимым педагогом в «Своекоштном отечественном училище для детей благородного звания», куда его поместили в 12 лет после домашней подготовки буквально на последние средства, был учитель русского языка Войцехович. На его уроках он познакомился с сочинениями Державина, Крылова, Жуковского, слушал рассказы из древней и русской истории. Войцехович говорил ученикам: «Помните, что земля русская, угнетенная и подавленная всякими бедствиями, уцелела и восстала в новом величии. Гордитесь, что живете на такой святой земле».

Николай Пирогов учился легко, любил читать и постигать новое. Из-за отсутствия денег его забрали из частного пансиона. Он очень переживал, но друг их семьи, домашний доктор Е. О. Мухин, утешил семейство Пироговых, сказав, что не надо падать духом, и посоветовал готовить Николая в университет, «он способный и грамотный парень». По совету профессора ему нанимают для подготовки студента-медика. Потом вся семья благословляет Николая на экзамен, который он успешно сдает. Отец повел его в церковь, где отслужил благодарственный молебен Иверской иконе Божией Матери. Так Н. И. Пирогов начал обучаться профессии врача. После экзамена в Петербургской медико-хирургической академии он в числе нескольких студентов отправляется на учебу в Дерпт (Тарту) для подготовки к профессорской деятельности. В напутствии студентам президент академии сказал, что Россия нуждается в своих русских ученых, ей нужны свои кадры. Поэтому «мы надеемся, что приобретя необходимые знания, вы принесете большую пользу России». И пожелал всем счастливого пути.

За всю историю существования Дерптского университета не было такого студента-фанатика, как Н. И. Пирогов. Он усиленно занимается анатомией и хирургией, буквально пропадает в анатомичке, сближается с профессором хирургии Иваном Филипповичем Мойером.

Профессор был несказанно удивлен такой жаждой познания студента, который мог несколько суток подряд проводить в анатомичке, препарируя и оттачивая практические хирургические навыки. Такого студента у него еще не было. Сам И. Ф. Мойер загорелся работой, появился научный интерес. И он вместе со студентами оперировал. Владея необыкновенной хирургической легкостью, часто доверял им под его наблюдением производить какое-либо хирургическое вмешательство.

Буквально не покладая рук Н. И. Пирогов проделывал опыты по перевязке артерий на собаках и телятах. К концу месяца, потратив свои последние деньги на покупку и содержание животных, перед получением жалованья Н. И. Пирогов сидел не только без хлеба, но и даже чая и сахара не на что было купить: вместо чая пил отвар ромашки, мяты, шалфея.

«В воспоминаниях сохранилось у меня, – писал Н. И. Пирогов, – несмотря на протекшие уже с тех пор 50 с лишком лет, с каким рвением и юношеским пылом принялся я за мою науку; не находя много занятий в маленькой клинике, я почти всецело отдался изучению хирургической анатомии и производству операций над трупами и живыми животными…»

Конечно, ему после таких физических перенапряжений необходим был отдых, духовная пища. Профессор И. Ф. Мойер видел, как трудится его студент, он знал, что Н. Пирогов здесь, в Дерпте, совсем один, знал и о его бедности, поэтому старался его опекать и приглашал к себе в гости. У Мойера он познакомился с великим русским поэтом В. А. Жуковским, который был дружен с семейством профессора. Здесь Н. И. Пирогов слушал его мастерское чтение поэмы «Борис Годунов» А. С. Пушкина, Василий Андреевич Жуковский по его просьбе с большим воодушевлением прочел и свое стихотворение «Вождю победителей», посвященное М. И. Кутузову. Оно было написано после сражения под Красным. Каким патриотизмом, любовью к родине были наполнены слова, звучащие из уст автора:

В доме И. Ф. Мойера часто звучала музыка. И когда Н. И. Пирогову удавалось прийти сюда, он наслаждался игрой И. Ф. Мойера на фортепьяно, не только известного хирурга, но разностороннего, талантливого человека. Особенно его исполнением произведений Бетховена – играл профессор прекрасно.

Он еще был и защитником Н. И. Пирогова, заступился за него, когда надсмотрщик и попечитель русских кандидатов В. М. Первозщиков писал ложные доносы в Петербург о якобы неуважительном к нему отношении со стороны Н. И. Пирогова. И. Ф. Мойер тоже послал письмо, в котором поручился за своего студента. И еще – зная о его нелегкой жизни, теща И. Ф. Мойера, Екатерина Афанасьевна, пустила его к себе жить бесплатно на несколько месяцев, когда истек срок найма его квартиры. Все эти проявления дружбы, уважения к личности Н. И. Пирогова хоть немного, но скрашивали и облегчали его беспрерывный и самоотверженный труд на пути к будущим открытиям и его научной и практической деятельности.

Любимой песней – гимном студентов Дерпта было стихотворение поэта Николая Языкова «Из страны, страны далекой», положенное на музыку композитором А. А. Алябьевым. Этот гимн распевал весь университет, и самого Николая Языкова все знали и любили, он был другом и Николая Пирогова. И часто Н. Языков говорил ему: «Будем любить Москву! Там русский дух! И пел «Из страны, страны далекой»:

Иван Филиппович Мойер, видя, что дружба между ними усиливается и зная, что Н. Языков – любитель частых студенческих попоек, решил, со слов студента Иноземцева, что Николай Пирогов начал пить. Он пришел к своему ученику, и как тот не оправдывался и не возражал – Н. Пирогов не участвовал в питейных сборищах – предупредил: «Вы собираетесь стать хирургом. И разум у вас всегда должен быть чистым, ясным. А руки цепкими и ни в коем случае не дрожать… Это зелье ни в коем случае нельзя употреблять». Слова своего дерптского учителя хирург Н. И. Пирогов помнил всю жизнь, хотя никогда не злоупотреблял этим. Каждая минута была на счету – и совершенно не хватало времени ни на что.

В Дерптском университете товарищей у Н. И. Пирогова было мало, были коллеги по совместной учебе. Так, первую свою научную работу он выполнял не один, с ним трудились еще несколько студентов, но темы были разные, поэтому каждый занимался своим делом. Многие учились просто так, для себя: «не выгонят, и ладно». Жизнь студентов, как правило, беззаботна, хочется веселья, пока молоды. Кутить и веселиться – таков был лозунг немецких студентов Дерпта, не берущих книг в руки годами. Например, были даже дуэли со шпагами и пистолетами. Многие русские поначалу кое-как осваивали науки и даже добивались хороших успехов в учебе, но потом неожиданно выходили из колеи.

«За исключением нас, присланных в Дерпт, уже по окончании курса в русских университетах, и двух или трех других русских, всем прочим пребывание в Дерпте не пошло впрок. Карамзины и Соллогуб едва ли вынесли что-нибудь из дерптской научной жизни, кроме знакомства с разными студенческими обычаями; другие, как например, Языков, воспитанники из учреждений императрицы Марии и приезжие из Москвы и Петербурга полурусские и полунемцы, просто спивались и уезжали через несколько лет в весьма плохом виде; только двое из них, Федоров Василий Федорович и Кантемиров, вышли было в люди, но ненадолго. Федоров, весьма дельный астроном и наблюдатель, сделал экспедицию с Парром на Арарат, потом в Сибирь, потом сделался профессором астрономии в Киеве и ректором университета, но не оставил привычки попивать и скоро умер, еще далеко не старый; Кантемиров вышел доктором медицины, был за границей, но, до крайности бескровный и худосочный, также скоро умер еще в молодых летах».

Н. И. Пирогов сумел сохранить себя и целиком посвятить науке. Здесь, в Дерпте, он сформировался как ученый, который стремится к своей цели и добивается ее упорным трудом, и как человек, который хочет служить во благо своего Отечества. Слова Василия Андреевича Жуковского, сказанные Н. И. Пирогову однажды при встрече с ним: «очень мало среди медиков русских… А так хотелось бы иметь свою, родную, российскую величину» отложились в его памяти. Тогда он поклонился в ответ, выражая свое согласие.

После многочисленных опытов и экспериментов, изучения научных трудов Н. И. Пирогов на 50 листах описал все свои наблюдения, выводы и предложения о перевязке артерий. Свою работу «О перевязке артериальных сосудов» он дополнил красочными рисунками с натуры и представил профессорскому совету. Решением совета в 1829 г. его работа была удостоена золотой медали. Н. И. Пирогов становится известным и среди студентов, и среди профессоров университета. Теперь в знак поощрения его освобождают от посещения некоторых лекций, и он радуется этому Ведь и раньше, устав от работы в анатомичке или операционном зале, он пропускал лекции по другим предметам. И он задумал вообще не сдавать экзамен на докторскую степень. Но его, слава Богу, остановил болеющий за него всей душой профессор И. Ф. Мойер. Вот как об этом писал Н. И. Пирогов.

«…меня смущало то, что слушая лекции, я неминуемо краду время от занятий моим специальным предметом, который как ни специален, а все-таки заключает в себе, по крайней мере, три науки. А сверх того, я действительно тяготился слушанием лекций, и это неуменье слушать лекции у меня осталось на целую жизнь. Посвятив себя одиночным занятиям в анатомическом театре, в клинике и у себя на дому, я действительно отвык от лекций, приходя на них дремал или засыпал и терял нить; демонстративных лекций в то время на медицинском факультете, за исключением хирургических и анатомических, вовсе не было; ни физиологические, ни патологические лекции не читались демонстративно. Зачем же, думал я, тратить время в дремоте и сне на лекциях? Наконец я дошел до такого абсурда, что объявил Мойеру о моем решении не держать окончательного экзамена, то есть экзамена на докторскую степень, так как в это время от профессоров не требовали еще докторского диплома; а если понадобится, думал я, так дадут и без экзамена дельному человеку».

В свое оправдание он сказал И. Ф. Мойеру, что работает над докторской, и у него нет ни одной свободной минуты, а экзамен может выбить его из колеи и отберет время. Но профессор убедил его не отказываться от докторского диплома, тем более и хирургию, и анатомию, и физиологию Н. И. Пирогов прекрасно знал: «Не волнуйся, иди и спокойно сдавай». Так, в 1831 г., блестяще защитив докторскую диссертацию, он получил степень доктора медицины по теме «Перевязка брюшной аорты».

Годы в Дерптском университете были памятны Н. И. Пирогову не только учебой, но и встречами с друзьями, близкими ему по духу Особое духовное родство Н. И. Пирогов чувствовал к бывшему офицеру флота Владимиру Ивановичу Далю, тоже осваивавшему хирургию в Дерпте. Он удивлял и своей быстротой, с которой производил операции, и тем, что писал сказки, да какие – заслушаешься: собиралась такая толпа, когда он начинал их читать, что нельзя было протолкнуться.

В. И. Даль замечательно пел русские песни, аккомпанируя себе на органчике. Он хорошо знал природу и жизнь русского народа, собирал разные прибаутки, пословицы и частушки, легенды, сказы. Когда началась война с Турцией, В. И. Даль, прервав учебу, уехал воевать. Они с Н. И. Пироговым сердечно попрощались. «Долг велит, кто-то же должен защищать Родину», – с этими словами В. И. Даль сел в повозку, на лице его была радостная улыбка, хотя в глазах светилась печаль. Больше они не встречались.

Была еще одна встреча Н. И. Пирогова с ревельскими врачами Винклерами – отцом и сыном, с которыми он подружился будучи на каникулах в Ревеле (Таллине). Жители Ревеля уважали своих врачей, преклонялись перед их нелегким трудом. Особенно Н. И. Пирогова поразило в них чуткое и внимательное отношение к больным. Врачи разговаривали с больным на равных, как близкие друг к другу люди. Так возникало доверие больного к врачу, что способствовало благоприятному исходу в лечении болезни. Это был особенный, душевный метод врачевания. Из поездки в Ревель Н. И. Пирогов понял, что врачевание – это особое искусство, где роль слова очень высока.

Он стремился продолжить учебу, совершенствоваться на научном поприще, приобрести практический опыт и навыки по своей профессии, и в 1833 г. ему разрешили выехать в двухгодичную командировку за границу в Берлин. Учение было платным: нужно было из своего жалованья оплачивать и посещение лекций, и практические занятия, но впереди, считал тогда Н. И. Пирогов, было «будущее, розовые надежды, новая жизнь в рассадниках науки и цивилизации». И это так радовало и веселило молодого доктора медицины. Он тогда еще не знал, что в Берлине его постигнет разочарование – практическая медицина была изолирована от ее основ – анатомии и физиологии. Даже великие хирурги Руст, Грефе, Диффенбах оперировали вслепую, а их знания анатомии были очень малы. Поэтому хирургические операции проводились вслепую, выручала интуиция, опыт и техника. Терапевты почти не слушали и не осматривали больных, и диагноз ставился в основном на основании их жалоб. Но и там, в Германии, он находит родственные души. Это, во-первых, любитель анатомии, пожилой профессор Шлемм, который видел в иностранце человека, любившего то же самое, к чему и он был очень расположен, притом знавшего очень многое из той части анатомии, которой он мало занимался. Н. И. Пирогова восхищало в немецком хирурге его умение первостепенного техника: «его анатомические препараты отличались добросовестностью и чистотой отделки». Симпатии ученых были взаимными. Здесь же, в анатомическом театре, работал известный биолог И. Мюллер, который удивлял своим необыкновенным трудолюбием. Над своими опытами с лягушками он просиживал до самого утра. Честность и любовь к науке, неугасимая энергия первооткрывателя, простота в обхождении – черты подлинного ученого, которые были присущи И. Мюллеру. Те кратковременные встречи, происходившие у Н. И. Пирогова, подзаряжали его энергией творчества, желанием работать и делать открытия. Молодой ученый уделял основное внимание работе в клинике и анатомичке. В госпитале «Шарите» он познакомился с влюбленной в анатомирование госпожой Фогельзанг, которая за небольшую плату согласилась, чтобы он присутствовал на ее вскрытиях. Она была прекрасным учителем, очень дорогим для Н. И. Пирогова человеком, потому что не только разъясняла, но и показывала особенности препарирования и анатомирования самых сложных участков человеческого тела. Н. И. Пирогов внимательно слушал, запоминал и экспериментировал сам.

Все это пригодилось ему для его одного из самых значительных сочинений «Хирургическая анатомия артериальных стволов и фасций», написанного в 1837 г. в Дерпте, где Н. И. Пирогов возглавил кафедру хирургии. Восемь лет он собирал материалы, в основе которых лежали его собственные анатомические и экспериментальные исследования. Впервые он обратил внимание на особенности строения фасций – тонкой соединительной оболочки, покрывающей отдельные мышцы и их группы, а также сосуды, нервы и их органы. Каждой фасции он дает характеристику, указывает на особенности строения. Фасции имеют исключительно большое значение как главные ориентиры при хирургических операциях. Н. И. Пирогов определил их значение при воспалительных процессах… До сих пор эта работа является основой современной прикладной анатомии. Для наглядности он красочно ее проиллюстрировал. На свои деньги нанял художника, который в процессе работы освоил литографию и прекрасно выполнил рисунки. В этом же году выходит первая часть «Анналов (хроник) хирургического отделения Дерптского университета». Здесь Н. И. Пирогов приводит самые разные истории болезней, и каждый случай содержит выводы и размышления. Своеобразная хроника хирурга-практика поражает своей беспристрастностью, правдивостью и нелицемерием. Он писал: «Я только год состою директором Дерптской хирургической клиники и уже дерзаю происшедшее в этой клинике сообщить врачебной публике. Поэтому книга моя необходимо содержит много незрелого и мало основательного; она полна ошибок, свойственных начинающим практическим хирургам… Несмотря на все это, я счел себя вправе издать ее, потому что у нас не достает сочинений, содержащих откровенную исповедь практического врача и особенно хирурга. Я считаю священною обязанностью добросовестного преподавателя немедленно обнародовать свои ошибки…»

С безжалостностью к себе он описывает случаи, где слишком поторопился с операцией, чем способствовал смерти больного.

«В нашем лечении была совершена только одна ошибка, в которой я хочу чистосердечно признаться. При этом я не заметил, что глубокая артерия бедра… не была перевязана».

«Больного, описанного в случае 16, я таким образом буквально погубил… Я должен был быть менее тщеславным, и если я уже однажды совершил ошибку, решившись на операцию, то мог хотя бы спасти больному жизнь ценою жизни конечности».

Такого еще не случалось – чтобы сор из избы… да еще на суд широкой общественности. Мало кто отважится на такой поступок. Это была настоящая публичная исповедь, совсем как в те далекие времена, когда согрешившие повергались на землю перед входящими в храм христианами и громко всем исповедовали свои грехи, это был подвиг покаяния… Человек не только осознавал свои ошибки, он старался их не повторять.

Большая часть врачей встретила в штыки «Анналы». Н. И. Пирогова открыто ругали и проклинали за откровенное признание своих ошибок. Другие – их было мало – считали, что таким образом ученый предостерегает своих коллег от подобных ошибок. Один из университетских профессоров М. Энгельгард сказал ученому: «Ваши «Анналы» – отличная вещь! Врачебная честность необходима как воздух. Только она может спасти нас, образумить и снять гордыню». Для Н. И. Пирогова всегда было делом чести отвечать за каждую свою совершенную ошибку и не скрывать этого.