Читать книгу 2012. Танго для Кали - Олег Северный - Страница 3

В просторном зале на втором этаже дома на Дворцовой набережной суетливо метался, чем-то неуловимо напоминая ворона, невысокий, коренастый человек в тяжёлом чёрном, отороченном мехом зимнем плаще, что крепился мощной золочёной пряжкой на широком ремне под горлом. Шапки на нём не было, букли парика свободно падали на плечи. Он то взглядывал в зеркало, то принимался копаться в кожаном саквояже, который не выпускал из рук, словно проверяя, не забыл ли что. Довольно высокая женщина в узком к талии и расходящемся куполом по ногам одеянии, также отделанном мехом, в меховой треуголке, из-под которой выбивались длинные светлые локоны, в тонких мягких перчатках и с тёплой муфтой в руках, ожидая его, старалась сохранить безмятежное спокойствие на лице, но её выдавали губы, сложенные в досадливую гримаску. Несколько разряженных в пух и прах человек, чьи наряды обнаруживали принадлежность к самому высокому сословию, стояли кучкой возле стены и следили за перемещениями «ворона». Но вот он сделал знак женщине и обернулся к ним. Тут же все оживились. Из рядов вышел невысокий, внушительного вида вельможа, двинулся к чете, поцеловал руку женщине.

– Счастлив был знакомством, ваша светлость. – Вдруг он потянулся к графу и облобызал его, как велит русский обычай. – Да будет ваша дорога лёгкой и безопасной.

– Благодарю, – откликнулся граф, так и не усвоивший русского «спасибо».

Ещё один высокого роста вельможа приблизился к ним и бережно поцеловал руку графине, слегка задержав её в своих широких ладонях. Графу он лишь высокомерно кивнул, получив столь же холодный кивок в ответ.

Третий сердечно прижал графа к груди, но лобызать не стал. Зато поблагодарил за науку. Даме же он поцеловал руку церемонно, но довольно прохладно.

– Всё, дорогая, идёмте! – И граф первым заспешил к узкой лестнице, ведущей к выходу. Графиня, потупив глаза, следовала за ним.

Провожающие, несмотря на холодную погоду, вышли на балкон наблюдать отъезд. У дверей дома уже довольно давно стояла большая чёрная карета, запряжённая шестёркой упитанных лошадей. Карета была тяжёлой, украшенной золотыми виньетками по обоим бокам и с золочёными набалдашниками над каждым углом. Кучер топтался возле, похлопывая себя по бокам руками в больших рукавицах. Он изрядно подмёрз.

Граф стремительно покинул подъезд, проследовал к услужливо распахнутой лакеем дверце кареты, но тут отступил в сторону, пропуская вперёд жену. Она в последний раз оглядела ровную череду тяжёлых низких зданий под низким небом, грязный лёд замёрзшей реки и неожиданно дерзко устремившуюся к тучам сияющую золотом острую иглу Петропавловского собора, на вершине которой, едва различимый отсюда, застыл охраняющий город ангел.

– Алессандро… – Она подняла большие печальные глаза на мужа и слабо вздохнула.

– Мы вернёмся, Лоренца, я знаю, что мы вернёмся.

Возле дома собралась значительная толпа. Здесь были и вельможи рангом пониже, чем удостоенные церемонии провожания, и торговый люд, и даже слуги и простолюдины. Кто-то пришёл, чтобы проводить в дальний путь лекаря, исцелившего близкого им человека, оказавшего помощь, когда больше не оставалось надежды. Кого-то привело чувство уважения к Мастеру и Магистру, они считали себя обязанными хотя бы провожанием оказать ему прощальную честь. Кто-то пришёл из любопытства, поглазеть на заезжего чародея, которому наша матушка-царица показала от ворот поворот. Кто-то просто остановился, потому что увидел толпу.

Лоренца забралась в карету, граф поднял голову к стоящим на балконе царедворцам.

– Я вернусь! – произнёс он негромко, но внятно, затем взошёл следом за женой.

Лакей закрыл дверь.

Кучер вскарабкался на козлы, качнул вожжами. Карета тронулась. Кучка слуг, как обычно сопровождающих графа в путешествии, поскакала за ней. Из толпы полетели вверх шапки, раздались приветственные крики и пожелания доброй дороги. Вслед кинулись несколько любопытных мальчишек. Карета завернула за угол дома, и мальцы отстали.

Лоренца выглядывала в окно, ей махали вслед обитатели только-только выстроенных соседних домов, также высыпавшие на балконы. Граф сидел, окаменев и глядя прямо перед собой. Впрочем, с его стороны улицы домов пока не было, только какие-то то ли развалины, то ли новострой. Карета свернула налево, прокатила мимо довольно большого деревянного дома и выехала на Литейный проспект. Оттуда дорога вела всё прямо и прямо – на запад.

Как много надежд возлагал он на эту поездку, сколько выдал горделивых обещаний – и явиться во всём величии, и поведать миру тайну происхождения – и такой нелепый провал. Он не рассчитал время, рассказать кому – не поверят! Как они говорят, эти русские: «И на старуху бывает проруха»? И на старика тоже. Или же «ogni regola ha un’ eccezione». Он свёл воедино тайные пророчества и официальные объявления, в точности знал, что будет и где будет, и упустил маленькую, совсем незначительную деталь – когда. Вот и осталось теперь только – «будет». Всё ещё только будет. А он уже есть здесь и сейчас, и его не будет, когда оно, то, что он хотел отыскать, в свою очередь будет здесь. Вот незадача.

Граф от досады ударил кулаком по ни в чём не повинной двери кареты, но аккуратно, чтоб не раскрыть. В результате вместо использования плодов ему пришлось заняться разбрасыванием семян. Сеятель, однако! Да и с милостью величайших, как ни крути, не повезло. И магия не помогла, взбеленилась дурная баба, царица-самодержица, как будто полцарства её морозного, а не мужика на несколько вечеров увели. Ладно, не на несколько, поговаривали, бедный Потёмкин от его жёнушки напрочь голову потерял. Так она же замужняя, да иноземка ко всему, понимать надобно – куда бы он от её величества делся? Побегал да вернулся бы. Нет, прижгло, видать, ретивое. И повелела. А он что, приходится покидать, не судьба, выходит, дожидаться да контролировать, как там семена прорастут. Верить остаётся, надеяться. А знать он будет очень сильно потом.

Да, надеяться. На мальчика, что не подведёт, не забудет, о чём он твердил ему вечерами. Каким должно стать величайшее дело его рук, как выглядеть, где находиться, а главное – что в нём должно быть обязательно. Не потеряет отданный ему на сохранение уникальный ключ, сбережёт и детям своим передаст. Вместе с именем подлинного владельца.

На его сиятельство графа надеяться, что употребит всё своё возможное и невозможное влияние, чтобы мальчика допустили к исполнению вверенного ему поручения. Не посмотрели на то, что молод, никому не известен, да и волю не слишком давно получил. Да что я, это он сейчас молод. Будет, будет известен, обязательно будет. И вольную, вольную ему не передумал бы отписать заносчивый граф. Правда, он любимый ученик Баженова. Вот ещё загвоздка – будущий император в Баженове души не чает. Ладно, пусть не чает, покуда тот в Москве, но в Петербурге ему не жить! И все иноземцы не соперники, уж на это влияния главного Академика по Художествам хватит. Своего протеже сумеет пробить. А Андре не подведёт.

Граф как живого увидел перед собой невысокого, смуглого, как итальянец, кудрявого юношу с быстрыми движениями и живым взглядом тёмных глаз. Ему очень подходила его фамилия, паренёк на самом деле напоминал воронёнка. Молодого, дерзкого, ещё не оперившегося до конца, но уже задиристо посматривающего по сторонам. Может, поэтому Алессандро его заметил, почуял родственный дух? Талантливый мальчик, очень талантливый, и умный, что редкость. Не по-придворному умён, не выгоду свою чует, – по-настоящему, по-мастеровому, как полагается Архитектору. Жаль, рановато его в курс дела вводить, Алессандро очень хотел бы сделать это сам, да опять не судьба.

Карета остановилась. Город закончился, нужно было отметиться на заставе, отписать: «выехал». Граф лениво выбрался на истоптанный лошадьми снег. Ещё, что ли, крестик поставить, напоследок? Для лучшей памяти? Он посмотрел на небо, ухмыльнулся, подобрал дорогой плащ и бодрым шагом отправился расписываться в казённой тетради.

День спустя, сортируя полицейские доклады, мелкий чиновник дорожного департамента вдруг испуганно зашевелил губами, прочитывая молитву, и принялся истово креститься дрожащей рукой: полиция донесла, что Его Высокоблагородие, Кавалер и Граф, Испанских Королевских Войск Полковник и Учёный Медикус Александр Феникс, он же де Калиостр, выехал из всех петербургских застав одновременно и везде оставил свою подпись.