Читать книгу Гады - Олег Веденеев - Страница 3

Дверь в собственную приемную, появившуюся две недели назад, Феликс Робертович открывал ногой. Вряд ли он боялся, что ему на голову свалится что-нибудь тяжелое. Тем более что в приемной всегда сидела его верная секретарша Валентина. Вот и сейчас, одарив шефа улыбкой, которой он, впрочем, не придавал никакого значения, она привстала и, вместо книксена, сделала быстрый вдох с одновременным взмахом красивых ресниц. Под плотной тканью ее пуританского платья с геометрическим античным рисунком проявились грудь и бедра, а на безупречное лицо греческой богини снизошло выражение понимания:

– Как всё прошло?!

– Феерично! Буду зализывать душевные раны! Полчаса меня ни для кого нет!

– Неужели и для меня?! – раздалось из дальнего угла, где стояли пыльные кресла для «маринуемых в приемной».

Знакомый голос заставил Феликса обернуться.

В углу сидел, положив ногу на ногу, мужчина средних лет. Среднего роста, среднего телосложения. Типичные славянские черты лица и короткие светлые волосы, зачёсанные набок. Единственное, что выделяло его из толпы – пронзительные синие глаза, будто напоённые энергией неба. Всё остальное было подчеркнуто обычным. Кроссовки, джинсы, рубашка, свитер с оленем. Навскидку ему можно было дать годков тридцать, если бы не очки в стальной оправе, прибавлявшие добрый десяток лет.

Феликс раскинул руки и пошел навстречу гостю:

– Николай Николаич!

– Здорово, Рот!

– Нет уж! Теперь – Роттенмайер Феликс Робертович! Табличку на двери видели?

– Золотом по пластмассе? Видел.

– Так, Валя! Полчаса меня ни для кого нет!

– Вы уже говорили, – надула губки Валентина. – Что я, дура, чтобы мне по два раза повторять?

Когда дверь кабинета закрылась, Роттенмайер выразительно кивнул на стену, за которой осталась секретарша и, хитро подмигнув, прошептал:

– Как она вам?

– Во! – гость поднял большой палец, – Жаришь ее?

– Работаю с ней! – в притворном возмущении выпучив глаза, ответил Рот. – Я же семейный человек! Знаете, сколько у меня детей?

Гость поднял два пальца, будто показывал знак победы.

– Нет! Уже трое! Сам удивляюсь, откуда они берутся… А с Валечкой у меня исключительно деловые отношения. Бывает, наору на нее, потом успокаиваю, жалею.

– Вон оно как! Да ты, братец, затейник! В смысле, ты еще и орёшь на подчиненных?

Пока Феликс вынимал из шкафчика стаканы, пришелец уселся за его рабочий стол и огляделся.

На стенах были развешаны многочисленные дипломы и награды хозяина. С десятка больших и малых портретов (некоторые из них были в дорогих рамах) смотрел разный Роттенмайер: хмурый, суровый, человечный. В углу стояло двухметровое, в полный рост, фото главы региона. На столе царил живописный беспорядок, отражавший беспокойный нрав начальника губернаторской пресс-службы. Были веером рассыпаны цветные карандаши. Тикали старинные часы в вычурном бронзовом корпусе. Поверх кучи скрепок лежал симпатичный планшетный компьютер. На левом крае стола находился набор сувенирных ножей с костяными ручками и гравировкой на тему быта народов крайнего Севера. На правом – глиняная статуэтка, подарок одного польского политолога: гость покрутил ее в руках и попробовал подуть в голову в надежде, что это свистулька. Тут же лежала пачка салфеток для снятия грима.

– А презики использованные куда бросаешь?

– Да ну вас! – отшутился Феликс, садясь напротив.

Ему вдруг не понравилось, что кто-то сидит в его дорогом кожаном кресле, которое он лично выбирал, заказывал, подписывал для бухгалтерии счет на оплату.

Выпили по капле виски.

– Сколько мы не виделись? – подмигнул визитер. – Помнишь, как ты в Питере удрал с деньгами, а нас менты повязали? Потом отпустили, правда.

– Да, другие были времена! – ностальгически, но тревожно вздохнул Феликс.

– И другие деньги!

– Да какие там деньги, – махнул рукой Рот.

– 750 тысяч долларов США.

Феликс во второй раз поймал себя на мысли, что ему неприятно.

Гость почувствовал перемену настроения хозяина и немедленно сменил тему:

– Слушай, а почему наши прозвали тебя «Рот Фронт»?

– Это со студенческих времён пошло. Рот – понятно. Ну, а где Рот, там и Фронт. Тем более, отчество позволяет! Феликс Робертович – мудрёно, сразу и не выговоришь! Это у вас всё просто: Николай Николаич Беляков. Просто гений!

– Да брось ты, какой я гений! – улыбнулся Беляков, поправляя очки без диоптрий.

– Надеюсь, что добрый!

– Давай-ка о деле! Пока твой организаторский гений не завалил меня комплиментами.

Феликс, наконец, почувствовал к гостю искреннюю симпатию. Или это виски подействовал? «В самом деле, к чему подозрения? Если каждого подозревать, не с кем будет работать!» – подумал Рот, собираясь с мыслями.

– Итак. Клиент сложный. Лицо, видели, какое? Когда пытается улыбаться, кажется что хочет убить. Дети плачут. Экстерьер херовый – пузо висит. Опять же, возраст за шестьдесят. Сложно из него молодого козлика лепить, а старым козлом он быть не имеет права! Но внешность фигня, подлатаем. Хуже, что он двигаться не умеет: грациозен как мешок с навозом. Объяснил ему, что правый профиль у него лучше – теперь встаёт перед камерами как надо. Учу не держать руки в паху. Пока не усвоил, но быстро схватывает. Что хорошо – любит петь! Как увидит микрофон, сразу хвать его и, ну, давай наяривать! Репертуар блатной. Сейчас модно, типа «шансон». Слуха у него нет, но это и неважно. С русским языком беда. У него, как у всех у них – техникум, комсомол, вуз заочно, потом по партийной линии, в 90-е в бизнесе недолго и опять во власть. Негде было научиться! Когда возбуждается, начинает добавлять после каждой фразы «-бл..».

– Помнишь, на Урале у нас губер был? Постоянно добавлял «-нах», – вспомнил Беляков, – Отучали-отучали его. Только калёным железом не жгли – бесполезно!

– Этот тоже старый производственник, – кивнул Феликс. – Через слово лепит «МазутЫ», «северА», «на нефтИ». Внушаю, что низзя. Проникается. Но попотеть придется.

Николай Николаич молча бренчал льдом в пустом стакане, глядя на огромный, во весь рост, фотопортрет, где губернатор изо всех сил, но тщетно старался казаться добрым. Потом встал и подошел поближе, освободив кресло пресс-секретаря, куда Рот тут же поспешил пересесть.

– Серьезный кабан! – резюмировал осмотр портрета Беляков. – Так сразу и не скажешь, где у него «кнопка».

– Прекрасный семьянин. Двое детей. Трое внуков. Все пристроены в столице на хороших должностях. Жена банкирша. Липовая, конечно. Из тех, что возглавляют «свои» комбанки. Любит грудастых секретарш. Обязательно блондинок. Причем, держит их при себе до достижения 27 лет, потом увольняет. Я справки наводил.

– Так вот ты какой! – Беляков погладил губернаторский портрет пальцем по голове: – Я буду называть его Лысым!

– О’кей! Тем более что я его уже так называю!

– Что, правда!?

Роттенмайер кивнул и вдруг рассмеялся своим громким грудным смехом, как будто пытался одновременно закричать, прокашляться и высморкаться. Белякова даже покоробило. Этот неприятный смех и раньше оставлял ощущение тяжелого нервного расстройства у его обладателя, но теперь, похоже, всё стало еще хуже.

В кабинет заглянула Валентина, чтобы убедиться, что ничего не случилось, но Рот ее отослал.

– Фронт работ, конечно, большой. Но из неисправимого – только отчество.

– Павианович? – удивился Беляков. – Выходит, папа у него был Павиан?

– Сам удивляюсь. Специальную литературу читал, у знатоков интересовался. Нет такого имени! – развел руками Роттенмайер. – Ну, вы же в курсе, как это делалось раньше, когда отменили святцы. Родился в деревне мальчик, и местные грамотеи записали его Павианом. Революция, коллективизация, палочки за трудодни. Кому там было дело до имени! Спасибо, что Горшком не назвали!

– С Горшком было бы проще, – серьезно сказал Беляков.

– Зато этот самый павиан заставил клиента лбом стены прошибать. Только представьте себе, как его дразнили: в школе, в техникуме, в армии, на заводе. Это какую же харизму надо было нарастить, чтобы всё это вынести и пройти по жизни до самого верха Павиановичем?!

– Чувак заслуживает уважения! – согласился Беляков, щёлкая портрет пальцем по носу.

В глазах Феликса промелькнуло что-то очень похожее на ревность. Тонкие губы на его подвижном, изменчивом лице на долю секунды исказила гримаска, которую Николай Николаевич успел заметить, но оставил без внимания – точно так же, как ранее он остался совершенно равнодушен к деланному восторгу и кукольной радости. Со стороны могло показаться, что, даже ничего не говоря, а просто молча находясь рядом, Беляков как-то умудряется поддавливать на Роттенмайера – едва перебирая пальцами невидимые нити, наполнять тяжестью своего таинственного авторитета ранимую душу начальника пресс-службы.

– Значит, поработаем вместе? – странно обречённо, будто выпрашивая, спросил Рот.

– Это было бы небезынтересно, – последовал ответ, который мог значить что угодно.