Читать книгу Крылья распахнуть! - Ольга Голотвина - Страница 12

– Вы помните, сударь, что я жила в Белле-Флори в доме моего дядюшки Антанио. Других родственников у меня не было, после смерти родителей я не унаследовала почти ничего. Дядюшка, человек одинокий и великодушный, принял на себя заботы об осиротевшей племяннице. Сначала он просто передал меня на попечение гувернантки и двух служанок и беседовал со мной лишь за столом: коротко расспрашивал о моих успехах в учебе. Да и о чем бы ректору Королевской академии, известному ученому и в прошлом бывалому небоходу, разговаривать с девчонкой-подростком? Что у нас было общего, что нас связывало, кроме фамилии?

Все изменилось, когда во мне проснулся магический дар. Дядя словно впервые заметил мое присутствие в доме. Я перестала быть куклой, которую надо наряжать, сажать за стол и выводить в сад на прогулку. Теперь я могла стать небоходом, как сеора Агвилья диль Кампороссо, прославленный маг-погодник, героиня битвы у Черной скалы.

Дядя Антанио посоветовал мне никому не рассказывать о происходящих во мне переменах: бывает, что дар дает о себе знать, а потом погибает, не развившись. Но он нашел книги о совершенствовании магических способностей, следил за моими занятиями и радовался моим успехам. Попутно принялся обучать меня тому, что не обязательно знать юной барышне, но что понадобится небоходу: астрономии, географии, метеорологии. Он словно помолодел, начал улыбаться и шутить. Говорил, что фамилия диль Фьорро не отзвучала над облаками. Взял меня в прогулочный полет над заливом и был в восторге оттого, что я не боюсь высоты. Обещал поднять все свои связи, чтобы меня зачислили в экипаж лучшего из кораблей королевского небоходного флота. И зачислили бы! Даже без дядюшкиных связей, потому что магов-погодников не то что в Иллии, а на всей Антарэйди по пальцам можно пересчитать.

Увы, как сказал один из философов, которых любит цитировать Отец, человеку кажется, что он видит свою жизнь на много лет вперед, но он не знает, что ждет его за углом…

Мне исполнилось шестнадцать… Да-да, сударь, конечно, вы помните этот день. Праздник и впрямь был восхитителен, хотя и не стоило вам ради унесенной ветром вуали лезть на статую Ригардо Непреклонного… Ах, как же я веселилась в тот день – и не знала, что это был конец моей прежней, беззаботной жизни.

Шестнадцать лет. Совершеннолетие.

Через день после праздника к дяде приехали гости: Джироламо диль Каракелли и его младший брат Зиберто. Сеор Джироламо владеет замком и землей неподалеку от Буоно-Верде. Насколько я поняла, он давно был знаком с дядей Антанио.

Слуги (не все, но многие) – болтливый народ, господские секреты ценят дешевле пригоршни орехов. Моя служанка Лючия, хорошая и преданная мне девушка, поболтала немного со слугами приезжих сеоров – и вечером, с круглыми от волнения глазами, рассказала то, что ей удалось узнать. Оказывается, сеор Джироламо приехал, чтобы посватать меня за своего сына Фрэнцио.

Новость взволновала и меня, но не испугала. Я знала, что знатных девушек рано выдают замуж, причем редко это происходит по любви. Но, подумала я, если дядя Антанио сочтет жениха подходящим, он наверняка предупредит сватов о моем даре. Может быть, даже в брачный контракт включит условие, что супруг не запретит мне летать. Маг-погодник в семье – этим можно гордиться, как гордятся потомки сеоры Агвильи диль Кампороссо.

Но оказалось, что Лючия выложила мне еще не все новости. Она узнала кое-что ужасное: жених с детства слабоумный, к тому же ему нравится мучить любое живое существо, которое попадет к нему в руки. А однажды, когда за ним не углядели, он ткнул слугу в лицо раскаленной кочергой.

Лючия так переживала, рассказывая мне все это!

А я – я рассмеялась. Значит, в ближайшее время можно не думать о замужестве. Мне даже не придется отказывать этим Каракелли: за меня это сделает дядя Антанио…

На следующий день сеор Джироламо и дядя уединились в дядюшкином кабинете, а сеор Зиберто предложил мне прогулку по саду. Из вежливости я согласилась, хотя мне было неприятно общество этого человека и даже пугал его волчий, жесткий взгляд. Он был гораздо младше своего брата и, пожалуй, даже красив: правильные черты лица, хороший рост… Но когда он произносил обычные любезности, принятые в обществе юной барышни, казалось, что они даются ему с трудом, что ему хотелось бы говорить гораздо резче и грубее.

Едва мы остались одни, сеор Зиберто рассказал мне, что именно обсуждают сейчас его брат и мой дядя. Ничего нового он мне не сообщил, но я выразила приличествующие случаю удивление и смущение.

Если бы я полагала, что дядя даст согласие на мой брак, я, разумеется, сходила бы с ума от волнения и любопытства и старалась бы выведать у сеора Зиберто хоть что-нибудь о женихе. Но я была уверена, что завтра эти люди исчезнут из моего дома и из моей жизни, а потому испытывала лишь раздражение и, как ни странно, скуку.

Чтобы быть учтивой, я спросила:

«Могу ли я узнать, почему такая честь оказана именно моей скромной персоне? Полагаю, и в самом Буоно-Верде, и в его окрестностях есть девушки с куда большим приданым и куда более красивые, чем я».

Взгляд, брошенный на меня сеором Зиберто, был откровенно кислым. Видимо, на него действительно не произвела впечатления моя заурядная внешность. Но тут же он спохватился, принял весьма таинственный вид и поведал мне о том, что двадцать лет назад некий прорицатель, проживающий в замке Каракелли, сделал невероятное предсказание, сулящее всему семейству Каракелли нечто потрясающее. Но добавил, что сбудется это пророчество не скоро и лишь при соблюдении в будущем ряда условий… Все члены семьи Каракелли, мужчины, женщины и дети (в том числе и сам Зиберто, которому было тогда девять лет), принесли торжественную клятву, что не пожалеют ни денег, ни сил, ни, если надо будет, жизней своих, чтобы эти условия были соблюдены и пророчество исполнилось…

Тут сеор Зиберто сделал паузу, ожидая, вероятно, моего вопроса: а что, собственно, посулил прорицатель семейству Каракелли?

Но я не чувствовала даже простого любопытства. Лишь скуку и отвращение. Какое мне дело до того, что мошенник пообещал глупцам? Корону Иллии? Власть над миром? Ведро земляники?.. Меня это не касалось.

Не дождавшись вопроса, сеор Зиберто сообщил, что их потомкам суждена власть над миром (я верно угадала!) и что одним из этих условий был брак Фрэнцио (которому в день пророчества не было и года) и дочери Маурицио диль Фьорро (который тогда не был еще женат). С тех пор Каракелли выжидали своего часа. Известие о том, что сеор Маурицио женился, вызвало в замке бурную радость, а рождение его дочери было отмечено празднеством…

Тут я не выдержала. Сказала, что все это удивительно и трогательно, но поднимается ветер, а я без накидки, так что лучше нам закончить эту приятную беседу и вернуться в дом.

Лицо сеора Зиберто исказилось, он вцепился мне в руку (так, что потом я увидела под рукавом синяки) и яростно заговорил о том, как важна предсказанная свадьба для Каракелли. О том, что они не отступятся. О том, что мне придется выполнять супружеский долг лишь до рождения наследника, которому предсказана великая судьба, а потом я получу полную свободу, щедрое содержание и фамильные драгоценности Каракелли.

В первый миг я испугалась, но тут же растерянность сменилась гневом. Я потребовала, чтобы гость отпустил мою руку, иначе я закричу, созову слуг, пожалуюсь дяде… Сеор Зиберто разжал свои железные пальцы, и я ушла, не сказав ни слова.

Вечером я, захватив вязание, пошла в кабинет дяди. К этому времени мне уже было дозволено делить с дядей Антанио вечера. Он работал за письменным столом, я рукодельничала в кресле у камина. Обычно мы молчали, нам было и без слов хорошо вдвоем. Но иногда мы вели неспешные беседы.

В этот вечер я в шутливом тоне пересказала дяде разговор в саду. При этом я не отрывала взгляда от вязания, потому что не хотела нарушить сложный узор.

А когда закончила рассказ и подняла глаза, то увидела, что дядя плачет.

Я никогда этого не забуду. Мой дядя Антанио, сильный, умный, волевой человек… Он сидел неподвижно, словно окаменел, а по лицу его текли слезы. Невыносимо было на это смотреть.

А потом дядя встал и молча вышел из кабинета.

И вот тут я впервые в жизни узнала, что такое настоящий страх. У меня вязание выпало из рук, и не было сил поднять его. Я поняла, что моя участь решена. Дядя Антанио мне не защитник. Не знаю, как эти негодяи взяли над ним власть. Он много им задолжал? Не думаю. Дядя был человеком не только великодушным, но и гордым. Он скорее продал бы дом и поселился в каморке на чужом чердаке, чем стал бы оплачивать долги счастьем племянницы. Возможно, Каракелли знали о нем что-то ужасное? Не представляю себе, что бы это могло быть…

Может быть, дяде нужна была моя помощь. Но я решила: у благодарности есть границы. Мне с болью далось принятое решение, но я и сейчас считаю его верным. Окажись мой жених старым, уродливым, обладай он тяжелым нравом – я поплакала бы втихомолку и вышла бы за него. Но стать женой этого… этого…

В спальне меня ожидала Лючия, приготовившая воду для умывания и постель. Но я попросила ее принести самое простое из моих платьев и добыть мне ключ от садовой калитки.

Верная и смелая девушка одобрила план побега, но предупредила, что если я не возьму ее с собой, она поднимет шум и разбудит весь дом. Я не смогла отговорить Лючию от этого самоотверженного поступка, да, по правде сказать, не очень и отговаривала. Страшно было пускаться в путь, я ведь ни разу не покидала дом одна.

Умница Лючия посоветовала мне уйти из дома ближе к утру: ночью городские ворота заперты, а бродить по улице в темноте опасно.

Мы исчезли на рассвете и сумели покинуть Белле-Флори прежде, чем нас хватились и снарядили погоню.

Я вспомнила о своей кормилице, которая жила в городке Алвенио, что на границе с Джермией, и решила, что она не откажется приютить меня…

Как же наивна и простодушна была я, затевая побег в одиночку! Я не ушла бы дальше Виноградного Предместья без моей дорогой Лючии, которая была старше лишь на год, но жизнь знала куда лучше.

Деньги у меня были: дядя Антанио подарил в день совершеннолетия два новеньких коронета на всякие, как он выразился, девичьи прихоти. Ах, как намучились мы с этими монетами! Легко ли в дороге разменять золотой, да так, чтобы не вызвать у встречных ни удивления, ни подозрения, ни злых намерений! Хорошо, что у Лючии было немного меди.

Вечером, перед побегом, Лючия вспомнила, что я не успела избрать для себя небесного покровителя, а пускаться в путь без божественной защиты попросту глупо. До утра я не сомкнула глаз, размышляя: кому из Младших богов мне вверить свою судьбу? Еще недавно это не вызывало сомнений: конечно, Лаине Ласковой, богине замужних женщин, хранительнице мира в семье… Но теперь я уже не доверяла Лаине.

Неподалеку от городских ворот высился храм Антары, а рядом приткнулись под навесами несколько жертвенников Младших богов. Среди них был и жертвенник Лаины, но я на него только мельком глянула. Меня словно кто-то взял за руку и повел к жертвеннику Виариты Плетельщицы Дорог, покровительницы странников. Я преклонила колени перед жертвенником, попросила Виариту стать моей заступницей перед Старшими богами и купила у жреца талисман на цепочке. Он и сейчас со мной.

Лючия рассердилась. Она сказала, что покровительство Плетельщицы Дорог нам понадобится только до Алвенио, а потому незачем связывать себя на всю жизнь с этой, как она выразилась, бродяжьей богиней. Но я и тогда знала, и сейчас знаю, что поступила правильно. Разве сейчас моя жизнь – не бесконечная дорога?..

Вскоре Лючия признала, что Виарита явила мне воистину материнскую доброту и заботу. Мы не рискнули купить место в дилижансе, чтобы не навести на свой след погоню, и шли пешком. Плетельщица Дорог хранила нас от опасных встреч, от диких зверей, от болезней в пути. А я горжусь тем, что достойно, без нытья переносила все дорожные тяготы. Мне никогда до этого не приходилось столько ходить, но я не жаловалась на усталость, не пугал меня даже ночлег в лесу, если оказывалось, что постоялый двор, на котором мы собирались остановиться, набит опасным сбродом.

Наконец мы добрались до Алвенио – и у самых ворот едва не нарвались на сеора Зиберто.

Он прискакал, чуть обогнав нас. Мы слышали, как он сулил стоящим у ворот стражникам по золотому, если те углядят двух девиц…

В это время у ворот остановилась телега, на которой горой громоздились мешки. Благослови Антара Кормилица того крестьянина, который привез в город свой урожай! Его телега спасла нас. Мы стояли за тюками, и если сеор Зиберто вскользь бросил на нас взгляд, то не узнал меня: на мне был платок, повязанный, как у крестьянок, закрывавший лоб и щеки.

Когда сеор Зиберто в сопровождении нескольких верховых въехал в город, мы не рискнули последовать за ним.

Лючия напомнила мне, что злодей Каракелли не видел ее и может узнать только меня. А потому она оставила меня в придорожном лесу и пошла в Алвенио. А я сидела на пне и размышляла о положении, в которое угодила.

Отправляясь в путь, гонимая отчаянием, я не подумала о том, что для закона я – все равно что беглая рабыня, хотя в Иллии рабства уже нет. Да, мне шестнадцать, я могу выйти замуж – но право на самостоятельную жизнь обрету лишь в двадцать. До этого времени мой опекун имеет право разыскать меня в любом уголке Иллии и возвратить домой. У меня было лишь два пути спасения: либо немедленное замужество – смешно, правда? – либо бегство в один из вольных городов. Я помнила урок географии: ближайшим из них был Порт-о-Ранго.

На карте, вставшей перед моим мысленным взором, он был совсем рядом: идти по дороге из Алвенио, добраться до перевала через Хэдданские горы – там граница с Джермией. Затем путь по джермийской земле – и там, где сходятся границы Джермии и Спандии, на берегу Спандийского моря меня встретит Порт-о-Ранго, как сказано в «Землеописании», город, отложившийся от Спандии.

«Отложившийся…» – повторила я старинное слово. Была в нем надежда для меня, отложившейся от семьи…

Лючия вернулась с горькой вестью: моя кормилица недавно скончалась.

Что ж, всплакнула я, попросила Гергену Гостеприимную быть добрее к бедной женщине в царстве мертвых… Теперь нам с Лючией не нужен был городок Алвенио, который обшаривали подручные сеора Зиберто. Мы обошли его стороной и двинулись к видневшимся на юге Хэдданским горам – туда, где за перевалом лежала Джермия…

Ах, я забыла, глупая девчонка, что надо быть осторожнее в словах, когда молишь о чем-то богов! Покидая Белле-Флори, я попросила мою заступницу Виариту довести нас до Алвенио. И она довела, укрыв от опасностей полой своего незримого плаща из ветра и дорожной пыли. Но дальше мы шли уже без ее божественной защиты, а Плетельщица Дорог с насмешкой глядела на двух самонадеянных девчонок, на двух цыплят, что сбежали из родного курятника и уверены, что могут прошагать хоть всю Антарэйди.

Потерю божественной помощи я почувствовала сразу. Если раньше к исходу дня я бодрилась, то теперь шла хмурая, несчастная, с трудом сдерживалась, чтобы не разреветься. Мне придавал силы только стыд перед Лючией. Ведь это был мой побег, моя беда, а служанка делила со мной невзгоды.

И пришлось удирать от пьяных деревенских парней, вывалившихся оравой из придорожного трактира, – у нас с Лючией словно крылья выросли! И пришлось пугать визгом медведя, выглянувшего из кустов на дорогу, – хорошо визжали, медведь в подлеске тропу проломил, удирая от нас…

Но мы не подозревали, что впереди нас ждет кое-что пострашнее встречи с медведем.

Пока мы обходили Алвенио стороной, сеор Зиберто послал часть своего верхового отряда на перевал, к границе.

Мы узнали об этом на постоялом дворе неподалеку от перевала: болтливый хозяин судачил о недавних постояльцах, а те и не скрывали, что служат у Каракелли.

Что было делать двум цыплятам, очутившимся меж котом и хорьком? Вернуться, прошмыгнуть сквозь кольцо облавы… но что потом? Кружить по всей Иллии, чувствуя за спиной погоню?

Нет. Моим единственным спасением был Порт-о-Ранго. И единственным путем к нему – путь в обход перевала через Хэдданские горы. Напрямик. Не зная троп.

Эта безумная мысль была порождена отчаянием и испугала меня саму.

Да, я помнила сказки о хэдданских упырях и живых мертвецах. Знала поговорку: «Пропал, как в Хэдданских горах». Но Каракелли я боялась больше, чем колдунов, которыми, по слухам, изобиловали здешние края.

Я сказала Лючии, что она вольна в своих решениях. И без того она много сделала для меня – так пусть возьмет оставшийся неразменным коронет и с моим благословением уйдет куда хочет. А сама я помолилась Плетельщице Дорог и углубилась в лес. Лючия в слезах последовала за мной.

Разумеется, мы, городские глупышки, сразу заблудились в чаще и не смогли бы вернуться к дороге, даже если бы захотели. Три дня бродили мы среди скал, замшелых стволов, цепких кустов. Три дня нас повергал в ужас каждый хруст ветки: кто здесь – медведь, волк, рысь? Три ночи мы спали по очереди: одна дремлет, а другая, со смолистой веткой наготове, сторожит у костерка…

За эти три дня мы лишь раз встретили людей, но и эту встречу пересидели в овраге, прячась под вывороченными корнями упавшего дерева, потому что мужчины, прошедшие по краю оврага, были, судя по речам, разбойниками.

Хлеб и сыр, купленные Лючией в Алвенио, подошли к концу. Нам попадались грибы, но мы не знали, можно ли их есть. Мы не доверяли этому лесу.

На рассвете четвертого дня хлынул дождь, короткий, ледяной и беспощадный, как удар меча. К полудню меня начало знобить, к вечеру мной овладел жар, а ночи я не помню…

Очнулась я на кровати, под одеялом из волчьих шкур. В закрытые ставни оконца колотил ливень, над моим лицом на низком потолке сушились пучки трав. Я хотела спросить, где я и что со мной, но боль стискивала горло, словно ошейником.

Подошедшая к кровати Лючия объяснила, что нас обеих нашел в лесу охотник и принес меня в дом, где живет со своей матушкой.

В сказках все горные охотники – колдуны. Может, и Людвиг был колдуном? Мою служанку этот джермиец быстро приворожил. Лючия рядом с ним менялась: и глаза светятся, и голову выше держит, и походка легкая. Раньше мне не доводилось видеть ее такой счастливой.

Матушка Людвига, травница Хаана, выхаживала меня, как родную дочь. А Лючия по дому да по двору порхала: то пол метет, то воду от родника несет, то козу доит. И все с улыбкой, все с ясным лицом, словно всю жизнь этот дом искала – и наконец нашла.

А когда я окрепла настолько, что решила идти своим путем, старая Хаана сказала Лючии: «Оставайся, дочка. Мой Людвиг будет тебе хорошим мужем».

Сначала Лючия отказалась покинуть меня. Даже слышать об этом не хотела. Но тут уж я ее переупрямила. Ведь хочет она замуж за своего Людвига, хочет, да и как ей не хотеть: молодой, сильный, работящий… молчун, но глаза добрые… да еще свой дом, свое хозяйство…

Лючия сдалась, но поставила Людвигу условие: «Пойду за тебя, если проводишь мою госпожу до самого Порт-о-Ранго».

Поэтому путь через Хэдданские горы оказался для меня если не легок, то безопасен, и ни колдуны, ни упыри не пересекали мои тропы.

В Порт-о-Ранго я пришла под зиму – худое время для летучих кораблей, но доброе для меня. Как птицы, зимовали они на юге, отдыхая в окрестных бухточках. У меня была возможность выбрать для себя хороший корабль.

Но я не выбирала. Я положилась на судьбу и заговорила с первым встречным, на котором увидела капитанский шнур. Это и был Джанстен.

Конечно, он не поверил бродяжке, заявившей, что она владеет магией погоды. Но, видно, жила в нем надежда на чудо, раз он решил дать странной девице возможность показать свои способности.

В капитанской каюте «Облачного коня» он расстелил передо мной на столе карту и ткнул пальцем наугад: «Допустим, я иду в Остенхасс. Вдоль гор Пророка. Выйду завтра. Остановиться думаю… ну, где-нибудь в княжестве Заллиген, за Хэдданскими горами, там воды хватает… а потом здесь, на озере Сванзее… Ну, что скажешь?»

В транс я вхожу быстро. Вцепилась в край стола, чтобы не упасть. Накатилась слабость – а голова ясная, звонкая. Стены каюты исчезли, вокруг распахнулся весь мир. Я стояла, как на ковре, на гигантской карте, касаясь каблуками побережья Спандийского моря.

Воздух стал слоистым, текучим, живым. Я видела гигантские струи – они были прозрачными, но не растворялись, не смешивались друг с другом. Я видела то, что Агвилья диль Кампороссо называла Небесной Рекой – могучий западный поток, и впрямь похожий на бурную горную реку с водоворотами: в нем рождались и умирали круговые вихри, двигавшиеся против часовой стрелки.

Я ощущала тепло и холод, которые несут с собой капризные и гибкие воздушные потоки. Я могла потрогать рукой тяжелые туши облаков, сбивающихся, точно овцы в отару, в длинные полосы – и сходились эти полосы в середине Небесной Реки. Они несли шквальный снегопад.

Но внезапно дивный порядок, установленный богами, был нарушен грубо и жестко.

Я всем телом почувствовала всплеск силы, разлитой в воздушном океане. Увидела, как в смятении спутались нити, которые сплетает Эссея Легкокрылая. Встрепенулась от угрозы, наплывающей с севера.

На другом конце Антарэйди кто-то резко смял воздушные потоки. Чародей? Но какая же нужна мощь… Ведь даже Агвилья диль Кампороссо не смогла бы…

«Не ходи туда, – со стороны услышала я свой голос. – С севера катится ужасный ураган. Он размолотит твой корабль о склоны гор Пророка. И на Сванзее ты не переждешь беду: ураган вывернет озеро до самого донного ила».

«Что за чушь! – рявкнул капитан. – По всем приметам осень спокойная!»

«Ураган перемахнет Хэдданские горы. Порт-о-Ранго он заденет крылом, но Эль-Кабазон, Риллито, Месилла…»

Не договорив, я потеряла сознание.

Да, сударь, я говорю о том самом урагане, что был прозван Безумным. Том, что прокатился через Антарэйди, сея хаос, разрушение и гибель. На побережье он смел в море рыбачьи деревушки Риллито и Мессилу и унесся в океанскую даль. Говорят, что здесь не обошлось без злого колдовства, и я тоже так считаю.

А для меня это бедствие обернулось местом в экипаже «Облачного коня».

Мое появление на борту вызвало кривотолки среди команды. Тогда еще никто не знал, что у меня – повара по судовой роли! – жалованье выше, чем у погонщика. Но все равно это выглядело странно: девица почти ничего не делает, у повара-то немного обязанностей… ну, наблюдателем разве что, а бывает – просто вяжет в закутке, отгороженном для нее и Мары. Раз в несколько дней идет в капитанскую каюту. Через некоторое время капитан на руках относит ее, потерявшую сознание, обратно в закуток.

Каких только догадок не строили леташи! И про жестокие любовные пристрастия капитана, и про ужасные магические обряды, которые он творит у себя в каюте, и даже о том, что Джанстен – упырь.

Мара рвалась поговорить с «этим извергом», чтобы он прекратил меня мучить. Я с трудом ее удерживала.

Наконец Джанстен, чтобы прекратить брожение в умах, собрал команду, посвятил ее в мою тайну и пообещал, что тому, кто будет зря махать языком, он, капитан, этот язык лично выдерет с корнем.

Но болтунов не нашлось. Все обрадовались: погодник на борту – мечта любого небохода.

С тех пор я странствую по воздушным путям и не хочу иного дома, кроме дощатого закутка, который делю с Марой. И не бездельничаю! У меня прекрасное зрение, я отличный наблюдатель. И помогаю юнге. Ну, стряпня – это само собой, научилась готовить на костре. А если ранят кого из экипажа – перевязываю я, у меня легкая рука, оказывается…

А Каракелли так и не отступились от своих нелепых планов. Этим летом устроили мне засаду в одном спандийском городке, в лавке, куда я носила на продажу вещи, которые ухитряюсь вязать в свободное время. Мне еле удалось убежать. Каракелли, наверное, решили, что я кормлюсь рукоделием, и ищут меня через лавочников. А мы в этом порту часто бывали, вот лавочник меня и запомнил… Ничего, пусть ищут. Боцман велел: если я замечу в порту хоть подручных Каракелли, хоть самого сеора Зиберто, так чтоб сразу бежала к нашим леташам. Ребята из этих «властителей мира» тесто замесят и в лепешку раскатают…

Ах, как я разговорилась – уже и стемнело… Как у вас, сударь, хватило терпения дослушать до конца мою невеселую повесть?..