Читать книгу Жила-была Катька - Ольга Пустошинская - Страница 1

Что такое «уволюсь»

Оглавление

Мама решила, что Катя созрела для чтения, когда той исполнилось четыре года.

Папа сомневался:

– А зачем Кате так рано читать? В школу пойдёт и научится.

– До школы целых три года, за это время ребёнок столько всего упустит! – возражала мама. – Да она сама хочет, все буквы в «Весёлых картинках» знает. Да, Катя?

Катька кивнула. Ха! Да чего тут не знать, легкотня! Буква «в» – это Карандаш с пилой. Палец ко лбу приставил – думает о чём-то. «Е» – Чиполлино. У него из головы луковые пёрышки растут, как у людей волосы. Очень удобно: захотел лука – сорвал и съел. Чиполлино наступил мышке на хвост, а она ничего, не пищит. Терпит. Буква «с» – это сыр, «ё» – крокодил с глазами… В детском саду никакими такими буквами не занимались, а ждать три года очень долго.

– Я букварь у Луниных возьму и буду учить, – сказала мама.

Она принесла синюю книжку со смеющимися первоклашками на обложке и открыла на странице с алфавитом.

Катя быстро выучила остальные буквы, которых не было в «Весёлых картинках», и уверенно рисовала их в тетрадке. А как дело дошло до слогов, чтение застопорилось.

Мама хмурилась:

– Мэ да а… как будет вместе?

– Ма, – подсказывал папа Кате, но та упрямо молчала.

Маму Катина тупость раздражала, и к концу урока учительница была порядком взвинчена, а ученица – в слезах и соплях.

– В кого ты такая глупая? – сердилась мама.

Катя задумалась. Дальних родственников она не знала, а близкие – вот они, рядышком.

Если бы Катя умела рисовать так же хорошо, как настоящие художники в книжках, она изобразила бы вот этот диван, маму с букварём и себя, с опущенной головой, тёмными хвостиками и бантиками – всё как положено.

– Мэ да а что будет?

В голове у Кати прояснилось.

– Будет… ма! Будет ма!

– Молодец, не совсем тупица, – выдохнула мама.

Катя одолела слоги и вскоре бойко читала Михалкова:


Я ненавижу слово «спать»!

Я ёжусь каждый раз,

Когда я слышу: «Марш в кровать!

Уже десятый час!»


Читать стихи было очень легко, потому что она и раньше знала их наизусть.

***

В детский сад Катя ходить не любила, потому что не было там ничего хорошего. Мальчишки дразнились и кривлялись, как ненормальные. Стоило человеку, то есть Кате, сесть порисовать, как Серёжка Моисеев непременно подбегал и отнимал коричневый карандаш, которым она только собиралась раскрасить лошадку. Моисеев зубы скалил и кривлялся совсем как мартышка, которую Катя видела по телевизору в передаче «В мире животных», только мартышка была смешной и симпатичной. Добрая потому что. Серёжка и вещи у Кати всегда отнимал, а летом нарочно испачкал ей руку смолой, когда в садике дорожки асфальтировали. Одним словом, не за что Катьке любить и детский сад, и Серёжку.

Вот и сейчас Моисеев подпрыгивал, корчил рожи, показывал карандаш и тут же прятал за спину.

– Катька! Катька! На, на, возьми!

Он сунул карандаш в рот, как будто закурил, и запел, паясничая:


На палубе матросы

Курили папиросы.

Один не докурил,

Собаке подарил.


Катя отвернулась. Ей и в голову не пришло жаловаться воспитательнице, она отомстила сама. Взяла бумажный листок и нарисовала маленького пузатого человечка с кривыми ногами и тремя волосинками на голове. На руках у него не хватало пальцев – ерунда! Одним больше, одним меньше… Из носа у человечка текло, изо рта торчали огромные зубы, а позади болталось что-то похожее на связку сосисок. Печатными буквами Катя подписала: «Это Серёжка», чтобы потомки знали, кто увековечен на рисунке, ведь все художники так делают. Нарисуют даму в шляпе и подпишут, что это дама в шляпе, а то вдруг забудут потом.

А Серёжка даже не понял, что он и есть этот нарисованный человечек, хотя несколько раз заглядывал Кате через плечо. Где ему догадаться, если буквы «а» от буквы «б» отличить не может. Пусть терпит, раз такой дурак.

Катя сложила листочек с портретом Серёжки в несколько раз и спрятала в карман. Такие рисунки она никому не показывала, особенно воспитательнице Галине Аркадьевне. Та, в отличие от Моисеева, буквы не путала. Вдруг она прочитает и маме нажалуется? Воспитательница вообще любила жаловаться. Каждый день говорила чужим мамам: «Ваш сын облил компотом девочку», «Игорь сегодня обкакался», «Саша плевался». А Катиной маме говорила: «Ваша дочка опять ничего не ела в обед». Или: «Катя не спала весь тихий час и мешала другим деткам».

Вот чего ещё не любила Катька, так это спать. Нет, ночью она спала, конечно, а не как тот мальчик из стихотворения, а днём сна у неё ни в одном глазу не было, как говорила бабушка. Ни в одном, ни в другом. Катька точно знала, что тихий час придумала вредная Галина Аркадьевна, чтобы все спали, а она могла закрыть застеклённые двери и спокойно пить чай со Светланой Ивановной, нянечкой.

Катя закончила раскрашивать лошадку зелёным цветом, получилось замечательно.

– Галина Аркадьевна, а зелёные лошадки бывают?

– Что? А, конечно бывают, – ответила воспитательница рассеянно и уселась на малюсенький стульчик, так что коленки у неё смешно торчали.

У Галины Аркадьевны было вытянутое лицо, выпуклые глаза, как у золотой рыбки в аквариуме, ярко-красные губы и чёрный узел волос на затылке. Подошла Светлана Ивановна, и они заговорили о чём-то непонятном.

– Я так устала, – сказала Галина Аркадьевна, – сил никаких нет. Уволюсь на… – И она добавила короткое слово.

Катька навострила уши.

– И я устала, – грустно согласилась нянечка, – мать всё говорила: «Учись, старайся, не то будешь в садике горшки мыть». И вот… – Она замолчала на полуслове и сказала совсем другим голосом: – Катенька, мама пришла!

И правда, мама пришла. Катька схватила рисунок с лошадкой и побежала к дверям.

– Мам, смотри, я сама нарисовала! А вот тут ещё и подписала.

Маме понравилось, конечно, она всегда хвалила Катины рисунки, потому что сама умела рисовать только утку одним заученным движением. Это её брат в детстве научил.

Катя бросилась к своему шкафчику с наклеенной ёлочкой и начала одеваться, сама. Мама только помогла застегнуть тугие пуговицы на шубе.

Хлопнула тяжёлая дверь, и Катя с мамой очутились в садиковском дворе, дошли до высоких кованых ворот, окрашенных чёрной краской. Студёный ветер трепал Катин помпон на шапке, колол лицо снежинками.

– Мам, я хочу тебе что-то важное рассказать, – вспомнила она. – Галина Аркадьевна сказала нянечке…

– Потом, доченька, вот на остановку придём, и расскажешь.

Мама подхватила Катьку на руки, и та уткнулась лицом в пушистый воротник со смешным названием – песец.

На остановке стояло много людей, тёмных, нахохлившихся, как воробьи. Прогрохотал красный трамвай, сияя фарами и окнами, увы, проехал он в другую сторону.

– Мам, сегодня в садике Галина Аркадьевна сказала Светлане Ивановне: «Я так устала, уволюсь на…» Я всё поняла, только не поняла: что такое «уволюсь»?

Голос у Катьки был звонкий, настоящее сопрано, как говорила музыкантша в садике, и то, что сказала Галина Аркадьевна, услышали все на трамвайной остановке. И рассмеялись. Дяденька в мохнатой шапке странно хрюкнул и зашёлся: хе-хе-хе!

Лицо у мамы пошло красными пятнами. Она сказала очень спокойно:

– Воспитательница устала и хочет уйти с работы. Это называется – уволиться.

– Она пойдёт в другой садик?

– Нет, куда-нибудь в другое место. Может быть, пойдёт в магазин хлеб продавать.

Катя представила воспитательницу в белом халате и колпаке, стоящую за лотками с хлебом, и легко согласилась:

– Пусть идёт в магазин. Мы от неё тоже устали.

Только бы Галина Аркадьевна не передумала!

– Мам, а с отрезанным языком можно петь?

– Н-нет… – насторожилась мама, – а почему ты спрашиваешь, Катенька?

– Галина Аркадьевна сказала, что возьмёт ножницы и отрежет мне язык, если я буду болтать, когда все спят. Мам, она обманывает, не слушай её. Димка Стрельцов не спал. Вот отрежет Галина Аркадьевна мне язык, а кто песню про снежинку на Новый год петь станет?

Обманщицей оказалась Галина Аркадьевна, потому что не уволилась. Видно, не взяли её хлеб продавать.

Жила-была Катька

Подняться наверх