Читать книгу Город призраков - Ольга Яковлева - Страница 1

Я приехала в этот город поздней осенью, когда облетевшая с деревьев листва щедро выстлала густым покровом озябшую землю, а ранние морозные сумерки уже предвещали скорые снегопады. Я сошла в эти сумерки с поезда, вышла из здания вокзала и огляделась по сторонам – вокруг меня были невысокие каменные дома, в пять этажей высотой, а люди торопливо обходили меня стороной, кутаясь в высокие воротники тёплых пальто.

– Похоже, в этом городе никому не будет до меня дела, – подумала я и решила остаться здесь.

Не помню, какой это был по счёту город, в который я приехала после долгих безуспешных поисков. Лучше будет сказать – бегства, ведь я бежала, сама себе в этом не до конца признаваясь, от всех тех потрясений и тревог, которые нарушили однажды привычный уклад жизни, заставили меня сняться с места и искать новый дом. В этот путь я взяла с собой только маленький чемодан с единственной сменой вещей – и теперь вступала с этим чемоданом на порог долгой зимы, которую предвещал город.

Я сняла небольшую квартиру с одной комнатой и маленькой кухней, а ещё с балконом, выходящим прямо к зданию вокзала. Хозяин квартиры смотрел в сторону и избегал задавать мне прямые вопросы, ему словно было всё равно или вовсе не хотелось знать, кто я такая, откуда и зачем приехала. Помню, меня на миг поразило это равнодушие, так сильно отличавшееся от обычного дружелюбного любопытства жителей маленьких городов, но тогда я не придала этому значения, ведь я сама хотела, чтобы меня оставили в покое и не докучали расспросами.

Через два дня выпал первый снег, а уже через неделю плотный снежный покров накрыл город, дома и землю, машины и тротуары, и горы, которые окружали этот город плотным кольцом с трёх сторон. С четвёртой стороны была вода – город стоял на заливе, бывшем частью холодного северного моря, и от моего дома до воды было не более получаса ходьбы.

Так я и начинала свое неспешное утро – я открывала глаза в предрассветных серых сумерках, выпивала стакан воды, тепло одевалась – магазины этого города щедро снабдили меня зимней экипировкой – и выходила в город. Я брела по полупустым улицам, минуя замерзших офисных служащих, угрюмо спешащих на работу, доходила до набережной и долго шла вдоль воды, закрывая лицо от ветра или подставив его скупым лучам восходящего солнца, если небо было ясным. Потом я возвращалась домой и также неспешно завтракала, сидя у окна, выходящего на вокзал, и наблюдая за публикой. Люди приезжали, уезжали, спешили, потерянно озирались, встречались и плакали, а я наблюдала за ними сверху, оставаясь в стороне от всех событий. Я не торопилась влиться в поток этой жизни, не знакомилась ни с кем, молча кивала соседям и шла дальше. Они и сами не стремились завязать знакомство со мной – я была для них словно призрак, который тихо вошёл в дверь их дома, постоял на пороге и также молча убрался прочь. Я и чувствовала себя призраком, которого никто не замечает, а те, кто видит, стремятся поскорее отвести взгляд. Мне было это на руку – ведь я хотела только перезимовать в этом городе и двинуться дальше, пока в неизвестном мне направлении.

После завтрака я садилась работать и иногда забывала про обед, очнувшись, когда сумерки уже накрывали город плотной пеленой и мои глаза начинали щуриться от недостатка света. Тогда я откладывала в сторону инструменты и готовила неспешный ужин, который поедала в полном одиночестве. У меня не было телевизора, да он и не был мне нужен. Единственным моим собеседником были мои собственные мысли, да музыка, которую я иногда включала после ужина, сидя у окна балкона с бокалом вина. Иногда я выходила в город по вечерам, когда его улицы, в особенности старые жилые кварталы, ведущие к воде, наполняла местная публика, разодетая, пахнущая духами и приближающимся праздником Рождества. Они всё также не замечали меня, обходя стороной и не выказывая к моей персоне ни малейшего интереса. Они также мало общались и между собой, чаще всего брели по тротуарам к набережной в полном молчании и редко собирались в большие группы. Я полагала, что эти безразличие и флегматичность отчасти вызваны зимой, холодом и мраком – оттого и местные жители были так мрачны, что на улице их одолевал холод и ветер, которые стремился отморозить их щеки и пальцы, и, отдав дань ежедневному променаду, они мечтали и стремились поскорее вернуться домой, в тепло.

Я же проходила мимо них и шла дальше к воде, чтобы, стоя на набережной в полной темноте, отдать дань её вечному неторопливому течению. Вода не замерзала, лёд не накрывал её плотной белой коркой, и внутри, в глубине продолжала бурлить жизнь, невидимая взору, вода говорила со мной, и я верила, что когда-нибудь я смогу разобрать её неясный шёпот. Когда холод пробирал меня до костей, я возвращалась домой и долго отогревалась, кутаясь в большое тёплое одеяло.

В ясные дни, когда солнце пригревало замёрзшую землю и даже высокие снежные сугробы начинали оттаивать, а по тротуарам растекались лужи, я оставляла работу и выходила из дома, направляясь к горам. Туда вела широкая автомобильная дорога, которая, извиваясь, забиралась на гору, а потом сужалась до обычной пешеходной тропы. Такие тропы щедро были протоптаны вдоль всей горной гряды, по земле и в снегу, и я могла часами бродить по ним, согреваясь горячим чаем из термоса. Оттуда, сверху, город, ставший моим временным пристанищем, был виден как на ладони, железная дорога, по которой я приехала сюда, извивалась тонкой лентой и исчезала вдали, среди горных уступов, а берега залива постепенно расширялись и переходили в море, очертания которого смутно угадывались вдали. Выше гор, по которым я бродила, возвышались острые зубчатые пики, покрытые снегом, и в ясную погоду за пиками был виден огромный ледник, который тянул свой широкий язык далеко на север. Я чувствовала себя удивительно спокойно и свободно посреди дикой природы, её торжества, её молчаливого осознания своего превосходства. Однажды, когда ясным утром я поднялась в горы и ушла еще недалеко от города, внезапно сгустились тучи и началась метель. Я быстро спустилась и вернулась домой, но холод, который тогда пробрал меня до костей, ещё долго напоминал о себе докучливым насморком.