Читать книгу Фуксия - Павел Цветков - Страница 3

Мы все в уме умеем Аполлона

И образ Афродиты рисовать,

Вгоняя люд в оправу эталона

С названием Прокрустова кровать:

«Хочу красу неслыханну, скуласту»,

«Хочу отдаться в руки богачу»,

«Хочу в расцвете лет и без балласта»,

«Хочу… хочу… хочу… хочу… хочу…» —

В плену своих желаний поневоле

Преследует потребности гордец;

И знать бы: на Земле не оттого ли

Обилие ненайденных сердец?..

Сотрите трафарет житейской прозы,

Порвите списка толстую тетрадь,

Уймите непомерные запросы —

Начните в кой-то веки отдавать!

Тот подвержен блазни, кто до срока

Стал с излишком слишком молодым;

В зримом их богатстве мало прока —

Ибо всё прожгут, оставив дым.

Если получают свыше меры —

Тут же нормы этики в отказ, —

Сразу забывают про манеры,

Пафосом блистая напоказ.

Праздный и зелёный хвастунишка,

Что купаться в роскоши горазд, —

Благо же в достатке без излишка,

Да пойми ж ты, золото – балласт!

Подлинное, собственно, богатство

Не в бугатти, бентли и порше, —

А во вкладе в пользу меценатства,

В щедрой всеобъемлющей душе!

Квази-графы, мнимые графини,

Псевдо-лорды, ложные князья, —

Следуйте примеру Чарльза Фини1,

Скромность – сень величия, друзья!

Время житейское – непостоянное:

Вялотекущее, сонное, пьяное,

Переходящее плавно, размеренно

В поступь ленивого сивого мерина.

Этот этап неразборчиво матовый, —

Хоть перелистывай и перематывай!

Может ли статься аллюром активнее

Плавная нерасторопность актинии? —

Шаг замещается рысью и далее

Мчится галопом ещё разудалее,

И оттого, что становится пусто ли

Валится замертво наземь от устали…

В истошных поисках ответа,

Влечёт ко дну тугой балласт:

Вверху живой источник света —

Внизу густой свинцовый пласт.

Мне неприкаянно и больно,

Не все разделят и поймут,

Что я на плечи добровольно

Взвалил увесистый хомут, —

То дань жадобе, самоедству,

И зависти в узле тесьмы,

Что переходят по наследству

Из века в век от князя тьмы.

Но мой вояж – не воля беса,

Не власть иных лукавых, но

Скорее прихоть интереса:

А есть ли в самом деле дно?

На глубине пучины мрака,

Покрытой пылью вековой,

Ни тли, ни плесени, ни рака, —

Нет совершенно никого!

И шепчет глас: По крайней мере

Не размазня, не жалкий трус!

Ну что, попробовал? Измерил? —

Тогда бросай ненужный груз,

Лишь ноги тверди дна коснутся,

Тартар – безжизненная пасть;

Чтоб хорошенько оттолкнуться

Порой приходится упасть…

Установив себе режим

С утра до ночи без обеда,

Он был карьерой одержим.

Неискушённый непоседа

Наивно верил, что труды

В душе простого мещанина

Способны возвести в ряды

Элитной знати. Но равнина

Была бессмысленна, скучна

Да без особых просветлений, —

И стала опустевшая мошна

Итогом Неудачи, а не лени!..

Вздохнув сердито через нос

И хмуро насупонив брови,

Он вновь трудился на износ;

Пока не потерял здоровье.

Тогда сменил он ремесло,

Но на пути из грязи в князи

Ему, увы, опять не повезло, —

Решают всё везение и связи!

Мораль короткой притчи такова,

Покуда пустословно не судача,

По локоть засучите рукава,

Как если бы близка была удача!

Фонарь, поликлиника, улица,

Аптека, витрина, крыльцо;

Прохожий хромает, сутулится,

Скрывая под маской лицо, —

Носитель тяжёлого бремени

Несчастен, уныл и убог;

А где-то вне рамок и времени

Увлёкся проектами Бог…

Играют собственные тени

На  плато́ дрянных разрух, —

Они же знают нас не теми,

Кем нас видят все вокруг;

Они же знают все пороки,

Всех скелетов в сундуке,

Уступы, впадины, пороги

На разлившейся реке,

Пробелы, слабости, прорехи,

Типы подлинных гримас, —

Как все пустячные огрехи,

Что скрываем мы от глаз.

Они же видят нас иначе,

Без гипербол и прикрас,

В тоске, в уныние и в плаче,

В гневе неучтивых фраз.

Где наголо душа раздета —

В отдаленье толкотни, —

Когда останемся мы где-то

Без свидетелей, одни,

То с нами будут наши тени

На развалинах плато,

А мы же с ними будем теми,

Кем не знает нас никто…

Не верьте народной молве,

Что вяжет свои трафареты

И множит у вас в голове

Пределы границ и запреты.

Молва утверждает: нельзя

Порвать колею круговерти,

Вас искренне хочет стезя

Вести по наезженной тверди.

Взлететь вам, увы, не дано,

А мнение скептиков ложно,

И в зеркало словно в окно,

Наружу пройти невозможно;

Да хоть ты с разбегу тарань —

Упрётесь друг в друга носами…

В итоге шагнуть через грань

Мешаем себе же мы сами?..

Принято считать, что «идиот» —

Лапоть, имбецил, олигофрен,

Тот, кто тормозит и отстаёт.

Я раскрою тайну: вот и хрен!

С греческого данное словцо —

Вы не догадаетесь вовек! —

Частное, особое лицо,

Как отдельно взятый человек,

Мо́лодец, орёл во всей красе…

Кто о ком подумал до икоты? —

Это ж получается мы все

В полном смысле слова идиоты?..

Есть люди как птицы,

Есть люди как рыбы,

Есть люди частицы,

Есть грузные глыбы.

Есть люди жлобины,

Есть люди рубахи,

Есть люди турбины,

А есть черепахи.

Есть люди с достатком,

Есть в поиске хлеба,

Есть с мутным осадком,

Есть – ясное небо,

Есть разного круга,

Родства, цвета кожи, —

Но все друг на друга

Немного похожи.

Не многие способны ополчиться

На бурного медведя и гурьбой, —

Но только не матёрая волчица,

Отчаянно ввязавшаяся в бой.

Медведь юлит, кидается, ловчится

Местами издавая грозный рык,

А полная свирепости волчица

Сражается одна за семерых.

Неравное идёт противоборство,

Пыхтит и задыхается медведь;

От натиска и волчьего упорства

Не долго и в конец осоловеть.

Медведь гораздо больше и сильнее,

И может волку кости поломать,

Но зверя нет опаснее, чем в гневе

Детей оберегающая мать!

За чадо беспокоясь и радея

И встав у грозной силы на пути

Волчица косолапого злодея

Склонила с унижением уйти…

За сим не суйте нос в чужие двери,

Покуда, каждый должен понимать:

На белом свете нет страшнее зверя,

Чем всуе потревоженная мать!..

Дитя суровых снежных скал,

Внутри него калёный стержень,

Снаружи – холоден и сдержан

И скуп на пафосный оскал.

Характер – горное плато:

Я снежный барс, имей ввиду мол, —

Хотя, о чём он всё же думал

Не знал воистину никто!

И лишь во взгляде был укор,

Когда величественный ирбис

Как будто ненавидел мир без

Родных широт скалистых гор.

И в свете подлинных начал —

Не жертва грозного бича ли?

Когда без признаков печали

Он в клетке замер и молчал…