Читать книгу Рабы культуры, или Почему наше Я лишь иллюзия - Павел Соболев - Страница 6

Думать, что мы делаем нечто, поскольку нам это нравится, что это позыв, "идущий изнутри" – заблуждение. Всё совсем наоборот – нам нравится делать нечто, потому что это некогда усвоенное поведение принято и одобряемо в нашей культуре, то есть это позыв, идущий снаружи. И в этом плане человек столь же свободен в формировании своего поведения и ценностей, как электровоз, поставленный на рельсы, свободен в выборе пути.

В действительности все наши эмоции – это культурный маркер, средство оценки культурой соответствия себе самой, переживаемое в голове конкретного человека. И потому нет большего заблуждения, чем пытаться обосновать "истинность" чего-либо, отталкиваясь от собственных реакций на него – реагирует не какая-то наша природная сущность, а вращенная в нас культура.

Люди привыкли считать, что их эмоции имеют врождённый характер и определены самой природой вещей, а потому все эти "мне это нравится" или "не нравится" для них оказываются достаточным основанием для определения истинности чего-либо. "Твои слова не нашли отклика в моей душе" – так легко доказывается ложность какого-либо тезиса. Будто эмоции – лакмусовая бумажка, которую можно приложить к явлению и по тому, понравилось оно или нет, заключить о его истинности. Обывателю невдомёк, что человеческие эмоции культурно обусловлены, они формируются в конкретной среде путём вращивания общественных ценностей в структуру психики человека (в психологии это называется интериоризацией, в психоанализе и в социологии – интернализацией).

Эмоции непосредственно связаны с культурной средой (Коллинз, 2004, с. 439; Дюркгейм, 1991, с 327; Симонова, 2014); они циркулируют между идеями, ценностями, объектами и поступками, сплетая их в единую принятую картину, и потому зависят от доминирующих норм и ценностей конкретного общества. Иначе говоря, эмоции – стражи сложившегося порядка (Симонова, 2016), они сигнализируют о соответствии или несоответствии нашего поведения или поведения Других сложившимся культурным нормам, а также о нашем сближении или отдалении от некоторых идеалов, поставленных культурой. В этом плане эмоции оказываются не чем иным, как сигнализацией культуры о соответствии себе самой. Культура задаёт порядок, а эмоции рапортуют о его соблюдении.

Если допустить, что эмоция отвращения может быть реакцией на вещества, потенциально опасные для организма (Изард, 2008, с. 22), то чем тогда может быть обусловлено отвращение тонкой душевной натуры при созерцании сексуальной оргии? Угрозой организму? Или чему-то другому? Например, культуре?

Как убедиться, что все наши эмоции являются социальным конструктом и предписаны нам задолго до нашего рождения? Достаточно вспомнить любые враждующие народы – хуту и тутси в Африке, боснийцев и сербов на Балканах, израильтян и палестинцев, суннитов и шиитов… Каждое новое дитя, родившееся в любом из народов, очень скоро будет пылать предубеждением и ненавистью к своим врагам, которые никогда ничем его не обидели, ни в чём не притеснили, которых он никогда даже в глаза не видел. Но он непременно будет дышать ненавистью в их сторону. Почему? Да потому что данной эмоцией, данным отношением, наполнено всё культурное пространство его народа, его традиции, его лексикон, всякий жест окружающих. И ребёнок автоматически воспринимает это как своё собственное, как исконно ему присущее – как свою личную ненависть к врагу, которого он ни разу и не видел. Эмоции задаются рассказами, самой культурной традицией, всеми мельчайшими и неосознаваемыми аспектами социального бытия. Так возникает человек, склонный к конкретным переживаниям. Он программируется своей культурой.

Волнения культурных систем переживаются в головах конкретных индивидов, в этом весь трюк. Эмоция как культурное веяние возникает задолго до рождения индивида, а затем лишь внедряется в его психику как неотъемлемая часть его самого.