Читать книгу Тропой предков. Записки русского путешественника - Павел Ткаченко - Страница 7

На этот раз собирать вещи в ненастье было не нужно. Необходимо было заняться ремонтом снаряжения, и я весь день зашивал, заштопывал, заклеивал. Но морось не прекратилась и на следующий день. Вылезать из-под «комфортного» тента всё же пришлось.

Два дня пешего пути в мокрой одежде по долине Джелоё – притоку Алгамы – выдались такими же нудными, как и сплав в непогоду по длинным плёсам Гонама. К концу второго дня мелкий дождь зарядил всерьёз. И чем сильнее припускал он, тем безрадостнее думал я о предстоящем ночлеге. Как всё-таки сильно зависит человек от среды обитания. Может ли дождь сильно помешать исполнению задуманного в городских условиях? В худшем случае заставит нарядиться в непромокаемый плащ. Но в пути затяжные дожди – сущее проклятье. Здесь они пропитывают землю, на которой приходится спать, дрова, без которых невозможно согреться и уснуть, одежду… Во время дождей прячется всё живое, поднимается вода в реках и невозможно поймать рыбу, выходят из берегов ручьи, которые нужно переходить. Тучи опускаются к земле, закрывают обзор и мешают ориентироваться.

С подавленным настроением уже под вечер вышел я на берег Алгамы, высматривая подходящее место для ночлега. И, как чудо, между деревьями показались охотничья избушка и банька. Холод и слякоть сразу выпустили меня из своих липких объятий. Появилось чувство, словно я вернулся домой. Быстро заделав полиэтиленовой плёнкой выдавленные медведем окна, я растопил печку, разделся и подставил теплу истосковавшееся по нему тело.

Дождь продолжался весь следующий день. Отлично выспавшись, я не спеша собрал плот, порыбачил, но из-за поднявшейся воды в реке поймал всего одного хариуса. Вечером собрал в зимовье старые батарейки, соединил их в гирлянду, чтобы добыть хоть немного электричества для своего приёмничка. Это удалось, и, таким образом, была восстановлена односторонняя связь с миром. Голоса людей, особенно женские, слышать было необычайно приятно, причём меня почти не интересовали темы передач. Хотя можно сказать и по-другому: меня интересовало всё без исключения.

Сплавной участок по Алгаме проскочил за день. Разбухшая река быстро несла меня мимо красивейших берегов. То справа, то слева взметались над руслом мощные утёсы. И мне впервые стало жаль, что течение такое быстрое. Временами мелькающие кусты и камни создавали впечатление, что мчусь на беззвучной моторке. У впадения в Алгаму правобережного притока Улахан-Кумкуй сплав закончился. Мне предстояло снова взвалить захребетный скарб и лезть через водораздел между Алгамой и Муламом.

На первом же километре начавшегося пути к перевалу я понял, что попал впросак. Тропы, жирным штрихом нанесённой на карту, в действительности не было. А я всерьёз рассчитывал на неё и не остановился в зимовье у предыдущего притока, хотя вдоль него тоже была обозначена на карте слабенькая тропка. Вот и верь картам! Позже, правда, встретились одиночные рубки (кто-то здесь однажды продрался), но причем здесь тропа? Нижнее течение Кумкуя стиснуто крутыми курумниками, везде завалы, густейший подлесок, скальные прижимы. За два часа я не прошёл и двух километров. Выше по течению прямо из русла поднимаются крутые склоны. Сколько раз я перешёл вброд русло – не счесть! Представил себе, как, поверив карте, сюда сунулся бы караван с оленями, как поминали бы «добрым» словом топографа каюры. Такие «тропы» есть в каждом распадке.

Заночевал я на берегу этого же злополучного Кумкуя. Рано утром, едва отошёл от ночлега, как при полнейшем безветрии упала рядом с кострищем громадная лиственница. Грохот, будто скала свалилась. А у меня сначала мурашки по спине, а потом радость от того, что вовремя покинул опасное место.

Настал сороковой день пути. За это время я рассчитывал пройти весь маршрут, но одолел только половину. Виной тому, прежде всего, необычно дождливое лето. Часто приходилось отсиживаться, терять дни, поскольку во время обложного дождя идти трудно, а подчас и невозможно; приходилось ждать спада воды в бурных реках, чтобы переправиться через них. И бездорожье. Рвались о кусты рюкзак и одежда, коварные сучки протыкали сапоги, речные перекаты терзали плот. Чуть ли не ежедневно требовался ремонт снаряжения. Из-за высокой воды в реках много времени тратилось на поимку рыбы. Осмотр зимовий и разведка бурных участков при сплаве тоже отнимали часы, сокращая пройденное за день расстояние.

В одиночном путешествии устройство стоянки, добыча и приготовление пищи, заготовка на ночь дров, слежение за костром, сооружение плота и прочая работа, в отличие от работы в групповом походе, делаются последовательно, а не сразу, отнимают намного больше времени. И хотя одиночное путешествие – это тяжёлый труд, но и прекрасный отдых, это свобода действий и радость преодолений. Никто не подведет, не обманет, не обругает. Правда, и выручить некому. Поэтому успех и безопасность путешествия зависят от опыта и индивидуальных качеств человека. В Природе, в отличие от общества, обмана не существует. И чем лучше человек знает Природу, тем сильнее он духовно, прочнее психологически. Не случайно говорят: «В тайге всё стерильно». Обычно под этим подразумевается отсутствие заразных микробов. Но, на мой взгляд, это касается и душевных качеств. Ведь большинство таёжников лишены чванства и высокомерия, отзывчивы и бесхитростны. Здесь не важно, кто ты: академик или бродяга, состоятельный или нищий. Ты равный среди равных…

Перед выходом на перевал начались непролазные заросли стланика, и я был весьма рад, когда длинная полоса курумника избавила меня от цепких ветвей. Глядя под ноги, чтобы не угодить в щель между валунами, прибавил шагу. И совершенно неожиданно увидел, как навстречу быстро движется медведь. Моя фигура в выгоревшей под солнцем спецодежде, видимо, сливалась с камнями, и медведь меня не замечал. Я остановился и громко свистнул, но это на топтыгу не подействовало. Тогда, сбросив рюкзак, зарядил ружьё дробью и выстрелил вверх. Звук выстрела заставил косолапого встать на задние лапы и полюбопытствовать, что это там впереди за чертовщина. Может, не узрев опасности, а может, просто никем не пуганый, он опять встал на четыре лапы и продолжил свой путь. Между зверем и мной оставалось не более полусотни метров, в голове мелькнуло: «Придётся биться». Я переломил ружьё, чтобы вытащить стреляную гильзу и зарядить пулю. К несчастью, металлическая часть патрона оторвалась от картона и, перекосившись, застряла в стволе. Усилий пальцев не хватало, чтобы справится с неполадкой, а на применение подсобных средств не было времени. Что делать? Бросив отчаянный взгляд по сторонам, я со всех ног поскакал по камням к росшим неподалёку ёлкам. В полосе стланика, споткнувшись, растянулся во весь рост, но тут же вскочил и, не обращая внимания на боль в колене, вскарабкался на дерево. Оттуда было видно, как медведь стоял в нескольких метрах от рюкзака и принюхивался. Наверное, ему не нравился запах продымленного, пропотевшего сидора. Сидя на ветке, я лихорадочно выковыривал заклинивший патрон и одновременно громко орал косолапому, чтобы он не вздумал трогать мой скарб. И зверь будто внял словам: как бы раздумывая, куда податься, он повернул башку влево, вправо и неспешно скрылся в стланике. Переждав немного, я спустился с дерева и, оглядываясь по сторонам, подошёл к рюкзаку. Так же, с оглядкой, поднялся на перевал. Там оказалось много созревшей кедровой шишки и голубики – настоящее пастбище. Видимо, набив брюхо, медведь захотел утолить жажду и спускался к ручью.

Противоположная сторона перевала оказалась крутой, сложенной из неустойчивых глыб. Пока спускался в верховье ручья, дважды падал, в который раз продырявив рюкзак. Уже живого места не осталось на нём – сплошные швы. А в сумерках оступился, усаживаясь на сучковатое бревно, порвал штаны и поранил ногу. Ночью от стрельнувшего из костра уголька прогорел матрац, воздух из него вышел, и я проснулся, почувствовав под боком твёрдые холодные камни. Сон был испорчен.

К берегу Мулама спустился по ручью Делакаг. В его устье повсюду следы стоянки геологической партии. Палаточные каркасы, ящики с керном, полуразрушенный лабаз, вертолётная площадка – всё заросло травой. Собрав плот, я без сожаления покинул этот пустырь.

Плавучесть плота убавилась. Матрац, хоть и заклеенный, воздух держал плохо, и осталось всего семь волейбольных камер. Но спокойное течение, слабые перекаты не давали повода для беспокойства. Я достал спиннинг, расслабился и спустя час был за это наказан. Перед поворотом реки, проходя по длинному перекату, поздно обратил внимание на большие валы и две огромные глыбы посередине русла. Начал бешено грести к берегу. Увы, скорость движения плота оказалась недостаточной. От глыб, правда, удалось увернуться, но в следующий миг плот торпедой влетел в мощные валы первой ступени порога. Рассекая грудью пенные гребни, я всё же удержался на плаву, и кое-как отгрёб ещё от одной глыбы. И вдруг прямо перед собой увидел вторую ступень порога, похожую на огромный кипящий котёл. Ещё дальше просматривался третий перепад воды. Не раздумывая, тут же спрыгнул с плота и, загребая одной рукой, подтянул его к берегу. Пальцы соскальзывали с округлых береговых валунов, течение волокло вниз, норовя вырвать плот. Перед самым сливом в белую кипень зацепиться за берег всё же удалось, и я выполз на вылуны. Перевёл дух и, переодевшись в сухую одежду, осмотрел непредвиденное препятствие. Третья ступень оказалась полутораметровым водопадом, перегораживающим русло. Впрочем, через «кипящий котёл» добраться до неё в добром здравии всё равно бы не удалось. Плохо не знать дороги, но ещё хуже быть разиней. В наказание за разгильдяйство я лишился спиннинга, а ведь ниже водопада образовался обширный омут, в котором наверняка водились таймени и ленки.

Неким утешением потере послужили две занесённые песком банки каши, которые я случайно обнаружил у обрывистого берега. Однако сколько я не рылся в песке, более ничего не попалось. Вероятнее всего, этот сюрприз уцелел со времен, когда здесь работали геологи.

Ночью вызвездило и впервые приморозило. Во сне я слишком близко придвинулся спиной к костру и очнулся от запаха гари. К счастью, обошлось без ожога, но энцефалитка и свитер прогорели. Утром – сплошной туман, но когда из-за сопки брызнуло солнце и туман рассеялся, я очарованно замер. Все деревья и кусты вблизи водопада были покрыты толстым слоем искрящегося инея, тогда как всюду простиралось лето. В августе я вдруг оказался на островке зимней красоты. Это зимне-летнее видение походило на волшебство.

Если не принимать во внимание чувств, вызванных волшебным видением, то последние двое суток принесли одни напасти: лиственница едва не придавила, ружьё в критический момент заклинило, ногу поранил, влетел в непроходимый порог, утопил спиннинг, прожёг одежду. Как бы не остаться голым…

Через два дня Мулам влился в Идюм. Напротив устья увидел избушку. Неподалеку от неё болтался на воде «кораблик», привязанный к берегу толстой леской, на которой болтались мушки для ловли рыбы. Я обрадовался предстоящей встрече с людьми. Но хозяев нигде не было, от золы в печке веяло холодом. Один раз на вершине господствующей здесь горы в десяти километрах от избы едва заметен был слабый дымок. Скорее всего, хозяева ушли добывать стланиковые шишки и вернуться не скоро. Лето на исходе, ждать некогда, поэтому утром, оставив в избе ставшие ненужными блесны, уплыл по перекатистому Идюму километров на тридцать, откуда мне предстояло перейти на реки Сивагли и Большой Тыркан. Русло Идюма оказалось настолько усеяно каменными отмелями, что когда сплав закончился, я облегчённо вздохнул: теперь плот долго не понадобится.