Читать книгу Немного чьих-то чувств - Пелам Вудхаус - Страница 1

Хотя Фредди Виджен никому не поверял свою мечту, полагая, что той не воплотиться в реальную политику, он давно подумывал о конкурсе «Жирный дядя». Лорд Блистер, находившийся с ним в этом виде родства, был жирен; и он заметил, что такие дяди есть у многих Трутней. Зачем им пропадать попусту? Почему не устроить соревнований, которые, пусть в меньшем масштабе, повторят спортивные соревнования, происходящие в Индии и в Ирландии?

Процедура проста. Кладем в одну шляпу фамилии дядей, в другую – игроков, и тот, кто вытянет самого жирного дядю, получает банк. Куда проще!

Однако есть и закавыка – как определять жирность? Нельзя же пойти к лорду Блистеру и сказать: «Ты, часом, не взвесишься, дядя Родни? Надо показать судьям, что ты толще герцога Данстаблского». Точнее, можно, но небезопасно, еще лишит довольствия. Словом, тупик; и он смотрел на свой замысел как на одну из утопий, пока, войдя в клуб, не увидел оживленную группу Трутней и не услышал, как Макферри, их буфетчик, твердо говорит: «Десять стоунов».

Разузнав, в чем дело, он выяснил, что у Макферри обнаружился редкостный дар. Он определял на взгляд, сколько в чем веса, от кабачка (в данном случае – овощ) до модного тенора.

– Ошибка – максимум в пол-унции, – сказал один Трутень. – Друзья называют его Человек-весы. Какой талант, а?

– Очень полезный, – сказал Фредди, – снимает главную проблему.

И коротко, но точно, он изложил свой замысел.

Приняли его мгновенно, образовали комитет и решили, что конкурс назначат на первый день соревнований «Итон» – «Харроу», когда все дяди обедают в клубе со своими племянниками. Провести их перед Макферри – плевое дело, поскольку они сразу устремляются в бар, как бизоны – на водопой. Билеты оценили высоко, не всякому по карману, но худо-бедно, сбиваясь в синдикаты, набрали кругленькую сумму. Общее мнение склонялось к тому, что получит ее счастливчик, вытянувший лорда Блистера. Да, участники были солидны, мало того – корпулентны, но блекли перед дядей Родни. Как заметил образованный Трутень, «другие пребывают, он парит».

Конечно, вытянул его Пуффи Проссер, единственный человек (если слово это здесь применимо), которому деньги не нужны. Фредди достался дядя Проссера по имени Хорес. Он о нем не слышал и после розыгрыша пошел выяснить, в чем дело.

– Какой еще Хорес, Пуффи? – спросил он. – Не знал, что у тебя есть дядя.

– Не знал и я, – ответил Пуффи, – пока не получил письма за подписью «Дядя Хорес». Видимо, я его упустил, потому что он двадцать лет прожил в Аргентине. Вернулся на той неделе и живет в Холрок-Мэнор, Хартфордшир. Мы еще не виделись, но обедать он придет.

– А он жирный?

– Вряд ли. От жары худеют. И потом, эти пампы, они там вечно ездят верхом. Нет, Фредди, надежды мало. Куда ему до дяди Родни! Прости, старик, мне некогда.

Фредди печально удалился, а Пуффи вернулся к письмам, одно из которых пришло именно от дяди. Прочитал его он с интересом, особенно – постскриптум.

«Р.S., – писал дядя. – Тебе, наверное, интересно, какой я сейчас, мы так давно не виделись. Вот фотография, сняли ее вчера утром у нас в саду».

Фотографии не было, но, взглянув ненароком вниз, Пуффи увидел ее на полу. Он ее поднял; и тут же плюхнулся в кресло, глухо вскричав.

Перед ним был пожилой человек в купальном костюме, которого, судя по виду, кормили с младенчества крайне калорийной пищей. Он был так округл, так объемист, так огромен, что Шекспир, едва взглянув на него, пробормотал бы: «Какими же субстанциями вскормлен, чтобы достигнуть этих очертаний?» Приходилось удивляться, что рукотворные трусы давно не лопнули по шву. Дядя писал, что хочет сложить свои кости в Англии. Судя по изображению, костей у него не было.

Словом, мы не удивимся, что Пуффи испытал именно то, что испытал бы, свались на него этот дядя с высокого здания. Да, денег у него хватало; но он так не думал. Трутни резонно полагали, что ради двух пенсов он охотно пройдет десять миль в тесных ботинках. Некоторые считали, что сумма эта завышена.

Сколько просидел он в беспамятстве, он бы и сам не сказал, но, рано или поздно, его хитрый ум очнулся, заработал и понял, что не все потеряно. Пуффи знал, что Фредди Виджен исключительно доверчив, он верит даже газетам; и, разыскав Фредди, положил ему на рукав ласковую руку.

– Фредди, старик, – сказал он, – не уделишь мне минутку?

Фредди на это согласился.

– Ты на меня сейчас не смотрел? – осведомился Пуффи.

Фредди на него не смотрел.

– А если б смотрел, ты бы заметил, что я думаю. Ты был бойскаутом?

Фредди бойскаутом не был.

– Понимаешь, они каждые сутки делают доброе дело. Это их держит.

– Ясно, ясно. Как не держать!

– Ну вот. А когда они вырастают, они их не делают. Это неправильно. Хорошо, ты больше не ходишь в бурой рубашке, со свистком – но дела-то делать можно! Возьмем этот конкурс. Честно ли, справедливо ли, чтобы мне достался верный номер, а неимущему другу, скажем – тебе, досталась практически пустышка? Ответ один: нечестно, несправедливо. Значит, мы это исправим.

– То есть как?

– Очень просто, поменяемся билетиками. Да-да, не спорь, – сказал Пуффи, подметив, что неимущий друг смотрит на него, как удивленная треска.

– Конечно, тебе кажется странным, что я действую себе во вред. Но ты упустил то, что доброе дело – само по себе награда. Как приятно, как отрадно знать, что ближний счастлив!

– Но…

– Никаких «но»! И не благодари. Побуждения мои корыстны. Я стремлюсь к большей, лучшей радости.

И Пуффи ушел менять билетики, действительно радуясь.

Только очень ленивый племянник не поспешит к столь дорогому дяде, хотя бы проверить, хватает ли тому картошки, хлеба, масла, пива и пирожных. На следующее утро, предварив свой визит телеграммой, Пуффи направился в Холрок-Мэнор, предвкушая обильную трапезу и представляя себе старинный красивый дом с просторными угодьями.

Дом оказался старинным и красивым. Дядя вышел к нему, и почти сразу они очутились в столовой. Пуффи с удовольствием заметил, что, хотя дядя в кресло влез, оно страдальчески квакнуло. Все-таки фотографии могут что-то исказить. Теперь, увидев дядю воочию, он понял, что, как Соломон в случае с царицей Савской, не знал и половины. Одно удивляло его – почему они не спросят коктейль.

Когда подошел лакей, дядя объяснил свое эксцентричное поведение.

– Прости, дорогой, что я не спросил коктейля. Их тут нет. Вот, прошу, превосходный сок петрушки. Не хочешь? Итак, заказываем. Что тебе, тушеный латук или апельсин? Минутку, нам повезло! Сегодня есть тертая морковка. Давай так: отвар калия, морковка и чашечка одуванчикового кофе. А?

Еще в начале этой речи челюсть у гостя поникла, как усталая лилия.

– Где мы, собственно? – выговорил он.

– Раньше здесь жил какой-то лорд, не помню титула. Но после войны нелегко содержать поместье. Как это грустно!

– Грустней этого отвара?

– Ты не любишь калий? Тогда возьмем суп из водорослей.

– Нет, я не понимаю. Это – гостиница?

– Скорее, больница. Здесь сбавляют вес.

– Сбав-ля-ют вес?..

– Именно. Доктор Хейлшем гарантирует: «Один день – один фунт». Конечно, если соблюдать режим. Я надеюсь сбавить три стоуна.

– Три стоуна?

– Или больше.

– Ты с ума сошел!

– Кто?

– Ты. Зачем тебе это нужно?

– Тебе не кажется, что я полноват?

– Да что ты! Авантажен, не более!

Хорес Проссер засмеялся, что-то припомнив:

– Авантажен, э? Ты снисходительней Лоретты.

– А кто это?

– Такая миссис Даленси, мы познакомились на пароходе. Она назвала меня бегемотом.

– Наглая дура!

– Попросил бы! Эту женщину я люблю.

– Что-что?

Трудно сказать, что дядя Хорес зарделся, он и так был темнее вишни, но он явственно смутился. Оказалось, что лунными вечерами они с миссис Даленси, прелестною вдовой, гуляли по палубе, и в результате этих прогулок он сделал ей предложение, а она ответила, что единственное препятствие – его объем. Неприятно, сказала она, идти к алтарю с бегемотом в человеческом образе.

Дядя Хорес опять засмеялся.

– Со свойственным ей остроумием, – поведал он, – она говорит: «Еще обвинят в многомужестве!» Я ей очень нравлюсь, но, по ее словам, зачем получать свою мечту в удвоенном виде? Такая шутница…

Пуффи, давясь, съел ложку желтоватой гадости, стоявшей перед ним.

– А по-моему, хамка, – возразил он.

– В общем, – продолжал дядя, – мы договорились, что я еду в санаторий и сажусь на диету. Если сбавлю тридцать фунтов, переговоры возобновятся, так сказать, в атмосфере крайней сердечности. Скоро она меня навестит. Возьми еще морковки! Она разрушает жировую клетчатку. Кроме того, в ней очень много витаминов А, В, С, О, Е, О и К.

Переварив еду, дядя Хорес ушел на массаж, а Пуффи, по дороге в Лондон, вздрагивал, вспоминая его рассказы о том, как массажисты бьют их, месят, трясут, а также осуществляют effleurage, petrissage и tapotement[1]. Он был в ужасе. Если так пойдет, да при этих отварах и одуванчиках, дядя явится на конкурс в виде тени. Лорд Блистер, в самой средней форме, с легкостью его обойдет.

Многие махнули бы на все рукой, многие – но не Пуффи.

«Спокойно, – сказал он себе, подходя назавтра к клубу, и, действительно в полном спокойствии, окликнул в баре Фредди Виджена, который ел бутерброд.

– Как хорошо, что ты здесь! – сказал он после приветствий. – Ты заметил, что я дрожу?

– Нет, – отвечал Фредди. – А ты дрожишь?

– Еще как!

– Почему?

– А кто бы не дрожал, если он чуть не загубил старого друга? Я получил письмо от дяди Хореса, там есть фотография. Смотри.

Фредди посмотрел и так взволновался, что выпустил бутерброд.

– Черт знает что!

– Вот именно.

– Жуть какая!

– Да, жуть. Ты видишь, что у лорда Блистера шансов нет.

– А как же аргентинская жара?

– Вероятно, невосприимчив. Что-то с порами. И насчет памп я ошибся – какие там лошади! Слава Богу, я все это вовремя узнал. Остается одно. Меняемся билетами.

Фредди ахнул.

– Ты правда… Ой, спасибо! – сказал он проходящему Трутню, который поднял бутерброд. – Ты правда хочешь поменяться?

– Естественно.

– Какой ты благородный!

– Что поделаешь, бойскаут! Это не проходит, – сказал Пуффи и побежал сообщить, что они снова поменялись.

Когда лондонская жизнь ему приедалась, а беседы с Трутнями теряли свою прелесть, Пуффи обычно ездил ненадолго в Париж; что и сделал вскоре после описанного разговора. Попивая аперитив на Шанз-Элизэ, он думал о дяде Хоресе и удивлялся, как можно себя изводить из-за женщины. Лично он не отказался бы от порции масла ради Прекрасной Елены, а если бы брак с Клеопатрой предполагал отвар калия, пресек бы приготовления на корню. Взглянув на часы, он представил, как дядя пьет в этот час свою петрушку, готовый съесть любую мерзость ради всепобеждающей любви.

Размышления его прервал громкий треск, и он увидел, что стул у соседнего столика рухнул под бременем какого-то джентльмена. Он засмеялся, но смех замер на его устах. Джентльмен, выбиравшийся из-под обломков, был его дядей, тем самым дядей, которого он представлял среди петрушки и водорослей Холрок-Мэнора.

– Дядя! – крикнул он, кидаясь на помощь.

– А, это ты, мой мальчик! – сказал мистер Проссер, отряхиваясь. – Ты тоже здесь? Какие теперь хрупкие стулья! А может, – прибавил он более приятным тоном, – может, я немного потолстел. Французская кухня! Одни соуса… Да, что ты тут делаешь?

– Что ты тут делаешь? – спросил Пуффи. – Почему ты не в этом жутком месте?

– Я давно уехал.

– А как же та женщина?

– Женщина?

– Ну, которая назвала тебя бегемотом.

– А, Лоретта Даленси! Я с ней порвал. Так, пароходный флирт. Все они хороши в море, а вот на суше – другое дело. Приехала она ко мне, смотрю – что я в ней нашел? Ради этого лопать такую дрянь? Нет уж, увольте! Написал ей вежливую записку, посоветовал броситься в ближайшее озеро, сложил вещички и уехал. Приятно с тобой встретиться. Такие обеды закатим! Ты надолго?

– Сегодня уезжаю, – отвечал Пуффи. – Надо увидеться по делу с одним человеком.

С человеком он не увиделся. Буквально не выходя из клуба, он встретил там Бинго Литтла, Кошкинкорма, Барни Фипса, Перси Уимболта, Нельсона Корка, Арчибальда Муллинера, весь цвет, но Виджена среди них не было, словно его постигла та же судьба, что и «Марию Целесту».

Наконец один Трутень, особенно друживший с Фредди, открыл ему тайну.

– Он прячется от букмекеров, – сказал Трутень, – в Восточном Далидже.

– Где именно?

– Букмекеры тоже хотели бы это знать, – завершил беседу Трутень.

Восточный Далидж плох тем, что густо населен и нелегко отыскать в нем человека, если у вас нет адреса. До последнего дня Пуффи рыскал по улочкам, но Далидж хранит свои секреты. И в день долгожданного конкурса несчастный стоял на ступенях клуба, вглядываясь в горизонт, как сестра Анна из «Синей бороды». Он верил, что Фредди не сможет остаться вдали.

Трутень за Трутнем входили в двери, равно как и дядя за дядей, но ни Виджена, ни лорда Блистера среди них не было. Давление у Пуффи достигло своих высот, когда подъехал кеб, а из него выскочило что-то бородатое и юркнуло в клуб, а там – и в умывальную. Поистине спасение приходит в последнюю минуту.

Пуффи кинулся за Фредди и застал того перед зеркалом, что странно, – посмотреть в таком виде на себя не всякий бы решился. Что до преследователя, более слабый человек бежал бы в страхе. Покупая бороду, его друг явно предпочел количество качеству. Вероятно, продавец предложил что-нибудь в духе Ван Дейка, как у самых высоких дипломатов, но загнанный олень всегда предпочтет дух викторианских романистов. Тот, кого Пуффи так долго искал, мог явиться в их лежбище, и Уилки Коллинз с собратьями приняли бы его как родного, возможно – спутав с Уитменом.

– Фредди! – крикнул Пуффи.

– Привет, – сказал Фредди, с трудом отдирая бороду.

– Дери посильней.

– Не могу, очень больно. Чем-то таким присобачили…

– Ладно, не в том суть. Хорошо, что я тебя нашел! Еще четверть часа – и мы бы опоздали!

– Куда?

– Поменять билеты.

– Как, еще раз?

– Конечно. Помнишь, я говорил, что дядя – в Холрок-Мэнор? Я думал, там роскошная гостиница, где он услаждается пивом, шампанским, ликерами. Но это не так.

– А как?

– Он в санатории. Какой-то сумасшедший доктор держит их на режиме. Дядя туда лег, чтобы угодить женщине, которая сравнила его с бегемотом.

– Правда похож!

– Да, на той фотографии, но это давно, а сейчас он живет на яблочном соке, томатном, ананасовом, апельсиновом, не говоря о петрушечьем, на тертой морковке, отваре калия и супе из водорослей. Кроме того, его каждый день подвергают effleurage, petrissage и другим пыткам.

– Чтоб мне треснуть!

– Ничего, ничего. Дай мне твой билетик, а я дам тебе свой, и все в порядке. Подумать страшно, я тебя чуть не погубил из самых лучших побуждений!

Фредди погладил бороду, как-то странно колеблясь.

– Знаешь, – сказал он, – если твоя дядя потеряет стоун-другой, он все равно толще дяди Родни. Мне очень важно выиграть. Я должен пятьдесят фунтов ясновидящему букмекеру, который считает, что если я их не отдам, что-нибудь со мной случится.

Пуффи за неимением бороды погладил подбородок.

– Вот что, – сказал он не сразу, – пятьдесят фунтов я дам.

То, что было видно сквозь заросли, внезапно осветилось, словно кто-то улыбался кому-то из-за стога.

– Пуффи! – воскликнул Фредди. – Неужели дашь?

– Для друга не жалко.

– Себе в убыток!..

– А радость, старик, а радость?

Прибежав наверх, он кинулся к ответственному Трутню, попросил кое-что изменить – и тот нахмурился.

– Сколько можно! – сказал он. – Значит, теперь у тебя Блистер, а у Фредди – Проссер?

– Да-да.

– Именно так?

– Так, так.

– Хорошо, я на вас извел целую резинку.

В эту минуту швейцару удалось привлечь внимание Пуффи.

– Вас спрашивают, мистер Проссер, – сообщил он.

– А, это мой дядя! Где он?

– Прошел в бар.

– Естественно. Дай ему коктейль, – сказал Пуффи еще одному Трутню. – Я сейчас.

Сверкая радостью, он спустился вниз. Как и при Ватерлоо, все чуть не сорвалось, но он победил и ликовал. Резервируя столик, он не пел, но это как бы входило в солнечную улыбку и сияющий взор. Выйдя в холл, он удивился, увидев там последнего Трутня.

– Ты не в баре?

– Я там был.

– Не нашел его?

– Нашел.

Пуффи показалось, что тон у него какой-то странный.

– Знаешь, – сказал Трутень, – я сам люблю шутки, но есть и предел.

– Что?

– Нельзя же выставлять на бега борзую!

– О чем ты?

– О том, что этот шар – не твой дядя.

– Да дядя он!

– Ничего подобного.

– Его фамилия Проссер.

– Это верно.

– Он подписался «Дядя Хорес».

– Очень может быть. Но он тебе не дядя, а пятиюродный брат. Видимо, в детстве ты называл его дядей, он старше, но это ничего не меняет. Если ты всего этого не знал, прости за грубость. Тогда тебя надо пожалеть. Его дисквалифицировали, победил лорд Блистер. Возьми себя в руки. Здесь нельзя. Пуффи не был в этом уверен. Ему казалось, что тошнить может везде.

© Перевод. Н.Л. Трауберг, наследники, 2011.