Читать книгу Богородица. Роман - Петр Алешкин - Страница 4

Через три дня, поздним вечером Иоаким остановился на склоне горы. У источника, куда он направлялся и где хотел сделать кущи, горел костёр, виднелись возле него три тёмных тени. Это были пастухи его стада, которое смутно угадывалось за костром. Оттуда изредка доносилось спокойное блеяние овец.

Иоаким развьючил ослов, сложил под выбеленным лунным светом морщинистым стволом дуба не принятые Рувимом дары Господу: ладан, соль, зерно в мешках из овечьих шкур, вино в козьих мехах, и долго молился под шелест цикад, просил Господа помиловать душу его за грехи невольные. Потом расстелил на земле мягкую шкуру ягнёнка, выделанную Деворой, подложил под голову мех с вином, медленно, устало прилёг на спину. И снова всплыли в голове тяжкие вопросы: почему именно его наказал Господь бесчадием.

Совсем низко над землёй мигали крупные звёзды. Иоакиму показалось, что некоторые из них застряли в листьях дуба, застывших, светлых от мерцающего сияния. Мелкие звёзды тонули, растворялись в туманном лунном свете, лишь изредка на миг остро выглядывали из бледной пелены и снова укрывались в ней. Камешек под шкурой остро впивался Иоакиму в спину. Он приподнялся, выковырнул из земли под шкурой камешек и отбросил его в сторону. Услышал на миг доносившееся из селения в долине глухое мычание коровы, горькие стоны осла, оживлённый голос старшего пастуха Сафара у костра, тонкий юный смех пастушонка и слитный, привычный стрекот цикад.

Пастух Сафар работал у него пятый год. Был он сильный, рослый, с густыми рыжевато-русыми выгоревшими на солнце кудрявыми волосами на голове и редкими на бороде, загорелый до черноты. В юные годы Сафар заболел морем. Стал моряком, плавал с торговцами в дальние страны. Но вскоре понял, что в море не найти ему счастья. Он любил поговорить, ловко рассказывал разные истории. Знал он их множество. Некоторые, видать, услышал в своих морских путешествиях, другие, как догадывался Иоаким, он выдумал сам и рассказывал для того, чтоб позабавить слушателей. Назареяне охотно слушали их, ахали при особенно неожиданных приключениях. Видно, и теперь, по словам, долетающим от костра – «львы, козлы», Сафар рассказывает пастухам, как в большом океане на одном острове живут люди с львиными головами, а на другом – с козлиными. Люди-львы почему-то смертельно боятся людей-козлов. Изредка козлы, захватив какой-нибудь причаливший к их острову корабль, переплывают на нём на остров львов и начинают бесчинствовать. Ничего ужасней нападения козлов для львов не было. Они прятались в горах, в пещерах. Сафар рассказывал, как он сам однажды принимал участие в спасении львов. Их корабль причалил к львиному острову в то время, когда там безобразничали козлы. Львы забрались на пальмы, сидели среди листьев, как в гнёздах, дрожали от страха, а козлы с разбегу били в стволы пальм рогами и радостно кричали, глядя, как трусливые львы цепляются за листья раскачивающихся пальм.

Иоаким грустно усмехнулся, вспомнив этот рассказ, представил, как простодушный пастушонок ахает, слушая Сафара, и снова прилёг на шкуру и опять погрузился в свои грустные думы. Вдруг почудилось ему, что не один он лежит под деревом: рядом с ним Анна. Представилось так явственно, что Иоаким оглянулся. Вспомнилось, как точно такой же лунной ночью, больше тридцати лет назад, лежал он рядом с Анной на шкурах под деревом. Он был молод, и Анна юна, как Девора теперь. И всё было у них впереди, мнилось тогда, что будет у них столько же детей, сколько у Иакова. За что же Господь наказал его? Вспомнилась Анна на пороге дома ранним утром, когда он собирался в Иерусалим, увиделось её грустное лицо с тёмными морщинами на лбу. Ей ведь пятьдесят лет. А Сарре Авраамовой было девяносто, когда она родила Исаака. Всё в руках Божиих. Но ведь Авраам, когда отчаялся иметь детей, с согласия Сарры взошёл к служанке своей Агари, и она родила ему сына Измаила. Вспомнилось, как однажды служанка Анны Девора, игриво блеснув глазами, сказала ему, что она может родить ему не одного сына. «Взгляни на седины мои!» – строго ответил ей тогда Иоаким. «Что седины? – засмеялась Девора. – Седины дают мужчине уверенность и силу. Разве не так?» – «Уйди, блудница! – вскрикнул Иоаким возмущённо. – Бес в тебе говорит!» Может, зря он тогда прогнал её? Может, она права? Может, мог бы он с ней познать радость отцовства? От этой мысли озноб передёрнул всего Иоакима. Он вскочил со шкуры Деворовой, вскинул руки вверх и с отчаянием произнёс вслух:

– Господи, Господи, прости меня за мысли мои греховные! Господи, не отводи взора Твоего от меня грешного! Не оставляй меня, дай мне силы преодолеть искушения!

Иоаким долго молился. Прилёг он тогда, когда костёр у источника погас. Тускло тлели его замирающие угли. Ущербная луна поднялась высоко над холмом, тень от дуба стала резче, стали видны белые хижины притихшего селения внизу. Только цикады неумолчно и печально стрекотали, стрекотали, словно сочувствовали ему, разделяли его скорбь. Под их грустную, нескончаемую песню Иоаким заснул.

Разбудил его утром хруст сухой травы под ногами Сафара. Иоаким открыл глаза, но не стал подниматься навстречу, лежал, молча смотрел, как подходит к нему его старший пастух.

Сафар поприветствовал его почтительно и спросил:

– Что же ты к нам не пришёл? Мы помогли бы тебе устроиться?

– Вы спали. Будить не хотелось, – зашевелился, поднимаясь, Иоаким.

– Сегодня придёт Регем? Ты встретишь его? – спросил Сафар.

– Нет.

Регем – торговец скотом.

– Что сказать ему?

– Скажи: всех овец и коз купил Ахаз. Если его интересуют верблюды, продай сколько возьмёт.

– Ахаз разбогател? – спросил Сафар.

– Господь благоволит ему. Он покупает дом в Иерусалиме…

– Ахаз добрый человек. Он всегда жил по законам Господа Бога нашего, – почтительно согласился Сафар и вкрадчиво спросил: – Какую цену назначить Регему за верблюда?

– Торгуйся сам… – ответил Иоаким и пожалел, что сказал так, увидев, что в глазах Сафара мелькнул радостный и алчный огонёк, но менять своего слова не стал. – С Ахазом всё оговорено… Я сейчас уйду в пустыню. Мне нужно побыть наедине с Господом. Придёт Ахаз, не тревожьте меня. Делай всё сам… Возьми вино себе. Мне оно не нужно. А это, – указал Иоаким на отвергнутые дары Господу, – отправь в Назарет в синагогу. Ступай, мне нужно собираться.

Сафар сильной рукой подхватил мех с вином и замешкался, спросил:

– Как моё дело? Как мне быть?

– Решим, всё решим хорошо. Потерпи… Не до того мне сейчас.

Сафар видел, что у Иоакима совсем не праздничное настроение. Он угрюм, озабочен. Говорит хмуро. Не таким он обычно возвращался из храма. Сафар догадался, что что-то случилось в Иерусалиме, потому-то Иоаким так быстро вернулся оттуда, потому-то он и не подошёл вечером к их костру. Он понял сразу, что в таком состоянии Иоаким не решит его дела, но всё же спросил, напомнил ему, чтоб показать, что он не изменил решения завести своё стадо. Сафар понимал, что хозяин не отпустит его, пока не продаст скот. И то, что Иоаким попросил его потерпеть ещё, не испортило его радости, которую он тщетно пытался скрыть от хозяина, радости от того, что тот доверил ему самому продать верблюдов. Регем – человек лихой, это не Ахаз, с ним можно договориться так, что часть платы за верблюдов он утаит от хозяина.

Иоаким смотрел вслед Сафару, смотрел, как тот уверенно, с хрустом, давит ногами сухую траву, как легко несёт мех, словно в нём не вино, а козий пух, и думал: «Сильный человек Сафар! Повезло мне, что пять лет он пас, приумножал мои стада. Ничего не поделаешь, видно было сразу, что не долго ему быть пастухом, сам станет хозяином. По молодости он решил, что счастье его в море, проверил, убедился, что не так, вернулся в родную степь… Обманет он меня с Регемом, точно обманет, присвоит часть выручки. Но ничего, ничего, пусть это будет его наградой. Пастухом он был хорошим, замену ему не найти… И хозяином он будет хорошим. Женится на Деворе, детишек наплодят. Это и будет его счастье». Вспомнив о Деворе, Иоаким взглянул на расстеленную под дубом шкуру и окликнул пастуха:

– Сафар, погоди!

Тот приостановился, оглянулся.

– Подойди сюда, – поманил его рукой Иоаким и поднял шкуру, встряхнул её, выбивая пыль и соломинки от травы. – Я забыл, – сказал он подошедшему к нему Сафару и протянул шкуру. – Девора просила передать тебе. Она сама выделала её. Говорит, скоро ночи прохладные будут…

– Передай ей мою благодарность. Скажи, как только продадим скот, я приду к ней.