Читать книгу Светлана Аллилуева – Пастернаку. «Я перешагнула мой Рубикон» - Рафаэль Гругман - Страница 5

Дачу в Зубатове, где в летние месяцы проходило детство Светланы, следовало бы переименовать в Царское Село.

Её детство делится на две неравные части, ДО и ПОСЛЕ похорон матери, с удивительно добрыми и нежными воспоминаниями о маме, которой она отдала столько тепла, сколько не получила сама. Светлана всему нашла оправдание, всем её поступкам, и простила ей всё: и сдержанность чувств, и скупые слова, и бесконечные упрёки и выговоры, и отсутствие нежности, и физические наказания, простила даже то, что та никогда не целовала её и не оставила в памяти ни одного ласкового слова. Всё простила и любила, потому что хотела, чтобы и её любили, искренне, не как дочь товарища Сталина, а как обычного человека, не претендующего на публичность. Судьба распорядилась иначе, и самое страшное наказание, которому она незаслуженно подверглась, получено от детей и внуков – ОТСУТСТВИЕ ЛЮБВИ.

…Я плачу иногда (сильному мужчине, которым себя считаю, умеющему сжать зубы и идти до конца, признаться в этом стыдно), когда окунаюсь в прошлое, вдумываясь в слова песни «прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко», которые слышу по-своему. Они звучат как молитва и беспощадно жестоко, безжалостно жестоко для Светланы Сталиной-Аллилуевой.

* * *

Из попытки тридцатисемилетней Светланы рассказать о счастливом детстве, созданной мамой, Надеждой Аллилуевой:

«Да, представь себе, милый мой друг, что у нас был некогда совсем иной дом – весёлый, солнечный, полный детских голосов, весёлых радушных людей, полный жизни. В том доме хозяйствовала моя мама. Она создала тот дом, он был ею полон, и отец был в нём не бог, не “культ”, а просто обыкновенный отец семейства»[8].

Ей так казалось, хотелось казаться, что, как и в каждой счастливой семье, в их многолюдном доме, царстве Любви, господствовала мама, которая всем управляла, а отец, хозяин Кремля, как и все в этом доме, подчинялся её порядкам. Но уже в других «Письмах» она признаётся, что любовь доставалась ей только от отца. Мать была требовательно холодна.

Надежда Аллилуева с дочерью, 1926 год

«Нам, детям, доставались обычно только её нотации, проверка наших знаний. Она была строгая, требовательная мать, и я совершенно не помню её ласки: она боялась меня разбаловать, так как меня и без того любил, ласкал и баловал отец».

На даче общение маленькой девочки с родителями свелось к минимуму. Чтобы дети не докучали, Надежда поселила их на первом этаже вместе с бабушкой, дедушкой и няней – родители, новоявленные советские дворяне и помещики, жили на втором этаже и воспитание детей переложили на няню и домашних учителей.

Василий – он родился 24 марта 1921 года и был на пять лет старше сестры – вышел из возраста, требующего постоянного общения с родителями. В одной комнате с ним жил сверстник Артём Сергеев, приёмный сын Сталина и Васин товарищ по играм[9]. Младшая сестра не могла участвовать в мальчишеских забавах. Ей в большей степени требовалось родительское внимание и тепло. Она нуждалась в частом общении с родителями (родители маленькой девочки со мной согласятся), и няня, на которую возложено было воспитание Светланы, это чувствовала. Под разными предлогами (чаще с подарком) она отправляла ребёнка к отцу (не к матери!), зная, что именно он обрадуется её появлению и наградит девочку поцелуем: «Поди отнеси папочке смородинки», – говорила она или: «Поди отнеси папочке фиалочки».

Местом общения отца с дочерью были терраса внизу и балкон отца на втором этаже. В спальню Света не допускалась, хотя все детки по выходным любят утром залезть в постель к родителям и, прижавшись к ним, сладко уснуть, чувствуя, что оба они, папа и мама, им принадлежат.

У строгой Надежды послаблений для маленькой дочери не было. Послушная девочка по совету няни отправлялась с подарком к отцу, как всякий ребёнок, желая в награду что-нибудь получить, хотя бы «спасибо», ведь так в нормальных семьях учат детей отвечать при получении подарка. Так оно и происходило – отец был счастлив, увидев её.

Светлана с отцом

«Что бы я ни приносила, – вспоминала Светлана, – всегда получала в ответ горячие, пахнущие табаком поцелуи отца… – и добавляла, хотя негативное воспоминание можно было пропустить в письме к “милому другу”, но въелось против воли в память и прозвучало упрёком: – …и какое-нибудь замечание от мамы».

Строгая Надежда Аллилуева была верна своим принципам. На первом месте муж, на втором – учёба в Промакадемии и работа, дети – на третьем. Идеальной матерью в современном понимании Надежда Аллилуева не была, но, несомненно, она была любящей женой, воспитанной в кавказских обычаях, для которой весь мир вращается вокруг интересов мужа.

«Даже когда я была совсем маленькой и ей нужно было кормить меня, а отец, отдыхавший в Сочи, вдруг немножко заболел, она бросила меня с нянькой и сама без колебаний уехала к отцу». (Грудной ребёнок это не может помнить, Светлана приводит рассказ няни. – Р.Г.). Светлана, повзрослев, её за это не осуждала и, когда трижды становилась матерью, была такой же. Дети, которых она, несомненно, любила – Ося, Катя и Оля, – когда ей пришлось делать выбор, от принятия решения её не удерживали.

В конце двадцатых годов у Сталина начались проблемы со здоровьем, он часто простужался, страдал от боли в мышцах рук и ног, и если Надежда решила своим присутствием морально поддержать на южном курорте заболевшего мужа, то почему она не взяла с собой грудного ребёнка? Бросила девочку на няню, и поминай как звали… Хотя детей Надежда не забывала (сравнение с кукушкой ей не подходит), она была с ними неумолимо строга, и Светлана, возможно случайно, нашла чёткое определение её положения в семейной иерархии: для детей она была «недоступна». Испугавшись случайно сделанного открытия, Светлана и этому нашла оправдание: «Это было не по сухости души, нет, а от внутренней требовательности к нам и к себе».

Следующие строки читать больно, я перевожу их на почти аналогичные слова, сказанные моей дочерью, но они принадлежат Светлане Аллилуевой: «Я запомнила маму очень красивой – она, наверное, не только мне казалась такой. Я не помню точно лица (курсив мой. – Р.Г.), но общее впечатление чего-то красивого, изящного, легко двигающегося, хорошо пахнущего».

Светлана посвятила матери самые тёплые строки, хотя из её детских воспоминаний видно, что от природы Надежда Аллилуева была чёрствой, скупой на ласку и чрезвычайно строгой матерью, в отличие от отца. Он окутал дочь любовью, потакал ей, никогда не наказывал и впервые поднял на неё руку, когда она, семнадцатилетняя девушка, совершила, с его точки зрения, аморальный поступок: целовалась со взрослым мужчиной, оставшись с ним наедине в тёмной комнате.

Светлана Аллилуева с отцом

«Она редко ласкала меня, а отец меня вечно носил на руках, любил громко и сочно целовать, называть ласковыми словами – “воробушка”, “мушка”. Однажды я прорезала новую скатерть ножницами. Боже мой, как больно отшлёпала меня мама по рукам! Я так ревела, что пришёл отец, взял меня на руки, утешал, целовал и кое-как успокоил… Несколько раз он так же спасал меня от банок и горчичников – он не переносил детского плача и крика. Мама же была неумолима и сердилась на него за “баловство”»[10].

Сохранилось одно-единственное письмо, написанное Надеждой к дочери, без даты, похоже, в году 1931-м (Светлане, стало быть, около пяти лет). Оно поражает чёрствостью, педантичностью, отсутствием тепла; оно как будто обращено к взрослому человеку, от которого требуют, судя по тону письма, незамедлительно повиниться. Именно так требовали на партийных собраниях от оппозиционеров: стать перед партией на колени и по-ви-нить-ся, и этот неумолимый стиль, взятый из партийной жизни, перенесён был на детей. Впрочем, одно ласковое слово в письме оказалось, дважды повторённое «Светланочка», без прилагательных «любимая», «дорогая», с обращением к дочери в третьем лице, как к некой посторонней «девочке». Слово «девочка» повторено шестикратно:

«Здравствуй, Светланочка!

Вася мне написал, что девочка что-то пошаливает усердно. Ужасно скучно получать такие письма про девочку. Я думала, что оставила девочку большую, рассудительную, а она, оказывается, совсем маленькая и, главное, не умеет жить по-взрослому. Я тебя прошу, Светланочка, поговорить с Н.К. (Наталия Константиновна, воспитательница и учительница детей Сталина. – Р.Г.), как бы так наладить все дела твои, чтобы я больше таких писем не получала. Поговори обязательно и напиши мне, вместе с Васей или Н.К., письмо о том, как вы договорились обо всём. Когда мама уезжала, девочка обещала очень, очень много, а, оказывается, делает мало.

Так ты обязательно мне ответь, как ты решила жить дальше, по-серьёзному или как-либо иначе.

Подумай как следует, девочка уже большая и умеет думать. Читаешь ли ты что-нибудь на русском языке? Жду от девочки ответ.

Твоя мама»[11].

Надежда в очередной раз бросила детей, уехала к мужу и на расстоянии делала наставления, не понимая детского мира и детской психологии. Сталин писал дочери иные письма: ласковые, шутливые, добрые, со временем превратившиеся в игру. Он, а не Надя находил нужные для Светланы слова. Грубый и жёсткий в общении с сыновьями, он окружил дочь заботой и, пока она взрослела, вплоть до начала войны, когда он не смог уделять ей внимание, делал всё от него зависящее, чтобы дочь сохранила душевное равновесие и отсутствие матери не почувствовала…

Мария Сванидзе[12] записала в своём дневнике (запись относится к 1934 году) впечатления об одном дне пребывания на сталинской даче: «Светлана всё время тёрлась около отца. Он её ласкал, целовал, любовался ею, кормил со своей тарелки, любовно выбирая кусочки получше».

Но почему Сталин, любивший Светлану чуть ли не животной страстью, баловавший её так, как никого из своих сыновей, не сумел понять дочь, когда она стала молодой женщиной?

Почему, обидевшись на её влюблённости, он не сумел найти компромисс и разрушил их особые отношения? Почему 28 февраля 1953 года, в свою последнюю роковую ночь, он не поздравил дочь с днём рождения и почему никто из участников ночного застолья (Берия и Хрущёв благоволили к Светлане), никто из его гостей, зная суровый нрав Сталина, не посмел ему об этом напомнить и не произнёс тост за именинницу? Охрана докладывала ему, что дочь пытается дозвониться, но он не пожелал разговаривать. Ответы надо искать у Бехтерева, в декабре 1927-го диагностировавшего у Сталина паранойю. Или у Фрейда…