Читать книгу Обитатели холмов - Ричард Адамс - Страница 20

Часть первая. Путешествие
16. Дубравка

Оглавление

Попросил он: «Станцуй для меня».

И сказал: «Красива ты слишком,

Чтобы ветер тебя унес иль

Чтоб солнце сожгло».

А потом прошептал: «Мне ли, жалкому оборванцу,

Говорить злые слова балерине печальной,

Что и мертвой танцует».

С. Киз. Четыре лика смерти. Перевод Вл. Иванова

– Отлично, – сказал Орех, когда Одуванчик замолчал.

– Очень хороший рассказчик, – заметил Серебряный. – Повезло нам, что он тоже с нами пошел. Послушаешь его, и на душе веселей.

– Вот так утер он им нос, – прошептал Шишак. – Пусть поищут рассказчика лучше.

Никто не сомневался, что теперь-то к новичкам отнесутся с настоящим уважением. С самого начала почти всем им было все же не по себе среди сытых, величественных чужаков с их изысканными манерами, «Очертаниями» на стенках, с их элегантной ловкостью, с какой они ускользали почти от любого вопроса, и совсем не кроличьей грустью. А теперь наконец Одуванчик доказал, что и новички не просто кучка бродяг. И конечно, ни один здравомыслящий кролик даже не попытается скрыть восхищения. Приятели подождали, пока им выскажут все положенные восторги, но немного погодя с удивлением поняли, что хозяева отнеслись к рассказу Одуванчика куда прохладней.

– Очень мило, – произнес Барабанчик. Кажется, он старался подыскать еще какие-нибудь слова, но потом повторил: – Да, очень мило. Необычный рассказ.

– Он же наверняка его знает, – шепнул Ореху Черничка.

– Я всегда считал, что в таком традиционном изложении есть своя прелесть, – сказал еще один кролик, – особенно когда его подают в действительно архаичном стиле.

– Да, – подхватил Земляничка. – Вера – самое главное. Просто так и хочется поверить в Эль-Ахрайраха и принца Радугу, не правда ли? А все остальное – следствие.

– Помолчи, Шишак, – зашептал Орех, потому что Шишак негодующе подобрался. – Силой мил не будешь. Подождем, посмотрим, что они сами-то могут. – И сказал вслух: – Как вы понимаете, наши рассказы передаются из поколения в поколение. И мы живем так, как жили наши деды и деды наших дедов. У вас все по-другому. Мы это поняли, и нам кажется, что ваши новые взгляды и мысли очень интересны. Но теперь нам хочется послушать, какие истории рассказывают у вас.

– Мы не часто рассказываем старинные истории, – произнес Барабанчик. – Наши рассказы и стихи обычно о нас самих. Даже уже известное вам «Очертание» Ракитника теперь считается старомодным. Мы не слишком увлекаемся Эль-Ахрайрахом. Это не значит, что ваш приятель рассказывал плохо. История очаровательна, – торопливо добавил он.

– Эль-Ахрайрах – мастер на выдумки, – вмешался Алтейка, – а выдумка кроликам нужна всегда.

– Нет, – произнес новый голос, раздавшийся в дальнем конце пещеры, за спиной Барабанчика. – Кроликам нужно чувство собственного достоинства и – что самое главное – готовность примириться с судьбой.

– Мы считаем, что такого поэта, как Дубравка, у нас не было много-много месяцев, – сказал Барабанчик – Очень многообещающий. Хотите послушать?

– Да, да, – послышалось со всех сторон. – Дубравка!

– Орех, – неожиданно проговорил Пятик, – мне нужно точно понять, что такое этот Дубравка, но один я боюсь подходить ближе. Давай вместе?

– Чего ты хочешь, Пятик? Чего ты опять испугался?

– О Фрит небесный! – дрожа, шепнул Пятик. – Мне же слышно отсюда его запах. Его-то я и боюсь.

– Пятик, не говори глупости! Он пахнет так же, как все остальные.

– Он пахнет как сбитое дождем ячменное зерно, гниющее в поле. Он пахнет, как раненый крот, который не смог уползти в свою нору.

– А по мне, так он пахнет как толстый, большой кролик, в животе у которого полно морковки. Но я подойду с тобой вместе.

Когда, протиснувшись сквозь толпу, они подобрались к другому концу пещеры, Орех с удивлением увидел, что Дубравка – простой недомерок. В Сэндлфорде такого никто никогда не попросил бы что-нибудь рассказать, разве что в кругу нескольких приятелей. Вид у Дубравки был лихой и отчаянный, уши так и ходили ходуном. Начав говорить, он, казалось, постепенно забыл о слушателях и все время поворачивал голову в сторону тоннеля, который темнел у него за спиной, будто прислушиваясь к какому-то неведомому, слышному только ему одному звуку. Голос его завораживал, как движение света и ветра над лугом, и вскоре, почувствовав ритм стиха, в пещере замолкли все.

Гуляет ветер, ветер над травою,

Сережки ив серебряных качает.

Куда ты, ветер, мчишься так? – Далёко,

За горы и холмы, за край земли. —

Возьми меня с собою прямо ввысь,

И я помчусь, я стану Кролик Ветра

Там, в небе перистом, где небеса и кролик.


Река бежит, бежит себе над галькой,

Меж синих вероник и желтых лилий.

Куда ты мчишься так, река? – Далёко,

Всю ночь скольжу за вересковый склон. —

Возьми меня, река, в сиянье звездном,

И я помчусь, я стану Кролик Рек

За гладью вод, где зелень вод и кролик.


Летит по осени дождь листьев желтых, бурых.

Шуршат в канаве листья, виснут на ограде.

Куда вы мчитесь? – Мы уйдем далёко,

Куда дожди и ягоды уходят. —

Возьмите и меня в глубь темных странствий.

Помчусь за вами, стану Кролик Листьев

В глубинах недр, где лишь земля и кролик.


Под вечер Фрит лежит на красных тучах.

Я здесь, милорд, бегу в траве высокой.

Возьми меня с собой за лес и горы,

Туда, где сердце тишины и света.

Я рад отдать тебе дыханье жизни,

О солнца круг, слепящий круг и кролик!


На мордочке заслушавшегося Пятика отражались одновременно глубочайшее внимание и невероятный ужас. Казалось, он впитывает каждое слово и в то же время умирает от страха. Один раз он затаил дыхание, словно испугавшись собственных, недодуманных даже мыслей, а к концу просто совсем потерял над собой контроль. Он скалил зубы и облизывался, как Черничка на дороге возле мертвого ежика.

Иногда, увидев врага, кролик цепенеет – то ли от страха, то ли в своей простодушной надежде остаться незамеченным. Но потом, если оцепенение не переходит в паралич, он, словно сбросив чары, срывается с места невероятным броском. С Пятиком произошло сейчас нечто подобное. Он вдруг подпрыгнул и отчаянно заработал лапами, пробиваясь сквозь толпу к выходу. Получив сильный пинок, какой-нибудь кролик сердито провожал его глазами, но Пятик не обращал на это внимания. Потом он застрял между двумя толстяками и не смог двинуться с места. Тут он забился, закричал, зацарапал пол, и Ореху, заторопившемуся следом, стоило немалых трудов предотвратить драку.

– Видите ли, мой брат тоже немного поэт, – сказал он рассерженным хозяевам. – Иногда он так вот разволнуется, хотя и сам не всегда понимает почему.

Одному из обиженных объяснений Ореха, похоже, хватило, но второй сказал:

– Ах вот так, еще один поэт? Что ж, давайте послушаем и его. Это будет мне вроде награды за попорченное плечо. Он выдрал у меня целый клок.

Но Пятик был уже далеко, в противоположном конце пещеры, и, протискиваясь к выходу, Орех думал только о том, что нельзя оставлять его одного. Правда, оправдываясь за поведение Пятика, Орех и сам сердился на брата, который никак не желал подружиться с новыми знакомыми, а потому, проходя мимо Шишака, сказал:

– Пошли, поможешь мне привести его в чувство. Драка сейчас нужна нам меньше всего на свете.

Он решил, что Пятик заслужил небольшую трепку.

Вдвоем они побежали за Пятиком и догнали у самого выхода. Прежде чем кто-нибудь из них успел сказать хоть слово, Пятик обернулся и заговорил, словно отвечая на вопрос:

– Почувствовали? А теперь хотите спросить, знал ли я это раньше? Конечно знал. Это-то и плохо. Он ничего не придумал. Он говорил правду. А раз это правда, значит он не сумасшедший – вы ведь это хотели сказать? Я не виню тебя, Орех. Когда мы подошли к нему, мне показалось, будто я облако и меня вот-вот захватит большая туча. А потом в какой-то момент я вдруг почувствовал, что больше ему не подчиняюсь. Не знаю почему. Не по своей воле – случайно. Какой-то маленький уголок сознания помог мне выбраться. Говорил я тебе, крыша в этой пещере держится на костях! Но нет! Туман безумия закрыл настоящее небо, и мы никогда больше не увидели бы свет Фрита. Что теперь с нами будет? Правда не живет там, где туман сумасшествия, Орех.

– О чем это он, боже мой? – спросил у Шишака ошарашенный Орех.

– О болване-поэте, – ответил Шишак. – Это-то я понимаю. Но похоже, твой братец решил, будто мы приняли всерьез вислоухого олуха с его болтовней, а вот это уже выше моего понимания. Отдыхай, Пятик. Нас волнует только переполох, который ты учинил. Что же касается этого Дубравки, этого Дубравного Корешка, могу сказать одно: Дубравку мы вырвем, останется один Корешок.

Пятик так вытаращил глаза, что они стали просто как у мухи – больше головы.

– Ты думаешь? – сказал он. – Ты в это веришь? Но тогда все вы, каждый на свой лад, тоже бродите в этом тумане. Где?..

Орех перебил его, и Пятик вздрогнул.

– Пятик, я не стану притворяться. Я догнал тебя, потому что рассердился и хотел вправить тебе мозги. Ты нам испортил прекрасное начало…

– Испортил?! – воскликнул Пятик. – Я испортил?! Да все это племя…

– Успокойся. Я хотел выбранить тебя, но ты так расстроен, что без толку это. Сейчас ты отправишься с нами вниз и ляжешь спать. Пошли! И помолчи немного.

Кроликам порой проще, чем людям, потому что они не стыдятся применить силу. И Пятик, у которого не было выбора, спустился вслед за своими провожатыми в нору, где Орех провел предыдущую ночь. Теперь там никого не было, и они легли и уснули.

Обитатели холмов

Подняться наверх