Читать книгу Что-то не так с Гэлвинами. Идеальная семья, разрушенная безумием - Роберт Колкер - Страница 5

Часть I
Глава 2

Оглавление

1903

Дрезден, Германия


Наверное, вполне оправдано, что самый тщательно изученный, многократно интерпретированный и растасканный на цитаты рассказ о личном опыте параноидного психоза и буйного помешательства крайне труден для чтения.

Даниэль Пауль Шребер был сыном известного врача-педиатра, который испытывал свои оздоровительные методы на собственных детях. Даниэль и его брат оказались в числе первых, на ком Мориц Шребер экспериментировал с обливаниями ледяной водой, диетами, гимнастикой и конструкцией из палок и ремней под названием Geradehalter, призванной заставить ребенка сидеть прямо. Несмотря на такое непростое детство, Даниэль Шребер сумел достичь больших успехов и стал сначала адвокатом, а затем судьей. А потом произошел крах. В 1894 году пятидесятиоднолетнему Шреберу поставили диагноз «галлюцинаторное помешательство параноидного вида», и следующие девять лет он провел в лечебнице для душевнобольных в Зонненштайне неподалеку от Дрездена. Это была первая в Германии психиатрическая больница, целиком содержавшаяся за государственный счет.

Годы, проведенные в клинике, легли в основу книги Шребера «Воспоминания невропатологического больного», которая стала первым серьезным опытом описания загадочной болезни, известной в то время как dementia praecox (раннее слабоумие). Спустя несколько лет она получила название «шизофрения». Опубликованная в 1903 году, книга на протяжении следующих ста лет служила отправной точкой практически каждого обсуждения этой болезни. В период, когда заболевали шестеро мальчиков из семьи Гэлвин, все взгляды и методы тогдашней психиатрии испытали на себе влияние полемики вокруг случая Шребера. Вообще-то, сам Шребер никак не рассчитывал, что его автобиография привлечет к себе столько внимания. Он написал воспоминания в качестве своего рода ходатайства об освобождении из сумасшедшего дома, и во многом по этой причине местами кажется, что он обращается к единственному читателю – доктору Паулю Эмилю Флексиху, отправившему его в сумасшедший дом. Книга начинается с обращения к Флексиху, в котором Шребер просит у врача прощения за то, что мог написать нечто, способное вызвать у того возмущение. Он надеется прояснить лишь один небольшой вопрос – не сам ли Флексих направлял тайные послания в его мозг на протяжении минувших девяти лет?

Глобальное телепатическое единение со своим врачом («вы воздействовали на мою нервную систему, даже находясь в других местах») было первым из нескольких десятков непривычных и сверхъестественных переживаний, о которых рассказывает Шребер на двухстах с лишним страницах. Образным языком, до конца понятным, вероятно, лишь ему самому, автор увлеченно пишет о том, что видел в небе два солнца и однажды заметил, что одно из них следует за ним повсюду. Он посвящает множество страниц путаному описанию скрытого «языка нервов», не различимого для подавляющего большинства людей. Души сотен человек пользовались этим языком, чтобы передавать Шреберу важнейшую информацию – о наводнении на Венере, распаде Солнечной системы и слиянии созвездия Кассиопеи в одну большую звезду.

В этом отношении у Шребера было очень много общего со старшим из детей Гэлвинов, Дональдом, который много лет спустя декламировал свой Священный орден духовенства перед семилетней Мэри в доме на Хидден-Вэлли. Как и Дональд, Шребер верил в то, что происходящее с ним имеет не физический, а духовный характер. Ни он, ни Дональд, ни кто-либо из Гэлвинов не смотрели на эти бредовые идеи со стороны с беспристрастным любопытством. Они существовали внутри них, заставляя трепетать, поражаться, ужасаться и отчаиваться, а подчас все это сразу.

Будучи не в силах освободиться от происходящего с ним, Шребер старался вовлечь в это всех вокруг, чтобы поделиться своим опытом. В его мире моменты эйфории перемежались моментами невероятной слабости и беззащитности. В своих воспоминаниях Шребер обвиняет доктора Флексиха в использовании языка нервов для совершения «убийства его души». (Как поясняет Шребер, души – очень уязвимые, «обширные шары или узлы» из чего-то вроде «тончайших нитей или волокна»). Затем возникло изнасилование. «По причине моей болезни я вступил в особые отношения с Богом, – пишет Шребер. – Поначалу эти отношения очень напоминали непорочное зачатие. Я имел, хотя и не совсем до конца развитые, женские гениталии. А внутри своего тела я ощущал тогда подпрыгивания и толчки, причем именно такие, которые соответствуют первым жизненным движениям человеческого эмбриона… то есть состоялось оплодотворение». По словам Шребера, он сменил пол и забеременел. При этом он испытывал отнюдь не святое воодушевление, а напротив, ощущал себя изнасилованным. Бог стал добровольным соучастником доктора Флексиха, «или даже главным подстрекателем», в заговоре с целью использовать его тело «как тело шлюхи». Мир Шребера по большей части представлял собой страшное, переполненное ужасами место.

У него была единственная величественная задача: «Моя цель состоит исключительно в более точном установлении истины в такой жизненно важной области, как религия». Это у него не вполне получилось. Зато написанное Шребером сослужило гораздо большую службу зарождавшейся в те времена неоднозначной и в высшей степени дискуссионной области науки – психиатрии.


Прежде чем изучение психических болезней стало наукой под названием «психиатрия», умопомешательство испокон веков считалось болезнью души, а страдающие им заслуживающими тюрьмы, ссылки или экзорцизма. В иудеохристианской традиции душа понимается как нечто отдельное от тела – сущность человеческой личности, к которой может обращаться Бог или завладевать дьявол. Первым примером душевного расстройства в Библии был царь Саул, оставленный Богом, на место которого пришел некий злой дух. Средневековая француженка Жанна д’Арк слышала голоса, которые считались сатанинскими, а после ее гибели, наоборот, пророческими. Даже в те времена определение безумия могло меняться в зависимости от преследуемых целей.

На самый поверхностный взгляд было вполне очевидно, что душевное расстройство иногда бывает фамильной чертой. Самыми яркими примерами этого были царствующие особы. В XV веке английский король Генрих VI сначала сделался параноиком, затем онемел и стал безразличен к окружающему миру, после чего у него начались галлюцинации. Эта болезнь стала сигналом к началу династического конфликта, переросшего в войну Алой и Белой розы. Честно говоря, подобного итога можно было ожидать: такими же расстройствами психики страдали дед Генриха по матери, французский король Карл VI, его мать Жанна де Бурбон, дядя, дед и прадед. Говорить о безумии как о неком биологическом явлении врачи начали лишь к концу XIX века. В 1896 году немецкий психиатр Эмиль Крепелин использовал понятие «раннее слабоумие» (dementia praecox). Он предполагал, что, в отличие от старческой деменции, этот недуг начинается в более раннем возрасте. Крепелин считал, что он вызывается неким «токсином» или «очаговыми поражениями головного мозга, природа которых пока не установлена». Двенадцатью годами позже швейцарский психиатр Ойген Блейлер ввел диагноз «шизофрения» для описания большинства симптомов, которые Крепелин объединял под понятием «раннее слабоумие». Он также считал, что эта болезнь может иметь некую физическую составляющую.

Блейлер использовал это новое слово из-за латинского корня «шизо», указывающего на резкое разделение ментальных функций. Этот его выбор оказался крайне неудачным. В большинстве произведений популярной культуры шизофрению путают с раздвоением личности – взять хотя бы «Психо»[15], «Сивиллу»[16] или «Три лица Евы»[17]. Однако это далеко не одно и то же. Блейлер пытался указать на разрыв между внешней и внутренней жизнью больного, на расхождение между восприятием и реальной действительностью. Шизофрения – это не множественная личность. Она отражает, как сознание человека постепенно отгораживается от реальности вплоть до полного отказа воспринимать ее так же, как окружающие.

Несмотря на попытки психиатров объяснять эту болезнь биологическими факторами, ее истинная природа оставалась малопонятной. То, что шизофрения может передаваться по наследству, не объясняло случаев, когда она возникала как бы сама собой, в частности случая Шребера. Базовый вопрос о том, является ли шизофрения наследственным заболеванием или возникает на ровном месте, занимал умы нескольких поколений ученых: психиатров, биологов, а впоследствии и генетиков. Как можно понять болезнь, не понимая ее причин?


Когда в 1911 году Зигмунд Фрейд наконец решил почитать записки Шребера, у него захватило дух. Венский теоретик и практик психоанализа, к тому моменту уже ставший признанным первопроходцем внутреннего мира человека, не проявлял интереса к бредовым психозам вроде шреберовского. Как практикующий невропатолог, он занимался подобными пациентами, но не видел никакого смысла укладывать их на кушетку психоаналитика. По его мнению, шизофреники слишком нарциссичны для результативного взаимодействия с психотерапевтом.

Однако книга Шребера (ее послал Фрейду его протеже, швейцарский психоаналитик Карл Юнг, который несколько лет упрашивал мэтра прочитать ее) перевернула представления Фрейда. Теперь у него появился полный доступ во все закоулки сознания помешавшегося человека. Обнаруженное там подтверждало все предположения ученого о механизмах бессознательного. В благодарственном письме Юнгу Фрейд отозвался о книге воспоминаний как о «своего рода откровении». В другом письме он заявил, что самого Шребера «следовало бы сделать профессором психиатрии и директором психиатрической больницы».

«Психоаналитические заметки об одном автобиографическом случае паранойи (dementia paranoides)» Фрейда увидели свет в 1911 году (в том же году сам Шребер трагически погиб в лечебнице, куда его вновь поместили после смерти матери). Книга Шребера убедила Фрейда в том, что бредовые идеи психически больных людей не слишком отличаются от иллюзий обычных невротиков, обусловлены аналогичными причинами и интерпретируются точно таким же образом. В воспоминаниях присутствовали символы и метафоры, прекрасно известные Фрейду по снам его пациентов. Он считал, что превращение Шребера в женщину и его непорочное зачатие были связаны со страхом кастрации. Одержимость больного психиатром Флексихом свидетельствовала об Эдиповом комплексе. «Не забывайте, что отец Шребера был врачом», – писал Фрейд, в восторге от того, что установил взаимосвязь. «Происходящие с ним (Шребером) абсурдные перевоплощения суть язвительная сатира на отцовское врачебное искусство».

Похоже, что в хитросплетениях написанного Фрейдом лучше всех разобрался Карл Юнг. Прочитав присланную ему первую версию работы, он сразу же написал своему учителю, что считает ее «невероятно остроумной» и «блестяще написанной». Имелась лишь одна проблема – Юнг был категорически не согласен с Фрейдом. В основе его возражений лежал вопрос о природе бредовых состояний психики – является ли шизофрения врожденным недугом головного мозга или приобретенным вследствие событий, оставивших глубокий след в жизни человека? Имеет ли она природное происхождение или обусловлена жизненными обстоятельствами? В отличие от подавляющего большинства психиатров своего времени, Фрейд был уверен в полностью «психогенном» характере этой болезни, то есть в том, что она порождается бессознательным, сложившимся под влиянием опыта, часто сексуального, полученного в детские годы формирования личности. Что же касается Юнга, то он придерживался более конвенционального мнения о том, что шизофрения хотя бы отчасти является биологическим заболеванием, с большой долей вероятности унаследованной от кого-то из членов семьи.

На протяжении нескольких лет учитель и ученик время от времени вступали в полемику по этому поводу. Но в данном случае чаша терпения Юнга переполнилась. Он заявил Фрейду, что не все объясняется сексом – иногда люди сходят с ума по другим причинам, возможно врожденным. «В моем понимании концепция либидо нуждается в дополнении генетическим фактором», – писал Юнг.

Он поднимал этот вопрос снова и снова в целом ряде своих писем. Но Фрейд не вступал в дискуссию – он просто не отвечал на это. Такое поведение показалось Юнгу возмутительным, и в 1912 году он взорвался и перешел на личности. «Ваша манера относиться к ученикам как к пациентам вопиюще ошибочна, – писал Юнг. – Таким образом вы плодите либо раболепствующих подхалимов, либо беззастенчивых марионеток… А сами, удобно устроившись на вершине, взираете на них отеческим взглядом».

Позднее, в том же году, выступая в Фордемском университете в Нью-Йорке, Юнг выступил против Фрейда публично, резко раскритиковав его интерпретацию случая Шребера. Он заявил, что «шизофрению нельзя объяснять исключительно утратой эротического влечения». Юнг понимал, что Фрейд посчитает это вероотступничеством. «Он глубоко заблуждался, поскольку просто не понимал сути шизофрении», – писал позднее Юнг.

Окончательный разрыв между учителем и учеником был в большой мере обусловлен расхождением во взглядах на природу шизофрении. Самое знаменитое партнерство раннего периода существования психоанализа прекратило свое существование. Однако споры о происхождении и природе шизофрении только начинались.


Сейчас, больше века спустя, эта болезнь поражает примерно каждого сотого человека на планете. То есть ей подвержены более трех миллионов американцев и восемьдесят два миллиона человек во всем мире. По одной из оценок, пациенты с этим диагнозом занимают около трети мест в психиатрических клиниках Соединенных Штатов. Согласно другой – ежегодно около сорока процентов взрослых с этим заболеванием вообще не получают медицинской помощи. Каждый двадцатый случай шизофрении заканчивается самоубийством.

На сегодняшний день в науке существуют сотни трудов о Шребере, авторы каждого из которых делают собственные попытки осмысления личности больного и его недуга, куда более смелые по сравнению с идеями Фрейда и Юнга. Французский психоаналитик, отец философии постструктурализма Жак Лакан писал, что проблемы Шребера выросли из фрустрации в связи с невозможностью быть фаллосом, отсутствовавшим у его матери. В начале 1970-х французский социолог и икона контркультуры Мишель Фуко сделал из Шребера своего рода мученика, жертву общественных механизмов, направленных на подавление индивидуальности. И даже в наши дни воспоминания Шребера продолжают служить чистым холстом, а их автор – идеальным пациентом, то есть неспособным возразить. В то же время центральный вопрос о шизофрении, поставленный случаем Шребера, – «природа или жизненные обстоятельства?» – сильно влияет на наше восприятие этой болезни.

Гэлвины появлялись на свет на фоне непрекращающихся споров по этому вопросу. К моменту их взросления дискуссионная область распадалась, разделялась и подразделялась почти как живая клетка. Одни считали проблему биохимической, другие неврологической, третьи генетической, а были еще и сторонники ее экологического, вирусного или бактериального происхождения. По выражению историка психиатрии из Торонто Эдварда Шортера, «шизофрения – кладезь теорий», и в ХХ веке эти теории появлялись едва ли не сотнями. И при этом правда о том, что представляет собой шизофрения, каковы ее причины, как можно облегчить симптомы, оставалась скрытой глубоко внутри людей, страдающих этим заболеванием.

Пытаясь найти биологический ключ к разгадке шизофрении, ученые постоянно искали объекты или эксперименты, которые позволили бы раз и навсегда решить вопрос о причинах заболевания. А что, если где-то есть целая семья Шреберов – идеальная обособленная группа с общей генетической наследственностью? Образцовая выборка с заболеваемостью, достаточной для того, чтобы четко установить, что происходит с некоторыми или даже со всеми ее членами?

Например, такая семья, как Дон и Мими Гэлвин и их двенадцать детей.

15

  «Психо» – фильм режиссера Альфреда Хичкока 1960 года. – Прим. пер.

16

  «Сивилла» – роман Флоры Шрайбер, опубликованный в 1973 году и ставший бестселлером. – Прим. пер.

17

  «Три лица Евы» – американский фильм 1957 года. – Прим. пер.

Что-то не так с Гэлвинами. Идеальная семья, разрушенная безумием

Подняться наверх