Читать книгу Сказания Меекханского пограничья. Север – Юг - Роберт М. Вегнер - Страница 3

Шадори появились именно с той стороны, откуда их и ждали. Двенадцать груженных, словно мулы, мужчин вышли из леса на восточном краю горного луга, полонины. Остановились на линии деревьев. Выглядели они так, словно шли без остановки несколько последних дней: грязные, обросшие, задыхающиеся. Близился вечер, и солнце било им в глаза, а привольно раскинувшаяся полонина, чуть неровная и припорошенная свежим снегом, казалась пустой и спокойной. Соблазняла, обещая легкую дорогу и отсутствие засады.

Конечно же, обманывала.

Первый из мужчин сделал несколько шагов, по колени проваливаясь в мягкий пух. Снег, должно быть, выпал не раньше прошлой ночи. Пришлец поправил на спине большой мешок, что-то рявкнул остальным и двинулся вперед, намереваясь, как видно, пересечь луг наискось, кратчайшим путем. Остальные последовали за ним, держа дистанцию в несколько футов. Шагов через сто проводник остановился, тяжело дыша, и подал знак второму в цепочке, чтобы тот его заменил. Сам подождал, пока остальная группа минует его, и занял место в конце. Еще через сто шагов произошла следующая смена, потом еще одна. Для людей, наверняка шедших без остановки всю ночь, они удерживали хороший темп. За четверть часа одолели половину дороги.

И тогда полонина их предала.

Снег в десятке-другом мест по обе стороны от растянувшейся змеей группы взорвался. Из взвеси ледяного пуха выскочили укутанные в меха, размахивающие оружием фигуры. Воздух задрожал от крика:

– Горная Стража! Бросить оружие!

Шадори и не подумали подчиниться.

* * *

А вскоре все закончилось. Лейтенант Кеннет-лив-Да-равит равнодушно смотрел, как его люди проверяют ножами, не притворяется ли кто из бандюганов мертвым. Двоих, взятых живьем, как раз вязали в сторонке. Полонина уже не походила на оазис покоя – на стоптанном снегу, меж трупами и брошенными вьюками, расцвели пятна яркого багрянца. Местами выглядывала и прошлогодняя травка.

– К хренам пошел живописный вид, – пробормотал он в пространство.

– Вы о чем, господин лейтенант? – Стоящий чуть в стороне десятник взглянул вопросительно.

– Ничего, ничего, Вархенн. Я после ночи в норе всегда сам с собой болтаю. Какие потери?

Татуированное лицо младшего офицера расцвело.

– Трое раненых. Но только один серьезно: получил удар в колено и не сможет идти.

– Нормально, я и так должен отправить гонца в Беленден. Когда присоединятся остальные, приготовьте сани и собак.

– Так точно.

Лейтенант глянул на пленников.

– А эти?

– Один молокосос и один идиот. Толку от них не будет.

– Посмотрим. – Офицер повернулся к группе солдат: – Андан! Удостой-ка вниманием своего командира!

Андан-кейр-Треффер, самый молодой из его десятников, послушно подскочил, и, казалось, ни тяжелый чешуйчатый панцирь, ни пояс, оттянутый саблей и топором на короткой рукояти, ему не мешали. Кеннет знал, что это отнюдь не чрезмерное усердие и не желание выслужиться. После ночи, проведенной в вырытых в снегу норах, каждая возможность движения казалась благословением. Младший офицер был невысоким и кряжистым, к тому же заросшим, словно медведь: на темной улице наверняка бы перепугал до полусмерти кого угодно. Лейтенант мысленно вздохнул и перевел взгляд на другого десятника.

Вархенн Велергорф, седой и усатый, в короткой кольчуге, кожаных портах и косматом кожухе, наброшенном на спину, выглядел сущим разбойником. Щеки, лоб и тыльные стороны его рук покрывали голубые, серые и черные племенные татуировки. Напоминающий палаческое орудие топор с длинной, дюймов в десять, бородкой он держал небрежно переброшенным через плечо. Железо все еще оставалось липким от крови. «Выглядим мы, проклятущее проклятие, хуже банды головорезов, – подумал Кеннет. – Ничего странного, что нам велят кричать пароль при каждой встрече».

– Андан, – сперва обратился он к молодому десятнику. – Собери людей. Хочу сказать им пару слов. Потом обыщи шадори. Может, узнаем, куда они шли.

Десятник исполнил нечто, при определенной фантазии могущее сойти за салют.

– Та-а-аточно. А чародей?

Офицер скривился.

– Не стану его дожидаться. Знает не больше нашего, а хлопот от него… Да и не затем я приказывал Берфу держать его подальше, чтобы теперь дожидаться его милость мастера, – сказал он с иронией. – Ах да, Андан, никаких отрезанных ушей, не у этих сукиных детей.

– Ясно.

– Бегом!

Коренастый младший офицер вперевалочку направился к солдатам. Кеннет повернулся к Велергорфу:

– Когда Андан закончит, пошлешь несколько человек, чтобы приготовить на краю леса большой костер.

– Так точно.

– Потом допросим этих двоих. Что же до сбора… Ты помнишь о моей просьбе?

Седой десятник слегка усмехнулся.

– Помню, господин лейтенант.

– Тогда держи уши на макушке.

Кеннет повернулся в сторону закатного солнца. Там полонина выглядела чистой и спокойной. «А ведь в мерзейшее дерьмо мы вляпались, – подумал он. – И прежде чем дело закончится – перемажемся по уши».

В десятке шагов позади Андан закончил строить отряд в шеренгу. Семнадцать солдат – живописная компания, облаченная в дивную коллекцию панцирей, шлемов, щитов и самого разного оружия. Только трое озаботились надеть плащи со знаками Горной Стражи. Лейтенант зашагал в их сторону.

Он знал, что и сам выглядит не лучше. Носил меховой кубрак, наброшенный на рубаху сурового полотна, крепкие сапоги и штаны из кожи молодого тюленя, шитые, по ахерской моде, шерстью внутрь. Дополняла все латаная кольчуга, простой шлем, длинный меч и округлый щит с островерхим умбоном. Если бы не светло-серый плащ с вышитыми на груди двумя шестерками и стилизованной мордой вессирской овчарки – символом Горной Стражи – никто бы в здравом уме не посчитал его императорским солдатом.

Горная Стража была одним из тех подразделений Меекханской империи, чья история уходила во времена предмеекханские. Прежде чем империя в своем движении на север уперлась в горы Ансар Киррех, этими землями владела свободная лига вессирских племен, чьей главной силой были как раз отряды воинственных горцев, именовавшиеся Горной Стражей. Во время войны с Меекханом стражники, знающие окрестности как свои пять пальцев, не раз и не два утирали нос имперской пехоте, вызывая удивление и неохотное признание оккупантов. Через шесть лет война закончилась принятием империей протектората над землями между рекой Ванавен и горной цепью Большой хребет. За следующий десяток-другой лет протекторат мягко перерос в аннексию. Случилось это благодаря крайне рассудительной политике империи, которая признала за туземцами полноту прав, какими пользовались родовитые меекханцы, и особо не вмешивалась в местные обычаи и традиции. А славившаяся прагматизмом имперская армия при случае прибрала к рукам и Горную Стражу, оценив ее умения и навыки. В местах, лишенных проложенных дорог, на горных тропках, в узких ущельях и на ветреных пиках стражники попросту оказались куда лучше регулярной тяжелой пехоты. Им даже позволили сохранить первоначальное деление на отряды, насчитывавшие сто и тысячу человек, однако назывались они теперь – уже в соответствии с меекханским обычаем – ротами и полками. Если сравнивать с полками меекханской пехоты, насчитывавшими двенадцать рот по двести человек, отряды Горной Стражи были меньше, но куда быстрее и значительно мобильней. Идеальные для горных схваток. Стражники рекрутировали солдат из местных горцев, позволяя каждому сохранять собственное вооружение и использовать любимый стиль битвы, поскольку в этих местах редко доходило до сражений в строю, сомкнутыми отрядами, щитом к щиту. В результате всякий отдельный отряд Горной Стражи выглядел бандой разбойников. И лейтенант Кеннет-лив-Даравит, собственно, перед таким отрядом и стоял.

– Смирно! – У десятника Андана-кейр-Треффера для его роста был мощный голос. Шеренга выпрямилась, более или менее удачно пародируя уставную стойку.

– У вас нынче все прошло легко. – Кеннет остановился перед солдатами, пристально глядя на каждого. Проклятие, да большинство из них – старше него. – И знаете почему? Потому что они шли сюда ночь и день без отдыха. Половина сразу легла от стрел, а остальные оказались слишком измучены, чтобы отбиваться, как могли бы.

Он остановился, дав им минутку, чтобы обдумать его слова.

– Это было доброе сражение. Но следующее может оказаться куда тяжелее. И мы все еще не знаем ни где укрылась остальная часть клана, ни сколько их вообще осталось. – Он не слишком понимал, что делать с руками, потому заложил их за пояс. – Теперь мы подождем Берфа и чародея. Десятник Велергорф найдет занятие для кое-кого из вас. Остальные займутся установкой палаток и разведением огня. После двадцати часов в норах нам пригодится теплая еда.

Они откликнулись согласным гулом.

– Однако прежде нужно убраться. Согласно приказу, от шадори не должно остаться и следа. Это скверная работа, но вместо нас ее никто не сделает.

Шеренга хранила мертвое молчание.

– Для начала – по полкружки водки на человека. – На этот раз гул был куда более радостным. – А для тех, кто не стыдится собственных знаков, – по полной.

Кеннет выразительным жестом указал на троих солдат, одетых в серые, обшитые белым кантом плащи из некрашеной шерсти. – Разойтись.

Лейтенант вздохнул. Он все еще не чувствовал себя в подобных ситуациях уверенно – и, что хуже, ему казалось, что и остальные прекрасно об этом знают.

– Господин лейтенант. – Велергорф вырос перед ним, словно из-под земли. – Я насчет вашего приказания.

– Помню. Давай-ка сюда.

Они отошли на десяток шагов.

– И как?

При Велергорфе Кеннету можно было не притворяться. Они служили вместе пять лет – сперва в одной десятке, как обычные солдаты, позже он сделался десятником, а Велергорф – его правою рукой. Приняв командование над только что созданной шестой ротой, Кеннет отдал ему собственную десятку, полностью доверяя умениям и опыту старого горца. А потом отвел его в сторону и попросил, чтобы тот следил за его руками и указывал на ошибки.

– Неплохо. Коротко и по сути. – Десятник говорил шепотом. – Не много есть вещей хуже, чем командир, часами напролет строящий и отчитывающий людей после сделанной работы. Но не делите их на худших и лучших из-за плащей. Иначе начнутся проблемы.

– А как же их заставить носить знаки собственной роты?

Десятник зачерпнул горсть снега и принялся оттирать кровь с лезвия топора.

– Им нужно время, – помолчав, заговорил старый солдат. – Эта так называемая рота – лишь четыре десятки, набранные из разных отрядов и дополненные рекрутами. Десятка Андана пришла от Черных Штанов Берхоффица, а о них – кто не слышал? Берф – из восьмой роты Двенадцатого полка, из Диких Псов. И это тоже славное имя. А парни, которых вы мне дали, – это Забияки из Галлена. Первая рота, Четвертый полк. Все – известные и заслуженные отряды. Они годами работали на свою славу. А что здесь? Их перебрасывают в Шестой полк, который и возник-то с год назад и за которым нет ни серьезной кампании, ни побед: он и формироваться-то еще продолжает. К тому же все они попадают сюда лишь потому, что полк не может совладать с единственным кланом одичалых горцев. Они просто чувствуют себя обманутыми. Их забрали из собственных отрядов и придали самому молодому полку в Страже. И ко всему – самой свежей роте, которой командует не пойми что за молокосос.

– Я не просил о звании.

– Я слышал. Значит, мало того что молодой, так еще и глупый…

Кеннет громко рассмеялся. Несколько стоявших неподалеку солдат повернули к ним головы.

– Хорошо. – Велергорф тоже улыбнулся. – Если командир смеется, значит, все идет как надо. А еще хорошо, что вы… ну… того…

– Рыжий?

– Да, господин лейтенант. Все знают, что горы любят красноволосых. И это суеверие все еще живо отсюда аж до восточного Джехира.

– Ну, за это я могу благодарить отца, поскольку тот женился на самой рыжей девушке округи, хотя все его отговаривали. Но речь не обо мне, а о моих людях, Вар-хенн. На что еще мне следует обратить внимание?

– Просто дайте им время, господин лейтенант. – Десятник заткнул топор за пояс и почесал подбородок. – К тому же здесь дело еще ив… хм… качестве материала. Когда Берхоффиц, Вер-Иллен и остальные получили приказ поделиться людьми с нашим полком, они прислали наименее ценных. И я их за это совершенно не виню, сам бы сделал так же. Не то чтобы эти парни были совсем уж никчемушными, но наверняка – менее опытны и куда норовистей прочих; они – те, кого ставят вдозор, когда ожидают засады. Некоторые восприняли перевод в Шестой полк как наказание. Незаслуженное наказание.

– Так что? Мне сделать так, чтобы рота обрела такую же известность, как Черные Штаны? Это может занять всю мою оставшуюся жизнь. Причем довольно короткую, коли стану слишком стараться…

– Нет, господин лейтенант. Сперва будет достаточно показать им, что могут вам доверять. Что вы знаете толк в работе и что не получили звание благодаря дядюшке при штабе.

– А я думал, что у меня неплохо получается.

– Верно. Когда вы отдали приказ разделить роту и перейти ночью перевал Калл-Андер, я думал, что это величайшая глупость. В эту пору года там обычно по шею снега. Без собак и саней мы бы могли увязнуть. Но его там оказалось не больше, чем если б козел набздел. Потом вы приказали нам притаиться здесь, в норах, под снегом, на добрую половину ночи и почти целый день. Еще час назад вас все проклинали за этот марш и ночевку на земле. Но когда шадори вышли из леса ровнехонько в том месте, которое вы указали… Ну-ну. О чем о чем, а об этом станут долго говорить.

– Они полгода уходят от нас, потому…

Десятник покачал головой.

– Можете не объяснять мне. Вы – офицер. Правда, всего лишь месяц, но это не имеет значения. Все увидели, что вы обладаете нюхом и понимаете горы. Теперь достаточно будет доказать, что это не было простой удачей.

– Хотел бы я и сам тому верить.

Вархенн Велергорф легонько улыбнулся.

– Это горы, господин лейтенант. Здесь счастье ластится лишь к детям и идиотам.

– И к кому же ты отнесешь меня?

На этот раз рассмеялся десятник.

– Об этом наверняка станут рассказывать. – Велергорф бесцеремонно высморкался в снег. – Мы вырезали банду шадори, а затем встали над трупами и принялись точить лясы. Как думаете, когда до нас доберется остальная часть роты?

– Ты имеешь в виду тех двадцатерых парней и десять псов? Если Берф удержит темп, как я приказал, они должны прибыть еще до полуночи.

– И что потом?

– Пока не знаю. Решу, когда Андан найдет что-либо, что поможет нам разгадать цель путешествия банды.

Велергорф насупился.

– Андан. Именно, господин лейтенант. Надо бы его осадить.

– Осадить? – Кеннет понимал, о чем идет речь, но хотел, чтобы десятник подтвердил его наблюдения.

– Эти его «та-а-аточно» и «ясно», стойка «смирно», словно он вот-вот обосрется, забывчивость насчет того, чтоб отдать честь, и все такое. Еще чуть-чуть – и начнет спрашивать, отчего вы приказали так, а не иначе, вместо того чтобы выполнять, что сказано. А остальные возьмут с него пример. Это опасно. Вы моложе его и меньше служили. Ему… нужно напомнить, кто тут командует.

– Я им займусь. – Лейтенант кивнул. – Спасибо.

– Не за что. Мне за это и платят.

Они одновременно ухмыльнулись, несмотря на то что шутка была с бородой.

– Как думаешь, – Кеннет указал на лежащие тела, – куда они могли идти?

Седой десятник почесал двухдневную щетину.

– Отсюда? Только в Гиретен или на Высокие Пастбища.

– Хм… Ну не знаю. Как-то оно слишком очевидно.

Он услышал поскрипывание снега. К ним подошел Андан-кейр-Треффер, неся что-то в руке. Выражение лица его было странным. – Не Гиретен и не Высокие Пастбища, – сказал он. – Или я невинный пастушок.

И показал им найденное. Это была странная сандалия: деревянная подошва со множеством набитых гвоздей, снабженная несколькими кожаными ремешками.

– Привязывают ее к сапогам, – пояснил он не пойми зачем.

– Знаю. Чтобы не скользить по льду. Что еще?

– Крюки и веревки. Прилично сделанные. Видать, знают, как ими пользоваться.

– Ледорубы?

– По одному на морду.

Кеннет сцепил зубы.

– Вы ведь понимаете, что это значит, верно? Крысы прячутся по ту сторону Старого Гвихрена.

– Это невозможно. – Велергорф указал на маячащую на севере белую стену. – Они должны оказаться безумцами, чтобы переходить через ледник.

– А они и есть безумцы. Наверняка во время перехода погибла половина женщин и детей, но они прошли и скрываются где-то по другую сторону. Именно поэтому мы полгода не можем их найти.

Старый десятник поглядел на него блестящим глазом.

– Вы ведь знали, вы ведь уже догадались! Именно поэтому приказали нам встать в засаду именно здесь!

– Я рисковал. – Кеннет пожал плечами. – Как я уже говорил, мы ищем их полгода, наш полк и еще два других. За это время мы даже сурков выкурили из нор, а бандиты из клана появляются неизвестно откуда и исчезают неведомо куда. Убивают людей по всей провинции. Но они никогда не наносили удара дальше чем в трех-четырех днях дороги от ледника.

Андан покачал головой.

– Но чтобы притаились по ту сторону? Ахеры их выбьют в три дня.

И он был прав. Старый Гвихрен, называемый местными горцами Белой Стеной, а ахерами – Гвиххренх-омер-гааранаа, или Отец Льда, был крупнейшим ледником севера. Начинался он где-то меж вершинами восьмимильных гор Большого хребта и двигался на юго-запад, с дерзостью заявляя, что, коли понадобится, он проложит себе дорогу силой. Он целиком заполнял дно широкой долины, стиснутой высокими хребтами, потом выплескивался из нее пятидесятимильным языком льда, впадающим в озеро Дорант.

В этом регионе ледник был границей, в которую уперлась меекханская экспансия на север. За ним начинались земли ахеров и тех немногих горских кланов, которые ни за что не хотели принять имперскую власть. Впрочем, границей он служил исключительно непроходимой и безопасной. Старый Гвихрен в самом широком месте был восьми миль шириной, а его рассеченная щелями и трещинами спина оказывалась смертельной ловушкой даже для опытнейших горцев. Кое-кто из магов утверждал, что ледник по дороге цепляет за мощный источник Силы с аспектом Мрака, другие вспоминали об Урочище, прикрытом рекою льда. Неважно, какую именно тайну он скрывал, – перейти его было признаком безумия. Именно поэтому земли к югу от ледника считались территориями куда более спокойными. По крайней мере до времени появления шадори.

– Хорошо, – решил прервать затянувшееся молчание Кеннет. – Я не спрашиваю, делают ли они это, поскольку наверняка ходят через Старый Гвихрен, словно через каток. Я спрашиваю, где именно они скрываются.

– Сразу при выходе из долины. – Велергорф, как видно, уже успел освоиться с этой мыслью. – Там самое узкое место. К тому же если задуматься, то именно в ту сторону они и шли.

– Мне тоже так кажется. Андан! – Кеннет повернулся к кряжистому десятнику. – Собери их крюки, веревки и ледорубы.

Младший офицер заколебался:

– Мы пойдем на ту сторону?

– Да. Клан, скорее всего, сумел как-то договориться с ахерами. Когда эта группа не вернется, они переберутся в другое место и спрячутся. Потом придет зима, и нам снова останется лишь ждать очередную Коори-Аме-неск. – Лейтенант сжал губы. – А этого я не допущу.

– Та-а-аточно. – Младший десятник слегка усмехнулся. Кеннет даже не моргнул.

– Что ты еще нашел?

Андан сделался серьезен.

– То, что осталось от семьи шорника из Хандеркеха. Если порубить взрослого мужика, двух баб и четверых детей – как раз поместятся в таких мешках, как там.

Сказал он все это быстро, тихо, сквозь сжатые зубы. Кеннет выругался. Когда несколько дней назад они нашли перевернутую телегу и следы крови, у всех была надежда – как бы это ни звучало, – что семья из Хандеркеха стала жертвой обычных разбойников. Те редко убивали детей и женщин.

– Нам придется сжечь и их тела.

– Так точно, господин лейтенант, – кивнул Велер-горф. – Но мы разожжем им отдельный костер.

– Согласен. – Кеннет внезапно почувствовал себя уставшим и злым. – Вархенн, у тебя остался тот снегокрыс, который пытался тебя цапнуть вчера?

– Да, господин лейтенант.

– Тогда пойдем к пленникам.

Тех было двое: низких, кряжистых и согбенных. Лежали в снегу, связанные так, что едва могли шевелиться. У обоих – низкие лбы, плоские носы и широкие скулы. Если бы не явственная разница в возрасте, могли бы сойти за близнецов. При виде приближающегося командира солдат, охранявший пленников, выпрямился и пнул старшего шадори, который как раз подполз и, похоже, намеревался укусить его за ногу. Тот тихонько заскулил, а потом взорвался пронзительным хохотом. Младший пленник, совсем еще пацан, издевательски усмехнулся, обнажив несколько заостренных, подпиленных зубов.

– Да, повежло вам, шобачки. Хотите кошточку? – сказал он.

Посмотрел им в глаза и замолчал. Потом отвел взгляд в сторону. От него шел сильный тошнотворный дух. Кеннет скривился.

– Что так смердит?

– Должно быть, бараний жир, господин лейтенант, – отозвался охранявший их стражник. – Они все им перемазаны.

– Жир? Жир! Жи-и-и-ир!! – заорал старший из пленников. Глянул на них безумно и прошипел: – Жир с маленькой овечки, что никогда не давала шерсти. Теплый и с-с-сладкий.

Солдат приоткрыл рот и побледнел. Потом быстрым движением выхватил из-за пояса топор и замахнулся на лежащего.

– Стоять! – выплюнул приказ в последний момент Кеннет. – Чуть погодя.

– Но, господин лейтенант…

– Я же сказал: чуть погодя, стражник. Он сперва должен со мной поговорить.

Младший из пленников перекатился на бок и попытался харкнуть ему на сапоги. Однако положение было неудобным, и шадори только заплевал себе подбородок. Офицер глянул на него сверху вниз.

– Вижу, ты все еще не понимаешь. Мне ничего не нужно от тебя узнавать. Я уже все, что мне надо, знаю.

– Ничего ты не знаешь, дерьмоед. – Молодой шадори внезапно перестал пришепетывать.

– Да? Уже четыре дня как за вами идет остальная часть моей роты. И один очень дельный волшебник. Это он прочел ваши мысли и узнал, куда и зачем вы направляетесь. Мы были здесь уже вчера ночью, дожидаясь вас, отдыхая и скучая, словно лещи подо льдом. Ну почти скучая. Вархенн, покажи ему, что мы поймали.

Десятник вытащил из-за пазухи нечто казавшееся клубком белых нитей. Один конец клубка был украшен пастью, из которой торчали в несколько рядов острые конические зубы.

Кеннет взял тварь и сунул пленнику под нос.

– Эвенхир, беляк, снегокрыс – его по-разному называют. Идет зима, и они вместе с ней перемещаются к югу. Пробуривают туннели под снегом. Обычно питаются падалью, но горячую кровь чуют за милю. – Он бросил мертвую тварь в снег. – Мы завтра двинемся за Старый Гвихрен за остальными из твоих, но через какие-то четыре-пять дней – вернемся. Думаю, ты еще будешь жить, хотя стопы и ладони они тебе уже наверняка обгрызут до костей. Да и лицо тоже. Но убить – не убьют. Слишком они ценят свежее мясо, чтобы убивать быстро.

На лице пленника проступили капельки пота. Кеннет подошел ко второму, все еще хихикающему, и зловеще ухмыльнулся.

– А чтобы ты не чувствовал себя одиноким, оставим здесь и твоего притворяющегося идиотом приятеля…

Высокий смех внезапно оборвался, а второй шадори выпрямился и сел. Блеснули в бороде зубы, а сам он сказал:

– Мудрила, да? Наверняка матушку твою трахнул чародей какой-нибудь.

Кеннет вернул ему не менее отвратительную ухмылку.

– Зато уж наверняка не ее собственный папаша.

Пленник ощерился дико и распахнул пасть. Кеннет ударил его по лицу – нехотя, презрительно.

– Как я уже сказал, у меня нет нужды ничего у вас узнавать. – Лейтенант видел, как исчезает самоуверенность из глаз мужчины. – И я не стану. Через пару часов нас догонит остальная часть роты, и наш чародей прочтет из вас все, чего еще не выяснил издали. И тогда через четверть часа я буду знать кличку овцы, с которой ты потерял девственность.

Бородач набрал воздуха, будто собираясь плюнуть, – и упал ничком, ударенный в затылок обухом топора. Велергорф развел руками:

– Прошу прощения, господин лейтенант, но…

– Не объясняйся. Он жив?

Десятник склонился над пленником.

– Да, но до вечера в себя не придет.

– Пусть полежит. – Кеннет глянул на молодого пленника, который уже не улыбался издевательски. – Этот нам ни к чему, чародей все выдавит из старшего. Хм… оттяните его чуть подальше и оставьте. Только рот заткните, чтобы его вопли не привлекли сюда чего похуже беляков.

– Так точно! – Велергорф вытянулся, словно струна, после чего склонился над пленником: тот теперь побледнел хуже полотна. Десятник схватил его за руки и, крякнув, поставил на ноги. – Тяжелый ты, сынок, – произнес он почти ласково. – Ежели развяжу тебе ноги – пойдешь сам? Тут недалеко, клянусь.

Положил пленнику руку на плечо.

Молодой задергался и дал петуха:

– Н-н… н-нет… н-нет! Нет! Не хочу! Не-е-ет!

Кеннет отвернулся.

– Забери это дерьмо с глаз долой.

– Нет! Расскажу! Все расскажу!

Лейтенант скривился.

– Я уже тебе говорил, что ты не знаешь ничего, чего бы уже не знал я или не смог бы узнать без больших проблем. Ну, может, кроме одной вещи, которая меня немного интригует.

Пленник глупо поглядел на него. Велергорф толкнул парня в бок.

– Господин лейтенант кое-чем интересуется, – пояснил ему.

– Скажу. Чего только не захотите – все скажу, господа хорошие.

– Н-да? – Кеннет приподнял бровь. – Ну тогда поясни мне одну вещь. По ту сторону ледника живут три племени ахеров. Вен’дохи, Айерхаки Дех’хиралл, те, которых зовут Красными Псами. На территории какого племени вы устроили себе лежбище?

– У Псов, господин.

– Да-а? Но Псы – многочисленное и воинственное племя. Что их удерживает от того, чтобы выбить вас до последнего человека?

– Боя… боятся.

– Чего?

Пленник внезапно перестал трястись. Встал ровно, сцепил зубы.

– Того, что вырвет душу и всем твоим тоже, собака. Вырвет, прожует и выплюнет. А когда ты начнешь выть и скулить, я буду смеяться, пусть бы меня жрали все беляки мира.

Кеннет перевел взгляд на Велергорфа и почти незаметно кивнул. Топор мелькнул без предупреждения, и голова молодого бандита взлетела по широкой дуге. Тело рухнуло на колени, потом завалилось набок, несколько раз дернулось и сделалось недвижимо. На снегу расцвело очередное пятно крови.

– Второго тоже. – Кеннет отвернулся от трупа. – Только быстро.

– Господин лейтенант, – стоявший в стороне солдат с яростным выражением на лице взмахнул топором, – позвольте мне.

– Хорошо.

Никто и не моргнул, когда солдат поднял и опустил оружие.

– Итак, теперь мы уверены, – офицер отвел взгляд от тел и посмотрел на десятников, – они скрываются за ледником.

Никому не захотелось это комментировать. Через минуту Андан откашлялся и ткнул в трупы:

– Когда разойдется весть о том, что было в мешках, многим не понравится, что вы подарили этим сукиным сынам быструю смерть.

– Это мое решение, десятник.

– Та-аточно. – Андан пожал плечами. – Но… Может быть, нам подождать чародея?

– Наш чародей не слишком хорошо управляется с чтением мыслей.

– Понимаю. Что теперь?

Кеннет повернулся к нему так, что взметнулись полы плаща. Десятник побледнел.

– Приказы уже отданы. Вархенн займется приготовлением костра. Двух костров. Ты возьми людей – пусть здесь приберут, а потом разбивают лагерь. – Лейтенант говорил все медленнее и тише. – Когда появятся остальные, мы перейдем через ледник, отыщем клан и завершим всю эту историю. Если ситуация заставит что-то изменить, я, несомненно, дам тебе знать. Все понял?

По мере того как он говорил, пренебрежение сходило с младшего офицера, как снег с горного пика по весне. При последнем вопросе Андан-кейр-Треффер уже стоял по стойке «смирно», напрягшись, словно струна.

– Так точно!

– Прекрасно, десятник. А теперь – марш! Оба. И ты тоже, – рявкнул он на солдата, что все еще охранял трупы.

Вся тройка молниеносно исчезла.

Кеннет в последний раз взглянул на безголовое тело молодого пленника. Парню было никак не больше четырнадцати лет.

«Почему я? – подумал он. – О Госпожа, почему именно я?»

Этого он, конечно же, не знал.

Все началось с год назад и сперва не выглядело опасным. Ну некий пастух исчез из шалаша или пропал ребенок, посланный в лес за хворостом. Таких историй случалось в горах без счета, и список вероятных виновников был длинным и живописным. Но потом, где-то за месяц до зимы, патрули Стражи начали натыкаться на нехорошие следы. Примитивные бойни, где потрошили не только животных, и угасшие кострища, навевающие жуть почерневшими берцовыми костями, черепами и гребнями ребер. Человеческих ребер. Это не удалось удержать в тайне – и провинция забурлила. Обвиняли Пометников, колдунов, диких горцев, ахеров и нелюбимых соседей. Даже чародеи не могли помочь в поисках злодеев, свои неуспехи объясняя туманно и мутно. Виновные оставались неизвестны, пока – один за другим – не исчезли трое имперских мытарей. Все они должны были собрать недоимки с живущего в глуши клана горцев. Первый поехал только с одним спутником, поскольку дорога была легкой, а сумма не слишком большой. Второй взял троих крепких парней. С третьим отправилось десять солдат. Вернулся из них один, поседевший, с безумием в глазах и горстью таких жутких вестей, что сначала им не поверили. Он рассказывал о товарищах, убиваемых стрелами в спину, о потрошении и разделке живых еще солдат, о каменном очаге, где пекли окровавленные куски человеческого мяса, и о людоедском пире, в котором принял участие весь клан с малыми детьми и беззубыми старухами.

Приговор мог быть лишь один. Рота Горной Стражи с приданными пятьюдесятью лучниками из Второго пешего полка выдвинулась к селению клана. Долину, где стояло с десяток бедных халуп, окружили и попытались схватить преступников. Впустую. Клан растворился в воздухе. Найдены были только многочисленные следы, подтверждавшие рассказ уцелевшего солдата, порядком награбленных предметов, человеческие останки, множество костей и прикопанные в земле горшки со странным желтоватым жиром. Десять дней продолжалась большая облава, поскольку предполагалось, что группа из ста человек с бабами и детьми не сумеет скрываться слишком долго.

Спустя еще десять дней оказалось, что это предельно здравое и логичное предположение, похоже, ошибочно. Клан шадори растворился в воздухе.

Тем временем настала зима. Снег закрыл дороги сугробами высотой в рослого мужика, засыпал перевалы и ущелья, затаился на отвесных склонах уснувшими лавинами. Со снегами пришел мороз и пронзительный, северный ветер. Жизнь в горах замерла, в летаргию погрузились отрезанные от мира села и городки, которые – случалось – и по три месяца пребывали без связи с остальным миром. Даже Горная Стража с ее собачьими упряжками уменьшила число своих патрулей. Новый Ревендат был имперской провинцией, дальше прочих выдвинувшейся на север, и на несколько месяцев в году настоящую власть над ней обретала Андайя, Госпожа Льда. И императору как-то приходилось проглатывать эту обиду.

Однако потом, как и во всякий год, с юга повеяли теплые ветра, а солнце начало подниматься все выше. И зиме пришлось отступить на север, на покрытые вечным льдом вершины. Как и во всякий год.

Но ту весну все запомнили надолго. И причиной было малое сельцо с длинным названием Коори-Аменеск. Как большинство окрестных поселений, оно лежало в небольшой долине, соединенной с миром единственной дорогой. Обитатели выпасали свои стада на ближайших лугах и несколько раз в год ездили в ближайший город торговать шерстью, овечьими сырами, солониной, шкурами, овсяными коржами и всем, что удавалось выжать из этой негостеприимной земли. С соседями конфликтов у них почти не было, считались они людьми вполне порядочными.

Когда снега сошли, а дороги открылись, один из горцев, у которого в Коори-Аменеск были родственники, выбрался туда с визитом. Вернулся он бегом, перепуганный едва ли не до безумия.

Кеннет сжал зубы, вспоминая, что нашли в селе. Он добрался туда со своей десяткой первым. Просто-напросто оказались ближе остальных, когда громыхнуло известие о пропаже всех обитателей. Но судьба тех прояснилась слишком быстро. В селе нашли яму, полную костей взрослых и детей. Обнаружили также множество других вещей, странных и ужасающих. Остающихся в памяти.

Сам он лучше всего запомнил яму, заполненную дерьмом.

Он стряхнул тяжелые воспоминания и осмотрелся вокруг. Солнце уже почти скрылось за горами. Начал падать снег. Завтра полонина снова будет выглядеть свежей и чистой.

– Быстрее! – рявкнул он. – Не то ночь вас нагонит.

Двое ближайших солдат, тянувших мертвое тело в сторону леса, откуда слышался стук топоров, пошли быстрее.

* * *

Остальная часть роты подошла ночью. Двадцать солдат, десять псов и чародей. Никто не выказал удивления при виде круга палаток, разбитых на краю леса, и никто не прокомментировал две кучи прогоревших дров шагах в двухстах дальше, хотя ветер время от времени приносил оттуда запах горелой плоти.

Кеннет приготовил для встречи короткую речь. Он построил прибывших в шеренгу, в нескольких словах сообщил о случившемся и отослал людей к палаткам, освободив от караулов. Давненько не видел настолько измученных солдат.

Сам он пошел искать чародея.

Аманделларф, казалось, ожидал его. Стоял подле одной из догорающих дровяных куч, глядя в красные угли. Одетый, как обычно, в простое сочетание коричневого и черного, он казался слегка уставшим. Пока офицер подходил, чародей повернулся боком, чтобы стал лучше виден его совершенный аристократический профиль.

– Вижу, что Горная Стража всегда тщательно выполняет приказы, – сказал он негромко, а Кеннет сразу же ощетинился. Удивительно, как единственной фразой удается высказать неодобрение, пренебрежение и… презрение.

– Мы стараемся, – пробормотал он, дав себе слово, что не позволит себя спровоцировать. Чародей был ему нужен.

– Для этого вы отослали меня со второй группой? Чтобы я не помешал резне? И убийству пленников?

Кеннет вздохнул.

– Если бы я решил, что нам нужна помощь чародея, я бы, несомненно, ею воспользовался. Но необходимости не было. Что случилось по дороге? Люди с ног валятся.

– На Втором перевале сошла грязевая лавина. Нам пришлось идти в обход. И что теперь, лейтенант?

– Клан скрывается где-то по ту сторону ледника. – Не требовалось уточнять, какого именно: в здешних горах ледник был только один. – Поищем их там.

– И убьете?

– А мы можем сделать что-то другое?

Чародей не ответил, только некоторое время глядел на офицера с выражением, понять которое было нелегко.

– А задумывались ли вы, лейтенант, отчего вас так быстро повысили и поставили во главе этого сброда? У вас нет ни должного происхождения, ни, уж простите за прямоту, соответствующих заслуг. Последние пять лет вы гонялись со своим десятком по горам за овечьими ворами. Представилось не так уж много случаев показать себя, а?

– К чему вы ведете, мастер? – Кеннет не выдержал и подчеркнул последнее слово. Казалось, чародей не обратил внимания на сарказм.

– Вы слыхали о монете Квалленна? Той, у которой две решки? Мошенник, подбрасывающий ее, всегда выигрывает.

– И что здесь общего со мною?

– А как завершится эта история? Вы или найдете клан и вырежете его до последнего человека, или не найдете, и наступит еще одна зима. Если вы их уничтожите, то, кто знает, какие истории станут рассказывать через пару лет? Может, позабудут о клане каннибалов и будут помнить лишь о солдатах Горной Стражи, убивающих женщин, детей, стариков? Слава мясников не нужна ни одному отряду, а шестая рота может быть распущена так же быстро, как была создана.

Кеннет стиснул зубы.

– А если их не найду – буду идеальным козлом отпущения, верно? И я проиграю вне зависимости от того, каким образом закончится вся история?

– Как я погляжу, вы умеете совмещать факты. А это редкая черта для военного.

– Легко читать в судьбе другого. Но в горах немногое бывает тем, чем кажется на первый взгляд.

Чародей издевательски ухмыльнулся.

– Я тоже надеюсь, что выступаю лишь как ложный пророк, лейтенант. Поскольку это могло бы вернуть мне веру в человеческую добропорядочность.

Он вежливо поклонился и зашагал к лагерю. Кеннет остался в одиночестве, хмуро раздумывая, отчего эта беда свалилась именно ему на голову. Раз в сто сильнее он хотел бы заполучить к себе в отряд одного из военных магов, из которых каждый имел звание и место в иерархии и с которыми можно распить бочонок пива да сорвать горло, распевая неприличные песенки. Но военных чародеев было мало: в трех полках, что принимали участие в облаве, – еле-еле одиннадцать. Пришлось дополнять их наемниками из чародейских гильдий. И все из-за того, что обнаружилось в уничтоженном сельце.

Посреди Коори-Аменеск, сразу подле колодца, росла яблонька – четырехлетнее, не старше, деревце, сверху донизу обсыпанное белыми цветками. Как будто бы ничего странного, но цветущая яблоня, до половины ствола заваленная снегом, – не то, с чем сталкиваешься в горах каждый день. Она первой бросалась в глаза. Потом обнаружились и другие вещи. Двери одной из хибар оказались шириной едва лишь в восемь дюймов, а ее двор все еще стерег каменный пес, привязанный к будке. В другой стены покрывали зеленые отростки, а на потолке проступали хрустальные узоры. В колодце вместо воды булькала черная вонючая жижа.

Однако больше всего нашлось следов случайного, хаотического использования магии. Один из домов оказался вмят в землю, словно по нему ударил гигантский молот, другой некая сила перерубила напополам. Нашли стол, воткнувшийся четырьмя ножками в потолок, и кухонную утварь, перемолотую в муку. Во многих местах виднелись следы гари, некоторые – размером в пару дюймов, другие – во всю стену сараев.

Армейский чародей, прибывший на место через три дня после десятки Кеннета, только подтвердил то, что все и так увидели. В клане жил некто, одаренный Талантом, но необученный и едва справляющийся со своим даром. Такие люди, если их вовремя не отыскивали и не начинали обучать в одной из чародейских гильдий, быстро умирали либо впадали в безумие. И тогда становились способными на самые страшные поступки.

В определенном смысле после этого открытия все вздохнули с облегчением. До того момента шадори были чем-то отвратительным, нечеловеческим и пугающим. А теперь быстренько состряпали объяснение, согласно которому один из горцев, скорее всего юноша, одаренный Талантом, сошел с ума и заразил остальных своим безумием. В анналах магии значились такие случаи, а в истории клана нашли информацию, которая, кажется, подтверждала эту теорию. Шадори много лет лишь случайно контактировали с соседями и вот уже несколько поколений не заключали браков с кем-то вне собственного клана. Это означало, что все они – родственники. А родство в немалой степени облегчило бы контроль над ними, взятый на себя безумным чародеем.

К тому же это объясняло, каким образом клан исчез и почему его след обнаружился только весной, а попытки выследить шадори с помощью магии не увенчались успехом. Один из законов, касающихся обладающих магическими талантами, гласил, что они, даже необученные, инстинктивно окружают себя охранительным заслоном, затрудняющим их обнаружение. И именно это заставило командование Горной Стражи обратиться за помощью к трем величайшим гильдиям чародеев, имеющим свои представительства на севере. С того времени к каждому отряду Стражи был приставлен маг, а поскольку военных магов было слишком мало, большинству солдат пришлось служить вместе с дерзкими, самоуверенными и самонадеянными «мастерами». Аманделларф попал в шестую роту лишь восемь дней назад, а Кеннет уже едва ли не с десяток раз готов был приказать ему убираться ко всем проклятым. Однако он не мог не принимать во внимание потенциальную полезность этого человека. Чародей был мастером Тропы Камня, Тропы Льда и Тропы Воздуха, и, если иметь в виду место, в которое они отправлялись, от его умений могли зависеть жизни лейтенанта и его людей.

Офицер отвернулся от догорающего кострища и зашагал в сторону лагеря. Уже не в первый раз ему начинало казаться, что он еще пожалеет о своем внезапном повышении.

* * *

Несчастье случилось в конце пути через ледник. До этого момента Старый Гвихрен обращал к ним неожиданно ласковое лицо: они взобрались на его спину всего за час и двинулись на север, видя перед собой ровную, словно стол, ледяную поверхность. Ветер с гор сдул с ледника снег, а потому им не пришлось использовать ни снегоступы, ни другие приспособления, не было ни слишком скользко, ни морозно, не попадались и отвесные места. Каждый отряд связался веревками, и четыре группы двинулись на север, оставаясь в десятке шагов друг от друга. Слишком много рассказывали об укрытых под тонким слоем льда разломах, идущих до самой черной утробы ледника, чтобы отряд мог двигаться другим строем. И именно потому во главе каждой десятки шел солдат с копьем, которым он время от времени ударял впереди себя, прислушиваясь – не раздастся ли какой неожиданный звук. Несмотря на это, все они удерживали скорость, которой славна Горная Стража. Казалось, доберутся до северного края ледника еще до полудня.

И вот, когда солнце встало в зените, а они уже видели дорогу вниз, Старый Гвихрен вспомнил о надлежащей ему дани.

Место во главе строя как раз заняла десятка Андана. Группа Кеннета шла сразу за ней, а потому офицер видел все предельно отчетливо. Идущий впереди солдат ударил копьем за пару шагов от себя, но вместо глухого звука они услыхали мрачное гудение, а потом и самый ужасный для них звук – ломающегося льда. Андан, третий в цепочке, заорал:

– Назад!! Все назад!!

Десять солдат бросились наутек, когда под их стопами с демоническим треском раззявилась гигантская щель. Первые шестеро исчезли сразу, седьмой попытался упасть на лед и воткнуть в него кинжал, но, увлекаемый тяжестью в несколько сотен фунтов, канул вслед за теми шестью. Последние трое сумели упасть на землю, вбивая в лед кто что сумел: нож, топорик, трофейный ледоруб. Несмотря на это, начали сползать в сторону щели все быстрее и быстрее.

Кеннет со своей десяткой бросился к ним на помощь, когда раздался властный голос:

– Стоять! Стоя-а-ать!!! Ни шагу! Это «проклятая чаша»!

Командир остановился, чувствуя подступающий к горлу комок желчи. Про́клятая Чаша – расщелина в форме обрезанного купола: она узкая вверху, расширяется к основанию и достигает дна ледника. А значит, и его десятка может стоять над пропастью, отделяемая от смерти едва ли несколькими футами подтаявшего льда. Поэтому они могли только ждать и смотреть.

И лишь потом Кеннет увидел, кто его предупредил. Аманделларф. Чародей уже успел отвязаться от своей группы и теперь бежал – нет, скорее, скользил надо льдом – в сторону сражающихся за жизнь солдат. Добрался до них в миг, когда крайний из тройки все еще находившихся на поверхности отчаянно заорал и задергал ногами над пропастью.

Чародей остановился подле них, развел руки, приподнялся на несколько дюймов. В воздухе раздался металлический лязг, запахло озоном.

Через мгновение, длившееся вечность, десятка Андана перестала сползать вниз. А спустя еще мгновение – куда длиннее предыдущего – солдат, висевший над пропастью, засопел от удивления и без усилия пополз наверх.

– Помогите ему! – Кеннет наконец-то справился с онемением. – Вытаскивайте остальных!

Из-за края показался следующий стражник. На лице его замерло выражение безмерного недоверия, но в руках он все еще стискивал топор. Мгновенно воткнул его в лед и подтянулся выше. Теперь уже четверо солдат помогали чародею вытаскивать своих товарищей из пропасти.

Лейтенант взглянул на Аманделларфа. Кеннет знал о магии лишь столько, чтобы понять: сплетение Силы без слов, только жестами и концентрацией воли, должно стоить чародею немалых усилий. И это становилось заметно. Глаза мага были прикрыты, губы – сжаты, по лицу стекали капельки пота.

«Выдержи. – Офицер не смел произнести это вслух. – Еще только двоих или троих. Выдержи!»

Следующий из спасенных солдат, казалось, был без сознания: двигался по льду словно куча тряпья. А вот тот, что висел за ним, сразу воткнул в лед два кинжала и принялся подтягиваться. Веревка ползла вверх все быстрее. Седьмой, восьмой, Кеннет поймал себя на том, что мысленно считает их.

– Девятый, – шепот стоявшего рядом солдата был тише вздоха.

– Все! – Другой стражник внезапно взорвался радостью. – Всех вытащил, сукин кот!

Аманделларф взглянул на них с легкой усмешкой.

– Отползайте от расщелины, – сказал он, опускаясь на лед. – Здесь опасно.

– Вы слышали, парни, – Кеннет повернулся ко все еще ошеломленной десятке Андана. – Отползайте.

И тогда они услышали очередной треск. Не такой, как раньше, глухой и рокочущий, но резкий, глубокий, разрастающийся с каждым мгновением.

– Бегом!!! – Чародей отчаянно взмахнул перчатками. – Всем бегом!!!

Десятка Андана стремглав кинулась прочь, остальные три – тоже, но Кеннет еще заметил, как чародей поскользнулся и упал – на колени, выставив руки перед собой; открыл рот в крике, заглушённом нарастающим рокотом. Вероятно, пытался произнести заклятие. А еще лейтенант увидел, как шагов за сорок от края раззявленной пасти пропасти появляется новая трещина, как молниеносно бежит вперед, отрезая огромную глыбу льда со все еще стоящим на коленях магом. На миг взгляды их встретились, и лейтенанту показалось, что в глазах мага он видит мрачную решимость человека, который понимает, что уже погиб. Потом глыба льда рухнула вниз, и все затянул снежный туман.

Тишина стояла такая, что звенело в ушах. Некоторое время Кеннет еще смотрел на то место, где мгновение назад стоял чародей, потом до него долетел некий звук. Это молился один из солдат. За душу мага, которого еще вчера любой из них жаждал собственноручно приколоть ножом.

* * *

Следника они спустились только вечером. Обходя расщелину, пришлось набросить изрядный крюк, а Кеннет еще и приказал идти настолько медленно, насколько было вообще возможно. Следующая Про́клятая Чаша могла обойтись им в полную десятку. Подле ледника они и заночевали, с двойными караулами, вслушиваясь в звуки ночи. Уснуть сумели немногие.

Утром они отправились на запад. Велергорф со своей десяткой шагал первым, за ним Кеннет, Берф и Андан. Потеря чародея произвела меньшее впечатление, чем опасался лейтенант, – в его людях пробудилось то характерное для местных горцев мрачное упрямство, благодаря которому они были едва ли не единственными, кто умел выжить в этом негостеприимном краю. Хотели сражаться, а уничтожение банды, вырезавшей семью из Хандеркех, явно укрепило их мораль. Внезапное же открытие, что шестая рота готова доверять своему командиру, заставило и его самого почувствовать себя куда лучше.

Не сказать, что Борехед появился внезапно. Поступи он так – получил бы несколько стрел, не успев и глазом моргнуть. Он проявил предусмотрительность, показавшись им на расстоянии ярдов в триста. Впадина, которой они шли, широкая и пологая, в том месте как раз резко сужалась, уходя стенами вверх и заворачивая вправо. Из-за того поворота и вышел, неся зеленую ветвь, ахер, одетый только в короткую юбочку. Кеннет жестом остановил отряд.

– Вторая – налево, третья – направо, четвертая – в тыл. Десятники ко мне.

Велергорф, Берф и Андан подошли. Отряд перестроился в ощетинившийся оружием круг.

– Вы знаете, кто это. – Кеннет посчитал, что вопрос будет неуместным. – Я слыхал только об одном ахере, бритом наголо.

– Мясник Борехед. – Берф сплюнул в снег. – Я думал, его убили.

Велергорф фыркнул.

– Я то и дело, раза три-четыре в год, слышу, что кому-то достались его уши.

– Что будем делать, господин лейтенант? – Андан решил не комментировать того, что знаменитый ахер жив.

Кеннет пожал плечами:

– Он один, несет зеленую ветвь. Хочет говорить, а значит, я пойду к нему.

– Это опасно. – Велергорф сделался серьезен. – Позвольте пойти мне.

– Без обид, Вархенн, но ты – всего лишь десятник. Он на тебя и не посмотрит. Вождю должно говорить с вождем.

– Это может быть ловушка, – не уступал старый десятник.

– Я знаю, но это – Борехед, Великий Шаман, Уста Небес и все такое. Он в любой миг может созвать двести – триста воинов. Желай он нашей крови, мы бы уже увидели клинки их мечей.

Тем временем ахер преодолел уже половину дороги. Остановился у ближайшего к ним валуна, небрежным жестом смел с того снег и уселся, демонстрируя покрытую татуировками спину.

Кеннет скривился и поправил оружие.

– Ну теперь-то выхода нет. Я пошел.

– Сосчитайте его шрамы, – сказал Берф.

– Что?

– Шрамы, господин лейтенант. Говорят, что во время инициации этот сукин сын танцевал с пятьюдесятью камнями. А после – еще не менее чем с сотней.

Кеннет понял, о чем речь. Шаманская магия ахеров отличалась от человеческой. Их колдуны не ходили Тропами и не черпали Силу из Источников аспектов. Вместо этого во время обряда инициации они бросали вызов духам, демонам и другим созданиям, обитавшим между мирами. Молодой шаман протыкал себе кожу, протягивал сквозь рану ремни, к которым привязывал камни самого разного веса. В каждом из них находился заклятый дух. Потом кандидат в колдуны принимался танцевать, вертясь в ритме играющих барабанов и свирелей. Отягощенные камнями ремни рвали тело, а он не мог прекратить, пока последний из них не отпадал. Если он выдерживал, существа, которые приняли вызов, становились его слугами, верными и всегда послушными. Если же переставал танцевать и падал или терял сознание – пожирали его тело и душу.

Магия эта была куда более дикой, древней и бесконтрольной, нежели человеческая, а попытки освоить ее людьми сурово запрещались гильдиями чародеев и всеми религиями империи, которые проявляли в этом удивительное единогласие. Магия ахеров, магия духов-прислужников – не для людей. Сила может контролироваться разумом, без посредничества других существ. После разрывавших континент великих религиозных войн, итогом которых стало возникновение империи, было заключено множество соглашений и пактов между гильдиями и храмами, регламентирующих, какого рода магия создана для людей и использование какой безопасно. Карой за нарушение Великого Кодекса были петля, кол или костер.

– Велергорф принимает командование, – пробормотал Кеннет, снова поправляя пояс с мечом. – И если со мной что-либо случится – проследите, чтобы этот сукин сын на сей раз действительно сдох.

– Так точно! – Вся троица вытянулась и отдала честь.

Лейтенант двинулся в сторону ахера. Все как будто бы ясно. Борехед показался им издали, безоружным, неся зеленую ветвь, и ожидал теперь, повернувшись спиной. На универсальном межрасовом языке гор это означало как минимум «не хочу битвы, хочу разговора». Но из-за ошибок в истолковании таких жестов эти горы и носили название Красных Вершин. Кеннет шел, раздумывая: успеет ли он в случае чего выхватить меч?

Он прошел мимо ахера и развернулся. То, что увидел, вполне стоило риска. Для представителя своей расы Борехед был высок: полных пять футов роста; а ко всему прочему, не имел ни единой черты, характерной для приземистых кряжистых тел его народа. Наоборот, был он худощав и жилист, будто старый волк. Под темной кожей перекатывались узлы мышц, напоминавшие сплетения угрей, кишащих на мелководье. Глубоко посаженные глаза посверкивали под выступающими надбровными дугами, а выдвинутая вперед челюсть пугала мощными клыками, заходящими аж на верхнюю губу. Не только спина его, но и все тело покрывали шрамы. Некоторые же из них были окрашены голубым, красным, зеленым и черным. От этих разноцветных, извивающихся узоров рябило в глазах. Согласно традиции, кожу его украшали татуировки, представлявшие историю жизни их владельца от рождения до получения статуса великого шамана. И большинством историй, которые рассказывало о Борехеде его тело, можно было пугать детей.

– Насмотрелся?

У ахера оказался низкий, гортанный голос. Исключительно неприятный.

– Да. – Сидеть было не на чем, а потому Кеннет стоял, глядя на шамана сверху вниз. – Я не ожидал увидеть тебя здесь.

– Я там, где во мне есть потребность.

– И что теперь?

Борехед ощерился в пародии на ухмылку.

– А ты слышал о доверии?

– Ага. – Офицер кивнул, красноречивым жестом положив ладонь на рукоять меча. – Самая смертельная болезнь в здешних горах.

Ахер засмеялся во всю глотку. И это звучало почти по-человечески.

– Хорошо. И мудро. А что скажешь на это?

Взял горсть снега и протянул его перед собой. Через миг снег растаял, и в ладони ахера осталось немного воды. Борехед плеснул ею между ними.

– Пусть льется вода вместо крови.

Кеннет с трудом скрыл удивление. Борехед предложил ему Узы Воды, один из старейших ритуалов ахеров, признаваемый даже самыми яростными из их фанатиков. Он отцепил свою флягу и вылил несколько капель на то же место.

– Пусть льется вода и кровь наших врагов.

Ахер усмехнулся.

– Ты знаешь обычай. Это хорошо. Теперь можем поговорить. Зачем вы пришли?

Офицер колебался. Врать было бы глупо и бессмысленно.

– Мы ищем клан шадори. Они скрываются где-то здесь.

– И что с ними сделаете?

– Убьем их.

Борехед фыркнул.

– У тебя трижды по десять и восемь воинов, их же – около сотни.

– Теперь уже меньше. Два дня назад мы убили дюжину на Холодном плато.

Ему показалось, что ахер слегка приподнял брови.

– Хорошо. Но и так их – в два раза больше. Есть ли среди вас хотя бы чародей?

– Погиб вчера на леднике.

– Как?

– Отец Льда вспомнил о нем.

Борехед вздрогнул, впервые посмотрев ему прямо в глаза. Были у него удивительные светло-зеленые радужки. Кеннет выдержал этот взгляд с изрядным усилием.

Внезапно шаман вскочил с камня.

– Собери своих людей, и пойдем со мной, – сказал он тоном, не подразумевающим расспросы, и двинулся к повороту.

Лейтенант махнул остальному отряду. Солдаты шагали с осторожностью людей, ожидающих засады, но когда подошли – никто не произнес ни слова. Хватило и того, что их командир и ахер не попытались друг друга убить.

– Мы идем за ним. – Кеннет указал на шамана. – Держать строй.

Ушли они не слишком далеко. На первое тело наткнулись ярдах в тридцати за поворотом. Девушке на вид было лет пятнадцать. Одетая в меховую куртку и штаны, она держала в руках насаженную на древко косу, а из груди торчали три стрелы. Борехед стоял над ней, глядя в неглубокую долинку, чьи склоны усеивали дыры пещер.

– Со мной пришли двести воинов и двое Мудрых в помощь, – сказал он как ни в чем не бывало. – Мне казалось, что этого хватит. Теперь у меня – пятьдесят и я – один.

Он обернулся и внимательно оглядел отряд.

– Много лет наши гааххеры будут петь о битве – скорее, резне – в этой долине. Посмотрите, люди. Так выглядит место, где атаковали десяток безумных магов.

Он мог этого и не говорить. Было похоже, словно сквозь долину прошло торнадо с градом, штормом, метелью и внезапным пожаром. Все пространство почернело и обгорело, словно от ударов молний. Местами в земле виднелись дыры и разломы, и, если судить по их краям, можно было подумать, что в землю – изнутри – лупил гигантский боевой молот. Центр впадины потерял тонкий слой грунта и светил залысинами голой скалы, а склоны пятнали сотни камней и валунов, вбитых в землю с такой силой, что они едва выступали над поверхностью. Слева высилась глыба льда шириной в двадцать футов и в десяток футов высотой. Кеннету показалось, что он заметил внутри застывшие в неподвижности фигуры. Не сумел разобрать, люди это или ахеры.

Впрочем, и люди, и ахеры лежали везде окрест. Тела порубленные, сожженные, разорванные в клочья, забрызгавшие все вокруг кровью. Некоторые – еще сплетенные в схватке, словно даже смерть не могла сдержать их боевую ярость. Кеннет смотрел на двоих ахеров, вцепившихся в труп молодого мужчины. У одного были оторваны обе ноги, но он продолжать сжимать копье, воткнутое человеку в живот, второй же оказался почти полностью освежеванным, но все же сумел сжать зубы на глотке горца. Лежали они неподалеку от мертвой девушки.

– Да, – казалось, шаман читал его мысли, – этот стал для нас неожиданностью. Не должен был стоять на страже, не должен был пользоваться магией и не должен был поднять шум. Но он стоял, пользовался и поднял. Потому наше нападение превратилось в побоище.

Лейтенант оглядел место сражения. Солдаты позади него стояли в совершеннейшей тишине.

– Сколько шадори владело магией? – Кеннет не мог не задать вопрос, хотя и знал ответ: куда больше, чем предполагало командование Горной Стражи.

Борехед сплюнул в снег:

– Владели? Нет, солдат, не они владели магией. Это она владела ими. Когда использовали ее, убивали, как своих, так и наших, а то и выстреливали ни на кого не нацеленными фейерверками. Но фейерверков тех было так много, что невозможно оказалось не обжечься. – Шаман замолчал на мгновение, после чего добавил: – Десятеро, ежели хочешь знать. Десятеро, а я, как дурак, полагал, что трое, самое большее – четверо. И потерял свыше сотни лучших воинов.

Внезапно вскинул руку вверх и издал протяжный, отдающий безумием крик. Эхо ответило ему с противоположного конца долины. Когда он повернулся к людям, лицо его снова было маской спокойствия.

– Но даже в этом случае не погибло бы столько, когда б не тот из шадори, который умел накладывать чары, словно один из ваших боевых магов. – Шаман говорил все быстрее и громче. – Он не терял ни времени, ни энергии, не убивал своих. Его чары были как удары мастера меча: быстрые, точные и смертельные. Это благодаря ему остаткам группы удалось от нас сбежать. Только благодаря ему.

Стражники заворчали. Кеннет утихомирил их жестом и во второй раз выдержал взгляд ахера.

– Ради воды, которой мы напоили горы, расскажи нам все, что ты знаешь, шаман.

Борехед успокоился, оглядел лица стоящих вокруг, словно еще раз подсчитывал их число. Потом кивнул:

– Хорошо, стражник, но не здесь. Пойдем в лагерь, и там я расскажу тебе все остальное.

* * *

Четырьмя часами позже Кеннет вместе с половиной своих людей лежал на краю неглубокого ущелья, в нескольких милях от той долины. Другая половина отряда таилась на противоположной стороне. Ждали. Ничего, кроме этого, они не смогли бы сделать. Борехед был слишком убедителен. Пообещал, что если сойдут с места, то он лично проследит, чтобы ни один из них не вернулся на ту сторону ледника. И только глупец пренебрег бы его обещанием.

Ровно столько и стоило здесь доверие.

Кеннет вспоминал, что рассказал шаман. Тогда они стояли в лагере ахеров, разбитом у небольшой пещерки, где что-то непрерывно шевелилось, постанывая голосом, не похожим ни на что из слышанного лейтенантом ранее. Он оставил своих людей в сотне ярдов от этого места, положившись на рассудительность десятников, и отправился за Борехедом. Вокруг было множество ахеров, чаще всего – раненых. Они не обращали на него внимания – словно он стал вдруг прозрачным. Сказать честно, это нисколько Кеннету не мешало. Сам он бесцеремонно осматривался, оценивая, как они выглядят, их одежду и оружие. Большинство было низкими и коренастыми, с темной кожей и черными волосами. Нижние клыки характерным для их расы образом заходили на верхнюю губу, а глубоко сидящие глаза раз за разом вспыхивали диким огнем. Почти все одевались в шкуры и меха, но он увидел и несколько кольчуг с кирасами, наверняка трофейных, и множество разнообразных шлемов. Те же, кто их не носил, вплетали в волосы кусочки рога, кости или птичьи перья. В последние годы ахеры все чаще облачались в железные доспехи, использовали наголенники и щиты. И все чаще вместо деревянных дубин и топориков из бронзы воевали они мечами, топорами и копьями из доброй стали. Учились, и как офицеру Стражи ему это было не по вкусу.

– Сбежало четырнадцать, – начал шаман без вступлений. – В том числе четверо владеющих Силой: один парень, две женщины и тот чародей. Я знаю, что они идут к Гвиххренх-омергааранаа, хотят перейти на вашу сторону. Дорога, которой они сбежали, приведет к леднику часов за десять. Но я знаю путь вполовину более короткий.

Кеннет скривился, когда ветер принес отвратительный смрад со стороны пещеры. Это ему что-то напомнило.

– Так зачем тебе нужны мы? – спросил он. – Опереди их и заверши дело.

Борехед совершенно по-человечески покивал:

– Хотел бы. Тогда я сумел бы привести больше воинов и поприветствовать вас как должно.

Офицер даже не моргнул.

– О, – шаман приподнял брови, что придало его лицу едва ли не комичный вид, – ты сдержался и не положил руку на меч. И не стал грозно хмуриться. Значит, правду говорят: волосы цвета огня свидетельствуют или о глупце, или о сильном характере. И у людей – точно так же.

– Продолжай. – Лейтенант проигнорировал его слова.

– Мои воины происходят из трех разных племен, что заключили на время союз. Они разъярены вчерашним поражением, и наш союз может рухнуть в любой момент. Только я и удерживаю их вместе. Если не отправлюсь с ними, они найдут повод вцепиться друг другу в глотки. Они знают, что мы уже изгнали шадори с нашей земли, и лишь немногие понимают, что те могут вернуться, – а горячих голов у нас более чем достаточно.

– Тогда иди с ними.

– Не могу. – Ахер дотронулся кулаком до груди. – В этих шрамах скрыта Сила. И мне необходима как минимум пара дней, чтобы ее замаскировать. Сейчас же тот чародей почувствует меня за милю точно так же, как и я его. Мы не сможем устроить засаду. Но я могу послать вас. Ты ведь и сам говорил, что сумеешь с ними справиться. Мы их на вас выгоним.

– Четверо владеющих Силой, – напомнил офицер. – Мы должны стать куском мяса в капкане на медведя?

Борехед медленно двинулся к входу в пещеру. Кеннет заметил, что по мере того, как росло разделяющее их расстояние, взгляды окружающих ахеров утрачивали равнодушие. Появлялось в них нечто недоброе. Нечто, вызывавшее мысли о кривом, щербатом острие, скрежещущем о ребра. И он пошел за шаманом.

– Теперь ты понимаешь, – произнес воитель, не поворачиваясь и не сдерживая шаг. – Они знают об Узах Воды, но уважение к ним дорого им обходится. И это даже когда я нахожусь рядом. Я не могу послать их в засаду одних и не могу быть там с ними.

– Ты не ответил на вопрос.

В миг, когда он открыл рот, дуновение ветра снова принесло со стороны пещеры волну столь отвратительного смрада, что он остановился, будто уткнувшись в стену. Внезапно лейтенант понял, что именно это ему напоминает, – и побледнел.

Борехед тоже остановился.

– Слишком чувствительный нос?

– Нет. Не из-за вони, но из-за того, что находится в пещере. Я уже видел нечто подобное.

– Где?

И тогда, стоя перед пещерой, в предназначении которой он теперь даже не сомневался, Кеннет рассказал ахерскому шаману о Коори-Аменеск. И о наполненном дерьмом погребе, который они нашли в селе.

– Они бросили туда всех, кто пережил первое нападение, – рассказывал он, словно видя все перед внутренним взором. – Мужчин, женщин, детей. Три месяца никого из них не выпускали, разве что прямиком на рожон, либо чтобы забавляться, мучить и истязать. Раз в два-три дня бросали им немного еды и давали попить. Сорок восемь человек, закрытых в погребе, четыре шага на шесть. Те знали, что их ждет, не могли не знать. Те, кто умел писать, ногтями выцарапывали на стенах молитвы, проклятия, заклинания. Большинство впали в апатию, сошли с ума или совершили самоубийство.

Он смотрел на вход в пещеру, чувствуя сухость во рту. Когда Кеннет снова заговорил, слова рвались, будто гнилая пряжа:

– Одна из женщин была беременной. Шадори не убили ее сразу. Наверняка жаждали попробовать мясца новорожденного. Уж не знаю, отчего ждали естественного развития событий, вместо того чтобы вырезать из нее ребенка в последние дни беременности. Ждали, пока родит сама. И я не знаю, почему она себя не убила. Может, ее удерживала мысль, что помощь придет, что кто-то появится, вытащит ее из этого ада. Жила дольше прочих… Одна. Последняя из рода… Зная, что родит только для того, чтобы…

Он прервал себя, сжав до боли кулаки. В день, когда они закончили обыскивать тот погреб, он дал себе клятву. Обещал не отдыхать, пока шадори не исчезнут с лица земли. Не думал тогда, что эта клятва заведет его на северную сторону ледника и заставит разговаривать с одним из наиболее опасных ахерских шаманов.

– Она родила за неделю до срока, удушила ребенка пуповиной и утопила в дерьме. Да, в дерьме, почти три месяца сорок человек срали и ссали под себя. Когда мы пришли в село, дерьма в погребе было по колено. Тебя это удивляет?

– Нет. Она убила себя? – Борехед не выказывал никаких чувств.

– Да. Наш чародей считал всю историю со стен подвала. Три дня их обманывала, чтобы тело младенца сделалось несъедобным. Потом зубами перегрызла себе вены и умерла, лежа в том самом дерьме, в котором утопила своего ребенка. Они ее не съели – быть может, не были слишком уж голодны.

Шаман повел его в сторону пещеры.

– Смотри, – процедил.

Из пещеры вытекал мутно-коричневый ручеек. Воняло от него на милю. По знаку Борехеда двое воинов вошли внутрь и вытащили оттуда скулящее существо. Кеннету потребовалась минута, чтобы понять, что это – молодая ахерская девушка, почти ребенок. Нагая, перемазанная экскрементами и чем-то еще, коричневой засохшей скорлупой, которая, трескаясь, открывала живое мясо. С ее черепа сняли скальп, и единственным чистым местом на худом теле оставалась белая кость черепа, окруженная венчиком гноящейся кожи. У нее не было носа, губ, зубов, ее глазницы стали пустыми ямами. Создание отчаянно застонало и припало к ногам ближайшего воина, слюнявя его сапоги. Потом подняло голову и завыло. Между почерневшими деснами трепетал обрубок языка.

Офицер отвернулся.

– Скверное зрелище, верно? У них здесь было три такие пещеры, но только в одной мы нашли кого-то живого, если можно это так назвать. – Шаман подал знак, и девушку завели назад в пещеру.

Кеннет попытался вдохнуть глубже.

– Отчего вы не прекратите ее страдания?

Борехед развернулся на пятке с огнем в глазах.

– Спрашиваешь, отчего мы не разобьем ей голову камнем, как делаем это со своими ранеными? Или отчего не натравим на нее – развлечения для – одного из наших боевых псов? Воины хорошо бы повеселились. Я знаю большинство ваших рассказов о наших обычаях и развлечениях. Тех, что распаляют в сердцах ненависть и презрение. «Ахеры» – вот как вы нас с отвращением называете, создания тьмы, помет Нежеланных. Убить их, выжечь, очистить от них нашу прекрасную землю. Ахеры. – Шаман выплюнул слово, будто оно обжигало ему уста. – Помнишь начало вашей Книги Черных веков? «И пришли с севера легионы демонов, Нежеланных, Властителей Боли, вирфов, гриэллов, ахеров и всяческой мерзости. И наступили Черные века, когда даже солнце скрыло лицо, не в силах глядеть на лихо и горе, что обрушились на люд мира». Да, я ее знаю. Я обучился читать по-вашему, чтобы понять… Вы говорите: познай своего врага. Мудро.

Шаман приблизился к лейтенанту.

– Если бы ты собственными глазами увидел настоящего ахера, человек, ты обоссался бы от страха, а потом стал бы орать, пока не разорвались твои сердце и легкие. Мы же – аг’хеери, Народ Гор. Много лет мы жили с людьми в мире, друг подле друга. Торговали, работали и развлекались вместе. Были и кривды, лилась кровь. Но всегда мы умели договориться. Наши деревни стояли на сотню миль к югу от Отца Льда. А потом сюда пришла империя. Меекханцы со своими законами и религией, предрассудками, чувством превосходства и жадностью. Внезапно оказалось, что долины, в которых стояли наши села, должны принадлежать людям, потому что в них слишком плодородные земли, что горы, к нашему несчастью, скрывавшие в своих недрах богатые залежи золота, серебра, меди и железа, прежде всего железа, – слишком хорошее место для низшей расы. И потому вы вывернули наше имя, чтобы оно стало подобным одному из племен Нежеланных, и решили, что можно у нас забрать все. Наша магия, Танцы с Духами, Песни Камня и Воды, вдруг сделалась дикой формой почитания Мрака, хотя она существовала еще до того, как прибыли Нежеланные и начались Войны Богов. Вы оттеснили нас сюда, на край мира, между Большим хребтом, за которым нет уже ничего, кроме ледяных пустынь, и стеной вашей ненависти. С одной стороны непроходимые горы, с другой – мечи и топоры, а посредине голод и нищета.

Шаман замолчал. Воцарилась враждебная тишина.

– Оказалось также, – продолжил он, помолчав, – что уж коли мы сделались самым северным народом, то должны быть ахерами, – он презрительно ощерил клыки, – потомками порождений тьмы. Еще тридцать лет назад жрецы Реагвира золотом платили за прокопченные мумии наших детей, чтобы вывешивать их в святынях, а губернаторы провинции назначали награду за каждого убитого аг’хеери. Впрочем, уже тогда никто не использовал этого названия. Это ведь так просто, верно? Дать кому-то новое имя – и отобрать все остальное вместе с правом на жизнь. А знаешь, что хуже всего? Не погромы, не резня и не убийства. Хуже всего, что мы уже и сами понемногу начинаем называть себя ахерами. Наша молодежь говорит «аг’аххер», забывает… забывает, кто она такая, кем должна быть. Жестокость она считает достоинством, жажду крови – причиной для гордости. И именно за это я ненавижу вас сильнее всего, человек. Вы почти уничтожили нас, еще поколение-два – и не останется народа аг’хеери. Пребудут только ахеры.

Кеннет откашлялся.

– Я не…

– А она… – Борехед оборвал его и кивнул на пещеру, – ее зовут Инхал. Она была… она и сейчас дочка моего лучшего друга. Я знал ее с рождения. Носил на руках. Она из рода вождя, и только другая женщина из этого рода может отворить ей двери в Дом Сна. Но никого из них нет на расстоянии нескольких дней пути. Потому мы не поим ее, чтобы умерла как можно быстрее, вот только она… не желает умирать. Держится за жизнь и кричит. Почти беспрерывно, – добавил он тихо.

И словно в подтверждение его слов, из пещеры донесся скулеж, от которого зашевелились волосы на голове.

Кеннет взглянул на шамана и быстро отвел глаза. Он не хотел помнить выражения его лица. Слишком хорошо понимал, что когда встретятся они снова – уже не будут разговаривать, наверняка не будут.

Но этот миг миновал очень быстро, так быстро, что Кеннет не был уверен, не померещилось ли это ему, потому что перед ним снова стоял Борехед – Мясник из Рвиф. И он непроизвольно дрогнул под тяжестью этого взгляда.

– Я не стану умолять тебя, чтобы ты нам помог, – сказал ахер. – И не стану рубить Узы Воды. Если вы сейчас же развернетесь и отправитесь назад на ледник, ни один из моих воинов не обнажит против вас оружие. Вода высохнет, лишь когда последний из вас поставит ногу на той стороне.

Это был чрезвычайно вежливый способ завершить столь хрупкий союз. Кеннет посмотрел на пещеру. Оттуда снова раздались скулеж и вой.

– Не кричи, – сказал он, хотя шаман нисколько не повышал голоса. – Мы идем с вами.

Таким-то образом он и попал сюда со своими людьми, в распадок, почти лишенный снега, каменистый и негостеприимный. Вокруг не найти было и следа жизни, даже мох не желал здесь расти. «Скверное место для смерти, – подумал Кеннет. – Охренительно скверное место».

Двое ахеров, которых придали им как проводников, теперь лежали в нескольких шагах сбоку, в своих серо-коричневых одеждах напоминая случайные кучки камней. Вот уже час ни один из них даже не пошевелился – только глаза поблескивали из-под капюшонов. В искусстве маскировки его солдаты могли бы у них многому научиться.

Небольшой камешек перелетел через распадок и скатился вниз. Все замерли. Это был сигнал от связных из второй группы. Шадори приближались.

Первым шел высокий мужчина в темных одеждах и с капюшоном, натянутым на глаза. За ним две женщины и молодой парень. Борехед утверждал, что владеющие Силой будут держаться вместе, а значит, это были они. Потом появились и остальные. Картина нужды и отчаяния. Большинство – полуобнаженные: убегали они в том, в чем их застало нападение ахеров. Половина не имела даже сапог, они едва волоклись, останавливаясь и отмечая каждый шаг ржавыми пятнами. Было видно, что они на исходе сил, а вперед их гонит лишь страх. Кеннет не почувствовал при виде шадори ничего: ни гнева, ни ненависти, ни мстительного удовлетворения. Хотел лишь, чтобы все поскорее закончилось.

Группа одолела половину дороги. Лейтенант потянулся к лежащему подле него арбалету и плавным движением поднял его, прицеливаясь. Это был сигнал. В мгновение ока из-за края распадка выползло двадцать стрелков.

– Давай!

Они не требовали сдаться. Не за тем они сюда пришли.

Залп собрал богатый урожай, но не такой, как хотелось бы. Согласно приказу, большинство арбалетов были направлены в идущую впереди четверку. Обе женщины и парень пали, пораженные несколькими стрелами. Умирали тяжело, бились на земле, словно рыбы, проткнутые острогой. Как и другие. Но только не мужчина в капюшоне. По несчастливой случайности, в миг, когда Кеннет привставал, проводник поднял голову, оглядывая края распадка, сразу же яростно закричал и мгновенно окружил себя переливчатой поволокой. Все стрелы отлетели от нее, отрикошетив с металлическим звоном. Взгляды солдата и шадори встретились. Офицер замер. Из-под капюшона на него смотрело лицо Аманделларфа, чародея, погибшего на леднике.

Маг выбросил перед собой руку, и воздух разрубил яркий, как молния, луч света. Слишком поздно. Лейтенант был уже на половине дороги к дну распадка, съезжая в небольшой лавине камней и грязи и отчаянно балансируя руками. Он не заботился, бегут ли за ним остальные солдаты, ему было все равно, что он может свернуть себе шею и что, согласно плану, после арбалетного залпа они должны были засыпать распадок ливнем дротиков, а потому лучше оказаться наверху, чем внизу. Где-то на половине дороги до него дошло: только что он снова подтвердил распространенное мнение о рыжих. Но ему было наплевать. Именно в тот миг он понял, что случилось с кланом шадори и кто в ответе за весь этот кошмар. Хотел лишь добраться до мага. И убить.

Услышав громоподобный рык, Кеннет понял: остальной отряд стремглав кинулся за ним. Но он был первым. Приземлился на дне распадка, выхватил меч и пошел на чародея. Тот жестоко оскалился и выбросил перед собой ладонь с растопыренными пальцами, но в этот момент за его спиной появились двое стражников. Аманделларф повернулся, из его ладони вырвался свет и ударил в солдат, превращая их в живые факелы. Кеннет бешено заорал и метнулся вперед. Маг не выдержал, крутанулся и побежал распадком вниз, перепрыгивая через мертвых и расшвыривая живых. Казалось, что он, как на леднике, движется, не касаясь земли. Лейтенант мчался за ним. Не раздумывая, отбил неловкий удар тупым топором и срубил атаковавшего, рассекая челюсть, щеку и глазную впадину. Нападавший, обросший мужик с безумными глазами, выпустил рукоять топора и заскулил, обхватив лицо руками. Кеннет помчался дальше, оставляя его своим людям и видя только удаляющуюся спину чародея. На волосок разминулся с копьем, ударом щита отшвырнул последнего шадори, заступившего ему дорогу. Маг добежал до конца распадка, повернулся и закричал.

Перед ним возник вихрь, воздушная линза. Затанцевали подхваченные камешки, земля и куски грязи. Кеннет метнулся, перекатившись, в сторону и едва разминулся с летящей в него глыбой льда размером с человеческую голову. Сразу вскочил и снова с яростным рыком бросился на мага. Тот опять не выдержал, помчался вверх по ровному, словно стол, плато, что обрывалось, будто обрезанное ножом, в каких-то двухстах шагах. Отсюда не было дороги к бегству. Разве что для чародея.

Кеннет оглянулся. Последнее заклинание ударило в склон распадка, вызвав оползень из камней и грязи. Пройдет некоторое время, прежде чем его люди с этим совладают. Оставалось преследовать мага в одиночку.

Расстояние между ними постепенно сокращалось. Двадцать шагов, восемнадцать, пятнадцать. Но и пропасть была все ближе, и он уже понимал, что не успеет добраться до мага, слышал шум крови в висках, воздух сделался гуще смолы, а чародей продолжал двигаться вперед, словно скользя по льду.

«Метну меч, – подумал он. – Если он не остановится – метну».

Чародей встал у самого края пропасти и обернулся с искаженным яростью лицом.

– Ты! Все из-за тебя! Ты, грязный наглый мальчишка! Если кто и должен мне за все заплатить, то это будешь ты! – Воздух вокруг него чуть затуманился, снег на расстоянии нескольких шагов начал таять. Он копил Силу.

Кеннет сгорбился и поднял повыше щит. Двинулся на Аманделларфа, не спуская взгляда с его рук. В одном он был уверен: маг всегда освобождал заклятия жестом. На губах чародея появилась кривая ухмылка.

– А ведь правду говорят о Горной Страже. Нет у вас ни капли рассудка. Слишком глупые, чтобы понимать, когда следует отступить. – Он словно нехотя прищелкнул пальцами, над рукою его затанцевали крохотные огоньки. – Ты ведь знаешь, что сейчас случится, верно? Я убью тебя, а после перескочу в безопасное место, как там, на леднике. Потом позабочусь, чтобы ни один из вас не вернулся на другую сторону. Никто никогда не узнает правды, твоя карьера завершится, а твое доброе имя будет запятнано. Но ты, несмотря на все это, не желаешь отступать. Если бы все не было настолько безнадежно жалко, я бы почувствовал даже что-то вроде удивления.

Кеннет приблизился шагов на десять. Знал, что, несмотря на похвальбу, чародей измучен и ждет случая, чтобы ударить колдовством наверняка. За спиной Аманделларфа скала обрывалась, отвесно падая вниз: оттуда доносился рокот воды. Для мага единственным шансом бегства был путь одной из Троп Силы.

Делая вид, что поправляет щит, офицер отстегнул ремень, крепящий его на предплечье.

– Зачем, чародей? Зачем?

Аманделларф опустил руку и взглянул на него, словно на внезапно заговорившее животное.

– Ну вот, пожалуйста, – теперь мы задаем вопросы. И откуда взяли мы такую манеру? Отказались мы от слепого исполнения приказов и пробуем понять, что вокруг нас происходит? Напрягаем ту капельку разума, которую ранее использовали лишь для жратвы, питья и поисковдыры, в которую можно было бы засадить своего шустрика? И до чего же мы додумались?

Кеннет остановился в десяти шагах от мага, опустил руки и вздохнул поглубже, пытаясь успокоить колотящееся сердце.

– Талант наследуется, – начал он, делая полшага вперед. – Об этом знают даже дети. Но также знают они и то, что у чародеев и чародеек всегда проблемы с продолжением рода и здоровым потомством. Рождаются у них чаще всего чудовища, искривленные Силами. Талант наследуется по боковым линиям, от тетушек, дядьев и прочих родственников. И найти способ контролировать наследственность – сотни лет мечта любой гильдии чародеев. Это дало бы ей превосходство над другими: вместо того чтобы месяцами, а порой и годами искать талантливых детей – создать питомник. Династии магов, из поколения в поколение все более сильных и все более знающих. Пока – в конце концов – никто не смог бы им противостоять.

С лица чародея исчезло выражение презрительного пренебрежения.

– Я недооценил тебя, стражник. Что еще мне расскажешь?

– Шадори были экспериментом. В этом роду на протяжении последних трехсот лет появилось несколько магов, а потому вы решили проверить, что будет, перестань они разбавлять кровь. Говоря «вы», я имею в виду твою гильдию, Братство из Верхенна. Уж не знаю, известно ли это другим гильдиям, но не думаю, что это так. Вы слишком цените тайны и секреты, чтобы ими делиться – даже между собой. Вы сами запланировали это или воспользовались случайной оказией?

Чародей легко улыбнулся.

– Назовем это случаем, которому мы слегка помогли.

– Но эксперимент вышел из-под вашего контроля. Завершился фиаско. Шадори оказались неуправляемы – и их не получалось выследить, поскольку необученные таланты обладают хорошей охранительной аурой, используют Силу слишком хаотически, чтобы возможно было ее отличить от природных явлений, завихрений в Источниках, пульсаций в Урочищах. А потому, когда их начала искать Горная Стража, вы к нам присоединились.

– Фиаско? – Маг вздернул брови. – Фиаско? Ты не знаешь, о чем говоришь, червяк. Среди них каждый двенадцатый мог черпать из Источников. Один на дюжину, слышишь, человече? Обычно среди людей таких встречается один на тысячу, талантливых достаточно, чтобы сделаться членами лучших гильдий, – один на десять тысяч, архимагов же – один на миллион. Дети тех, кого вы убили там, внизу, могли бы потрясти мир!

– В этом я не сомневаюсь. – Кеннет сделал следующий шаг вперед. – Но в последнее время в мире и так достаточно потрясений. И как вы собирались их выкормить? И что делать, когда вырастут?

– Каннибализм был приобретенным, а не врожденным пороком, равно как и несколько других погрешностей…

– Нечеловеческая жестокость? Склонность причинять боль и смерть, радость от страдания? Это ты считаешь какими-то там «погрешностями»? Я видел, что они сделали в Коори-Аменеск и здесь, в пещерах ахеров. Они не питались человеческими телами – только их болью. Они страдали от безумия слишком глубокого, чтобы удалось их из него вырвать.

– Ну вот. – Чародей слегка скривился. – А я все ждал, когда же мы придем к выводам, сделанным доморощенным борцом со злом. И какие еще откровения меня ждут?

Снег вокруг его стоп окрасился в глубокий пурпур, и Кеннет понял, отчего так долго длится их разговор. Маг был ранен, одна из стрел пробила магическую завесу, и чародею требовалось время, чтобы сдержать кровотечение и залечить рану.

– Никакие. Скажи мне только: произошедшее на леднике было случайностью или ты планировал это с самого начала?

– Скажем так – мне требовалось оказаться на месте раньше вас. Я знал, что Борехед где-то неподалеку, а догадаться, что его сюда привело, было очень просто. Я намеревался перевести клан в безопасное место, найти ему укрытие на зиму. Признаюсь, недооценил их. А вы? Ну что же, вы должны были добраться до места, наткнуться на этих дикарей, если вам повезет – отступить и отрапортовать, что шадори перестали существовать, вырезанные ахерами, и что я погиб на леднике. Это было бы наилучшее решение. Для всех.

– Для тех, кто умер, – тоже? – Лейтенант сделал очередной шаг. От чародея его отделяло всего несколько ярдов.

– Им уже ничто не могло помочь. Но мы здесь спорим, а мне уже пора. – Маг решил, что разделяющее их расстояние уже достаточно мало. – Если позволишь, я хотел бы горячо попрощаться с тобой.

Кеннет отскочил вправо в тот миг, когда рука мага выстрелила в его направлении. Затормозил в полушаге, развернулся на пятке, отставив руку с мечом далеко в сторону, чтобы сохранить равновесие, и метнул в чародея щит: тот полетел, как гигантский диск, и взорвался, столкнувшись с выстреленным магом потоком Силы. Лейтенант, пригнувшись, кинулся в дым этого взрыва, в два прыжка оказался перед чародеем – и ударил. Как сумел, головой в лицо, добавил коленом в пах и, чувствуя, как теряет равновесие, мечом, плашмя, в голову. Аманделларф вскрикнул, зарычал, подавился кровью и… провалился под землю. Офицер отчаянно балансировал, едва избегнув падения в разверзшуюся под ногами пропасть. Не думал, что чародей стоит так близко к краю. В последний миг он сумел отступить и присел, пытаясь услышать удары тела о скальные выступы и звук падения в воду.

Но все ли закончилось? Он почувствовал холодную дрожь. Будь у него достаточно времени, чародей сделал бы все, чтобы ни один из солдат не вернулся живым на другую сторону ледника.

Стиснув зубы, он склонился и глянул вниз.

Аманделларф висел футов на шесть ниже, обеими руками вцепившись в выступавшую из стены ледяную глыбу. Ноги его отчаянно болтались в воздухе. Когда маг запрокинул голову, их взгляды на миг встретились. Несмотря на кровь, льющуюся из разбитого носа и распухающую на глазах щеку, чародей продолжал смотреть нагло и высокомерно. Потом взгляд мага обратился вниз, к кипящей в сотне футов ниже белой купели и торчащим из нее черным спинам камней.

– Знаю, о чем ты думаешь, чародей. – Лейтенант удивлялся, что его голос не дрожит. – Будь здесь двести, а лучше – триста футов, ты мог бы рискнуть. С твоими умениями успел бы сплести Силу и выйти из всего этого без царапины.

– Веревку… – Аманделларф тяжело дышал, а стиснутые вокруг льда ладони подрагивали от усилия. – Кинь мне веревку.

– Нет. За всех людей, которые из-за твоих приятелей оказались убиты и пожраны. За жителей Коори-Аме-неск, за семью шорника из Хандеркеха, за моих парней, которые сложили здесь голову, и за ахеров – да, ты не ослышался, и за ахеров, погибших вместе с ними. И даже за тех несчастных, которых вы заставили спариваться друг с другом, как зверей, и которые сделались чем-то куда худшим, чем звери.

– Не играй мне здесь, урод, в суд, – прорычал чародей. Дыхание его все убыстрялось. – Ты слишком низко стоишь, чтобы судить меня. Кинь мне веревку, и я обещаю, что обо всем позабуду, а ты не пожалеешь. Гильдия умеет позаботиться о преданных людях…

– Ты не понимаешь, верно? – Кеннет склонился и взглянул прямо в глаза магу. – Я мог бы хоть месяц напролет говорить о честности, ответственности, праве и чести – ты бы только смеялся и называл меня сентиментальным глупцом без – как ты там говорил? – капли разума. Для тебя ничто присяга Стражи, а особенно слова об охране и защите всех жителей гор от любого врага. Всех и каждого.

Взгляд чародея загорелся ненавистью.

– Честь, оборванец? Честь и ты? Офицер, братающийся с ахерами и убивающий вместе с ними женщин и детей. Неформально я выше тебя по званию, и ты присягал охранять мою жизнь любой ценой. Тебе конец, лив-Даравит. Клянусь всеми богами, что еще будешь скулить, умоляя меня о смерти.

Кеннет поднялся.

– Чародей Аманделларф, которого я поклялся охранять, погиб вчера героической смертью на леднике. Именно так я и скажу на любом суде. Я не знаю тебя, че-ловече. Не знаю, кто ты таков, кроме того, что ты сражался против моих людей в схватке с шадори. Пусть горы тебя осудят, незнакомец.

Отвернулся и двинулся назад.

Несколько мгновений царила наполненная удивлением тишина.

– Вернись сюда! Слышишь! – Впервые в голосе чародея зазвучал страх. – Вернись, ты, проклятый ублюдок! Я вытащил твоих людей! На леднике!! Я вытащил их!!! Вспомни!!!

Офицер остановился.

– Если бы ты их не вытащил, чародей, – сказал он громко, – если бы ты их не вытащил, я достал бы тебя из этой дыры и отдал бы в руки Борехеда.

А потом он медленно наклонился, тщательно очистил меч снегом и промокнул его подолом плаща. Сунул оружие в ножны и двинулся назад, ощущая, как с каждым шагом сходят с него ярость и усталость. Когда был на половине дороги, проклятия и мольбы чародея внезапно оборвались, завершившись протяжным криком. Кеннет-лив-Даравит остановился, но, кроме шума водопада, не услыхал больше ничего.

Впервые за два последних дня улыбнувшись, он зашагал навстречу своим людям.