Читать книгу Мать своей дочери - Саша Лонго - Страница 4

Я сижу на своей кухне за столом, над которым уютно свисает круглый абажур. Его цвет, форма, настроение ─ реминисценция европейской классики прошлого века, которая никогда не выходит из моды. Салатовый шелк, лента той же фактуры, кисти, бахрома ─ ничего ведь особенного! А между тем ─ символ домашнего очага, уюта, семейного счастья, тепла, любви, мечты… Абажур, функционально оправдывая свой перевод с французского, в прямом смысле «ломает» свет ─ рассеянный, пастельный, мягкий, немудреный и счастливо-домашний. Он равномерно и камерно распределяется в пространстве. Я сейчас сосредоточена только на освещении, потому что ног под собой не чувствую. Красные лаковые лодочки на высокой шпильке обреченно, безжизненно валяются рядом. Я заселяю свою голову мелкими, пустыми мыслями, вроде размышлений на тему абажура. Во всяком случае, пытаюсь это делать. Ну, например, как добралась на дачу мама, которая с сентября, как только закончится дачный сезон, будет жить со мной, в этой квартире (ее ─ отошла молодому супругу, и это отдельная история). Какая-то мысль, занозой засевшая в моей голове, заставляет сейчас хмурить брови. Я провожу холеной рукой с безупречным маникюром по лбу, разглаживая межбровный залом, как будто стирая ластиком эту мысль. Она тем не менее важна, поэтому, уничтоженная ластиком моей воли, под аккомпанемент другой ─ банальной и затертой до дыр: «Я подумаю об этом завтра…» ─ все время намеревается вернуться и занозой воткнуться в мой мозг. «Я устала настолько, что у меня нет сил грустить, печалиться и думать о том, что с этой минуты весь мой уклад жизни потребует перемен. И это будет болезненно, потому что в сорок восемь уже не так легко эти перемены принимать и к ним адаптироваться». Я машинально разглаживаю платье на коленке и понимаю, что нужно бы переодеться. Уже около часа я дома, но по-прежнему сижу в светло-сером коктейльном платье, в котором провела весь сегодняшний ─ суматошный, разный, безумный и долгий день. День бракосочетания моей дочери. Прокручиваю внутренний фильм…

Почему-то сейчас вспоминается регистратор (или регистраторша?) из ЗАГСа с объемной, торжественной башней на голове, в песочном платье, перевязанном атласной лентой. Из глубокого декольте лезет тело. Это рождает ассоциацию с ромовой бабой, пропитанной сиропом и политой сливочной помадкой…

─ Прошу вас ответить, Александра Егоровна.

─ Да…

Слова наплывают на меня из тьмы моего предвидения, но они не оформляются в сущность. Я смотрю на выразительные толстые губы служительницы Гименея. Они двигаются, отчаянно артикулируя, пытаясь донести до меня смысл происходящего:

─ Учитывая обоюдное согласие, которое вы выразили в присутствии свидетелей, родителей, близких и друзей, ваш брак регистрируется. Я прошу вас подойти к столу и подписями скрепить семейный союз.

На какой-то момент я отвлекаюсь от ее сочных, ярко-красных губ и смотрю на свою дочь…

─ Уважаемые новобрачные, с полным соответствием российскому законодательству ваш брак зарегистрирован. Я объявляю вас мужем и женой! Поздравьте друг друга супружеским поцелуем… В народе издавна существует традиция: в знак любви и верности новобрачные обмениваются кольцами. Я предлагаю вам обменяться кольцами.

Моя девочка прекрасна и свежа, тонка и изысканна. Мини-платье цвета слоновой кости со шлейфом и великолепным воланом, ниспадающим на одно плечо и бедро. Эти коленки ─ совершенное создание природы… Тонкие запястья и лодыжки, трогательные в своей прозрачности и изяществе.

─ Дорогие молодожены, сегодня у вас особенный день, вы вступили в семейный союз любви и верности. Отныне вы ─ муж и жена, создатели новой семьи и продолжатели своего рода. В семейной жизни проявляйте больше заботы, доброты, терпения и уважения друг к другу. Не забывайте и о тех, кто вырастил вас и воспитал, ─ о ваших родителях. А я желаю вам счастья, удачи и благополучия.

Мы оплатили торжественную церемонию («Вы хотите просто расписаться или торжественно?»), и дама отрабатывает ─ произносит шаблонные фразы медовым голосом, расставляет акценты, держит паузу. В общем, все как положено…

─ Уважаемые родители, я поздравляю вас с днем бракосочетания ваших детей. Пусть вам хватит терпения и мудрости помочь молодым создать крепкую и дружную семью, пусть союз ваших детей приносит вам только радость. И сегодня я приглашаю вас первыми поздравить молодых.

Губы артикулируют, являясь по-прежнему главным цветовым пятном на лице, живут на нем своей собственной жизнью. Дама взмахивает рукой, как волшебной палочкой, и в пространстве разливается до боли знакомый, до дыр затертый марш Мендельсона. Под главную мелодию законного скрепления сердец или надевания оков (что для меня одно и то же) меня посещают странные мысли. Все началось с Адама, из ребра которого Бог создал Еву. И с тех пор все мужики, как сумасшедшие, бродят по свету, рыщут, можно сказать, в поисках «своего» ребра ─ неповторимой, созданной только для него половины. И воссоединившись с ней, становятся до конца состоявшимися, как будто доделанными. Ну правда, если мужик к сорока не имеет семьи, детей, какого-то прошлого, а еще, не дай бог, живет с мамой, ─ это диагноз. Я рада за Александра! Это новоиспеченный супруг. Но при чем тут, черт возьми, моя дочь?

Это вторая свадьба в моей семье за последние двенадцать месяцев. Я искренне считаю, что это многовато даже для такой толерантной и эмпатической натуры, как я. Первым потрясением стала свадьба моей матери. В конце прошлого года Маргарита сочеталась законным браком с мужчиной на двадцать лет моложе ее. Я предвидела, что «счастье» молодых окажется недолгим… Но сейчас не об этом… И вот теперь моя собственная дочь. «Вся твоя проблема по-прежнему в том, что „собственная“…»

Платье для церемонии выбирала без удовольствия, поскольку совсем не была готова к такому динамичному развитию событий. Тем не менее выбор был удачен: оно идеально село на фигуру. Годы фитнеса, культ правильного питания и регулярные кражи времени ─ часа-другого ─ у самого сладкого утреннего сна для посещения бассейна позволили продемонстрировать блестящий в своем роде результат. И цвет его мне очень по душе ─ цвет растаявшей жемчужины. «Господи, как мимимишно… Это всего лишь платье! Что это со мной?» Сознание вновь цепляется за откуда ни возьмись появившуюся мысль, которую я так отчаянно пытаюсь уничтожить… Только теперь она предательски оформляется в слова, за которыми вероломно таятся страшные смыслы: «Синдром опустевшего гнезда…» Мне вдруг представляется Сашка в образе птицы, вылетающей в приоткрытое окно на кухне из этой квартиры, из моей жизни в другую ─ взрослую, непредсказуемую, полную опасностей жизнь. Наверное, я так отчаянно остро чувствую это состояние теперь, потому что не была к нему готова. Все это время я, правда, пыталась отговорить свою несмышленую восемнадцатилетнюю дочь от скоропалительного брака с мужчиной на восемнадцать лет старше ее, с которым они никак не монтировались в моем понимании: «Поживите, узнайте друг друга лучше. Ну зачем сразу эти оковы?» Но Сашка, как это водится, незамедлительно захотела примерить их на свои белые, трогательные в своей худобе запястья. «Видимо, я не успела подготовиться», ─ в очередной раз думаю я. Но откуда эта неизбывная грусть? Я никогда не была домашней мамой, пекущей пирожки, живущей только умилительной гордостью за своих детей. Вернее, ребенка. Сашку я родила поздно, в тридцать лет. Так что прелестный термин «старородящая» сопровождал меня всю беременность, вплоть до родов.

Впрочем, хватит об этом. Как там учит нас незабвенная семейка в курсе гештальта, которым я начала заниматься года четыре назад (пришла именно потому, что отношения с дочерью стали невыносимыми, и я тогда впервые испугалась)? В голове всплывают штампы и каноны этого этапа. Классика жанра. Признать потерю… Признать свою печаль… Поплакать… Погрустить… Обратиться за помощью. А ведь когда-то я почти мечтала испытать это состояние. Что изменилось теперь? Многое. И в первую очередь ─ я сама. Из стандартного меню чувств и эмоций выбираю грусть. Стряхиваю оцепенение и следую в спальню. Захожу, оглядываю такую привычную и с любовью обставленную комнату. Спальня ассоциируется у меня с отдохновением, гармонией, поэтому изначально, когда я приобрела большую квартиру, о которой давно мечтала, уделила особое внимание дизайну этой комнаты. Каждая мелочь была мной продумана: стиль, сочетание элементов декора, расположение мебели, гармоничность цветовой гаммы. Останавливаюсь на пороге спальни, окидываю ее впервые за несколько последних лет внимательным к мелочам взглядом. Выныриваю из своих мыслей в реальность. Темная, искусно состаренная паркетная доска цвета венге, светлые в духе минимализма стены, картины с пышными итальянскими пейзажами на стенах, декоративная пиния в большом глиняном горшке в углу комнаты. Предметы интерьера созвучны между собой: приземистая тумба, будуарный столик с ажурно украшенной рамой овального зеркала, шкаф для постельного белья, уютное, обволакивающее кресло с небрежно наброшенным на него оливковым пледом и подушками разной величины и степени оливковости. И, наконец, в центре композиции ─ кровать. Несмотря на ее размеры, это кровать одинокой женщины. Вернее, женщины, которая предпочитает спать одна. Мне трудно переоценить личную свободу в персональной системе координат. Размер подушек, непринужденно рассеянных по мягкому сливочному покрывалу, произволен, а цвет варьируется от оттенка кале до шоколадного. Перед кроватью ─ пушистый ковер молочного цвета, светлым пятном выделяющий зону отдыха. На журнальном столике недалеко от окна ─ низкая ваза из темного стекла, которую я привезла из Милана. Широкий оконный проем густо задрапирован небрежно собранными темно-оливковыми шторами из органзы. Я как будто впервые все это вижу… Стремительно прохожу в комнату, наконец сбрасываю с себя жемчужно-серое коктейльное платье, от которого порядком устала, снимаю чулки, надеваю махровый белый халат и шлепаю по прохладному полу босыми ногами в ванную. Я знаю, что молодые завтра к обеду будут в Шереметьево, откуда полетят навстречу счастливой (я, несмотря на все свои предубеждения, очень на это надеюсь) семейной жизни дорогой через Венецию, Милан, Рим, Верону. «Банально…» ─ уже сквозь дрему думаю я и мгновенно проваливаюсь в крепкий, вязкий, свободный от сновидений сон.