Читать книгу «Если нельзя, но очень хочется, то можно». Выпуск №1 - Сборник - Страница 8
Игорь Хентов
ОглавлениеПоэт, музыкант, член Союзов писателей Израиля и Москвы, журналистов России.
Окончил Ростовский государственный музыкально-педагогический институт по классу альта (ныне Консерватория им. С.В. Рахманинова) и филологический факультет Ростовского государственного университета. Работал артистом и директором симфонического оркестра Ростоблфилармонии. Был солистом концертного отдела Федерации еврейских общин России. Награждён медалью «Профессионал России».
Его первый поэтический сборник «Ты и я» стал лауреатом фестиваля «8-я Артиада народов России» (Москва). Автор поэтических циклов: «Иудейский», «Хроника беды», «Абрисы», «Города и страны», «Вехи любви», «Басни и притчи», сборника новелл, более 2000 афоризмов и эпиграмм под общим названием «Хентики». Автор более 100 песен, многие из которых стали хитами российской эстрады и исполнялись в телефильмах. В 2015 году его поэма «Боль Земли» для симфонического оркестра, детского и смешанного хоров (музыка композитора Игоря Левина) стала лауреатом конкурса им. Д.Д. Шостаковича.
Письмо Евгению Евтушенко
Здравствуйте, Евгений Александрович!
То, что жизнь – подобье шапито
Или, в лучшем случае, театра, Вы
Знаете, пожалуй, как никто.
Амплуа Вам ведомо любовника,
Что любому к чести из мужчин,
И, ни на мгновенье, не чиновника,
Хоть, наверно, был тому почин.
Пишут ныне ушлые газетчики
Массу запредельных небылиц
О партийцах и антисоветчиках,
О парящих ввысь, лежащих ниц,
И смакуют, что в числе участников,
Вкладывая душу в ярый стих,
Были всех чужих Голгоф и праздников
(Думаю, что чаще средь своих).
Во Вселенной век – одно мгновение,
Бусинка средь Млечного Пути,
Но за поколеньем поколению
Суждено дорогами идти
Соньки, декабристов, Изи Крамера
Из такой любимой «Братской ГЭС»,
Чтоб взрывались газовые камеры
В толпах новоявленных СС,
Чтобы мир, измученный джихадами,
Вновь обрёл покой, а с ним уют,
Чтоб любовь бурлила водопадами
Там, где «снеги белые идут».
Плоть и дух друг с другом рьяно борются
Издавна, на совесть, не за страх.
Денно пусть за Вас и нощно молятся
В синагогах, кирхах и церквах!
Я прошу того, кто правит Вечностью,
Сил Вам дать вести с цинизмом бой,
И мечтаю, чтобы в бесконечности
Он услышал тихий голос мой.
P.S. …И восстали павшие в душе моей,
Тлеющий костёр раздув в пожар.
Истово поёт кадиш седой еврей.
Слёзы. Боль. Менора. «Бабий Яр».
Симфония Брамса
Конский волос лишить канифоли,
И струна со смычком замолчат.
Без любви, и надежды, и воли
Души в клетке беззвучно кричат.
Где-то мир, равнодушный, огромный,
С оголтевшей чредой новостей.
В нём, спешащие к солнцу, хоромы
Восстающих из грязи князей,
Достиженья безоблачной мысли,
Сны до времени дремлющих бомб,
И грозящий артерии жизни
Геноцида томящийся тромб,
Кровь на древе содружества наций,
Рты голодных, но верных траншей,
Палестинский юнец-камикадзе,
Рвущий в клочья еврейских детей.
Души всё же мечтают о небе.
Им ворваться б в бескрайний простор
И увидеть широкие степи
В окруженьи незыблемых гор.
И на этом эпическом фоне
Суть явлений постичь без прикрас,
И услышать одну из симфоний
Музыканта с фамилией Брамс.
Опавшие листья
Осенней ночью приутих Монмартр,
Как, впрочем, вся французская столица,
Лишь падали, кружась, с каштанов листья,
Собою украшая тротуар.
Звучало в тишине: «Люблю, прости,
Я разведусь – так дальше невозможно!»:
Под фонарём, забыв про осторожность,
Статистку режиссёр сажал в такси.
Опустошив в борделе портмоне,
На вычурной скамье, обняв треножник,
Пил «Божоле» непризнанный художник
С привидевшимся призраком Моне.
Мня, что Париж – основа всех основ,
Оказывая честь самой Вселенной,
Несла неторопливо воды Сена,
Вся в обрамленьи спящих парусов.
А в ресторане было не до сна:
Любезничала скрипка с саксофоном,
И негр во фраке сладким баритоном
Пел вечный блюз мсье Джозефа Косма.
Агасфер
Я никогда не ведал лжи и страха, —
Посланник смертным недоступных сфер,
Где звёздные поля и бездны мрака.
Я вечный, к сожаленью, Агасфер.
Я видел Колизей, паденье Рима,
И что творил в конце пути Нерон,
Мне как-то меч бродяги-пилигрима
Пытался нанести, глупец, урон.
В садах Версаля, в вычурных гостиных
Я толковал с Вольтером и Дидро
И с Ротшильдом изысканные вина
Порою дегустировал в Бордо.
Я воевал в отрядах Вашингтона,
Когда явил своё паденье Юг,
В Сибири тяжесть сталинского трона
Давила мне на плечи среди вьюг.
Я жить устал. Мне бы уйти хотелось
Туда, где бесконечного предел.
Но есть ещё одно на свете дело,
Которое достойно многих дел.
Хочу закрыть своим бессмертным телом
Путь в бренный мир бандитам всех мастей,
Чтоб птица в небесах о счастье пела
И золотым руном пшеница зрела.
Я – первый и последний средь людей…
Лётчики
Так случилось, что Саша Левин и Володя Ивлев познакомились в детском доме. Сашины родители (младшие научные сотрудники проектного института) мгновенно погибли в одной из тех нелепых автомобильных аварий, о которых и говорить страшно: пьяный в дымину тракторист, не включив фары, выскочил на просёлочную дорогу. Володина мама – восемнадцатилетняя пьяница – отказалась от ребёнка ещё в роддоме.
Естественно, Саше, угодившему в доброжелательные руки госструктур в десятилетнем возрасте, было нелегко: он не умел курить, пить, красть и ругаться отборным матом. Володя всё это умел, но какая-то далёкая генетическая линия позволяла это делать только в крайнем случае и без удовольствия (кроме курить, конечно). Ещё Володе было присуще сострадание (та же самая линия подвела), и ему с первой минуты захотелось помочь домашнему незнакомому мальчишке с черными, как маслины, глазами, на которого сразу обрушился мат великовозрастного Васьки, имевшего заслуженное погоняло Кувалда. В результате Володя лишился переднего зуба, а глаз Кувалды на неделю потерял способность видеть. Будучи свидетелем и поводом безжалостной драки, Саша ясно понял одно: с этой минуты во всём этом страшном мире у него появился друг. А дальше история эта приняла предсказуемый характер: Володя учил Сашу приёмам бескомпромиссного уличного боя, а Саша рассказывал Володе истории, слышанные от родителей и прочитанные в книжках.
Дружба их крепла день ото дня, и со временем не только Кувалда, но и Сизый, отсидевший по малолетке за изнасилование, уяснили, что этих двоих лучше не трогать. В классе Саша учился лучше всех. Володя из троечников стал хорошистом. Правда, года через три их дружбу чуть не омрачила юношеская первая любовь к Оле – красивой статной девочке, дочери известного правозащитника, случайно погибшего при невыясненных обстоятельствах. Оле, если честно, больше нравился Саша, ставший кудрявым черноволосым красавцем, а Саша… твёрдо знал одно: никогда, даже если его сердце разорвётся от горя, он не причинит боль своему другу.
А буквально перед вручением аттестатов в школу явился бравый военный с погонами майора ВВС. Ни Саша, ни Володя не раздумывали ни минуты и, блестяще сдав вступительные экзамены, поступили в Высшее военное лётное училище истребительной авиации (конечно же, Саше помогло сиротское настоящее, ибо фамилия в те поры аристократической военной карьере явно не способствовала).
Курсанта Александра Левина вызвали в кабинет генерал-майора, начальника учебного заведения, в самый неподходящий момент: Саша как раз собирался в увольнение, радостно предвкушая свидание с кареглазой Ирочкой, студенткой пединститута. В кабинете помимо генерал-майора находился человек среднего роста с бородкой и в золотых очках. Увидев Сашу, человек вскочил со стула, и слёзы покатились по его выразительному лицу. Так Саша познакомился со своим дядей, о существовании которого не только не слыхивал, но и не догадывался.
Семья Соломона Гаркави выехала в Израиль чудом ещё в шестидесятые из Минска и вкусила все тяготы, выпавшие на долю алии того времени. Шломо строил, шоферил, воевал, но, закончив юридический факультет университета, стал на ноги и приобрёл статус одного из самых успешных адвокатов страны.
О трагедии семьи Левиных – неведомых дальних родственников – Шломо узнал от престарелой родственницы, коротающей век в Хайфе. Она показывала фотографии, и в чертах лица маленького сироты он ясно увидел профиль своего рано ушедшего отца и понял, что пока он не увидит Сашу, не обнимет и не окружит заботой, жизнь его будет лишена смысла.
Жизнь же лихого истребителя-курсанта Александра Левина перевернулась в один миг. Надо было что-то решать. С одной стороны Володя, Ирочка, самолёты, а с другой… Другая сторона взяла верх. Видимо, она называлась «зов крови».
Истребитель лейтенанта Алекса Левина в составе эскадрильи «Миражей», составляющих основу военно-воздушного флота страны, набрал высоту и взял курс. Война Судного дня с безумной скоростью набирала обороты. Перед Алексом, как и сотнями иных лётчиков, артиллеристов, танкистов не стояли вопросы – только цель: победа любой ценой, ибо на карте жизни было существование страны, занимающей мизерное пространство, но являющейся форпостом между цивилизацией и средневековьем.
«Миги» показались почти сразу. Поговаривали, что за их штурвалами встречаются не только египтяне, сирийцы и иорданцы, но попадаются и советские инструкторы, брошенные в пекло войны ради призрачных интересов недальновидных политиков.
Самолёты закружились в карусели, столько раз описанной баталистами в военных романах. Алекс ушёл от ракеты, выпущенной одним из «Мигов», зашёл ему в хвост и дал залп. Ракета точно нашла цель, и «Миг» перестал существовать. Воздушный бой недолог. Минут через десять немногие оставшиеся в строю «Миги» скрылись из зоны видимости. На базе Алекс получил очередную благодарность от командования и был счастлив.
А в далёком среднерусском городке жене Володи Ивлева Оле в военкомате сообщили, что её муж и отец маленького Сани, старший лейтенант Ивлев Владимир пал смертью храбрых. За кого пал и почему, военком не сказал. Видимо, не положено было.
Иногда неведение прекрасно. Если бы офицер Алекс Левин узнал, с кем он обменялся ракетами, у него наверняка разорвалось бы сердце сразу же после залпа.
