Читать книгу Нет на земле твоего короля. Роман о любви - Сергей Аксу - Страница 9

Кирилл действительно жил совсем близко. Им пришлось проехать всего три остановки и они уже оказались рядом с его домом. Поднялись на второй этаж. После тихого звонка, дверь им открыл высокий щекастый увалень в очках, Кирилл. Эдакий местный Гаргантюа. Он очень обрадовался встрече, долго тискал Мишу в своих могучих объятиях, потом его представили очаровательной гостье.

– Добро пожаловать в мою скромную берлогу.

Он выглядел немного смущенным появлением красивой молодой женщины и от того его движения были еще более неуклюжими.

– Проходите в гостиную, не стойте в прихожей.

«Берлога» Кирилла представляла собой просторную трехкомнатную квартиру, окнами выходившую тихий сквер. Жил он здесь с бабушкой, родители его погибли в той самой страшной железнодорожной катастрофе 4 июня 1989 года под Уфой, когда из-за неисправности газопровода произошел взрыв. В эпицентре взрыва оказались два встречных поезда Адлер – Новосибирск и Новосибирск – Адлер. Миша заранее предупредил Лику, чтобы она не интересовалась родителями, воспоминания до сих пор были очень болезненными для Кирилла. Воспитание Кирилла легло на плечи бабушки, других родственников у него не было, кроме двоюродной тетки где-то на Алтае.

Кирилл провел гостей в просторную комнату, где в глубоком кожаном кресле дремал здоровенный полосатый котище. Комната была похожа на настоящий маленький музей, забита до предела дореволюционной мебелью, на стенах висели в рамках старые пожелтевшие фотографии начала века, у окна двухтумбовый письменный стол с массивной резной столешницей, с бронзовым чернильным прибором в виде двух тевтонских рыцарей, книжные шкафы, ломящиеся от старых книг.

Кирилл казался слишком большим даже для этой просторной комнаты, он стоял посередине и с предвкушением разглядывал коробку «Кара кума».

Лика улыбнулась. Еще один большой мальчишка. Такой же, как Миша. Немудрено, что они друзья.

– Вы вместе учились? Миша говорил, что знает вас с детства.

Кирилл вскинул голову, и очки сползли вниз. Он смущенно поправил дужку.

– Нет, учились-то мы в разное время. Я ведь постарше Миши, учился в одном классе с его братом, Артемом. Царствие ему небесное. Мы дружили с раннего детства. Не разлей вода – это было о нас. С детского садика, в одну группу ходили.

Артем… Наверное, был такой же романтик и мечтатель, как и его братишка, как и его друг. Лика медленно передвигалась по периметру комнаты, заворожено разглядывая каждую деталь. Обстановка напоминала ей дом ее бабушки, где все старинное бережно и с любовь хранилось, и истории о каждой вещице передавались из поколения в поколение.

– У вас тут как в настоящем музее.

Кирилл расплылся в довольной улыбке.

– Это все от прадеда осталось. Он у меня в царской армии служил, после Гражданской войны преподавал в военной академии. Потом репрессировали в тридцать седьмом как врага народа. Так и сгинул бесследно в сталинских лагерях. А вещи его остались. Это еще что! Из старинных вещей было много чего интересного, да в войну прабабушка за бесценок продала, тяжело было, голодали.

Она сделала два шага и оказалась около пожелтевшей от времени фотографии бравого военного в рамке, висевшей над черным кожаным диваном.

– Вот, он – мой предок, Владимир Васильевич, – горделиво кивнул Кирилл.

Лика облокотилась на диван, чтобы поближе рассмотреть лицо человека, о котором до сих пор так много говорят неодушевленные вещи. Диван был древний, с валиками и кистями, таких уже не увидишь, только в старых фильмах. Над диваном на полочке стояла вереница белых слоников. Тех самых милых слоников, на которые когда-то давным-давно была мода, а потом их стали считать символом мещанства.

– А вы чем занимаетесь? – поинтересовалась Лика.

– Кирилл – классный фотограф, – вклинился в разговор Миша, откупоривая бутылку вина.

– Ну, уж ты скажешь, классный. Обыкновенный, как все. Ни хуже и не лучше.

– Киря, хватит прибедняться! Скромнягу из себя изображать. Кирюха – современный Бальтерманц, не меньше. Я так считаю. Лика, знаешь, сколько у него медалей со всяких фотовыставок и конкурсов? – Миша вскинул глаза на потолок. – Другим и не снилось.

– Сколько же?

– Мешок! Это я тебе без преувеличения говорю! Вот такой мешок и маленькая корзинка! – Миша развел руки.

– Очень интересно. Хотя верится с трудом.

Лика смеялась. Он напомнил ей рыбака, хвастающегося своим уловом. Только Миша хвастался уловом друга.

– Ну, Мякиш, ты чего расселся? Давай показывай свои награды и регалии! Дама просит! – накинулся на смутившегося и покрасневшего хозяина Миша.

Неожиданно из соседней комнаты послышался тихий голос.

– Кирюша! Кто к нам пришел?

– Бабушка, не волнуйся! Миша Тихонов со своей девушкой!

– Разве Ксения Карловна дома? – спросил удивленный Миша. – Что же сразу не сказал? Почему не выходит?

– Нездоровится ей.

– Я вас покину на минутку, – Миша поднялся из кресла. – Вы тут не скучайте без меня. А ты не сиди пнем, развлекай даму.

– Ксения Карловна, можно к вам заглянуть? – негромко спросил Миша, приоткрывая дверь в комнату бабушки.

– Заходи, мой дорогой, проведай старушку, – откликнулась Ксения Карловна. – Всегда рада тебя видеть, Мишенька.

Невысокая худенькая пожилая женщина лежала на высоко взбитых подушках. Седые тонкие косички были аккуратно сцеплены на затылке, на ней была голубая блузка с вышитыми цветами у ворота, оттеняющая ее бледное лицо. Рядом на тумбочке стояла кружка с чаем и баночка с вареньем. В комнате пахло корвалолом.

– Что с вами? Просто не узнаю вас, всегда такая цветущая, бодрая, а сегодня что?

– Приболела немного, Мишенька. Погода сырая. Ноги разболелись. Лежу вот, читаю. Кирюша ванночки мне с травами делает.

– Вы уж поправляйтесь, берегите себя.

– Да ничего, старость, что поделаешь. Никуда от болезней не денешься. Ничего, Мишенька, и это пройдет. Ты-то как? Рассказывай, как живешь? Как мама, Катюша?

– Все здоровы, слава Богу, спасибо. Мама вам всегда привет передает.

– А ты? Все хорошо?

Ксения Карловна с одного взгляда могла определить, что с ним твориться. Жизнь этих мальчишек проходила у нее на глазах, от горшков до мотоциклов, от детских слез до взрослых сердечных страданий.

– Все хорошо, Ксения Карловна. Лучше не бывает. Только вот за вас расстроился.

– Ерунда, Мишенька. Мы, старики, уже не обращаем внимания на свои болячки. Мы живем вашими радостями. Вот вижу блеск в твоих глаза – и мне уже лучше.

Она протянула руку с прозрачной кожей и погладила его. Вот и Мишенька влюбился. По-настоящему, по-мужски. Хорошо-то как.

Пока Миша общался с бабушкой, Кирилл провел Лику в свою фотолабораторию и показал коллекцию наград. Оказалось, что Миша не так уж и преувеличивал – коллекция на самом деле поражала разнообразием. Кубки, медали, статуэтки. Лика переводила взгляд с одной награды на другую, внимательно читала надписи, пытаясь представить, что стоит за каждой из наград, какая история, какие люди. За ними в фотолабораторию увязался доселе дремавший мордастый кот. Он проявлял к гостье неприкрытый интерес и не отступал ни на шаг. Бесцеремонно запрыгнул на проявочный стол, где стал прохаживаться, крутя перед гостьей пушистым хвостом, внаглую демонстрируя свои мужские достоинства. Лаборатория располагалась в довольно просторной комнате. Помимо нескольких импортных увеличителей и проявочного и монтажного столов, был еще оборудован небольшой съемочный павильон, со светильниками и мутиблицами. Доморощенный проявочный стол представлял собой какого-то сказочного монстра, состоящего из мудренных механизмов, всевозможных колесиков, проводочков, самодельной электроники, резиновых трубок… От него по верху через всю комнату к окну протянулась толстая кишка, сооруженная из пластиковых бутылок, играющая роль вытяжной вентиляции.

– Кыш, Филимон! Кыш! Кому говорю! – сердито прикрикнул на кота Кирилл, и, размахнувшись, дал ему подзатыльник. – Обнаглел в конец, полосатый. Брысь отсюда! Сейчас все на пол спихнешь! Брысь, кому сказал!

Схлопотав увесистую затрещину, обиженный кот стремглав слетел со стола и побежал в комнату Ксении Карловны жаловаться на молодого хозяина и искать утешения.

– Какой красивый кубок.

– Который?

– А вон тот, что выше остальных стоит. С ленточкой.

– А-а-а, этот. Один из самых памятных. Я получил его в фотосалоне в Макао за лучший женский портрет. Называется кубок – «Фотопринцесса».

– Достоин своего названия.

– А вот эту бронзовую медальку на биеннале в Реусе в Испании… Это самая дорогая награда, потому что самая первая.

Кирилл вдохновенно рассказывал об истории призов. Будто заново проживал моменты, связанные с ними. Лика с интересом слушала, мир фотографов, и вообще творческих людей, был незнаком ей, она привыкла к миру науки, миру исследований, испытаний, статей и диссертаций, привыкла к миру многообразия разных языков, филологии. Оказаться в мире творческого человека было интересно и захватывающе.

Спустя некоторое время к ним присоединился и Миша.

– Ну ты, брат, настоящий Кулибин, – выдал он, с любопытством рассматривая конструкцию проявочного стола. – Необходимо написать письмо великому очумельцу Андрею Санычу Бахметьеву, чтобы присвоил тебе звание «Заслуженного очумельца России».

– Голь на выдумки хитра, – отшучивался смущенный Кирилл. – Ладно, пойдемте чай пить, нечего вредными парами фотохимии дышать.

Вернулись в гостиную. Миша с Ликой, обнявшись, расположились на старинном диване под мирно шествующими слониками. Кирилл, пододвинув к ним журнальный столик, отправился на кухню заваривать чай.

– Ну как?

Миша нежно прикоснулся губами к ее виску.

– Что как?

– Лучше, чем под дождем торчать?

Она энергично кивнула. Собралась что-то сказать, но тут появился Кирилл с красивыми китайскими чашками на подносе и заварочным чайничком. Миша вскочил, принимая у него поднос.

– Хорошо, что предварительно позвонил, а то бы я «злую собаку» спустил.

– С чего это ты таким суровым стал? Кто тебе не угодил? Признавайся, Бальтерманц чертов!

– Да, замучили в конец. Повадились тут всякие бабки да тетки ходить, сектантки, черт бы их побрал. Задолбали своими незваными визитами. От работы отвлекают звонками в дверь. Как-то звонят, открываю, смотрю, две тетки стоят. Спрашиваю, что вам угодно, сударыни. Говорят мне, вы, не хотите ли лучше узнать Библию и протягивают мне какие-то книжонки. Я аж закипел от гнева, у меня в лаборатории фотка одной знаменитой киноактрисы в растворе купалась, за ней приглад да пригляд нужен, а тут всякие бестии мне мозги запудривают. Ну, думаю, ладно. Будем бить врага его же оружием. Спрашиваю, мило улыбаясь, а вам, уважаемые дамы, самим-то все понятно и ясно в святом писании. Отвечают, о да. Хорошо, говорю, тогда ответьте мне вот на такой вопрос: «Кто помог Давиду пробраться в Гекхильский лагерь, где он похитил у Саула его алебарду и сосуд с водой? Чьего брата он назначил главнокомандующим своей армии?». Они и обалдели. Я им еще парочку вопросиков на засыпку. Ну и посадил их в большущую лужу, уж что-что, а Библию-то я с детства часто полистывал. Помнишь, Миш, ту самую с ятями, в кожаном футляре, что от прадеда моего еще осталась. Вижу, им уже явно не до визита, как бы побыстрее от позора ноги унести. А меня понесло, не остановишь, их не отпускаю, продолжаю ликбез в том же духе, напираю на них…

– И чем же ваша дискуссия окончилась? – полюбопытствовала Лика, пригубив терпкого вина.

– Кончилось, дорогая Лика, тем, что эти старые мымры теперь, при виде меня, шарахаются, как от прокаженного. За километр нашу квартиру обходят. Я бабуле так и сказал, если появятся снова, гони их в три шеи.

– У моих соседей, тоже аналогичная история случилась, – вставил Миша. – Четыре года назад сын у них женился. Предки-бедолаги из кожи лезли, гробились на садовом участке, торговали на рынке, чтобы молодым квартиру купить, обустроить. Фуф, наконец-то купили. Двухкомнатную. Тут и внучок у молодых появился, милое создание. А недавно встречаю тетю Полю, она вся в слезах, в шоке. Спрашиваю, что случилось, Полина Семеновна. Оказывается, молодые спутались с сектой, обменяли свою шикарную квартиру на однокомнатную, а деньги – в секту. Представляете, вот такой сюрпризик отмочили! Папашку от такого известия, естественно, Кондратий посетил. До сих пор оправиться не может.

– Этим только слабинку покажи. В момент руку оттяпают. Главное, словно чувствуют, где у кого какое горе. Тут же начинают виться перед дверью.

– Кирилл, да черт с ними, с этими тетками. Лучше расскажи про свои приколы. Про медаль расскажи.

– Да, чего там рассказывать? Нечего особенного. Дела минувших лет.

– Давай, давай, не скромничай.

– Ладно, слушайте. Было это года два назад под Новый год. Сижу дома и вдруг в голову гениальная мысля стукнула, а не разыграть ли мне дружка своего, Володьку Королькова.

– Тот, который фотографией увлекается?

– Ну да, который частенько ко мне заглядывает. С ним мы в добрые старые времена в областной фотоклуб хаживали. Вот сижу и думаю, чтобы такое придумать, чтобы он надолго этот Новый год запомнил. И придумал. Решил ему из Испании письмо послать, будто он завоевал там, на международной выставке, медаль. Порылся в своих архивах, нашел какую-то фотографию из его коллекции, отрезал кусок от нее и на обороте написал набор испанских слов, какие попались в одном из каталогов. И в тексте указал два слова: «bronse» и «medal». Подписал: «президент Международной фотоассоциации ФИАП Фаустино Мелья». Потом вложил фотку в почтовый конверт и наклеил кубинскую марку, слово «Куба», конечно, оторвал, чтобы не смущало. Нарисовал на резинке шариковой ручкой штемпеля и отпечатал на письме. Перед Новым годом бросил послание Королькову в ящик. День жду, два жду, три жду. По нулям, адресат на письмо не реагирует. Что за черт? Я уж весь испереживался, места себе не нахожу. Празднику не рад. И вдруг поздно вечером на третий день раздается телефонный звонок, звонит Володька и возбужденным голосом заявляет, что у него срочное дело ко мне.

– Приходи, обсудим, отвечаю ему.

– А у тебя словаря испанско-русского нет?

– Нет, есть англо-русский, итальянско-русский, французско-русский. А вот испанского нет, отвечаю. А зачем тебе?

– Да тут письмо надо перевести. Ну, ничего завтра на работе переводчицу попрошу.

Через десять минут вновь звонок.

– Знаешь, у меня дома переводчик нашелся.

– Кто же.

– Жена перевела. Тут написано про бронзовую медаль.

– Володька, ну ты даешь! Поздравляю! Молодец!

Утром Корольков ко мне в офис примчался весь взмыленный, сияет как медный самовар, улыбка до ушей.

– Представляешь, я медаль на выставке в Испании получил! – вопит как оглашенный с порога.

– Какую еще медаль? – делаю вопросительную мину.

– Бронзовую!

– А, мы разве посылали в Испанию фотки? – невозмутимо спрашиваю его. – Что-то я не припомню.

– Я тоже не помню! Но, наверное, посылали, раз пришло оттуда письмо! – отвечает Корольков.

– Странно.

– Вот читай! Брон-зе ме-дал!

– Небось, всем уже растрепался на работе, что медаль завоевал?

– А то как же? Вот после обеда к переводчице схожу, пусть подробно переведет, что там написано.

А я ему и говорю:

– Вольдемар, у тебя как с чувством юмора?

– А, что?

– Мой тебе совет, не ходи к переводчице.

И тут, ошалевший от славы, Корольков, взглянув на меня, наконец-то все понял.

– Разыграл, да?

– Угу.

Корольков сник, конечно, но потом взял себя в руки.

– Спасибо, что сказал. А то представляю, как бы переводчики ржали над этой абракадаброй.

– Ты, что же, письмо только на третий день прочел?

– А мы говорит, с женой все праздничные дни дома сидели, никуда не выходили. Вот только вчера вечером спустился почту посмотреть, а там заграничный конверт.

– По шее от Королькова не получил за такую шутку? – спросил Миша.

– Наоборот, он мне был даже благодарен. Всю ночь, говорит, не спал, себя знаменитым человеком чувствовал.

– А потом мы уже с Володькой вместе подшутили над нашим председателем фотоклубом, Александром Ивушкиным. Он из себя вечно корчил эдакого крутого профи, великого фотохудожника. Написали ему письмо от председателя Федерации фотоискусства Рудольфа Крутицкого, что, мол, за выдающиеся заслуги ему присуждается высокое звание заслуженного фотохудожника России. Так он с этим письмом носился месяц, хвастаясь, всем кому ни попадя его показывая. А потом Корольков как-то и говорит: «Давай Ивушкину правительственную телеграмму пошлем».

– Какую еще правительственную? – спрашиваю.

– Настоящую правительственную, на фирменном бланке.

Оказывается, у Володькиного отца друг детства занимал какой-то большой пост в верхах, в правительстве, и на праздники имел привычку присылать правительственные телеграммы с поздравлениями. Будь то день рождения, или 23-е февраля, или Новый год. На бланке так и было написано большими буквами «правительственная». Корольков приволок одну из старых телеграмм, отодрали старый текст, отпечатали на машинке новый, вырезали полосками, наклеили на бланк. А написали следующее: «Встречайте. Проездом на Международный фотографический форум. Поезд такой-то. Крутицкий».

Санька Ивушкин, который в то время вращался при «Белом доме» в роли «придворного фотографа», пробил машину, заказал гостиницу, на крыльях помчался на вокзал. Потом всем рассказывал, что битый час бегал вокруг пассажирского состава, прошерстил все вагоны, но так председателя и не встретил. Наверное, тот не смог приехать. Мы же с Володькой чуть ли не покатывались со смеху, дело-то было первого апреля.

– И не боитесь вы так шутить? – покачала головой Лика. – За такое и поколотить могли.

Кирилла уже несло, не остановить. Вдохновленный эмоциями на Ликином лице, он сыпал историей за историей.

– Послали нас в совхоз помогать. Зашли как-то от нечего делать в правление, а там, на подоконнике, какие-то бланки лежат стопкой. Взяли, заполнили и отослали знакомому парню, который в заезде перед нами был, написали, что он должен совхозу уйму денег. Если в такой-то срок не рассчитается, его имущество будет арестовано. После совхоза встречаю жертву, спрашиваю, как наша шутка удалась. А он отвечает: «Какая еще шутка?». Я ему проясняю ситуацию. А он и говорит, что уже год не живет по тому адресу, там мать его обитает одна. Хорошо, что вовремя сказали, а то бы ее Кондратий бы точно стукнул от такого известия.