Читать книгу Нельсон. Сборник рассказов - Сергей Геннадьевич Лысков - Страница 1

Городок Тэфтон на юге Ирландии стал славиться своим призраком буквально недавно – год-два назад, не больше. Местная детвора прозвала призрачное существо «Безликим», потому что его лицо в лунном свете выглядело как страшное месиво из ошметков кожи, сломанного носа и громадных вмятин в виде подков вместо глазниц. Безликий появлялся только в ночь Дня всех святых в октябре. Этот призрак был настоящим бедствием городка Тэфтон, он разбивал и портил тыквы. Жители поначалу думали, что это местная шпана так веселится, и в ночь Дня всех святых до рассвета устраивали караульные шествия по городу с факелами, вооружившись вилами и топорами, имея огромное намерение поймать этого шутника. Но к утру, несмотря на все меры предосторожности, тыквы были поколоты. И никто долгое время не мог с этим ничего поделать. Когда же виновника увидели, то тот факт, что это был призрак, вселял некую безысходность. Никто так и не рискнул нарушить ритуал Безликого призрака колоть тыквы. Испуганные горожане просто старались накануне Дня всех святых быстрее распродать весь свой выращенный урожай.

Так и было, пока одному из старожилов города не приснился сон, в котором его умерший родственник велел ему разложить возле амбара с тыквами лампады с церковными свечами. И по какой-то неведанной причине Безликий призрак не смог причинить вреда тем дворам, где всю ночь горели церковные свечи. Так даже появилась традиция зажигать на всю ночь фонари накануне Дня всех святых.

– Ты проверил лампады? – подойдя к мужу, спросила супруга.

– Проверил, но там такой ветер, как бы не пришлось всю ночь караулить огонь, – безрадостно выдохнул добряк Рон.

Надев куртку, он направился к выходу.

– Жалко будет урожай, – говорила ему вслед жена, – он хоть и хуже прошлогоднего, а все равно жалко, – подав мужу масляный фонарь, сказала Мария.

– Чертов Безликий! – выругался Рон, выйдя во двор.

Ночка предстояла не из легких. То и дело поддувал холодный северный ветер, опутав все небо грозовыми тучами. В ту ночь почти весь городок не спал, люди то и дело проверяли – не потухли ли их церковные свечи в амбарах.

Как только стало понятным, что муж Марии останется караулить собранный урожай до рассвета, сорокалетняя Мария Тулк, спешно накинув шерстяную шаль, спустилась в погреб. Там было сыро и неуютно в полночь, повсюду слышались шорканья недовольных присутствием человека крыс. Мария поставила масляную лампу на стол и, отодвинув одну из бочек с соленьями, приоткрыла тайник. Немного дрожащими руками она достала завернутую в бязь высушенную мумию младенца и, отломав часть плеча, хотела было положить мумию обратно, но сильно чихнула, тем самым затушив лампу.

Стало темно и жутко одновременно.

Напуганная произошедшей случайностью Мария наощупь поднялась обратно в дом. Подпалив фитиль свечи от огня в камине, она снова спустилась в подвал с твердым намерением завершить свое темное дело.

Часть высушенной мумии была истолчена в пыль на глиняной дощечке. Придерживаясь старинного кельтского рецепта, женщина добавила пол-бутылки вина в глиняную миску. Размешивая в кашицу загадочное зелье, Мария шептала над ним непонятные слова порою по памяти, а иногда поглядывая на старинный рецепт, и когда темно-бордовая жидкость была готова, полненькая женщина, взяв в руки нож, с силой зажала его лезвие. В миску с заговоренным зельем упали три крупные капли крови. Мария, сморщившись от боли, перевязала руку и, перелив всю жидкость в сосуд, поспешила покинуть погреб.

– Так вот в чем был твой секрет, Мария Тулк, – шепотом произнес Безликий призрак в темноте, когда женщина закрыла лаз в погреб. – Теперь ты больше никого не сможешь обмануть! – очень решительно произнес призрак и с силой наступил на спрятанную мумию и глиняную дощечку в тайнике.

Он успокоился лишь тогда, когда все превратил в пыль, после чего Безликий, довольный собой, улыбнулся и растворился в темноте погреба.

С первыми лучами солнца, холодный северный ветер очистил небо, принеся багряное утро в Тэфтон. Мария вышла во двор. В ее перевязанной руке была глиняная чашка с темно-бордовой жидкостью, она то и дело окунала руку в таинственное зелье и каждый раз одним сильным движение окропляла вспаханную под зиму землю, и уже через полчаса темный ритуал был завершен.

* * *

ПЯТЬЮ ГОДАМИ РАНЕЕ.

– Какая добротная тыква! – заметил Том, похлопав по шершавому боку спелой тыквы. – Чудно право! Земля та же! Семена из одной жмени. А урожай – разный! – говорил Томас, любуясь чужому добру.

– Так я с ними как с детьми, – положив последнюю тыкву на соломенный настил, поделился своим секретом Рон.

Томас Рольф был чуть старше своего соседа. Он был жилистый малый, худой высокий черноволосый мужчина. У него было два сына, сам же Томас был из приюта, своих отца и мать он не помнил, а когда стал самостоятельным, не особо старался их отыскать. В жены себе он взял младшую дочь одного из зажиточных горожан. Весь городок шептался, что это уж точно был брак по расчету. Но когда Мария Рольф родила второго сына, людские сплетни поутихли. В целом, Томас был работящим малым, неплохим хозяйственником, и многие в городке Тэфтон приняли его в свои ряды, не гнушаясь лишний раз угостить неулыбающегося Тома пинтой пива при случае.

– Я улыбаюсь им! Нежно глажу, говорю с ними, – будто оправдываясь, говорил Рон. – Так что особого секрета нет, – по-доброму посмотрев на соседа, добавил полноватый ирландец.

– Улыбаешься, говоришь? – удивленно переспросил Том. – Это же тыквы! – усмехнулся он, надменно посмотрев на ярко-оранжевую тыкву.

Сказать, что Томас Рольф был немного заносчив и высокомерен, в полной мере нельзя. Он никогда не гнушался самой грязной работы и был приветлив со всеми горожанами. Может быть, в глубине лабиринтов его сознания и жил другой тщеславный Томас Рольф – жаждущий удовлетворения своих амбиции, но для большинства горожан Томас был простым малым, который редко проявлял свои эмоции на людях, за что он и получил свое прозвище – Суровый Том. И, возможно, поэтому слова Рона об улыбке показались для него неким укором в его несостоятельности.

– Мне пора, – очень нервно выдавил из себя два слова темноволосый мужчина и поспешил удалиться.

– Обиделся, – подойдя к мужу с большой тыквой в руках, прошептала Мария. – Зря ты про улыбки и доброту к тыквам заговорил при Суровом Томе.

– Тебе нельзя таскать тяжелое, Мария, – тут же перехватив у нее тыкву, сказал Рон, – Хочешь опять мертвого родить? – укрыв мешковиной тыкву, укорил ее Рон.

– Она легкая, – взявшись за подол, оправдывалась Мария. – Смотри, как сжал кулаки Суровый Том, и вправду обиделся, – провожая соседа взглядом, добавила беременная женщина.

– На что обижаться? Я же правду сказал, как оно есть, – понимая, что в словах жены есть доля правды, пытался было остановить уходящего соседа Рональд.

– Куда ты собрался? – остановила его полноватая женщина. – Пусть идет. Велика беда обидеть Сурового Тома! Пережует!

– Не называй его так, – сердито оборвал ее Рон.

– Так все его Суровым называют, – разведя руками, сказала Мария.

– Принеси лучше воды, – привязав покрепче тыквы, попросил Рон. Затем он накинул хомут на лошадь и, сбив пыль с одежды, залез на бричку.

Рональд Тулк был взбитый малый с крупными чертами лица. Этакий коренастый добрячок с небольшим животиком, почти не сходящей с лица улыбкой и добрыми глазами. У него были сын и старшая дочь. Основной доход семье Тулк давала продажа тыкв, зерна и кукурузы. Семейство Тулк были потомственными фермерами, и секреты своего плодородия трепетно хранили и передавали от отца к сыну, из поколения в поколение.

В тот осенний день Рон на местном рынке продал почти весь урожай еще до обеда, и по праву довольный таким обстоятельством, он зашел в таверну, решив пропустить пинту холодного пива.

– Добряк Рон! – расплывшись в улыбке, произнес кто-то из захмелевших гостей. – Давай к нам, угощаем в честь грядущего Дня всех святых.

– Благодарствую, достопочтенный Самуил, – сев за стол, говорил Рон. – Я на минутку. Одну пинту – и надо ехать. Праздник на носу.

Рону тут же принесли его пинту свежего светлого пива, и он почти залпом осушил глиняную кружку.

– Весь день хотел холодненького, – стерев с губ пенку, произнес Добряк Тулк.

– Слушай Рон, открой секрет своих тыкв, – неожиданно произнес Самуил. – Я много где бывал, но твои тыквы самые сладкие и сочные, их хоть сырыми ешь.

– Нет особого секрета, – как-то засмущался Рон.

– Если б его не было, ты бы за полдня не распродал весь товар, – завистливо буркнул Фрэд.

– Улыбка и доброе слово, – серьезно начал говорить добряк Тулк. – Вот и весь секрет.

Хмельная компания разразилась громким смехом. Рон сначала не понял, что смешного было в его словах и, наверное, из уважения к почтенным гражданам Тэфтона тоже улыбнулся и сделал вид, что смеется.

– А ты хитер, – прищурившись и пододвинув стул к Добряку Тулку, произнес Фрэд. – Я уже второй раз видел, как твоя супруга в ночь на День всех святых окропляет землю какою-то мутно-бордовой жидкостью, – решил прямо в лоб спросить его Фрэд. – Что на это скажешь?

Рональду Тулку, по прозвищу Добряк, нечего было возразить на эти слова, ибо он действительно не знал и не замечал за женой такого поведения. А начни он сейчас оправдываться, по городу тут же поползли бы слухи о таинственном зелье, которым Мария Тулк окропляет землю. Так что Рон мило пробубнил что-то невнятное, мол, пустое все это, обычные помои после мытья посуды, и, допив свое пиво, поторопился поскорее покинуть не очень приятную для себя компанию.

* * *

Вернувшись домой с рынка, Рон с порога понял, что произошло что-то нехорошее. Прямо на пороге ему встретилась местная повитуха, она, опустив глаза, старалась быстрее уйти из их дома. В спальне на втором этаже была пугающая тишина, Рон сразу догадался, что случилось большое горе.

Жена, изможденная, лежала в кровати, рядом лежал завернутый в мешковину недвижимый ребенок. Теща что-то бубнила над мертвым дитя, то и дело, обтирая его какой-то липкой жидкостью.

– Все в порядке? – открыв дверь, первое, что произнес Добряк Рон.

– Сынок, ты не переживай только, – тут же накрыв серой тканью стол, улыбаясь, подошла к нему мать Марии. – Ты, главное, не переживай! Вы еще сможете ребеночка родить. Мария не смогла доносить до срока, три месяца не хватило, дите родилось мертвым.

– Это уже пятый мертворожденный ребенок, – очень грустно подметил Рон и тут же, подойдя к жене, добавил: – Ты как себя чувствуешь?

– Бывало и лучше, – тяжело дыша, ответила Мария. – Принеси воды.

– Да, конечно, – тут же ответил Добряк Рон и поспешил спуститься в холл.

Оставшись наедине с матерью, Мария очень грубо на нее выругалась, что, мол, она торопится с обрядом и не может подождать, пока все успокоится.

– Чего ждать? Тело еще надо высушить, – огрызаясь, ответила недовольная мать. – А потом истолочь в пыль. Главное, чтобы тело гнить не начало, поэтому я натираю его раствором. Раствор будет сушить, выгоняя воду. Ведь все, что забрала гниль, не пригодно для обряда, – добавила она, продолжая натирать чем-то липким мертвое дитя.

Нехотя согласившись с доводами матери, Мария, корчась от боли, встала с кровати и пошла в зал к мужу.

– Зачем ты встала? – увидев жену, тут же спросил Добряк Рон.

– Мне плохо там, – плача говорила Мария. – Я смотрю на малыша и не могу успокоиться, – сквозь слезы говорила его супруга.

– Давай, я попрошу твою маму забрать ребенка, – решительно сказал Рон.

– Пусть обмоет дитя, – прошептала Мария, остановив мужа, – а потом я сама ее попрошу, а завтра похороним.

– Как скажешь, милая, – обняв ее, прошептал Добряк Рон и, пока никто не видит, заплакал.

* * *

ВЕЧЕРОМ ТОГО ЖЕ ДНЯ.

Суровый Том получил свое прозвище за однообразность в эмоциях. В городке Тэфтон даже подшучивали над Томасом, мол, а какое у него выражение лица в постели с женой. И когда кто-то из приезжих, не понимая здешнего юмора, имел участь увидеть жену Томаса, тут же понимал всю правильность того прозвища: грубые мужские черты лица Эммы Рольф в сочетании с крупным торсом и массивными плечами лишали ее всякой женственности. Впрочем, Том, действительно, женился на наследстве семейства Рольф, хоть и всячески скрывал это на людях.

Тот урожайный год для Тома был очень важным, он тайком через знакомых с большой переплатой купил семена тыквы у соседа, и целое лето не покладая рук трудился на поле, лелея надежду превзойти урожай Добряка Рона. Однако Рон распродал все свои тыквы до обеда, а Томас в тот день так ничего и не продал. Его товар был не хуже, чем у других, просто так совпало, что в тот год был переизбыток спелых сладких тыкв. Везти груз в ближайший городок на юге – в этом был риск привезти порченый товар. Поэтому злой и раздосадованный всем этим Томас просто поехал домой.

– Да уйди ты! – замахнувшись на жену, что пыталась его утешить, с ненавистью произнес Томас.

– Не переживай, отец поможет нам продать урожай, – говорила Эмма, сев за ужином напротив мужа. – А если не продадим – не велика беда, – еще раз попыталась обнять его Эмма, на что получила пренебрежительный взмах руки, мол, не прикасайся ко мне.

– Поставь выпить, – сурово буркнул Томас.

Эмма, повинуясь, достала из чулана алкоголь и, не проронив больше ни слова, ушла в спальню. Уткнувшись в перьевую подушку, она так и прорыдала до глубокой ночи, причитая о своей несчастливой замужней жизни, надеясь, что Господь сжалится над ней и подарит ей счастье. А Томас, допив весь самогон, решил все-таки поехать в соседний городок с явным намерением распродать все до одной эти чертовы тыквы.

– Да чтоб тебя! – подбивая подкову кобыле, ругался Томас. – Второй гвоздь гну, не дергай ногой, – ругался он то на животное, то на самого себя.

Будучи сильно захмелевшим, он сам того не понял, как это случилось. Вероятнее всего, он промахнулся молоточком и рассек лошади ногу при очередном ударе. Животное что есть сил лягнуло задними ногами обидчика, и удивленный уже призрак Томаса вмиг отрезвел, смотря то на кобылу, то на самого себя валяющегося с размозженной головой в углу загона для скотины.

Он не сразу понял, что это и была его смерть. В ту ночь луна была полной, поэтому его было хорошо видно. Он немного отсвечивал холодным серебристым блеском. Потрогав свою изуродованную голову, Том поймал себя на мысли, что его новое тело как воздух, не имеет плотной формы. Сначала это немного удивляло и вызывало недоумения, но когда, проходя сквозь стены, его разум все отчетливее стал понимать всю неизбежность произошедшего, он попытался вернуться домой к Эмме. Его жена спала, и как бы ни пытался разбудить ее Суровый Том, в ту ночь у него ничего не вышло.

А на утро его тело нашли и похоронили в закрытом гробу.