Читать книгу Смерть на Кикладах - Сергей Изуграфов - Страница 8

Всё, что скрыто теперь, раскроет некогда время.

Квинт Гораций

Инспектор Теодорос Антонидис страдал и томился. Он был на Наксосе человеком новым. Чужаком. Никак себя не проявившим за те двадцать месяцев, что провел на острове в должности начальника уголовной полиции. «Да и как себя тут проявить?» – тоскливо вздыхал он, когда грустные мысли приходили ему в голову по поводу загубленной, как он считал, карьеры детектива. Весь остров – восемнадцать тысяч жителей, половина – старики-пенсионеры. Ни одного громкого дела почти за два года.

Все, что оставлял ему расследовать на месте находящийся в Афинах глава департамента полиции Министерства внутренних дел, – в лучшем случае, пьяные потасовки туристов да пропажу очередного скутера. Порядок в порту и надзор над прибывающими яхтсменами обеспечивала портовая полиция, к нему она касательства не имела. Сам инспектор да два сержанта из местных греков – вот и весь отдел уголовных расследований Наксоса. Ни приличной лаборатории, ни толкового эксперта. Хорошо хоть патологоанатом в местном госпитале безотказный, всегда готов помочь.

Когда он выходил с очередным предложением к афинскому начальству об организации лаборатории криминалистической экспертизы – те разводили руками и жаловались на отсутствие фондов в тяжелые кризисные времена. А когда происходило убийство, хоть и редко, за двадцать месяцев их было всего два: один из местных пырнул другого ножом в живот из-за давней вражды по поводу земельного участка, да жена отправила на тот свет своего излишне ревнивого супруга, отчаявшись добиться от него развода на приемлемых условиях, – так вот, когда убийство все-таки случалось, и он, инспектор уголовной полиции Теодорос Антонидис, демонстрировал свою полную готовность раскрыть его самостоятельно, расследование уплывало на материк, вместе с уликами, материалами дела и подозреваемыми.

«Ну, ты же сам понимаешь, старик, – говорили ему в министерстве, – Что ты сможешь сделать: у тебя ведь даже лаборатории нет!»

Вместе с расследованием на материк уплывала и слава детектива, о которой он мечтал столько лет, еще совсем юным курсантом полицейской школы, а потом и слушателем Греческой Академии полиции.

Инспектор Теодорос Антонидис тосковал.

Он тосковал по настоящему делу, по кровавому преступлению. Иногда ему снились сны, как на острове происходит череда самых настоящих загадочных убийств – и он, а не кто-нибудь, блестяще раскрывает их все до единого. И сам генерал-лейтенант полиции Элефтэрайос Икономоу, нет, даже сам министр гражданской обороны Михалис Хризоидис, (иногда в разных снах они менялись) вручали ему заслуженную награду. Вот какую именно, он никак не мог понять, поскольку в этот момент он, по обыкновению, просыпался, но долго еще лежал в постели, блаженно улыбаясь, упершись невидящим взглядом в потолок. В эти дни он, как правило, бывал веселее и энергичнее, чем обычно.

В другое же время островная хандра, как он ее окрестил, брала свое: инспектор становился хмур, замкнут, неразговорчив и проводил вечера в полюбившейся ему таверне для туристов за бокалом пива «Amstel», к которому он предпочитал жареный сыр с тцатцики.

Местные с недоверием и отчуждением косились на инспектора, обзавестись друзьями ему так и не удалось. Не считать же всерьез за друзей барменов, которым он порой, после пятого или шестого бокала пенного, горько жаловался на судьбу. С личной жизнью у него тоже не складывалось: жена за ним не поехала, через год прислала документы на развод; детей у них не было. Местные красавицы не привечали бедолагу, да и сам он сильно комплексовал: толстоват, лысоват, никак не мог акклиматизироваться к местному влажному климату, постоянно потел, поэтому носил с собой дюжину платков, которыми утирал вечно градом катившийся со лба и шеи пот. Какой из него ловелас… Смех один!

Вчера он допоздна засиделся в таверне, поэтому во рту было сухо, голова потрескивала, пот заливал лицо, но инспектор стоически терпел. Ведь наконец ему выпал шанс, и он его теперь ни за что не упустит!

Решение арестовать Димитроса пришло к нему как очевидный вывод после анализа отпечатков пальцев, который он провел лично сам, потратив на это полтора часа, дотошно сравнивая отпечатки пальцев персонала гостиницы с отпечатками на орудии убийства. Простейшая дедукция, а какой блестящий результат!

Слава богу, что отпечатки пальцев на ноже были так быстро идентифицированы, и ему не пришлось беспокоить постояльцев отеля, – любви со стороны местных ему бы это точно не добавило. Но и тут инспектору повезло! Осталось только составить правильный рапорт и направить в Афины. И ждать, наконец, заслуженной похвалы от начальства. И преступление раскрыл по горячим следам, и преступника оперативно задержал! Хотя, к слову, куда бы он делся… С острова-то!

Для составления рапорта необходимо (теперь-то уж пустая формальность – пожал он плечами) провести опрос свидетелей вчерашнего инцидента. Секретарь убитого уже был им опрошен, личность пренеприятная, конечно, но информация, полученная от него, пролила свет на мотивы, которые двигали подозреваемым: шутка ли – лишиться наследства по завещанию и остаться ни с чем! И все в результате конфликта с отцом незадолго до его смерти. Убивают и за меньшее. Горничная Катерина тоже дала свои показания, рассказав о роли нового постояльца, этого русского, что приехал на днях. Кто знает, не вмешайся он, как рассказали инспектору, накануне в безобразную сцену, что устроил подозреваемый, – убийство могло произойти и раньше.

Зайдя в номер к русскому, полицейский терпеливо ждал, пока горничная закончит что-то говорить на их непривычно звучащем для греческого уха языке, полном свистящих и шипящих звуков, – не так много русских туристов на острове встречал инспектор, а общался – и того меньше. Потом все-таки он вежливо покашлял в кулак и выжидающе посмотрел на постояльца.

Кстати сказать, русский ему понравился. Полная противоположность ему самому. Подтянутый, спортивный, лицо не отекшее, хоть и бледное, с небольшим косым шрамом у виска, словно кто-то махнул наискось острой бритвой у него перед глазами и промахнулся, а шрам остался на всю жизнь.

Когда русский взглянул инспектору в глаза прямым взглядом, взглянул доброжелательно и уверенно, несмотря на плохие новости, Теодорос почувствовал некоторое беспокойство, хотя и не было для этого никаких видимых причин. Слишком спокоен и уверен в себе, подумал он. И почему-то инспектору захотелось узнать прямо сейчас, а что же сталось с тем, кто оставил русскому этот шрам, махнул этой самой бритвой. Инспектор едва сдержался. Ничего хорошего с ним не сталось, почему-то понял он сразу.

– Доброе утро, инспектор! – поздоровался постоялец. – Мое имя Алекс Смолев. С сегодняшнего утра я представляю интересы Димитроса Аманатидиса.

– Доброе утро! Теодорос Антонидис, инспектор криминальной полиции острова, – представился полицейский на вполне неплохом английском, утираясь платком. – Хорошо, если дела обстоят так, вы не против, если мы выйдем на свежий воздух, где мы могли бы с вами побеседовать?

– Безусловно, инспектор! Если вы дадите мне на сборы десять минут, то я буду в полном вашем распоряжении, – ответил Алекс.

– Прекрасно, тогда я жду вас на нижней террасе, – сказал инспектор и хотел добавить, что там тень погуще, но постеснялся. У него есть время, чтобы выпить что-нибудь прохладительное и отдышаться.

Алекс немедленно связался с Виктором Манном и обрисовал ему обстановку в общих чертах, сообщил об аресте Димитроса, ноже, отпечатках. Назвал фамилию инспектора.

– Послушай, я не верю, что этот парень его убил. Вся моя интуиция против!

– Интуиция, – проворчал Виктор. – Ни черта она не стоит, твоя интуиция, против отпечатков пальцев на орудии убийства вкупе с мотивом и возможностью совершить преступление.

– Что будет парню? – поинтересовался Алекс.

– Если докажут в суде, что виноват, а тут все доказательства, на первый взгляд, присутствуют, то – умышленное убийство. А с этим здесь строго, высшей меры нет, но пожизненное могут впаять. Минимум лет пятнадцать точно. Скорее всего, что его на днях с острова увезут на материк вместе со всеми уликами. А на материке никто разбираться не будет, кому он тут нужен! Я за эти двадцать лет, знаешь, братьев-греков хорошо изучил. Никто тоже лишний раз не почешется. Как из дома не уезжал!

– Я верю в его невиновность, – настаивал Алекс. – Как я могу ему помочь? Деньги у меня есть, что можно сделать? Адвокатов нанять? Детективов? Я и сам готов провести расследование, мне нужны лишь полномочия. Можешь помочь?

– Ну, вот что, – поразмыслив несколько секунд, ответил полковник. – Я свяжусь с начальством этого инспектора, выясню все. Попробуем дать тебе полномочия от лица Интерпола на проведение альтернативного расследования. Тем более что по этому убитому у нас, похоже, кое-что всплывает. Стали копать его прошлое – просто «пещера Али-бабы»… По телефону не могу, – опередил он вопрос Алекса. Думаю сам к тебе приехать через неделю. Да и кто бы он ни был, убийство – есть убийство. Но дольше мы не сможем затянуть отправку на материк. Ты понял меня? Неделя у тебя есть. Либо ты найдешь убийцу, – либо парень пропал. Все необходимые документы от Интерпола с согласованием от уголовной полиции получишь сегодня. Как следствие вести, мне тебя учить не надо, надеюсь? Ну и славно. Не благодари. Все, отбой!

Когда Алекс вышел на террасу, инспектор Антонидис вел там беседу с хозяйкой отеля. На матушку Ирини было тяжело смотреть. Она сидела с низко опущенной головой, безучастно уставившись в пол, безвольно уронив натруженные руки на черный передник, и механически отвечала на вопросы, которые задавал инспектор, касающиеся наследства старого Георгиоса, бумаг, банковских счетов. Разговор с хозяйкой не клеился, и инспектор, задав для проформы еще несколько вопросов, отпустил бедную женщину. Горничная Артеми помогла ей встать со стула, обняла и повела на хозяйскую половину. Ирини шла неверным, шаркающим шагом. У Смолева защемило сердце.

– Послушайте, инспектор! – обратился он к Антонидису, энергично орудовавшему платком. – Давайте сразу проясним ситуацию. Я сторонник открытого диалога с местной полицией и не хотел бы вас ни в коей мере ни вводить в заблуждение, ни посягать на ваши полномочия.

– Это очень хорошо, господин Смолефф, – заметил, отдуваясь, полицейский инспектор. – Это самая верная политика для вас в вашем положении, коль скоро вы вызвались представлять интересы подозреваемого. Что именно вы хотите мне сообщить?

– Я хотел бы вас проинформировать, дорогой инспектор, что не позднее сегодняшнего вечера вы получите из Афин от своего руководства официальное письмо, в котором будет сказано, что я, Александр Владимирович Смолев, российский подданный, с сегодняшнего дня провожу альтернативное расследование преступления от лица Интерпола, и вы должны оказывать мне в этом полное содействие, включая предоставление мне полного доступа к материалам дела, уликам, результатам экспертиз, а также возможности неограниченного общения со свидетелями и обвиняемым. Возможно, что письмо уже ждет вас в участке. Я очень надеюсь, что мы с вами сработаемся, – нежно улыбнулся Алекс в совершенно ошеломленное лицо Антонидиса. Тот от удивления, казалось, даже потеть перестал.

– Но зачем альтернативное… Почему? Ведь я, как мне казалось, уже… – промямлил несчастный инспектор.

– Простите, инспектор, но я не верю в то, что убийство совершил Димитрос. И постараюсь это доказать. Ведь мы хотим с вами найти настоящего убийцу, не так ли? Поверьте, я на лавры не претендую. Думаю, что моя скромная помощь пригодится уголовной полиции Наксоса. В любом случае, – подсластил он пилюлю, – основное расследование ведете вы, а я лишь вам помогаю. А сейчас извините меня, мне крайне необходимо переговорить с хозяйкой виллы. Всего доброго!

Смолев взбежал вверх по ступеням и направился на хозяйскую половину. Резко остановился, хлопнув себя по лбу. Как он будет, не зная греческого, общаться с Ирини? Срочно нужен переводчик с греческого! Срочно! – задумавшись, он произнес эти слова вслух.

– Может, я смогу быть вам полезен, юноша? – раздался мужской глубокий и низкий голос за его спиной. Русский!

Обернувшись, Смолев увидел ту самую таинственную пару стариков, про которую рассказывал Димитрос.

– Вы говорите по-русски? – удивился Алекс. На «юношу» удивления уже не хватило.

– Разумеется, мой дорогой мальчик, – улыбнулся старик; от улыбки на его красном, загорелом лице разбежались весело морщинки, а ярко-синие глаза смотрели на Алекса доброжелательно и испытующе. – Как нам с Перренель не говорить по-русски, когда мы в свое время прожили в Санкт-Петербурге почти пятнадцать лет!

Старик протянул Алексу руку. Старушка кивала в такт словам мужа и, улыбаясь, смотрела на Алекса из-под какого-то старомодного капота. Алекс осторожно пожал руку старику. Осторожничал он напрасно: рукопожатие того было крепким и уверенным. На загорелой коже его руки он успел заметить темные пятна, будто последствие какой-то кожной болезни или следы от химических реактивов.

– Меня зовут Николас. Или Николай Францевич, как вам удобнее. Так вышло, что наш номер прямо над нижней террасой, и мы слышали ваш разговор с господином инспектором полиции. К сожалению, господин Теодорос Антонидис глуп, ленив и беспомощен. Нас с Перренель это не устраивает. Как вы, наверняка, уже в курсе, – мягко улыбнулся он, – мы долгожители этой чудесной гостиницы. «Талисман» виллы «Афродита», как нас называл несчастный Георгиос. А ведь я предупреждал его в свое время, но он меня не послушал…

– Николас, милый, не отвлекайся, – подала голос его жена, чей голос тоже оказался глубоким и мелодичным.

– Да, да, конечно, ты права, дорогая! – улыбнувшись супруге, продолжил этот странный старик. – Так вот, мы хотим, чтобы вы нашли настоящего убийцу. Мы хотим, чтобы Димитрос был оправдан. Мы знаем мальчика много лет, он не способен на убийство. Мы хотим дожить еще месяц до десятилетнего срока со спокойной душой, зная, что вилла в надежных руках. Наше предложение таково: вы будете руководить здесь всем. Все расходы по содержанию виллы, кухни и ресторана, оплате работников мы берем на себя с Перренель. Мы хотим помочь Ирини. Ее счета заблокированы этим старым негодяем. Но гостиница не может ждать. Это малая толика за всю ее доброту, внимание и заботу в течение десяти лет. Вы становитесь управляющим виллой на этот период, пока не будет раскрыто убийство, поскольку Ирини больна. Ну а мы все будем вам помогать. Согласны?

– Соглашайтесь, соглашайтесь, Алекс! – внезапно раздался радостный голос Катерины за его спиной.

От радости не в силах сдержаться эта егоза подпрыгивала на месте и хлопала в ладоши.

Да что же они сегодня все подкрадываются ко мне? – подумал Алекс.

– «Молчание – знак согласия», не так ли говорят у русских, мой мальчик? – снова улыбнулся Николас и весело подмигнул Алексу ярко-синим глазом.

Удивительные все-таки люди. Смолев улыбнулся в ответ. А что ему оставалось? Только согласиться.

– Ну и отлично, мы сами все расскажем Ирини, а вы пока займитесь вашими делами!

Старики ушли. Смолев в задумчивости смотрел им вслед. Николай Францевич говорил по-русски очень правильно и чисто. Алекс долго не мог понять, что же было не так. Потом он понял. Так правильно и чисто по-русски давно уже не говорят. Кто же они такие?..

Придя в себя, он рассказал Катерине в общих чертах, что намеревается делать.

– Надеюсь, – произнес Алекс, – управление отелем не отнимет у меня слишком много времени.

– Совсем не отнимет, – рассмеялась Катерина. – Здесь все знают, что им делать. Ну и обрадуются же они! С чего начнем, босс?

– Мне нужно переговорить с персоналом, с которым общался убитый. Ты говорила, что у него был конфликт с садовником и кухаркой? Давай с них и начнем. Где Мария, что с ней? Мне крайне важно с ней побеседовать. С Димитросом, надеюсь, мы будем общаться уже завтра: вряд ли сегодня, пока не пришли бумаги, нас допустят к нему. А сейчас не будем терять время и пройдем к садовнику, – ты мне поможешь с переводом.

Садовника звали Христос. Как рассказала по дороге Катерина, Христос почти сорок лет работал на семью Аманатидис, будучи старым другом Георгиоса. Большую часть этого срока Христос провел на фермах и виноградниках семьи, расположенных в зеленых долинах и на горных склонах Наксоса. Семья с его помощью выращивала прекрасный картофель, апельсины, лимоны, оливки и томаты. Он и агроном, и виноградарь, и винодел. Благодаря ему Аманатидисы не нуждались ни в овощах и фруктах, ни в оливковом масле и вине. Виноград – его страсть: даже когда виноградники были проданы, Христос стал ухаживать за старой лозой здесь, на террасах виллы, и она дала чудесный урожай в этом году, это просто чудо! После смерти Георгиоса старик стал совсем нелюдимым, с чужими никогда не разговаривает. Говорят, они с Георгиосом вместе служили в армии, старый хозяин любил про это вспоминать.

За разговором Смолев и Катерина быстро прошли через галерею, спустились до нижней террасы, пересекли двор и остановились у дверей небольшого отдельного строения.

Катерина постучала в дверь. Ответа не последовало. Постучали еще. Тоже ничего. Только они развернулись, чтобы уходить, как столкнулись нос к носу со старым коренастым греком в грязном джинсовом комбинезоне, надетом на голое тело, в старой соломенной шляпе и с цигаркой едкого табака во рту. На руках его были матерчатые перчатки, грязные от присохшей к ним земли. Он держал небольшие грабли, лопату и лейку.

Катерина выступила вперед:

– Дядюшка Христос, доброго дня! А мы к вам за помощью. Вы знаете, что Димитроса арестовали?

Старик кивнул молча, продолжая курить цигарку и исподлобья рассматривать Смолева.

– Это Алекс Смолев, он временно управляет виллой вместо Димитроса. Он считает, что Димитрос невиновен в убийстве.

– Да? – разлепил сухие губы садовник. – И с чего бы это ему так считать?

Катерина оглянулась на Алекса, переведя ему слова садовника. Смолев решительно шагнул вперед.

– Я считаю, что Димитрос не убивал. Я не вижу для этого причин.

– Слепота еще никого не доводила до добра, – пожал плечами старик, выплюнул свою цигарку под ноги Смолеву, развернулся и понес инвентарь в соседний сарайчик. Видимо, на сегодня его труды были окончены.

Алекс дождался, пока старик вернется – прошло добрых пять минут, и, как ни в чем не бывало, продолжил разговор.

– А вы считаете, что это Димитрос убил Константиноса Галифианакиса? Почему и за что?

– Я не знаю, кто ты и откуда, парень. Но я так тебе скажу. У нас, у греков, принято, что молодые встают на место стариков. Так было всегда, во все войны, когда Греция боролась за независимость. Греки больше всего на свете всегда ценили свободу. И убить гадюку, посягнувшую на свободу, – это не грех. Во всяком случае, для меня. А я – старый крестьянин. Я убил много гадюк. Я хорошо умею это делать.

Мужчины уселись на скамейку, Катерина встала у Смолева за плечом. Старик Христос долго сворачивал новую цигарку кривыми узловатыми пальцами, потом прикуривал ее и, наконец, затянулся, искоса наблюдая за Алексом из-под своей соломенной шляпы. Алекс ждал, ни словом, ни жестом не выказывая своего нетерпения.

– Так вот, парень, эту гадюку Галифианакиса давно пора было убить, еще десять лет назад, когда он появился на пороге этого дома и стал вымогать деньги у Георгиоса.

– Вымогать деньги? – поразился Алекс. – За что? Вы хотите сказать, что он шантажировал хозяина? Но чем?

– Мы вместе служили с Георгиосом в свое время. Это было очень давно, больше сорока лет назад. Мы служили в десантных войсках. Нас учили убивать людей, – да, парень! Вот так. – Он показал Алексу свои крепкие, натруженные руки. – Вот так, парень, голыми руками. И во время путча черных полковников нас – двенадцать человек – высадили в одну бухту. У нас был приказ, парень. Мы убили там всех. Стрелять было нельзя. Мы убили их голыми руками. Мужчин, женщин, подростков. Всех, кто не подчинился новой власти. Больше сорока человек. Георгиос командовал нами. Он был хороший командир. Мы все верили ему, парень! И у нас был приказ. Мы убили всех. Но мы их похоронили, хоть нам сказали сбросить тела в море и отступить. Георгиос не мог этого сделать: он христианин, как и я. Мы выкопали могилу, всех похоронили и прочли молитву. С того самого момента я уже сорок лет пачкаю руки в земле. Надеюсь, что кровь с них отойдет. Потому что у нас у всех руки тогда были по локоть в крови, вот так-то, парень! Я работаю на земле и молюсь… Что еще осталось старику?

Катерина уже давно всхлипывала, но продолжала исправно переводить. Алекс сидел окаменев, вспоминая слова испанца, сказанные на пароме: «На этих островах пролиты реки, реки крови!».

Старый грек долго молчал, глядя перед собой. Цигарка его потухла, он смял ее и стал сворачивать новую.

– А десять лет назад здесь появился Галифианакис. Сорок лет назад он был у хунты кем-то вроде юриста. Говорят, что готовил смертные приговоры на подпись, составлял списки… Потом прихватил архив после того, как хунту свергли. Он заявил Георгиосу, что все знает про ту бухту. И что тела убитых нами безвинных людей все еще в той могиле. Он пригрозил, что заявит новым властям на Георгиоса как на карателя и убийцу, – и потребовал денег за молчание. Георгиос как-то откупился. Месяца четыре назад этот мерзавец снова приезжал, требовал очередной выкуп. Пришлось продать виноградники и ферму. Как он оказался душеприказчиком по завещанию и наложил лапу на все счета семьи, я не знаю. Георгиос его ненавидел, но ничего не мог поделать. Я много лет сам хотел его убить, парень. Не смотри, что я старый. Я часами работаю на земле, еще могу в одиночку срубить и распилить на дрова старую оливу. Я убил бы его голыми руками, они еще очень крепкие. Но все не было случая. Я так скажу: гадюке – гадючья смерть!

– Но почему вы считаете, что убил Димитрос? – уточнил Смолев.

– Кому еще был нужен этот подонок? – искренне удивился старик. – Наверно, Ирини рассказала сыну всю правду. Убил – и правильно сделал! Раздавил гадину. Прощай, парень. Больше нам говорить не о чем.

Садовник встал, открыл дверь своего жилища и медленно, но плотно прикрыл ее за собой.

– Час от часу не легче! – сказал Смолев, оглянувшись на помощницу. – Катерина, утираем слезы! Разговор с кухаркой уже не актуален. Многое начинает проясняться. Нам срочно нужно пообщаться с Марией по поводу одного утреннего разговора, который я случайно услышал.