Читать книгу Седьмой флот - Сергей Качуренко - Страница 4

Глава третья. БАТОН

Оглавление

В коридорах районной прокуратуры на улице Черняховского было многолюдно и душно.

Зато кабинет Сергея Давидовича Панфилова оказался оборудованным, что называется, по последнему слову: мощный кондиционер, компьютер с принтером, телефонный коммутатор с факсом, на стене плоский телевизор. В углу кабинета стоял журнальный столик с кофейным сервизом и электрочайником. В одном из кресел возле этого столика разместился Молодязев с запотевшим фужером газировки в руке.

Увидев меня, он попытался изобразить свою фирменную улыбку, но получилось плохо. Да и рук при этом он не потирал.

– Здорово, Серега! Тебя тут, говорят, попы ищут. Отпевать, что ли? – не удержался и «черно» пошутил Юрий Всеволодович. – Все-все! Не буду! Не до шуток сейчас. Убили Славика Костюченко! Помнишь, Серый, был у нас на курсе неприметный такой «женатик»? «Пуфиком» мы его кликали. Ну, помнишь?!

Конечно, я помнил Славу. А «Пуфик», потому что пухлый и постоянно улыбающийся. Ошеломленный этой новостью, я буквально рухнул в свободное кресло. Панфилов, сидя за столом, прижимал к уху телефонную трубку и что-то быстро записывал.

– Это звонит опер из Суворовского, – пояснил Молодязев. – Тот, который ночью выезжал на место.

Чтобы не мешать следователю, Юра переклонился ко мне через стол и негромко сказал:

– Кстати, не суши себе мозги! Поп, который тебя ищет, – это Батон.

Он специально замолчал, чтобы оценить мою реакцию.

«Так вот в чем дело?! Интуиция таки меня не подвела. А Батон, наконец-то, нашел свое!» – подумал я и ощутил, как внутри становится радостно и, не смотря на трагическую весть необъяснимо спокойно. Новый информационный пазл точно встал на свое место, и теперь вся картина просматривалась целиком.

Коренной одессит Сан Саныч Саечкин получил свое курсантское прозвище из-за фамилии: сайка, булка, батон. Но ничего общего в его внешности с хлебобулочными изделиями не было. Сутулый, жилистый, с длинными руками и большими кулаками он больше смахивал на примата. Да и в лице было что-то такое схожее. Но из-за развитого интеллекта, веселого нрава и гротескового чувства юмора никто и не думал давать Александру Александровичу кличку, соответствовавшую его внешности. Да и в лоб от него можно было получить очень быстро.

Я представил себе Батона в рясе и бессовестно прыснул, сдерживая смех.

– Простите меня, это нервное! – попытался я оправдаться, потому что Юра и Панфилов смотрели на меня как-то «остекленевши». – Представил Саечкина в рясе и не сдержался.

С Батоном мы виделись лет пятнадцать назад. Оба тогда еще служили. Сашка был «важняком» по линии УБОП, но еще тогда я заметил что-то странное в его поведении. Честно говоря, подумал, что он «сидит на наркоте». Глаза сверкающие, полные слез и смотрят, как будто в никуда. «Нет, у «нариков» по-другому», – уговаривал я себя. – «У них блеск мутный и горячий. Блеск хищника, от которого исходит азарт, опасность и угроза». Но тогда у меня еще не было опыта, чтобы я смог правильно идентифицировать состояние человека. Все познается с годами и в сравнении…

– Да уж. Многие тогда испытали шок! – согласился Молодязев, угадав мои мысли. – Батона даже хотели списать «по больничке» из-за странности в поведении. Еле до выслуги продержался. А потом, вдруг – бац! Монастырь! Да, Серега, чужая душа – потемки. Но Сан Саныч все равно остался своим пацаном. Со всеми нашими общается, всегда интересуется, не нужна ли кому помощь. Да и на новом поприще успел заделаться каким-то «бугром». Дали приход, церковь достраивает.

– И оперативная хватка осталась прежней. Быстро на меня вышел, – согласился я.

– Так это проще простого! – разъяснил Юра. – Ты же должен помнить Семена Пуртева? Мы теперь дразним его «Сеня-летописец». Он уже давно на пенсии и ведет какой-то мелкий бизнес в торговле. Так вот Сеня создал сайт нашего, так называемого, олимпийского курса. Кто хочет, регистрируется и переписывается с однокурсниками на форуме. Так и держим друг друга в поле зрения. Через сайт все узнали о трудностях Дохода и о том, что Слон в Одессе.

Что-то насторожило меня в рассказе Молодязева. Но что именно? «Известие о моем приезде? Нет, не то. Скорее другое – олимпийский курс!».

Действительно, в восьмидесятом году наша школа принимала участие в охране порядка на олимпийских играх в Москве. Поэтому и называли наш курс олимпийским.

– Мужики! А ведь наклейка на спичках – «Олимпиада-80», – сказал я настороженно и тихо, будто надеялся, что меня не услышат. Наступила пауза, и было слышно, как шумит кондиционер.

– Ну, так я вам вот что скажу, – заговорил Панфилов. – Так сказать в тему о спичках, – он уже закончил разговаривать по телефону и отрешенно смотрел на лист бумаги со своими записями. – Костюченко был убит по сценарию «заказного» убийства. Пуля в грудь и контрольный выстрел в голову. Пистолет с глушителем оставлен возле тела. Потерпевший приехал поздно вечером домой в поселок Котовского. У него там частный дом. Собирался ставить машину в гараж, но так и не успел. Машина осталась перед воротами с включенным двигателем. Никто ничего не слышал. Жена среди ночи проснулась, увидела, что муж так и не вернулся домой после работы и пошла, посмотреть на улицу. Ну, и увидела. А теперь, главное! В руку убитого был вложен спичечный коробок с наклейкой «Олимпиада-80».

– Хочу водки! – медленно по слогам произнес Молодязев.

Панфилов тут же поднялся, открыл сейф и достал неполную бутылку коньяка.

– Да бросьте вы, Сережа! – замахал руками Юрий Всеволодович и, выбравшись из кресла, подошел к окну. – Хотеть не вредно! Вредно будет сейчас набухаться! А ведь это вызов, мужики! Лично нам вызов. Бывшим курсантам олимпийского курса. Так что расслабься, Давыдов – это не за тобой пасут. Защитишь свой кандидатский минимум!

Он обращался как будто к кому-то за окном. А я в этот момент думал о Лёньке. Первостепенной задачей сейчас было найти его коробок. Это верный путь к настоящему убийце и шанс для Недоходова поскорее выйти на волю. Интересно, что удалось «нарыть» Нюре? Пора бы ему уже отзвониться.

– Так! Подбираем сопли и начинаем действовать! – тоном большого начальника распоряжался Молодязев. – Ты, Сергей Давидович, делаешь тщательнейший повторный осмотр квартиры Дохода. Только лично сам делаешь! Оперов с собой не бери. Я поеду к Пуртеву и будем подымать всех наших. Ты, Серега, отправляйся с визитом к «его преосвященству». Одновременно тряси своего «внештатника». Все! Разбежались!

Но трясти Нюру мне не пришлось. Пока я добирался на такси до «Сиреневой рощи», на мой новый телефон пришло обнадеживающее СМС-сообщение: «Коробок под шкафом на кухне. На базаре всего одна точка с шаурмой. У армян осталась пустая бутылка, обещали сохранить. По соседям – глухо. Это все. Уже поселяемся. До вечера!».

Я ответил: «Спасибо!» и сразу же позвонил Панфилову, чтобы тот оставался на месте и ждал меня. Ворчливый таксист развернул машину на полдороги и отвез меня назад к зданию прокуратуры. Чтобы поднять ему настроение, я пообещал «двойной счетчик» и попросил подождать. Понадобилось всего пару минут, чтобы передать следователю полученные от Нюры данные и вернуться в такси. Настроение у меня заметно улучшилось – теперь можно и к Батону! Его референт должен был ждать меня у входа в монастырь.


***

«Сиреневая роща» – хорошо знакомое место. Последний раз я был в монастыре на шестнадцатой станции Большого Фонтана лет пятнадцать назад. Тогда мы отдыхали в Одессе вместе с женой. Она же и была инициатором поездки в монастырь. Меня же порядком напрягала эта экскурсия, поэтому я заранее выпросился не заходить внутрь, а посидеть на скамейке в сквере. Тогда именно Батон подвозил нас к монастырю из центра. Пытаясь как-то отшутиться по поводу этой поездки, я сказал Саечкину, что сейчас модно показывать свою причастность к религии и духовности. А Батон неожиданно для меня ответил на полном серьезе, и его ответ я запомнил так хорошо, как будто разговор состоялся на прошлой неделе:

– Ты, брат, только не мешай ей! Она своё ищет.

– Что значит «своё»?! – недоумевал я. – Чего ей по жизни не хватает? В семье у нас нормально. Дети растут вроде правильными. Я вот пить бросил!

– «Своё» – это значит искать соответствие своему внутреннему состоянию в каких-то внешних проявлениях, – спокойно и непонятно для меня объяснил Сан Саныч.

– Это ты сейчас с кем разговаривал?! – я пытался шутить, чтобы как-то перевести разговор в иное русло. Понимал, что Саечкин на голову выше меня в своих рассуждениях. Поэтому, наверное, и судачили о нем, будто Сашко «стукнутый».


***

Сейчас в монастыре многое изменилось. Построили красивые въездные ворота в виде колокольни, отреставрировали церкви, облагородили территорию. Повсюду много зелени и совсем нет мусора. В таких местах люди ведут себя намного цивилизованнее. Как бы подтягиваются изнутри, приближаясь к невидимой границе таинственного.

Возле распахнутых ворот на массивном деревянном табурете чинно восседал грузноватый дядька и что-то жевал.

– Как мне найти отца Александра? – поздоровавшись, спросил я.

Он тяжело поднялся и молча ушел куда-то за ворота. А спустя минуту возвратился уже не один. С ним рядом шел худощавый парнишка в длинном сером подряснике. Светлые волосы были аккуратно зачесаны назад и связаны в узел на затылке. Юноша поклонился и пригласил меня идти за ним. Не успев дойти до главной аллеи, мы услышали позади грозный окрик дядьки-привратника: – А вы куда, молодые люди, в таком бесовском одеянии?! Не пущу!! Побойтесь Бога!

Обернувшись, я увидел пляжного вида парочку в коротких спортивных шортах и цветастых майках. Что ж, монастырь – освященное место и требует к себе соответствующего отношения. Дресскод парня и девушки абсолютно не соответствовал требованиям церковного устава. Рыжеволосая барышня раздраженно выговаривала привратнику какие-то колкости, а лысый парень внимательно смотрел в мою сторону. Во всяком случае, мне так показалось. Эта парочка вполне могла быть моим «хвостом». Но если так, то зачем скандалить и привлекать к себе внимание? «Это уже какая-то маниакальность с моей стороны», – занимался я самоуспокоением. – «Ведь если телефоны прослушиваются, то они знают, куда я поехал. Зачем же тогда меня «тащить», да еще и так грубо? Засели бы на территории и ждали. Ну, и хватит об этом! Сейчас главное не зациклиться на слежке, а спокойно все фиксировать и вести себя непринужденно».

Парень с девушкой в монастырь так и не прошли. Мой провожатый шел впереди, а я любовался ухоженной территорией. Рассматривал красиво оформленные клумбы, аккуратно подстриженные деревья и газоны. Вокруг переливались на солнце золоченые купола с устремленными в небо крестами. Кое-где пронзая кроны других деревьев и подражая крестам, тянулись ввысь корабельные сосны. Обстановка просто сказочная! Казалось, что жара в этом уютном монастырском саду не была такой изматывающей. Она превратилась здесь в невидимый теплый покров, пропитывающий листву и заставляющий цветы на клумбах благоухать еще сильнее. Я с удовольствием ощущал, что нестерпимый летний зной по какой-то причине не выжигал, а мягко окутывал мое тело.

Мы свернули на дорожку, выложенную красивым узорчатым камнем. Зелени вокруг стало еще больше. Приходилось наклоняться, чтобы не задеть головой созревающие на ветках яблоки. В глубине сада виднелся темный бревенчатый сруб, напоминавший карпатскую часовню. У резного крыльца на простой деревянной лавке сидел Сан Саныч Саечкин в черном подряснике. Я сразу понял, насколько был не прав, когда рассмеялся, представив Батона в облачении. Скорее его вид в милицейской форме мог вызывать смех.

Сейчас передо мной предстал священнослужитель, что называется, с эталонной внешностью. Стройный, широкоплечий шатен без малейшего намека на возрастной живот. Темные с проседью волосы спадали на плечи, а короткая борода была аккуратно подстрижена.

– Вот только не знаю, как обращаться к тебе: «батюшка» или «святой отец»? – выдавил я из себя, оказавшись в стальных объятиях Батона. Не смотря на нехватку кислорода, я понял, что говорю со слезой в голосе.

– Если услышу что-то подобное, то буду называть тебя рабом Божьим! – наигранно строго ответил Саечкин. Его голос тоже дрожал. – Пошли, Серый, погуляем, – разжав объятья, он указал кивком головы вглубь монастырского лесопарка.

Сразу за срубом начиналась грунтовая дорожка. Очень скоро она превратилась в узенькую тропку, а ухоженный фруктовый сад – в затененный прохладный лесок. Метрах в пятидесяти от сруба посреди небольшой уютной полянки стоял деревянный стол, вкопанный в землю и пара длинных лавок по бокам. На дощатой столешнице россыпью лежали разноцветные яблоки, а рядом стояли пластиковые бутылки с водой. Мы расселись по лавкам напротив друг друга и с минуту просто сидели молча.

– Ну что, Серый, не ожидал меня увидеть таким? – лукаво прищурившись, поинтересовался Саечкин. – Если куришь – кури. Ничем другим снять стресс не предложу.

– Да, Саша, необычно как-то, – я говорил, запинаясь, тщательно подыскивая слова. – Из оперов и вдруг резко в священники. А курить в таком месте неохота…

– В монахи, Слон, в монахи, – поправил меня Сан Саныч. – Священником я уже потом стал, в процессе карьерного роста, так сказать. И не вдруг. Я же не мог всем подряд рассказывать, что еще смолоду разные сигналы начал получать.

– Сигналы?

– Да, сигналы. Не веришь?

– Верю, Саша, верю, – подтвердил я, вспомнив свои персональные сигналы под кодовым названием «Хватить пить!». – Типа у меня их не было?! Сначала чуть слышные, как далекий звон колокольчика, а потом – «Бо-ом!!». Как набат огромного колокола внутри башки!

– Я понимаю, о чем ты, – улыбнулся он. – Правда, у меня было немного иначе. Но ты прав: все идет по нарастающей. Нужно же Богу до человека как-то достучаться? Не сразу же обухом по головушке лупить?! Изменять себя поначалу страшно, а некоторым даже жутко, поэтому с нами панькаются, уговаривают, мягко намекают. Ну а если уже надо срочно спасать душу, вот тогда и кости трещать начинают. А как иначе-то?

– Да уж. С нами по-другому нельзя. И точно ты подметил о страхе! Так страшно было, что сквозь матрац на пол капало.

– Ну, у меня до этого не дошло. Наверное, я более понятливый, – Батон хитро улыбался. – Хотя врач скорой помощи хотел меня из кабинета прямиком в дурдом отвезти. Понимаешь, сижу, подшиваю дело для суда, – и тут началось! Дыхание сбилось, пошевелиться не могу, стены кабинета растворились в полутьме. Чувствую, будто куда-то проваливаюсь. И тут замечаю, как в кабинет входит мой начальник. Что-то говорит мне, заглядывает в глаза, тормошит. А я, как та мумия египетская! Он понять ничего не может. Сначала подумал, что я пьяный в хлам, но запаха-то нет! Хорошо еще, что шеф – мужик что надо! Кипиша подымать не стал, только по-тихому скорую вызвал. Врачи меня ощупали, а потом сказали, что с такими симптомами они пациентов в дурку возят. Но шеф упросил их оформить вызов, будто бы у меня давление прыгнуло. И попросил отвезти домой.

– Толковый мужик твой шеф, – заключил я. – Просто спас тебя. В таких случаях комиссуют мигом.

– Все равно нашлись доброжелатели, – вздохнул Саечкин. – «Вломили наверх», что называется по полной программе. Гонцы из управы налетели. Шефу объявили служебное несоответствие, а меня отправили на военно-врачебную комиссию. Ну, думаю кранты! Два года до пенсии…

– …и белый билет без выходного пособия!

– Вот и я так подумал. Но произошло нечто странное. Прошел я уже почти всех врачей, а тут мне из регистратуры госпиталя позвонили и говорят, что нужно повторно пройти психиатра. А я ж его самым первым прошел. Ох и поиздевался надо мной старый еврейчик! Поплелся я по новой к нему, а сам думаю: «Амба!». Он же в этой комиссии самый главный. Но дядечка этот не стал из меня психа делать, а неожиданно перевернул все с головы на ноги. Вот тогда я и испытал настоящий шок! Смотрит он на меня строго-строго, а потом расплылся и говорит: «Ты, сыночек, абсолютно здоровый человек. И таков будет вердикт нашей комиссии. А состояния твои не входят в компетенцию медицины. Тебе с твоими реактивными ступорами нужно идти к священникам».

– Ничего себе, дядечка-психиатр! – удивился я. – А то ведь бытует мнение, что эти врачи все как один от слова «псих».

– Значит, не все, – продолжал Сан Саныч. – Потом около месяца я все решался, идти мне в церковь или нет. В какую конфессию податься? Какая из них правильная? А то там у них такие «тёрки» идут! Потом пораскинул умищем и понял, что Бога никакими тёрками разделить нельзя. А священники – всего лишь люди. Какая разница, к кому из них идти? Вот если у тебя что-то сильно заболит, ты же не станешь перед визитом собирать досье на врача? Ты просто побежишь к любому из них за помощью. Так и здесь: если ты веришь в то, что Бог хочет тебе что-то сказать, то Он это сделает через любого священника, к которому ты искренне обратишься за помощью. Для тебя главное – это услышать то, что Он хочет сказать. Просто нужно слушать не отдельные фразы, а попытаться уловить суть. Ну, в общем, решился я. Прихожу в церковь, в ту, что к дому поближе, а там два священника о чем-то переговариваются. Подошел к ним и прямо без утайки все и выложил.

– Ну, ты экстримал!

– Потому что больше не мог в себе держать. А они мне в один голос и говорят: «Тебе, брат, в монастырь надо». В монастырь, так в монастырь! И вот я здесь. А те непонятные состояния со временем перешли в глубокий молитвенный диалог. Я просто начал учиться понимать Бога. И теперь мне не страшно с Ним разговаривать…

– Так что же, получается?! – обескуражено воскликнул я. – Это «Бо-ом!!» нужно понимать, как приглашение к диалогу? А что со мной нельзя было поговорить без помощи всяких ужасных гадов и кикимор?!

– А ну-ка подробнее с этого места! – сдерживая смех, попросил Батон.

– Да, пожалуйста! Однажды, после череды каких-то праздников первую трезвую ночь мне пришлось провести на работе. Был очередной усиленный вариант несения службы. А меня назначили ответственным по управлению. Ну, вот лежу я в кабинете на раскладушке и силюсь уснуть. Но было такое ощущение, что через все тело пропускают слабый электрический ток. Меня вдруг охватил панический животный страх, которому я не находил причины. Вдруг я увидел почти реально, как стены, пол и потолок кабинета разъехались в стороны. Завис я вместе с раскладушкой в кромешной тьме, а из нее прямо на меня стали прыгать какие-то гады и кикиморы. Они царапали меня когтями и душили холодными, влажными лапами. А вонь стояла такая, что начали слезиться глаза! Уши просто в трубочку сворачивались от страшного высокочастотного визга. И тогда я подумал: «Вот, оказывается, почему люди боятся смерти?!». Абсолютно неожиданно для себя я вдруг стал молиться: «Боже! Если ты есть, то помоги! А если поможешь, то я брошу пить». Почти сразу все глюки исчезли. Я почувствовал, как тело расслабилось, а потом я провалился в тяжелый, «кисельный» сон без сновидений. В кабинете было прохладно, но я почему-то проснулся мокрый до нитки. Еще подумал: «Ну, вот ты и начал мочиться под себя, с чем и поздравляю!». Но подушка под головой тоже была мокрая. Это меня немного успокоило. Пришлось быстро собирать постель и бежать в умывальник, так как на работу уже приходили люди.

– Да, Серый, твой случай более впечатляющий, – рассмеялся отец Александр. – Бог решил, что разговаривать с тобой бесполезно и попробовал достучаться до тебя с помощью триллера под названием «Белка».

– Ну, спасибо! Но это еще не все. Я потом долго думал о ночном происшествии. Конечно же, решил никому не рассказывать, потому что, как ты правильно заметил, симптомы очень напоминали приступ белой горячки. Вот только пить я не бросил, хотя и пообещал. А в результате, еще дважды пришлось пересмотреть этот триллер. И снова были молитвы и обещания. Опять Он помогал, а я в итоге Его обманывал. Мне становилось стыдно и неудобно, как тому персонажу из «Двенадцати стульев», который воровал и стеснялся от того, что ворует. В конце концов, я здорово на себя разозлился! Просто до ненависти! И как ни странно, эта озлобленность стала для меня основным сдерживающим фактором. Потом, правда, попустило. Успокоился и просто завязал. Раз и навсегда!

Наступила тишина, а спустя минуту Саечкин негромко заговорил изменившимся голосом:

– Все, что происходило с нами, Серега, – это звенья Божьего промыслительного акта спасения всех людей. Сюда, в монастырь, каждый день приходят те, кто испытал на себе зов Бога. Далеко не все понимают изначально, что с ними происходит. Каждого человека Он ведет индивидуально согласно линии его судьбы. А я служу Ему и людям, поэтому имею возможность постигать, насколько Бог милосерден и человеколюбив. И ты, наверное, уже знаешь, насколько велика разница между истинной любовью Бога и тем, как мы ее себе представляем.

– Это точно, особенно если учесть ситуацию, в которой оказался Доход. Пока это не вписывается в рамки моего понимания. А что ты обо всем этом думаешь? Про Славика Костюченко уже слышал?

Сан Саныч кивал головой и одно за другим переворачивал яблоки на столе. Я наблюдал, с каким спокойным усердием он это делает и пытался припомнить все, что было связано с Костюченко.

Славик был из тех, кто в курсантской среде особо ни чем не выделялся. Еще до поступления в школу милиции он успел жениться. Когда мы учились еще на первом курсе, у Пуфика родился сынишка. Из-за этого он имел разрешение в свободное от учебы и службы время находиться дома. Поэтому в казарме почти не ночевал и в курсантских вечерних посиделках не участвовал. Но, не смотря ни на что, был веселым и общительным парнем. Мы с ребятами не раз бывали у Славы в гостях. Костюченко жил с родителями и женой в большом доме в поселке Котовского. Приятные работящие люди, миниатюрная жена-хохотушка, ползающий по всему дому Пуфик-младший с пустышкой во рту. Мне всегда было уютно и тепло в их доме.

А сынишка со временем выплюнул пустышку, подрос и выучился. По словам Молодязева, он сейчас успешно борется с преступностью на должности старшего опера в Суворовском районе. Каково сейчас ему?

– У Славика осталось двое детей, – будто угадав мои мысли, сказал Саечкин. – Через три года после первенца Андрюшки Вера родила дочку. Лизой назвали. Крестница моя. Полная противоположность брату. Тот хоть и сорвиголова, но опер от Бога! А Лиза – тихая, скромная девушка, работает в банке. Ко мне частенько захаживает. Кстати, я прямо сейчас к ним поеду. Хочешь со мной?

Я кивнул, а Батон достал из-под полы подрясника телефон, нажал пару кнопок и распорядился: «Давай, подъезжай к воротам!».

На белом микроавтобусе с табличкой «Служебный» у лобового стекла мы долго колесили по улицам Одессы. Молоденький водитель в белой рубашке с короткими рукавами уверенно и спокойно маневрировал в сплошных автомобильно-трамвайных заторах. Поэтому, расположившись на «галерке» в глубине прохладного салона мы успели еще о многом поговорить. Ведь от монастыря до поселка Котовского нужно было ехать через весь город.

Сан Саныч рассказал мне, что близко общается с Семеном Пуртевым, Молодязевым и еще несколькими нашими однокурсниками.

– Сначала почти все от меня отвернулись, – хитро улыбаясь, говорил он. – Подумали, что Батон «пулю» башкой поймал. Шарахнулись в разные стороны, как от прокаженного, но со временем пообвыкли. Взгляды и убеждения с годами гибкими становятся. А тот кто застрял в своей ватной категоричности, того и колбасит по сей день. Такие остаются один на один со своей желчью. Комплекс всеобиженности – специфика ментальности некоторых закостенелых индивидуумов. У подобных нытиков все вокруг виноваты. Типа весь мир против них ополчился. Вот и возомнили себя великими мучениками. Зато только они знают, как правильно надо жить. Вот только сами не живут так, как поучают других. Взять, к примеру, Дохода. Умный же мужик, а на поверку – олух Царя Небесного! Ну, если уж донесли тебе доброжелатели, что тебя предал ближний твой, так поговори с ним! «Перетри» тему, так сказать. Так нет! Сразу в позу! Никак не дойдет до Лёньки, в чем смысл жизни. Будто фамилию свою оправдывает – Недоходов. Может для этого и погоняло дали, как бы в противовес – глядишь когда-нибудь и дойдет. Приходил он ко мне ранней весной. Все на жизнь жаловался. Тебя не забыл помянуть. А ведь в череде его жизненных событий факт позорного исключение из школы – это всего лишь одно маленькое звено. А он все свои беды только к нему и сводит. Неразумно это, да и опасно. Можно в такое болото угодить, что и не выберешься. Вот его и тормознули по-взрослому. Так что твои кикиморы и гады – это еще не самый болезненный вариант. А ты, небось, знаешь, почему он на тебя окрысился?

– Знаю, – выдохнул я и почувствовал, как заныло под ложечкой.

Лицо стало мокрым от пота. Как будто я сижу на верхней лавке в парной, а какой-то шутник плеснул ушат воды на раскаленные камни и запер дверь.

– Конечно же, я виноват. Мне нужно было сразу с ним поговорить, – мой голос доносился как будто со стороны. – Я ж узнал об этой подставе пять лет назад, когда мы встречались с нашими. Сеня Пуртев мне все и рассказал. Я тогда здорово оправдывался. А нужно было сразу разыскать Дохода и все разрулить. Может, и не случилось бы всего этого.

– Отпускаются тебе грехи, – серьезно сказал Саечкин и положил руку на мое плечо. – Считай, что я принял твою исповедь.

А мне сразу стало легче. И было удивительно от того, что прощение хоть одним человеком, настолько освобождает душу от терзаний.

– Только не натягивай на себя лишнего, – посоветовал он. – Все, что произошло с Леонидом, касается каждого из нас. Правда, мы пока еще не знаем, кого и как конкретно. Потому что еще не открыта причина всего происходящего. Поэтому и не можем до конца определить меру своей ответственности. Но все обязательно разрешится, и довольно скоро. Не зря ведь Господь собрал нас всех в одной ситуации. И чтобы ты знал: непосильно быть ответственным за все дела остальных. Раздавит…

Потом я рассказал Батону о последних находках по Лёнькиному делу. О спичечных коробках, о непонятной слежке и о своем новом помощнике. А еще о том, что теперь у меня есть своя «штаб-квартира» с прикрытием.

– «Топтуны» и штаб-квартиры у нас тоже имеются, – усмехаясь, сказал Батон. – Не думай, что я только молюсь и сижу, сложив руки. Сказал же, что скоро все выяснится. А может, слежки-то никакой и нет?

– Может, и нет, – согласился я и почувствовал, как опять заныло под ложечкой.

Мы уже подъезжали к дому Костюченко. На улице, застроенной добротными частными домами, царила горестная тишина, которая только усиливалась молчаливым присутствием множества людей. У ворот дома, который я сразу же узнал, были припаркованы машина скорой помощи, милицейский УАЗ и несколько легковушек. С обеих сторон улицы на тротуарах собирались небольшими группами жители поселка. Во дворе тоже было многолюдно. Нам навстречу вышел подтянутый, смуглый капитан милиции и сразу бросился в объятия Саечкина.

– Ну, как же это, дядя Саша?! – только и успел сказать капитан. Он навзрыд по-детски заплакал, уткнувшись лицом в рясу священника.

Я понял, что это Андрей, сын Костюченко. Потом мы зашли в дом, и меня сразу же накрыло волной тягостной прострации. Я автоматически высказывал стандартные слова соболезнования и поддержки родителям Славы, а сам только и думал о том, как поскорее выбраться на улицу. Хоть там и жарко, но нет этого гнетущего невидимого «покрывала», сотканного из горя и боли от невосполнимой утраты.

Жена Славика пыталась держаться, и говорила спокойно, но с внутренним надрывом. Сказала, что помнит меня и рада видеть, а потом обессиленно разрыдалась, уткнувшись лицом в грудь Батона. Дальше я уже смутно воспринимал все происходящее.

Начал приходить в себя после того, как попрощавшись с родными Костюченко, мы вышли во двор. Там встретились с Пуртевым и Молодязевым. Потом один за другим стали подъезжать наши бывшие однокурсники. Мы обнимались, с трудом сдерживая слезы. Кто-то сильно изменился за эти годы, а кого-то можно было узнать сразу. Кто-то по-дружески переговаривался с Батоном, а кто-то, сдержанно поздоровавшись, держался на расстоянии. К сожалению, кардинальная перемена мировоззрения одного человека воспринимается его окружением как отход от привычных устоев или даже как измена общепринятым принципам. Такие «белые вороны» часто выпадают из категории «своих». А к чужакам всегда отношение скептическое и настороженное.

Не смотря ни на что, в монастырский микроавтобус затолкалось человек десять. И, учитывая обстоятельства, многие возжелали помянуть Костюченко, а заодно и отметить нашу встречу. Выгрузилась ватага в центре города, недалеко от Соборки, а Саечкин, извинившись, уехал в свою обитель.

После долгих споров мы, наконец, решили, где лучше всего организовать застолье и провести остаток дня. А уже через полчаса компания расположилась в небольшом прохладном зале уютного ресторанчика недалеко от Сабанеева моста. Усевшись рядом с Молодязевым, я ощутил, насколько проголодался и как молниеносно пролетел этот волнительный день.

Правда, до ресторана дошли не все. Один откололся сразу еще на Соборке, сославшись на занятость. Двое других откланялись по дороге, получив какие-то экстренные сообщения на свои мобильники. А после того, как уже в ресторане помянули Славика, нашу компанию покинули еще двое. В итоге нас осталось пятеро. Кроме Молодязева и сидевшего напротив меня Сени-летописца остались поддержать застолье еще два коренных одессита.

Рядом с Пуртевым расположился Шура Самчуков по прозвищу Профессор. Неправдоподобно худой и сутулый дядечка в больших роговых очках, в костюме и при галстуке, действительно похожий на почтенного научного деятеля. Но Александр Сергеевич Самчуков был наделен не только профессорской внешностью. Он и, по сути, был настоящим профессором. Только профессором в области разработок витиеватых и многоходовых оперативных комбинаций. Аналитик и тактик высочайшего уровня. Данное обстоятельство позволило ему всего через пару лет после окончания школы милиции приобрести известность и авторитет среди всего оперативного состава Одессы и области. Самчуков до сих пор служил в областном аппарате управления сыска. Только никто не знал ни его должности, ни звания, а на мой вопрос об этом Шура загадочно улыбнулся и, отмахнувшись, сказал: «Оно тебе надо?».

Между худосочным Профессором и тучноватым Молодязевым восседал Витя с редкой для советского милиционера фамилией Зимбер. Ну, действительно звучит как-то непривычно: «Товарищ полковник Зимбер». Глядя на него я думал, что если бы в советское время творчество Булгакова было более доступно, то еще в школе милиции Витя, наверное, получил бы «погоняло» Швондер. Но не из-за схожести их характеров, а по созвучию фамилий. Тем более что внешне он напоминал знаменитого одесского юмориста Семена Карцева, который, кстати, сыграл роль Швондера в моем любимом фильме «Собачье сердце».

Витя появился на свет где-то под Одессой и рос в семье местного участкового. Наверное, именно тогда он уже взял в руки милицейский жезл. Потому и проработал всю жизнь в ГАИ. Сейчас господин Зимбер возглавлял известную в Одессе юридическую фирму. Но это была лишь видимая часть «айсберга». Неофициально Виктор Петрович обладал способностью решать любые вопросы, связанные с одесским автомобильным рынком и не только. Говоря о таких людях, одесситы уважительно восклицают: «Ну, сааэршенно багатый человек!»

С Пуртевым мы виделись и общались чаще, чем с другими. Сеня всегда был молчуном, любил читать и отдавал предпочтение журналистике. Еще в курсантские годы он славился своими рефератами по криминологии и правоведению.

– Вот что, мужики! – прервал затянувшееся ковыряние в тарелках молчун Пуртев. – Я не хотел при всех говорить. Будто чувствовал, что большому «хуралу» эта информация ни к чему. В общем, ждал, когда останутся проверенные бойцы из нашего взвода. Так и получилось…

– Ну, не томи, оратор! – проворчал жующий Зимбер.

– Короче, месяц назад у себя дома в Скадовске умер наш взводный Володя Вишенцев. Вечером заснул, а утром не проснулся. Говорят, сердце.

– Какая-то черная полоса! – резюмировал, поправляя очки Самчуков.

– Я сегодня, как только узнал, сразу же выложил на сайт сообщение о гибели Костюченко, – продолжал Пуртев. – Начали приходить отзывы, соболезнования, а среди них оказалось и сообщение о смерти Вишенцева. Вот только не знаю, кто его прислал. Обратный электронный адрес оказался одноразовым.

Наступила тишина. Такая себе пауза, напоминавшая немую сцену из гоголевского «Ревизора». Помолчав, Пуртев продолжил:

– Если вспомнить любимое выражение нашего начальника курса о том, что рыба начинает портиться с головы, то получается, что вся эта свистопляска началась именно с командира взвода. Ведь по хронологии событий Вишенцев первым покинул этот мир. Понимаете, о чем я?!

– Ты что, намекаешь на серию? – спросил Самчуков. – Сам же сказал, что сердце. Хотя? Я ведь знаю о спичечных коробках. Думаю, что Доход и Костюченко были как-то связаны между собой. Надо Лёньку потрясти. А смерть Вишенцева, как по мне, простое совпадение.

– Ну, конечно! – картинно развел руками Пуртев. – Костюченко и Недоходов – потенциальные компаньоны! Да что их могло связывать, Шура?! Где Славик, а где Доход? Они и виделись-то последний раз лет десять назад.

– Согласен, – вступил я в разговор. – По-моему здесь дело в другом. И у нас нет пока оснований связывать одесские убийства со смертью Вишенцева. Но проверить не помешает. Нужно кому-то поехать в Скадовск и на месте все уточнить.

– Кстати о серии, – Молодязев слегка наклонился вперед, переходя на полушепот. – Следователь сегодня изъял спичечный коробок в квартире Дохода. А мы то думали, что Лёнька просто сбрендил по пьяни! Так вот, коробок точно такой же, как и тот, что нашли у Костюченко. С олимпийским мишкой.

– Прокуратура, как всегда на высоте, – желчно заметил Зимбер. – Спасибо еще, что до суда не дошло! А то «присел» бы наш Доход лет на десять. Работнички, мать их…

– Вы только не кипишуйте, уважаемый Виктор Петрович! – шутя, успокоил его Молодязев. – Не то заляпаете фрикасе свой ослепительный галстук!

– Да ну тебя, Юрка! Я ж серьезно! – отмахнулся от него Зимбер.

Но Юрий Всеволодович спокойно продолжил:

– Наверное, кто-то из ментов во время осмотра зафутболил коробок под шкаф. Ну, чтобы меньше было писанины в протоколе. Здесь я преступного умысла не вижу. Обычное ментовское головотяпство. Так вот, внутри коробка семь целых спичек с красными головками и одна обломанная, без «головы». А коробочек-то странненький – сейчас таких и не выпускают.

– А бутылку у армян изъяли? – поинтересовался я.

– А как же! – подтвердил Молодязев. – К нашему счастью они не успели посуду вывезти. Копили на черный день. Но интересно другое! Старший «шаурмист», тот, что выпивал вместе с Доходом, после пьянки тоже резко «потух и вырубился» почти на сутки. Так что водочка, скорее всего, оказалась с добавками. Экспертиза покажет.

Еще какое-то время умудренные опытом одесские сыщики вспоминали похожие случаи из практики. Поминки Костюченко плавно перешли в мемуарно-деловое русло. В общем жизнь продолжалась. И это обстоятельство было лучшим и решительным ответом на неизвестно откуда нанесенный нам удар.

– Ну, за старую гвардию! – предложил тост Самчуков. – Вот ведь, как получается. Спустя столько лет довелось встретиться, и, надо же, при таких поганых обстоятельствах! Сейчас самое главное быть вместе и не бояться этого мелкого гада! Вот только поверить трудно, что, скорее всего, это кто-то из наших. А что им движет – разберемся!

Мы выпили, после чего Профессор подсел поближе ко мне:

– Лично меня, Слон, заинтересовала слежка за тобой. Молодязев мне еще вчера «маякнул». А для меня это дело принципа. Потому что мне, как никому другому, положено знать обо всех скрытых оперативных мероприятиях в городе. А я об этом ничего не знаю! Так что принимаю эту недоработку лично на свой счет! С этого момента за тобой будет установлено контрнаблюдение.

Не дожидаясь моей реакции, он встал и снова обратился к присутствующим:

– Учитывая ваш неофициальный статус в этом деле, нужно будет действовать аккуратно. А это значит, скрытно и на «кошачьих лапах». Согласны? А посему нарекаю нашу операцию кодовым названием: «Седьмой флот»!

В этот момент у него был такой вид, будто Профессор сделал какое-то важное научное открытие.

Конечно же, всем нам был известен этот устаревший сугубо розыскной термин. Дело в том, что в структуре МВД Союза все основные профильные управления имели свои порядковые номера. Седьмое управление МВД занималось секретными оперативными разработками в тылу неприятеля: скрытые наблюдения, внедрение оперативников в преступную среду и тому подобное. А «Седьмой флот» – это уже чисто одесское название, как аналог седьмого флота ВМС США, который выполняет секретные форс-мажорные задания по всему миру.


***

Около полуночи в сопровождении Пуртева и Молодязева я был доставлен домой на такси. Они проводили меня к дому Марии, после чего мы распрощались.

На улице Красных зорь было безлюдно, но совсем не тихо. Со стороны «Чайки» доносилось глухое буханье и грохотание ночной дискотеки, а над Аркадией в небо взлетали разноцветные букеты фейерверков. В нашем дворе ночная жизнь тоже протекала своим чередом. Из беседки, заплетенной виноградом, слышалась развеселая музыка. Были слышны приглушенные разговоры. Мне совсем не хотелось верить, что в этой феерической располагающей к отдыху обстановке кто-то ведет за мной скрытое наблюдение. Я вдруг ощутил себя на отдыхе, а все события прошедшего дня показались далекими и нереальными. Но это состояние продолжалось недолго.

Зайдя к себе в коморку и привычно осмотревшись, я заметил следы пребывания в ней посторонних. «Контролька» на чемодане была не на месте. «Контролька» – это уголок носового платка, будто бы случайно зажатый замком-молнией в крышке чемодана. От края платка до планки с кодовым замком я всегда оставлял шесть зубчиков ленты замка. Сейчас их было намного больше. Все остальные вещи были на местах и ничего из комнаты не пропало. Все это только подтверждало мои догадки о том, что работали не дилетанты.

У хозяйки пансионата Марии был заведен порядок: перед уходом на пляж все постояльцы должны были оставлять ключи от комнат в аптечном шкафчике на веранде дома. А ценные вещи и документы можно было сдавать хозяйке. Для этих целей в ее комнате стоял невысокий массивный сейф, одновременно выполнявший роль подставки под телевизор. Я тоже придерживался установленного порядка на счет сохранности ключей, а вот услугами сейфа не пользовался. Ничего особо ценного с собой у меня не было.

Закончив осмотр вещей, я решил безотлагательно поговорить с Марией. Тем более что ее звонкий голос я слышал среди других, доносившихся со двора. Увидев меня на пороге беседки, раскрасневшаяся Мария поднялась с лавки и представила своего постояльца подвыпившей шумной компании:

– Это мой родич по мужу из Киева. Сергей Иванович. Тоже на отдыхе.

Краснолицый мужик моих лет и похожей комплекции поставил на стол граненый стакан с пивом, вытер о свою же футболку руки и отрекомендовался:

– Борис! Очень приятно! Мы с женой из Питера, – пожимая мне руку, он качнул головой в сторону тучной дамы в очках с обгоревшими на солнце плечами. – А та, что рядом – Рая из Донецка. Отдыхает одна!

Последнюю фразу он произнес столь многозначительно, что поначалу я испытал легкое замешательство. Не зная, что сказать, стоял и с дурацким выражением лица тупо пялился на эффектную женщину лет сорока с «хвостиком». Более попугайского смешения цветов и стилей мне видеть не приходилось. Короткая стрижка особы бальзаковского возраста представляла собой ядовитый микс из ярко-оранжевых, каштаново-шоколадных и огненно-красных пятен. Смысл этой цветовой комбинации был ведом, наверное, исключительно парикмахеру. Чуть одутловатое лицо покрывал щедрый лоснящийся слой «штукатурки». В общем, если бы утром я повстречал ее без макияжа, то вряд ли бы узнал. Темно-синие тени и густо окрашенные ресницы дисгармонировали с прозрачной зеленью глаз. Вдобавок к этому еще и темно-красный маникюр на длинных и загнутых ногтях. Такие женщины ошибочно думают, что прихорашиваясь подобным образом, они расставляют сети для представителей противоположного пола. На самом деле этим боевым окрасом нормального мужика можно только напугать. А сама женщина может попасться в сети, расставленные «ловеласами-динамовцами» или отъявленными альфонсами.

– А это молодожены из Херсона. Паша и Даша! – продолжал докладчик, указывая рукой на Нюру и худенькую белобрысую девчонку с веснушками не только на лице, но и на руках. – У них медовый месяц. Вот решили отпраздновать. Прошу присоединяться к нашей компании!

– Спасибо, но вынужден отказаться. Жара доконала. Завтра обязательно исправлюсь! – заверил я, увлекая за собой Марию. – Похищаю у вас хозяйку, но всего на пару минут.

Поднявшись на крыльцо дома, я негромко спросил:

– Сегодня к Вам кто-нибудь приходил? Может, искали жилье, или еще по какому поводу?

– Ну, да, – подтвердила Мария. – Паспортистка наша приходила и милиция с ней в штатском. Она книгу регистрации проверяла, а эти, что с ней, книжечки свои показали и сказали, что из горуправления. Какой-то рейд проводят по нелегалам. Расспрашивали меня про жильцов. Я про Вас – ни-ни! Претензий ко мне не было, а один из этих меня просто задолбал! Полчаса читал лекцию о паспортном режиме.

Я понимал, что по меркам Марии «полчаса» – это означает минут десять. Но даже, если на самом деле лекция длилась пять минут, этого вполне было достаточно, чтобы обработать мою комнату.

– А сколько их было, не считая, паспортистки?

– Ну, с этим тошнотиком были еще двое. Только они даже в комнату не заходили. Во дворе пошастали и сидели на крыльце. Вроде так… – Мария развела руками, но для меня эта информация была исчерпывающей.

Поблагодарив хозяйку, я взял из комнаты туалетные принадлежности и пошел к умывальнику. Теплилась надежда, что из беседки меня заметит Нюра. Так и случилось. Он вышел как бы на перекур и уселся на скамейке, стоявшей недалеко от умывальника.

– По твоей информации все получилось. Спасибо! – сказал я, умываясь. – А откуда вообще взялась эта бутылка? Ну, та, которую на базаре распили армянин с Недоходовым.

– Так он сам же ее туда принес, – тихо ответил Нюра. – Сказал, что «забашляли» за халтуру.

– А что за халтура, не знаешь?

– Знаю, конечно, – ухмыльнулся мой помощник. – Доход пока не потух армянину похвастался. Какие-то крутелыки загнали к нему на базу в Лесках свой джип. Попросили Дохода приглядеть за машиной, а заодно и помыть.

– Что-то дешево «забашляли». Одной бутылкой…? Не-е, – протянул Нюра. – Стал бы Доход этим хвастаться? Еще стольник сверху подогнали.

– Тогда понятно. Спасибо. Рад, что теперь ты будешь рядом. А то какие-то «левые» менты сегодня проверяли здесь паспортный режим. Похоже, что из-за меня. В вещах моих порылись. В общем, не расслабляемся и работаем.

Закончив водные процедуры, я вернулся к себе в каморку и тут же завалился на скрипучий диван.

Спал в ту ночь мертво, как говорится, без задних ног.

Седьмой флот

Подняться наверх