Читать книгу Костровище - Сергей Кузнечихин - Страница 38

Романтический хмель
(1966–1976)
Из цикла «Наладчики»

Оглавление

1. «Морозов карту крестиками портит…»

Морозов карту крестиками портит.

От Красноярска стрелки, как лучи.

Он жирный крест поставил на курорте,

Вздохнул и хмыкнул: «Язву залечил…»

А дальше – не глубинки, а глубины:

Тува, Чукотка, даже острова.

Он мог бы рисовать на них турбины.

Да только не умеет рисовать.

Умеет делать.

Что же здесь такого?

Своей работы не спихнешь другим.

«Могу ли я?» – совсем не это слово.

У нас, поди, попробуй «не смоги»…

Пойдут угрозы, просьбы и советы.

Подай им электрический уют.

В любой дыре нельзя уже без света,

При свечке в наше время только пьют.

Вон видишь, крестик возле Моргуцека —

Машину вдрызг загнали. Дикари!

Пятнадцать дней не вылезал из цеха,

Но сделал все же, черт ее дери.

От злости и усталости шатало,

А свет увидел, веришь ли, – ослеп.

Он ставит крестик где-то у Байкала:

– Теперь им проще: протянули ЛЭП.


2. «Не по карману ностальгия…»

Не по карману ностальгия,

Не до тоски в аду аврала, —

Как воздухом меха тугие,

Работой сутки распирало,

Горели с треском сроки, планы

Огнем негреющим, но вечным.

Зима безжалостно гнала нас,

Хоть шла, по логике, навстречу.

И мы, не грезя о наградах,

Не возвышая наши будни,

Спешили.

Надо – значит надо.

Потели.

Надо – значит будет.

Как заведенные мотались.

Слеталась копоть на морщины.

И нам казалось, что усталость,

Уже, как горб, неизлечима.

На койки падали в одежде.

Прийти в себя, остановиться

Необходимо было, прежде,

Чем встать и перед сном умыться.

Дрожали нервы на пределе…

Но дали все – и пар и воду.

А после целую неделю

Мы ждали летную погоду.

И оставались до авансов

Долги бессонных преферансов.


3. «Очень жалко…»

Очень жалко, что мы не вместе.

Но не в этом, не в этом суть.

Собираюсь четвертый месяц

Пару строк написать отцу.

Может, времени очень мало?

Много ль надобно для письма?

На любом из моих вокзалов

От безделья сойдешь с ума.

О любой из моих поездок

Не расскажешь за целый день,

Только это в письмо не лезет.

Или, может, мне просто лень.

Но порой нет с делами слада,

Как их тянешь – не знаешь сам,

А душа вдруг заноет: надо!

И не сможешь не написать.

Отговорок уже не ищешь

И вступительных слов пустых,

А садишься и пишешь, пишешь,

Без кавычек, без запятых.

От усталости сводит руку

За очками строка рябит.

А на утро отправишь другу

Полтетради своих обид.

И не нужно тебе ответа —

Просто выплеснулась тоска.

Но домой не напишешь это,

Страшновато за старика.

Для чего им мои невзгоды?

Напишу, что купил пиджак…

Собираюсь уже полгода.

Только вот не могу никак.


4. «В подушку теплую зароюсь…»

В подушку теплую зароюсь,

Спасаясь от невроза дня,

Вдруг ночь бросается под поезд,

Тяжелый, длинный товарняк.

Всплакнет стекло под стук колесный.

И, на мгновенье ослепив,

Отыщет спичка папиросу.

Потом захочется попить.

Босой прошлепаю до крана.

Заноет старое дупло.

Конечно, поздно или рано

Искать земное ремесло

Придется. Я отяжелею

И на подъем (да и вообще).

И как-то сразу заболею

Всем, что в «талмудах» у врачей.

Не дожидаясь: «Баба с воза…»

Скажу: «Конец». И весь мой сказ.

Пять лет грозит «старик» Морозов:

«Последний раз, последний раз…»


5. «Мне грустна твоя зависть…»

Мне грустна твоя зависть.

Да, везде побывал!..

Но вчера оказалось,

Мне уже тридцать два.

Не подумай, что плачусь, —

Мне не жаль этих лет.

Кто-то может иначе.

Я, пожалуй, что нет.

Это злее болезни

И коварней вина.

Видишь, волосы лезут, —

Все равно седина…

Но за время скитаний

Между длинных дорог

Я ведь что-то оставил

И хоть в чем-то помог.

Не боюсь укоризны,

Что прокис в тишине.

Есть, что вспомнить о жизни,

Да и ей – обо мне.

Мы с ней связаны слишком,

Даже страшно порой…

А у друга сынишка

Перешел во второй.


6. «В тишине до удивленья хрупкой…»

В тишине до удивленья хрупкой

Пышный иней барственно весом.

Поздравляю, милый мой, с покупкой

(Что же ты потупился?)

Кальсон.

Да, увы, мой друг, такое дело —

Годы. Или как их там, года.

Оглянись и вспомни —

Поседела

В прошлой пятилетке борода.

Помнишь, возвращались после пуска —

Месячный авральчик, а потом

В декабре по улицам Якутска

Топали в болоньевых пальто.

Все в тот пуск раскручивалось трудно,

А когда пошло, в конце концов, —

Поспешил и разморозил трубы

Тип один из местных мудрецов,

Помнишь, как мы бросить все грозили,

Только жалко стало дурака.

Грелись в продуктовом магазине,

Брали водку цвета молока.

А порою и забавней было,

Прилетали в шубах в жаркий май,

Парились,

А пацанва дразнила:

Дядя, зима-лето-попугай.

Всякое случалось,

По Сибири

Столько лет кружили нас дела,

Чтобы там, где снега изобилье

Устранился дефицит тепла.

Устраняли:

С пылом и без пыла,

Как умели, то, что по плечу.

Есть что вспомнить в длинной и унылой

Очереди к скучному врачу:

Переохлажденья, перегревы,

Суету и сквозняки дорог.

В принципе, все те же перепевы

Присказки

«Сапожник без сапог».


7. «Вы, некоторые сокурсники…»

Вы, некоторые сокурсники,

Восшедшие на посты,

Пусть бороды вы отпустите

И сбросите животы,

Не вникнуть вам с вашей верою

В решенный для нас вопрос,

Как старшими инженерами

Ходить до седых волос.

А так вот —

Живем, не каемся.

Завидовать нет причин,

Поскольку квалификацию

Нельзя отобрать, как чин.


Костровище

Подняться наверх