Читать книгу Хлебушка хочу - Сергей Марксович Бичуцкий - Страница 1

Л А С Т О Ч К А

Глава 1

Людмила Степановна «ойкнула» от пронзившей боли и проснулась. Вернее, не проснулась, а вырвалась из внезапно накрывшей дремоты. Поясница. Как не пыталась осторожничать и резко не поворачиваться, во сне бдительность притуплялась. Никак не могла свыкнуться. Каждый раз сердилась на эту боль, и долго не могла успокоиться даже после того, как она уходила. Не заметила, как эти чувства заполнили её жизнь, и стали предметом основных забот. Теперь её дни и ночи разделились на постоянно повторяющиеся периоды – до боли и после. Всё остальное померкло. Хотя, если быть откровенным, боль эту она сама себе выдумала. Надо же было чем-то занять себя. Всплывающие ранее в памяти события жизни затуманились, приобрели какие-то совершенно нечёткие очертания, и постепенно стирались. Посмотрела на настенные часы. Седьмой час. Утра или вечера, не знала. Какая разница? Уже больше месяца, как жила затворницей в чужой квартире, зашторила окна, отгородившись от всего мира, и жила в полудрёме и воспоминаниях. Не совсем, конечно. Раз в неделю выбиралась за продуктами. Покупала с расчётом на неделю и опять закрывалась. Много ли одной надо? По пути ни с кем из знакомых бесед не заводила. Да и где они, знакомые эти, в новом районе? Кивала в ответ на приветствие и всё. Устала от пустой болтовни. И от людей устала. Чаще всего память и сердце терзало прошлогоднее воспоминание, занозой саднившее душу. Как только потеплело, частенько выходила посидеть на скамейке перед подъездом, но лето минуло. В середине июня. Такое несоответствие календаря и реальной погоды в Карелии – дело привычное. Частые дожди и пронизывающий студёный ветер загнали под крышу. Да и не только это. В начале августа обидела свою единственную подругу, Надежду Михайловну. Лет тридцать дружили, а тут… Глупо, конечно, вышло, но признать свою вину, а тем более просить прощения, Лидия Степановна почему-то не хотела, хотя дело выеденного яйца не стоило. Плёвое, прямо скажем, дело. Соседка, увлекшись после выхода на пенсию кулинарией, постоянно что-то изобретала, и Лидии Степановне частенько приходилось выступать в роли дегустатора. Вот и тогда. Надежда Михайловна с горящими глазами стала хвастаться, что приготовила замечательный клюквенный кисель, и по сложившейся традиции предложила отведать. Сбегала домой и протянула полчашечки. Кисель действительно был замечательный, но это обстоятельство почему-то разозлило Лидию Степановну. Не выспалась что ли? Сделав несколько глотков, буркнула: «Сопли какие-то», и отдала оторопевшей подруге чашку с оставшимся киселём. Как в лицо плюнула. Подруга оторопело замерла, посмотрела удивлённо на Лидию Степановну, и, поджав губы, молча ушла. Зачем обидела, до сих пор не понимала. Не из-за того же, что образовавшаяся на поверхности киселя плёнка осталась на губах? Всегда так было, да и дальше будет. На то он и кисель. На самом-то деле причина была совершенно в другом – зависть. Пусть и неосознанная, но зависть. Завидовала, что подруга на старости лет нашла себе хоть какое-то занятие, а она нет. Но признаться себе в этом даже не подумала.

Лидия Степановна тоже любила готовить, но смысла в этом занятии сейчас не было никакого. Некому готовить. Ещё два года назад её трёхкомнатная квартира была полна людей. Муж, старший сын с женой и внуками, да младший. Постоянная суета, шум, споры, детские слёзы, противостояние с недоброго нрава невесткой. Голова кругом. И всю эту ораву надо было кормить. Кроме неё некому. И готовила. С утра до вечера. Порой так уставала, что, добравшись, наконец, до постели, горестно про себя вздыхала: «Господи! Ну, когда же это закончится?». Жаловалась, хотя в Бога не верила. В жизни всё у неё складывалось более-менее удачно: учёба, работа, заботливый муж-трезвенник, дети, а теперь и внуки. Всё не хуже, чем у других, если не привередничать. Чего ещё могла желать женщина, с детства не привыкшая к жизненным «разносолам»? Так зачем же ей, скажите на милость, нужен Бог, если и так всё хорошо? По установившейся вековой традиции Бога поминали все, кому не лень, к месту и не к месту. Вот и Лидия Степановна. Не просила, конечно, ни о чём. Уставала, от того и вздохи эти. И в мыслях не было, что откликнется Тот, Которого вроде бы нет. Но Он откликнулся. Первым покинул родительское гнездо старший сын Семён. Скопили деньги на первый взнос, взяли ипотеку, и купили трёхкомнатную квартиру. Выбирали, само собой, где подешевле. Оттого и переехали на окраину города, в другой конец. И, несмотря на то, что город небольшой, оказалось, что переехали будто в другую страну. Машины своей не было, а добираться на автобусе до родительского гнезда в общественном транспорте, да ещё с детьми малыми для того, чтобы просто попить чайку, да обменяться ничего не значащими новостями, было откровенно лень. После напряжённой рабочей недели очень хотелось отдохнуть. А стирка? А уборка? Это на какой день отложить? Или ночью этим заниматься? А поездка, хочешь не хочешь, весь день ломала. Да и близости между ними настоящей не было. Одна видимость. Вот и решили сначала собираться один раз в месяц, а затем и вовсе стали только перезваниваться. Своя жизнь. Что тут поделаешь? По себе знала, сколько времени и сил забирают домашние хлопоты, потому и не винила никого – ни сына, ни жену его. Неизбежность. Через год после переезда старшего, уехал и младший, Санька. Закончил институт и уехал. Друг в Питер заманил. Хотела, чтобы дома остался, да куда там. Даже и слушать не пожелал, хотя Лидия Степановна отчаянно противилась его отъезду. Добрый слишком. Куда с таким характером? И обманут, и вокруг пальца обведут. Очень переживала, но Санька не отступил. Упёрся, как баран, и всё тут. Весь в отца.

А в этом году, в конце августа умер муж, Игнат Терентьевич. Умер буднично и незаметно. Никогда не болел, а тут взял и умер. После отъезда младшенького пристрастились одинокие пенсионеры разгадывать кроссворды, и большую часть времени проводили за этим занятием. Вместе разгадывали. Копались в словарях и энциклопедиях в поисках правильного ответа, и пока полностью не разгадывали, не успокаивались, будто от того, разгадают они или нет, что-то зависело. Иногда за полночь засиживались, так увлекло их это бесполезное, по сути дела, занятие.

В тот день, ближе к полудню, принялись за очередной кроссворд. Порядок разгадывания установился такой: сначала разгадывали то, что знали, и только затем приступали к тому, что было неизвестно. Где-то через час Игнат Терентьевич захотел попить чайку. В горле пересохло. Прошёл на кухню, передав кроссворд и ручку жене. Слышала, как включал чайник, доставал чайную чашку, наливал кипяток и размешивал сахар. Делал это всегда почему-то очень шумно. Затем всё смолкло. Лидия Степановна, не найдя ответ на очередной вопрос, пожаловалась мужу:

– Игнат! Не могу найти! Весь атлас перелопатила! Ничего не подходит! Ты скоро там?

Ответ обычно следовал незамедлительно, но тут почему-то Игнат Терентьевич промолчал. Лидия Степановна рассердилась:

– Ты что, оглох что ли? Страна на севере Африки, пять букв, – прокричала она, думая, что муж её просто не слышит, но ответа опять не последовало.

Рассердившись окончательно, встала и решительно пошла в кухню. Муж, как обычно, сидел на своём привычном месте спиной к окну. От чашки поднимался пар. Руки лежали на столе. Казалось, глубоко задумался.

– Ну, чего молчишь? – возмутилась она, но ответа опять не было.

Лидия Степановна насторожилась. Более внимательно посмотрела на мужа и натолкнулась на его опустошенный, ничего не выражающий взгляд. Как у манекена. Подошла и хотела потрясти его за плечо, но от прикосновения он начал заваливаться и упал со стула. Упал так же, как упал бы манекен. Женщина испугалась, осознав, что с мужем что-то случилось, однако самообладания не потеряла. Бросилась к телефону, вызвала скорую помощь и только после этого попыталась привести его в сознание. Единственное, что ей удалось, это какими-то невероятными усилиями оттащить грузное безжизненное тело в комнату и уложить на диван. Обессилив и запыхавшись, уселась в кресло в ожидании скорой. Растерянно посмотрела на мужа и тут же отвела взгляд. Страшно. Теперь испугалась окончательно и по-настоящему. Больше всего страшил пустой, совершенно безжизненный взгляд. Старалась не смотреть, но какая-то неведомая сила возвращала к смотрящим в никуда глазам. Наконец, приехала скорая. После недолгого обследования врачи констатировали смерть. Тело Игната Терентьевича погрузили на носилки и унесли. С того момента, как он пошёл пить чай, прошло не более сорока минут. Сорока минут хватило на то, чтобы исковеркать, растоптать и просто уничтожить её прежнюю жизнь. Только что всё, что составляло суть этой жизни было тут, рядом. И в ней самой было. Руками, конечно, не потрогаешь, но было ведь. А теперь где?

За всё это время Лидия Степановна не произнесла ни слова. Будто онемела. Словно что-то замёрзло в ней от непонимания, безысходности и бессилия что-то изменить. Совершенно растерялась. Пришёл кто-то тихой сапой, забрал её мужа и был таков. И нет больше у неё самого главного – её половины. Этого она принять никак не могла. Не понимала, потому и не могла. Только что было в её жизни что-то очень важное, может быть даже самое важное, а теперь нет. Ушло, будто испарилось, оставив вместо себя боль и пустоту. И не просто тело ушло, хотя, конечно, и оно тоже, а что-то другое, более важное, безжалостно с кровью вырвавшее часть её сущности. И эта образовавшаяся пустота саднила, как открытая рана, разъедаемая солью памяти.

Слёз почему-то не было. Посидев какое-то время в прострации, позвонила на работу Семёну, старшему сыну. Когда ответил, только и сказала: «Папа умер!», – и положила трубку. Объяснять ничего не стала. Не знала, что объяснять. Почему умер? По какой причине? Зачем? Ей бы кто объяснил. Хотя, какая разница? Не в том она была состоянии, чтобы искать причины, да строить догадки. Пришло что-то доселе неизвестное, с чем ей придётся дальше жить. Пришло, не спросясь, да и поселилось чужеродной ядовитой пустотой в её душе. Навсегда. Что такое смерть близких, вроде бы знают все. А что знают, вряд ли кто-то толком объяснит. Да и страшно объяснять. Первым пришедшим в голову желанием было побежать к подруге, но натолкнулась, как на стену, на тот самый «кисель», и желание угасло. Её душе просто необходимо было с кем-то поделиться этим свалившимся, не весть откуда, несчастьем. Вроде бы и людей вокруг не счесть, а идти не к кому. Не было никого, кто мог бы излить на эту образовавшуюся израненную пустоту хоть капельку сочувствия и утешить боль. Не умом понимала. Чувствовала. И от этого безысходного одиночества неожиданно завыла. Как раненный зверь. Тихонько, бесслёзно, и от того страшно.

Глава 2

Через час после звонка приехал Семён. Растерянный и испуганный. Такой же крупный телом, как отец, он совершенно не походил на него характером. Жил, что называется, у жены под каблуком, и совершенно от этого не страдал, хотя добряком его вряд ли бы кто решился назвать. Да и размазнёй тоже. Ну, на худой конец, что более соответствовало истине, эгоистом. Хитреньким таким, себе на уме, эгоистиком. Но это униженное, с точки зрения окружающих, положение его устраивало. В кого пошёл? Бог весть. Не было в семье таких хамелеоноподобных. Даже младшенький, при всей его доброте, не шёл с ним ни в какое сравнение. Да и родители Лидии Степановны, что мама, что папа, она-то прекрасно помнит, были в каких-то вещах людьми непреклонными. А у этого всё не так. Всё как-то ни то, ни сё. Всю жизнь ужом скользким извивался. С малых лет. Либерал прям какой-то. Может поэтому взаимоотношения с родителями, что с отцом, что с матерью, были у него всегда натянутыми? Да и с братом тоже. Чужой он был для них. А может и наоборот. Может это они были чужими, несмотря на то, что всеми силами старались как-то сблизиться с ним, да стереть с него эту слизь. Но он эти попытки сближения отвергал. Хотя, скорее всего, не совсем так. Сначала использовал в своих каких-то корыстных целях, а потом уже действительно отвергал. И ещё была у него одна очень неприятная, даже отталкивающая черта характера. Он всегда становился на сторону сильного, духом ли, телом, не суть важно. Даже тогда, когда этот кто-то сильный был очевидно неправ. И прятался то ли за спиной, то ли за характером сильного, ожидая в этой относительной безопасности, что же будет дальше. И, если сильный вдруг по какой-то причине терпел поражение, делал вид, что он здесь не причём. А если одерживал верх, что случалось куда чаще, то нескрываемому торжеству подлости и самодовольства не было конца и края.

Сняв в коридоре промокшие туфли и куртку, прошёл в комнату и остановился напротив матери, всё так же сидевшей в кресле. Казалось, что приезда сына она не заметила вовсе, сосредоточенно о чём-то думая. Семёну надоело ждать, когда на него обратят внимание, и он первым прервал тягостное молчание:

– Что случилось, мама?

Лидия Степановна вздрогнула от вопроса и подняла взгляд на сына:

– Не знаю. Умер отец. Почему, не сказали. Вроде бы сердце. Врут, поди. С роду сердцем не маялся, а тут – сердце, – тихо закончила она, и вновь погрузилась в свои размышления.

– Когда скажут? – не отставал Семён.

– Завтра. Завтра скажут. Сегодня сделают вскрытие, а завтра надо съездить к ним за справкой о смерти. Для похорон надо. Съездишь? – подняв взгляд, тихо спросила она.

– Конечно, – заверил её сын, – обязательно. Я на работе отгулы взял, – пояснил он и добавил, – ты, мам, не беспокойся. Все хлопоты по похоронам я возьму на себя. Денег только надо.

– Сколько? – всё так же безучастно спросила Лидия Степановна.

– Бригадира прошлый месяц хоронили, так тысяч пятьдесят на всё, про всё ушло, – ответил Семён.

– Тебе сразу дать? – с трудом поднимаясь с кресла, спросила Лидия Степановна. От природы хрупкая телом, сейчас она и вовсе показалась сыну сгорбленным одуванчиком. И, возможно впервые в жизни, в душе Семёна что-то шевельнулось по отношению к матери доселе ему неизвестное. Жалость? Родилось и тут же умерло. Чужое. Не его.

– Всё-то сразу не надо, – сказал Семён, следя за тем, как мать доставала из шкатулки пачку пятитысячных купюр.

– Похоронные. Копила, – пояснила, отсчитывая деньги, мать. – Отцу не говорила. К чему? С моими-то болячками думала, что первой помру, а тут, на тебе. Пятьдесят, говоришь? – переспросила она.

– У бригадира на поминки много ушло. В кафе поминали. Всё начальство, да бригада, да родственники. Человек сорок, не меньше. Но им от работы какие-то деньги давали. А нам-то кто даст? – деловито спросил сын. – Тысяч тридцать давай. Пока хватит. Нужно будет ещё, спрошу, – пересчитав поданные деньги, сказал матери. Буднично так сказал, будто в магазин собрался сходить.

– Остальные здесь будут, – внимательно посмотрев сыну в глаза, сказала мать, складывая оставшиеся деньги в шкатулку. Затем, так же буднично, как и сын, добавила:

– Мои похоронные.

– Перестань, мам. Тебе ещё жить и жить, – попытался ободрить Семён. Все так говорят, и он сказал.

– Зачем? – возразила Лидия Степановна, посмотрев на сына. – Ушёл отец, а мне без него что здесь делать?

– Как что? – попытался сделать вид, что мать огорчила его этим ответом. – А мы? А внуки?

– Ладно пустое-то болтать! Вы! Внуки! Много я вас вижу? Будто на другом конце света живёте, – урезонила мать, сверкнув печальным взором.

– Дак дела, сама понимаешь, – пошёл на попятную сын.

– Понимаю. Чего ж здесь непонятного? – со вздохом кивнула Лидия Степановна, и опять уселась в кресло. – Иди уже. Дел-то, поди, невпроворот. Да Саньке не забудь позвонить.

– Не забуду, – с облегчением вздохнул Семён. – Ты держись, мать. Не горюй. Вечером позвоню, – сказал на прощанье Семён и ушёл. Лидия Степановна не отозвалась. Будто и не заметила, что приходил. Даже тенью не мелькнул.

Глава 3

Санька приехал рано утром. Успел на ночной поезд. Дверь открыл своим ключом. Раздевшись и пройдя в комнату, увидел сидящую в кресле мать. Увидел и не узнал. Сидела, поджав под себя ноги, какая-то совершенно незнакомая чужая старушка. Не мама. Простоволосая и растрёпанная. И глаза чужие. Старенький, множество раз стиранный перестиранный, штопанный перештопанный, с детства знакомый халат задрался, открыв худющие ноги-палочки. Очнувшись от дум, поправила халат и грустно посмотрела на сына. Посмотрела и всхлипнула. От горя ли, от облегчения? Наконец, пришёл хоть кто-то, кому она была дорога. Знала, что младшенький – единственный на этом свете человек, которому она была небезразлична. Чувствовала. Потому и дала себе волю. Санька молча подошёл к креслу, встал на колени и положил голову на ноги матери. Совсем как в детстве. Эта молчаливая ласка окончательно привела её в чувство, и она заплакала. Поглаживала непослушные вихры сына и тихонько плакала. Слёзы текли из глаз, будто гной из вскрытого лаской нарыва. Так они и сидели, не замечая времени. Наконец, Лидия Степановна окончательно пришла в себя:

– Голодный? – немного успокоившись, спросила она.

– Перекусил бы, – ответил Санька, оторвав голову от коленей матери.

– Ступай на кухню. Чайку попей, – утирая слёзы, сказала сыну. – Хотя, нет. Давай-ка я тебе яичницы с колбаской поджарю, – сказала Лидия Степановна, вставая с кресла, и отстранила сына.

– Да сиди ты. Чего всполошилась? Сам что ли не поджарю? – попытался возразить Санька.

– Сам. Всё сам, да сам. А мать на что? Пошли на кухню. Сам, – с каким-то удовольствием повторила Лидия Степановна, и добавила, – Засиделась. Хоть косточки разомну.

Приезд Саньки вернул её к жизни. К обычной жизни и немудрённым заботам. Но именно молчаливая ласка сына оказалась тем самым лекарством, с помощью которого она вырвалась из мрачной темноты безысходности, вязкой и затягивающей, как болотная жижа.

– Что с похоронами? – спросил Санька, усевшись за стол.

– Семён занимается. Денег ему дала, – ответила Лидия Степановна, доставая яйца и колбасу из холодильника. Пока готовила завтрак, молчали. Пожарив яичницу, переложила её на тарелку, нарезала хлеба и поставила перед сыном. Сама села напротив.

– Как же ты дальше? – спросил сын, принимаясь за еду.

– Что ты имеешь в виду? – не поняла мать.

– Одна будешь жить? – пояснил Санька.

– Не знаю, Саша. Не думала ещё об этом, – грустно ответила Лидия Степановна.

– Не надо бы тебе одной, – посетовал Санька.

– А как? – вопросила мать.

– Пока не знаю, но одной нельзя, – продолжал настаивать Санька, уткнувшись взглядом в тарелку.

– Дак возвращайся. Здесь что ли работы не найдёшь? – взбодрилась Лидия Степановна.

– Найти-то, конечно, найду, но перспективы здесь никакой. Да и зарплата раза в два меньше будет. А там я на хорошем счету. Неделю назад предложили поехать на стажировку в Германию на полгода и повышение в должности, – сообщил приятную новость и предложил, – может тебе ко мне переехать?

– Куда к тебе? – не поняла Лидия Степановна.

– Продадим эту квартиру. Четвертую часть денег отдадим Семёну, а на оставшиеся купим квартиру в Питере, – подняв голову, сказал матери.

– Не хватит же, – резонно заметила Лидия Степановна.

– Ипотеку возьму, – парировал сын и продолжил, – жениться я пока что не думаю. Не встретил ещё никого. Да и не искал. А вдвоём мы с тобой вполне справимся. Тем более после повышения у меня будет очень хорошая зарплата. Решайся, мам.

Лидия Степановна опустила голову и задумалась. Затем, как бы опомнившись, решительно заключила:

– Сначала отца похороним, а уж потом будем решать, что делать. Неправильно это. Не успел хозяин дом покинуть, а мы уже наследство делим.

– Хорошо, – согласился сын, – но ты всё-таки подумай над этим.

– Подумаю, – согласилась мать.

Ближе к десяти позвонил Семён. Сообщил, что получил справку о смерти. Тромб оторвался. Что такое тромб Лидия Степановна не знала. Что-то слышала краем уха, но разбираться в этом не сочла нужным. Зачем? Глубоко укоренившееся в народе мнение о том, что, если в жизни случаются какие-то несчастья, то они и дальше будут случаться с кем-то другим, было не чуждо и ей. Да и несчастий этих столько, что лучше и не думать об этом. Ну их! Не буди лихо, пока оно тихо.

Семён приехал к матери после обеда. С Санькой встретились как обычно холодно. Показал справку о смерти, квитанции об оплате места на кладбище, за рытьё могилы, катафалк, венки и похоронный оркестр. Денег хватило. Последний обязательный вопрос – поминки. Спросил у матери, сколько будет людей. Хотя бы приблизительно. Лидия Степановна не знала. Приглашать кого-то намеренно не хотела. На поминки не приглашают. Кто сочтёт нужным почтить память усопшего, тот и приходит. Для всех дверь открыта. А так… Не день рождения. Решили ограничиться цифрой в двадцать человек. За время пенсионной жизни почти все дружеские связи как-то сами собой оборвались. Кого из самых близких смогли вспомнить, того и сосчитали. Последний день перед похоронами был занят закупкой продуктов и приготовлением пищи. Готовила сама.

Глава 4

На похороны собралось удивительно мало людей. Один малознакомый мужчина с последней работы Игната Терентьевича, да его закадычный друг, Филипп Захарович. Были правда ещё несколько соседей, которые пришли поглазеть при выносе тела из дома. И всё. Надежда Михайловна не пришла, потому как рана от нанесённой кисельной обиды до сих пор не зажила. Важнее оказался кисель. Ну что ж тут поделаешь? А Лидия Степановна и не заметила. Не до людей ей было. Да и лицемерия не терпела. Даже облегчение какое-то испытывала от малолюдства. Этим составом и поехали на кладбище. Похороны прошли быстро и буднично. Будто каждый день хоронили. Без длинных пафосных речей, безутешных рыданий и истошных выкриков вроде «На кого же ты нас покинул?». Филипп Захарович попытался было сказать последнее прощальное слово, но запутался, то ли в мыслях, то ли в словах, и, махнув от досады рукой, подал знак рабочим. Засыпали землёй, обложили венками могилу, постояли минуту-другую, и отправились на поминки.

Поминальный стол накрыли в большой комнате. Можно было бы сказать и в зале, но какой же зал в хрущёвке? Одно название. Пока были на кладбище, убранством стола занималась невестка. На кладбище не поехала. Не пожелала. Дома осталась. Она, по правде говоря, вообще не хотела приходить на похороны. Не любила Игната Степановича. Не любила, потому что боялась. По какой причине? Она и сама не знала, почему молчаливый Игнат Степанович всегда вызывал в ней необъяснимый внутренний страх. Иначе, властная по природе Наталья давно бы установила в чужом доме свои порядки. А в его присутствии даже и не задумывалась об этом. И это несоответствие желаний и возможностей вымещала злобой на своём муже и детях. Мужу, конечно, доставалось больше. Наталья, если вспомнить прекрасного поэта, могла и коня на скаку остановить, но с той лишь разницей, что, если бы и останавливала, то только с одной целью – в дом затащить. Всё в дом. Тростинку к тростинке, дощечку к дощечке, особенно если дощечка от соседской изгороди. Не побрезговала бы. Всё ради этого и всё для этого. Для чего этого? Для достатка. Для запаса. Это страсть была в ней с рождения. Никто не навязывал и не учил, что именно так, а не как-то по-другому, надо жить. Жила и совета ни у кого не спрашивала. Без советов обойдёмся. Не дурнее других. И на бухгалтера выучилась, потому что всем известно, что бедный бухгалтер, это не просто что-то из области фантастики, а форменное оскорбление профессии. Не бывает такого!

Вернувшиеся с похорон люди без обычной в таких случаях суеты и толкотни прошли в квартиру и уселись за стол. Да и какая тут толкотня, если больше половины стола оказалась свободной. Но на это никто не обращал внимания. Все были в соответствии с моментом подчёркнуто молчаливы и грустны. Филипп Захарович, как лучший друг почившего взял на себя роль распорядителя, хотя даром красноречия не обладал. Лидия Степановна знала за ним привычки шумно посопеть в случае огорчения, громко крякнуть от удовольствия, или, на худой конец, смачно выматериться. Последнее могло произойти по любому поводу. И в случае радостного возбуждения, и в случае крайнего неудовольствия. А то и просто так. Надо было, по его мнению, что-то сказать, вот он и говорил. И к месту, и не к месту. Вот и сейчас, наполнил немногочисленные рюмки алкоголем и, поднявшись на ноги, произнёс:

– Пусть земля тебе будет пухом! Спи спокойно, дорогой друг! – сказал короткую речь, опрокинул в рот рюмку водки, хотел крякнуть по привычке, но одумался и сел на место.

Присутствующие последовали его примеру. После выпитого стали закусывать. Выпили ещё, и ещё раз. Действие алкоголя не очень сказалось на состоянии собравшихся, но всё-таки хоть немного развязало языки. По привычке стали перемывать косточки современной медицине, бездушным и ничего не знающим врачам, но и эта тема не получила своего развития. Не завязывался разговор. Филипп Захарович, чувствуя напряжённость, предложил выпить ещё. Откликнулся только мужик, что с работы Игната Степановича. Больше никто пить не захотел. Выпили вдвоём. Закусили и стали прощаться. Остались только члены семьи. Все молча ковыряли вилками в тарелках. Наступившую тишину прервал неожиданный вопрос Натальи:

– А завещание Игнат Степанович оставил?

– Какое завещание? – недоумённо спросила Лидия Степановна, оторвав взгляд от тарелки.

– Обыкновенное. Как у всех, – невозмутимо отреагировала невестка.

– Это она про виллу на Канарских островах, – грустно пошутил Санька.

– Виллу можешь оставить себе, – не приняла шутку Наталья. – Я про квартиру говорю.

– А при чём здесь квартира? – опять не поняла Лидия Степановна.

– Ну, как же причём? – стала объяснять Наталья. – Если не оставил завещания, то его доля в равной степени принадлежит троим ближайшим родственникам, Сашке, вам и Семёну.

– У тебя совесть есть? – попытался остановить её Санька.

– Чья бы корова мычала! – резко отозвалась Наталья. – Бросил родителей одних, а туда же. Совесть, – оторвав взгляд от тарелки, зло посмотрела на Сашку и с презрением прошипела, – совестливый какой нашёлся.

– Прекратите! – оборвала Лидия Степановна. Разговор этот в данный момент был настолько неуместен и неприятен, что готова была на всё, только бы закончить его и предотвратить возможное развитие скандала, – поступим по закону. Не переживай, – успокоила Наталью.

А как же ей не переживать? Первым делом после известия о смерти свёкра обратилась к юристу с просьбой разъяснить ей все возможные нюансы раздела наследства. О том, что мужу принадлежит четвёртая часть родительской квартиры и так знала, а всех тонкостей нет. Из всего сказанного юристом поняла, что муж может, в случае отсутствия завещания, рассчитывать на одну треть. Во как! Терять эту добавку она не станет ни при каких условиях. Чего ради? Ради свекрухи? Да пропади она пропадом, свекруха эта. Пожила сама, дай и другим пожить. Ей-то самой каково? Машины нет. Дачи нет. Да и дом, не сказать, чтобы полная чаша. В глаза людям смотреть стыдно. На работе вон девчонки: соплюхи совсем, а кого муж подвезёт, а какая и сама на машине подкатит. А она? Главный бухгалтер, а всё пёхом, да пёхом. Стыдоба вселенская! До плеч скоро ноги сотрёт. Наталья, как скоро предложили должность главбуха, аж задрожала от вожделения. «Ну, всё! – думала. – Теперь-то заживём!» Теперь всё будет в её руках. А что здесь такого? Все так живут. Бухгалтерия, она – та же арифметика. А где арифметика, там и цифирь. А цифирь, она для того и предназначена, чтобы где-то убавлять, особенно там, где помутнее, а где-то прибавлять, особенно там, где себе. И вот таким нехитрым арифметическим действием, путём сложения и вычитания и приходит немудрённое счастье. Всё в жизни просто! Думать-то думала, да оказалось, что реальность состоит не только из такой арифметики. Прежде, чем приступить к реализации своих планов, решила заглянуть всё-таки ещё в один учебник по арифметике под названием Уголовный Кодекс. Ничего приятного этот документ ей не сообщил. Там тоже арифметики полным-полно, правда несколько другой – от стольки-то и до стольки. А суровая практика жизни подтверждала не очень утешительный факт, что гораздо чаще случалось сложение, чем вычитание. А тут ещё губернаторов одного за другим сажать стали. Совсем с ума посходили! Губернатора, да в тюрьму! Лет десять назад за такую крамолу и в психушку угодить можно было бы. А тут… Волей-неволей задумаешься. Страшно стало. Страшно-то страшно, а как унять зуд желания поскорее кинуться в вожделенный омут под таинственным названием коррупция, не знала. Извелась прямо вся. А тут свёкр. Возьми, да и помри. Если б могла, расцеловала за такой подарок. Не Сим-Сим, конечно, но всё-таки. Теперь уж точно не придётся на маршрутке до работы добираться. Мысль эта грела и успокаивала. Оставалось уговорить свекровь как можно скорее продать квартиру, но это не сильно беспокоило. Уж что-что, а вцепиться в нужный загривок мёртвой хваткой, Наталья умела. Этого у неё не отнять. Знала, потому и успокоилась. А согласие свекрови поделить наследство на троих елейным маслом разлилось по её взбудораженной душе. Всё в жизни просто! Даже что-то вроде благодарности мелькнуло в её глазах по отношению к ненавистной свекрови. Почему ненавистной? Да потому что свекровь! Чего здесь непонятного?

Услышав, что хотела, Наталья стала собираться домой. Встала из-за стола, произнесла: «Пойдём мы. Детей из садика пора забирать», – и начала собирать немногие грязные тарелки, оставленные ушедшими мужчинами. Семён, даже не подумавший о том, чтобы воспротивиться жене, тоже стал собираться. Встал из-за стола, отнёс свою грязную тарелку в кухню, и вернувшись в комнату, встал столбом в проёме двери. Лидия Степановна и Санька молча наблюдали за их сборами.

– Постойте! – спохватилась вдруг Лидия Степановна. – Готовила, готовила, и куда теперь это всё? В мусорку что ли? Наташа! Давай-ка я вам наложу хоть немножко, – поднимаясь со стола, обратилась к невестке. Наталья отказываться не стала. Её «немножко» вылилось в четыре больших контейнера со снедью. Санька уезжал завтра, а ей самой много ли надо? Вот и отдала, что было возможно. Молодые. У них не протухнет. Отдала бы ещё, да подходящей посуды в доме больше не нашлось. Перед уходом невестка предложила встретиться на девятый день, помянуть по обычаю Игната Степановича и поговорить относительно продажи квартиры. План дальнейших действий у неё был свёрстан, и все решения приняты. И за свекровь, и за Саньку. А если решила, то что здесь вообще обсуждать? Продадим и всё тут. Весь вопрос, по её мнению, состоял только в цене. Не прогадать бы.

Протестовать никто не стал, так как это предложение совпадало с мнением Саньки, а Лидии Степановне было не до того. Не было в ней желания обсуждать что-то вообще. Пропали куда-то её желания. Ушли тихой сапой. Также, как и жизнь Игната Степановича.

На следующий день, оставив матери генеральную доверенность на продажу его доли в квартире, уехал Санька, и Лидия Степановна осталась одна. И только действительно оставшись в одиночестве, она окончательно осознала ужас этого состояния. Осознала, перепугалась до смерти и позвонила на работу Наталье, согласившись на продажу квартиры. Невестка, ни секунды не мешкая, занялась этим вопросом. Прошерстив все сайты по продаже квартир, упёрлась в самую высокую цену. А что? Квартира ухоженная, ремонт сделан, район приличный. Хрущёвка? Зато район какой. До центра пять минут пешком. Ну, пусть не пять, но рядом. «Возьмут, никуда не денутся! Ещё и очередь выстроится!» – убеждала себя Наталья. «И к риэлтерам нечего обращаться. Чего деньги на ветер выбрасывать? Самим пригодятся!». Не откладывая дела в долгий ящик, заскочила к Лидии Степановне на пять минут, сфотографировала квартиру и разместила объявление на avito. Перезвонила и предупредила свекровь о скором наплыве покупателей. Лидия Степановна, не ожидав такой оперативности, внутренне обрадовалась. Как это всё будет происходить и сколько времени, не представляла, но сам факт того, что делалось что-то, что может внести хоть какой-то смысл в её дальнейшую жизнь, успокоил. С этого момента, стараясь отогнать мысли об ушедшем муже, всецело погрузилась в состояние ожидания грядущих перемен. Состояние будоражащее и волнительное. Представляла себе встречу с покупателем, возможные вопросы и ответы, хвалила себя за удачные фразы и умение торговаться. Готовилась. Каждый день с утра тщательно убирала квартиру, завтракала и садилась в кухне у окошка в ожидании, вглядываясь в каждого прохожего. Игру такую себе придумала. Пыталась угадать, кто из проходящих покупатель. Провела так с неделю и плюнула. Покупателей не было, а она, как старая дура, целыми днями в окно пялится. «Совсем с ума сошла», – выругала себя Лидия Степановна. Пыл ожидания с каждым напрасно прожданным днём угасал, покрываясь толстым слоем пепла разочарования, пока не угас совсем. Лидия Степановна погрустнела, окончательно скуксилась и впала в духовный анабиоз, то есть, в глубочайшую депрессию. Депрессию настолько глубокую, что о девятом дне даже и не вспомнила. Зашторила окна и отгородилась от мира. «Буду просто ждать», – решила про себя женщина. Как ждать, и чем занять время ожидания, так и не придумала. Ждала, наверное, как гусеница, того момента, когда она станет бабочкой, освободиться от ненавистного кокона и полетит навстречу ласковому солнцу. Или как-то по-другому. Что ей оставалось? Только ждать и оставалось. Она и ждала, как умела. Единственным развлечением были звонки Натальи. Поначалу раза три на день звонила, но, получая один и тот же неутешительный ответ, искренне удивлялась, а потом и злиться стала. И возмущаться. И возмущалась до тех пор, пока одна из знакомых не поделилась своим опытом. Цену снизить надо. Приятельнице понадобился целый год напрасного ожидания, чтобы понять эту простую истину. Ждать неизвестно сколько Наталья не хотела, несмотря на то что для бухгалтера снижение цены равносильно катастрофе. Но жить-то сейчас надо. Ни с кем не посоветовавшись, и никому не сказав, резко снизила цену, что не замедлило сказаться. На следующий день ближе к полудню в дверь Лидии Степановны позвонили. От неожиданности вздрогнула. Кого это ещё принесло? Затем вспомнила, что продают квартиру и бросилась к двери. Пришёл солидного вида мужчина. Сообщив, что пришёл по поводу покупки, прошёл в квартиру. Осмотрев помещение, признался, что квартира понравилась, но смущает высокая цена. Поинтересовалась приемлемой, но покупатель назвал такую, которая показалась возмутительной наглостью. На семьсот тысяч ниже, чем предлагали они. О том, что Наталья снизила цену, не знала, потому даже руками замахала. Да это же грабёж среди бела дня. Мужчина удивился её бурной реакции. Всего пятьдесят тысяч скидки просил. Не велики деньги. Спорить не стал. Дал время на раздумье, оставил номер телефона и удалился. Ещё не остыв, Лидия Степановна позвонила невестке, надеясь разделить с ней своё возмущение, но была совершенно сбита с толку обрушившейся на неё руганью. Наталья, совершенно не стесняясь в выражениях, обвиняла свекровь во всех смертных грехах в таких выражениях, которые постеснялись бы употреблять и закоренелые сквернословы. Не понимая причины столь безудержного гнева, положила трубку. Невестка перезвонила через пять минут. Вспомнила, что ничего не говорила свекрови о снижении цены, но извиняться не стала. Не в её это правилах. Тем более перед свекровью. Перебьётся! Сказала, наконец-то, что думает о ней? Ну и что такого? Сказала и сказала. А все эти политесы не для неё. Ей квартиру продать надо. Узнала номер телефона покупателя и бросила трубку.

Лидия Степановна, оплёванная непонятно за что, пребывала в полнейшем недоумении. Сейчас её охватило одно желание – поскорее продать квартиру и бежать, куда глаза глядят, от этой неприкрытой и незаслуженной злобы. Прямо сейчас! Немедленно! Хоть за копейки, но только подальше от этой грязи. Она знала, что невестка недолюбливает её, но чтоб настолько… Прошла в кухню, достала из холодильника початую на поминках бутылку водки, дрожащими от волнения руками налила немного в чайную чашку и залпом выпила. «Перетерплю! – успокаивала себя Лидия Степановна. – Немного осталось.»

Глава 5

Невестка с Семёном и покупателем приехали на следующий день без всякого предупреждения. По-хозяйски зашли в квартиру, ещё раз осмотрели помещение и стали рьяно торговаться за те самые пятьдесят тысяч. Лидию Степановну никто ни о чём не спрашивал. Будто и не было её тут. Стояла неприкаянным потушенным торшером в уголке, молча наблюдая за происходящим. Вмешиваться не стала. Зачем? Тем более её ни о чём не спрашивали. Торг закончился взаимными уступками. Остановились на скидке в двадцать пять тысяч и обещании освободить квартиру через неделю после подписания договора, оформления документов и перевода денег. Ушли, не попрощавшись. Лидию Степановну снова оплевали, только без слов. Стояла всё тем же торшером, растерянно глядя в пустоту. Совсем недавно ещё, хочешь не хочешь, а и слушали её, и мнением интересовались, и проблемы какие-то обсуждали. А не стало Игната Степановича, и её как будто не стало. Фантом какой-то остался, а не душа живая. Даже всплакнуть не решилась. Какие слёзы у фантома?

Через два часа приехал Семён. Нужно было проверить и приготовить документы к завтрашнему дню. Записались к нотариусу на десять часов. Состояния матери не замечал, или делал вид, что не замечал. Деловито складывал бумаги, сверяя их со списком. Удостоверившись, что всё в порядке, хотел уже уходить, но мать остановила: