Читать книгу Краткое пособие по изготовлению кукол - Сергей Носачев - Страница 2

Гудков не сразу сообразил, где он. В голове висел туман, сквозь который нельзя было разглядеть те отрезки прошлого, которые объяснили бы место и обстоятельства. Разогнать вязкую пелену усилием воли не получилось – мышление незнакомо замедлилось, и повелительные импульсы шли слишком медленно или не доходили вовсе. Руки, колени и челюсть саднило, затылок нудно пульсировал. Боль тоже ощущалась как-то тускло: чувствовалось, что дело серьезно, но что-то остроты не было. Внутри тела была незнакомая пустота и невесомость. Перед глазами все плыло. Хотя он только что очнулся, было странное чувство, что он давно бодрствовал, но отчего-то только сейчас мозг включился в реальность. А что было до этого? – неизвестно. Последнее, что он отчетливо помнил – бар и виски в компании какого-то незнакомца.

Он сосредоточился и сфокусировал зрение. Стекло, люди рядами, как в зрительном зале, высокий стол, за которым сидят трое, столбики-приставы. Суд. Почему его судят? Кто этот человек, с которым он выпивал? Как он оказался в баре? Это на него не похоже, к тому же вчера была только среда. Пить среди недели в кабаке… Ответов не находилось. Даже от этих несложных выкладок голова начала пульсировать глубокими болезненными спазмами, глаза заволокло водой, уши заложило.

Гудков вдавил пальцы в виски. Где-то он видел, что это может помочь, главное – запомнить, по часовой стрелке массировать или против. Он не помнил, как правильно…

Суд. Нужно бояться, но страха не было: в том углу сознания, где обычно сидел этот мерзкий паук, теперь мирно серебрилась пустая паутина. Но почему? Ведь происходящее сейчас – самое страшное, что может случиться с человеком в современном мире. Куда страшнее смерти.

Гудков силился понять, как оказался подсудимым быстрого суда. Кем-кем, а убийцей он не был, толком даже не дрался никогда. Конечно, мысленно он с пугающей регулярностью избивал наглецов и хамов, вступался за слабых, но на деле на это никогда не хватало смелости. Можно было бы решить, что вся копившаяся злоба вдруг прорвалась наружу. Но Гудков слишком хорошо знал, что от одной мысли о реальной стычке, даже словесной, из своего угла спускался мохнатый разлапистый черный ужас, разраставшийся иглами цепких клешней, и вот уже он, Гудков, становился мелкой букашкой в тени угла против гигантского кровожадного Страха.

Гудков почувствовал, как екнуло сердце. Через паузу – еще раз. Сознание оживало. Он поднял голову. Взгляд стал чище, легче. Мозг быстрее анализировал увиденное. Появился страх. За ним пришла стыдливость и неловкость: кожу закололи взгляды; Гудков почувствовал себя голым.

Перед судейским столом стоял человек. Он апеллировал к залу, частенько оглядываясь на судью. Прокурор. Шум в голове стих, и Гудков еще не понимал, но уже слышал, что говорит обвинитель. Адвокат сидел спиной к аквариуму, и все, что мог видеть Гудков – опущенную голову и мерно вздымающиеся плечи госзащитника. Он спал. Для быстрого суда это было нормой. Сюда попадали только, если расследовать было нечего, и адвокаты здесь сидели для галочки. Но что у них есть на Гудкова? Откуда?!

Откуда-то ядовитым теплом в самое нутро просочилась надежда. Безосновательная и пустая, она отчаянно высвечивала серую безысходность. Гудкову на память пришли все суды, которые он видел раньше. Подсудимые порой долбили кулаками в стекло, оправдывались, приводили факты или просто кричали о своей невиновности. Гудков знал, что у зрителя все это вызывает только неприязнь, а зачастую и вовсе убеждает в виновности. Неприятное внешне не может быть хорошим – закон маркетинга. А в зале были такие же зрители, что и у экранов. Но сейчас Гудкову было плевать. Нужно, необходимо вскочить и наброситься на чертову преграду, долбить в нее пока не услышат. Только надо перебороть стыдливость и сделать первый шаг. Несколько раз он уже внутренне поднялся, но едва действительно встал, в зал ввели человека.

В зал ввели мужчину. Свидетель. Гудкова начало трясти. Все.

…Расскажите суду, что вы видели…

…как подсудимый ударил… ударил снова… вызвал скорую… мертв…

…В собственность наследников…

На стол громогласно опустился судейский молоток.

Гудков хорошо знал Страх. Параноидальные опасения, что оставил не выключенным газ, боязнь, что по пути домой шпана, галдящая в зарослях парка нападет, унизит и ограбит, волнение, что новое начинание обернется провалом, пугливое заискивание перед начальством, которое может уволить в любой момент, страх пауков и змей, предчувствие , что эта ноющая боль в груди обязательно не возрастная, а обязательно неоперабельный вид рака, холодные цепкие пальцы мыслей о неизбежной смерти, приходившие перед сном. То, что он испытывал сейчас, по силе превосходило все это. И не находилось ни одного спасительного аргумента, за который бьющееся в агонии сознание могло бы ухватиться и успокоиться.

Сердце билось так быстро и мощно, что от напора из глаз и носа потекло. Гудкову казалось, что вот-вот сумасшедшее давление вытолкнет глаза из орбит. В ушах звенело. Откуда берется этот звон?

Приставы открыли аквариум и поволокли Гудкова к выходу – идти сам он не мог. Хотел – под суровыми взглядами зрителей, – но ноги предательски ослабли и не держали.

На выходе из зала стояла женщина. Мать? Жена? Гудков попытался вспомнить приговор, но все воспоминания свелись только к гулкому удару молотка.

Женщина смотрела печально и беззлобно. Опухшие глаза с потекшей тушью. По щекам ровными и серыми полосками спокойно и устало сбегали слезы. Парами они стекались к подбородку, где, слившись в одно, капали на грудь. На футболке расплылось темное пятно.

Достаться ей было бы очень неплохо. Но женщину уже осадили агенты. По виду она была небогата. А значит, скорее всего, продаст его.

– Не продавайте, – ослабшим голосом прошептал Гудков. – Пожалуйста.

Но тут же получил тычок между лопаток и рухнул на пол. Его снова подняли и отволокли в камеру.