Читать книгу Адмирал Колчак и суд истории - Сергей Владимирович Дроков - Страница 3

13 января 1920 г., за девять дней до официальной мирной передачи власти Политическим центром Иркутскому ВРК, на съезде профсоюзов Забайкальской железной дороги один из руководителей центра, член Учредительного собрания А.А. Иваницкий-Василенко заявил о проводимом расследовании «по поводу действий правительства Колчака» и даже предварительных его итогах.

«Открывается немало темных дел, – отмечал он, – с народным достоянием. Пока выяснены два крупных факта: бывшим министром финансов Иваном Михайловым экспроприировано из средств государственного казначейства бумажных денег сибирского образца на сумму 15 млн. руб., каковые он обменивал на так называемые романовки, платя за каждый романовский рубль 20 руб. сибирскими. Затем, бывшим временным председателем Совета министров Червен-Водали экспроприировано 10 млн. руб.; деньги эти, по простой записке Червен-Водали, Государственным банком выданы некому Казакову[168]. Червен-Водали арестован и находится в Иркутской тюрьме, к розыску Ивана Михайлова и Казакова приняты меры»[169].

Следовательно, еще до передачи чешским командованием арестованных А.В. Колчака и В.Н. Пепеляева уполномоченным Политцентра и народно-революционной армии следствие по «делу правительства» уже находилось в производстве.

5 января 1920 г. для проведения предварительного следствия по делу заключенных под стражу лиц после свержения власти «право-большевистской атамановщины» были образованы городские и уездные следственные комиссии.

Им предоставлялись права: «1. Освобождать лиц, задержанных без достаточных к тому оснований. 2. Производить дознания о лицах, задержание коих признано необходимым ввиду опасности их для образовавшейся народной власти и общественного спокойствия. 3. Производить обыски, выемки и аресты через подлежащие местные власти»[170].

Специальным (пятым) пунктом ограничивались полномочия комиссий в освобождении чиновников кабинета министров правительства Колчака и «вообще лиц, занимавших ответственные должности или видное положение в органах свергнутой власти».

Руководством для дознания являлся устав уголовного судопроизводства, результаты предварительного следствия и акты, составленные с соблюдением всех требований. Две меры пресечения – залог и надзор милиции – на арестованных не распространялись. Внутренний порядок работы комиссий назначался ими самими, отдельные дела поручались одному из семи членов.

Начало следствия по делу правительства Колчака – 7 января, когда была учреждена ЧСК по производству расследований: «а) о лицах, принадлежащих к составу Совета министров, и о высших должностных лицах центральных учреждений свергнутого Российского правительства адмирала Колчака, б) изъятым, особыми в каждом случае, постановлениями Политического центра из общего порядка расследований городских и уездных следственных комиссий и в) о лицах, деятельность которых имеет неразрывную связь с делами лиц, упомянутых в пунктах а и б сей статьи»[171].

ЧСК действовала на основании общего положения об уездных и городских следственных комиссиях, осуществляемого Сибирским земским Политбюро по соглашению с Иркутской городской управой от 5-го числа, и состояла из председателя и двух членов, назначенных Политцентром, а также по одному члену от Совета профсоюзов Сибири, ЦК объединенного трудового крестьянства Сибири и органов местного самоуправления.

В тот же день на протоколе, составленном уполномоченным Иркутской городской следственной комиссии М.Ф. Миллионщиковым[172], о передаче в ЧСК переписки и документов, выявленных при обыске у 18 человек, неизвестное лицо вывело резолюцию: «Дело Совмина. Завесть наряд вещественных доказательств»[173].

В состав ЧСК вошли: председатель – юрист, присяжный поверенный, меньшевик-интернационалист К.А. Попов; члены: представитель от Политцентра – член Учредительного собрания, эсер Л.Я. Герштейн, от Исполкома Совета профсоюзов Сибири – эсер Г.И. Лукьянчиков[174], от земского политбюро – член Учредительного собрания, бывший председатель Амурского правительства, секретарь Государственного экономического совещания правительства Колчака эсер А.Н. Алексеевский и председатель Иркутской уездной земской управы эсер И.И. Головко[175]; М.Г. Гордин[176]; инструктор Союза кооперативных объединений «Центросибирь», социал-демократ, меньшевик-интернационалист В.П. Денике[177].

Сбор вещественных доказательств ЧСК против «представителей павшей власти» сосредоточивался по трем направлениям. Первое – финансово-валютные операции правительства. Уполномоченным Политцентра по ведомству финансов 8 и 10 января были взяты показания у бывшего директора департамента государственного казначейства и ряда должностных лиц кредитной канцелярии о снабжении чиновников ведомства иностранной валютой (японскими иенами) по льготному курсу, после открытия в Харбинском отделении Русско-Азиатского банка текущих счетов.

Второе направление – с 11 января Попов, Денике и Лукьянчиков начали допрашивать некоторых арестованных, переданных гражданской следственной комиссией, в частности, бывшего штатного преподавателя Академии Генштаба Сыромятникова[178] и Червен-Водали[179]. Для чего 10 января ЧСК своим постановлением приняла решение о составе вопросов для формального «опроса находящихся под стражей лиц, принадлежавших к составу центральных учреждений».

Комиссию интересовало: «1) Личность и служба в момент переворота 4–5 января с. г. и с какого времени состоял на должности или стоял у власти, 2) Кем и при каких обстоятельствах задержан, 3) Принимал ли то или иное участие в государственных переворотах: 1) июньском 1918 г., 2) сентябрьском того же года, 3) ноябрьском того же года, 4) Отношение к декабрьским событиям 1918 г. в Омске, 5) Круг деятельности служебной и общественной со времени июньского переворота 1918 г., 6) Принимал ли участие в политических работах Совета министров и своего министерства, 7) Какое участие принимал в последних событиях перед 4–5 января, 8) Принимал ли участие в постановлении от 19 ноября 1919 г. и пользовался ли этим постановлением, 9) Были ли на руках задержанного или в его распоряжении непосредственно перед переворотом 4–5 января казенные суммы и где они находятся»[180].

Третье направление – разбор документов в делах канцелярии Совета министров Омского правительства. И уже 13 января на стол председателя Попова легло показание об организации и подпольной работе Сибирского бюро ЦК РКП(б) в Уфе. «Копия. Секретно. Показания посадского Оглобина. Сибирское бюро ЦК РКП состоит из председателя Ивана Никитича Смирнова – члена Ревсовета 5-й армии, его помощника или заместителя Голощекина, секретаря Доры Климентьевы Гончаровой, экспедитора или делопроизводителя Айзермана и еще одного, название должности которого мне неизвестно, по фамилии Чижов. Все дела и касса бюро находятся в руках Гончаровой.

Гончарова – русская по национальности, училась в Ростове, по профессии фельдшерица, ей около 35 лет, в большевистских организациях она работала еще будучи институткой, т. е. приблизительно с 1904–1905 гг. В экспедиции заготовления бумаг, а также анализа документов работает латыш Айзерман, очень большой практик по подделке подписей, печатей, штампов, а также по разборке и составлению всевозможных шифров. Помещается это бюро в настоящее время в городе Уфе, на Аксаковой улице […] Подчиняется бюро только лишь ЦК большевиков, откуда и получает средства.

Цели Сибирского бюро таковы: поддержка связей с сибирскими организациями, оказывание помощи сибирским организациям деньгами, людьми и инструктированием, для чего у них существует такой порядок: узнав о том, что в каком-нибудь городе или заводе сгруппировалась организация, они вызывают с фронта Гузакова, дают ему транспорт, денег для передачи по тому адресу, который им известен.

Гузаков имеет в своем распоряжении отряд добровольцев, человек 60–70, которые находятся все время в районе расположения 3-й бригады 26-й дивизии 5-й армии. Фронт, особенно в Урале, сплошного характера не имеет, и Гузаков со всем или частью своего отряда переходит незаметно фронт, быстро является в том месте, где ему нужно, и сейчас же возвращается обратно. Гузаков, кроме передачи денег и инструкций, также информирует бюро о своей деятельности и недостатках в организации.

В помощь уже соответствующим организациям бюро посылает людей, переправой через фронт таких людей занимается тот же Гузаков […] всем отправленным бюро выдает секретные документы […] вместе с этими и другими документами каждому отправляемому выдается, мне лично был дан аванс 5000 руб., Погорелову в 25 000 руб., аванс в 5, 10 и 15 000 руб. Кроме того, почти всем выдаются еще подложные документы, как то – документы военнопленного, возвращающегося из Германии или Австрии в Сибирь, документы состоятельного человека, отступающего от большевистского нашествия, и много различных видов […]»[181].

Таким образом, первоначальный итог по трем направлениям деятельности ЧСК и позволил одному из руководителей Политцентра спустя всего лишь неделю со дня прихода к власти заявить о предварительных выводах в расследовании «действий» Омского правительства.

С арестом Верховного правителя и председателя Совета министров В.Н. Пепеляева «хлопот» для комиссии заметно прибавилось. Для полноты событийной картины немаловажно восстановить измененный многочисленными историко-художественными произведениями ход ареста и портреты прямых его участников.

15 января 1920 г. представитель Чехословацкой республики доктор Благож[182] пригласил к себе члена Политцентра эсера Б.А. Косминского[183] для выяснения вопроса, как планируется провести передачу арестованных пассажиров. Борис Александрович заявил, что для этого к поезду № 52 немедленно направляется особая комиссия, которая, приняв пленников, передаст их дела для расследования в спешном порядке в ЧСК[184].

В 7 часов вечера комиссия перешла по льду на другую сторону Ангары. Ею был составлен и передан чехам акт: «15-го января 1920 г., мы, нижеподписавшиеся, составили настоящий акт в том, что сего числа в 9 часов 55 минут, по уполномочию Политического центра приняли от командира 1-го батальона 6-го полка майора Кравак[185], в присутствии дежурного офицера поручика[186] Боровичка[187], бывшего Верховного правителя адмирала Колчака и бывшего председателя Совета министров Пепеляева. Член Политического центра М… Фельдман, помощник командующего народно-революционной армии капитан Нестеров[188], уполномоченный Политического центра при штабе народно-революционной армии В. Мерхалев, начальник гарнизона г. Иркутска есаул Петелин»[189].

Со своей стороны, представители центра получили следующий документ: «15-го января 1920 г., настоящим удостоверяю, что от уполномоченных Политического центра мной получен акт в принятии бывшего Верховного правителя адмирала Колчака и бывшего предс[едателя] Сов[ета] мин[истров] Пепеляева. Деж[урный] офицер-подпоручик Боровичка 6-го чеховойского полка»[190].

Иркутская газета «Народная мысль» свидетельствовала с места события: «По узкой, едва установившейся дорожке, неровному льду Ангары, гуськом двинулось редкостное шествие. Оставленный всеми, потерпевший полнейший крах в своей государственной деятельности, тот, кто еще вчера горделиво именовал себя «Верховным правителем России», и рядом с ним представители революционной демократии, со своими верными народно-революционными войсками. В безмолвном морозном воздухе тихой зимней ночи (было около 12-ти час[ов] ночи), на белом покрове реки, отчетливо выделялись, как живые символы рухнувшей реакционной власти, затерянные одинокие фигуры Колчака и Пепеляева…»[191]

На следующий день К.А. Попов и уполномоченный народно-революционной армии поручик И.И. Кошкодамов[192] распределили и препроводили в Иркутскую тюрьму 112 человек, снятых с поезда № 52. Постановления № 27 от 16-го и № 25 от 17-го (такая датировка и нумерация в документах. – С. Д.) определили порядок: «лица, состоящие на военной службе» зачислялись за начальником штаба армии (видимо, предполагавшим самостоятельное судопроизводство), а в ведение ЧСК, помимо 66 арестованных, поступили А.В. Колчак, В.Н. Пепеляев и гражданская жена адмирала А.В. Тимирева[193].

Фактически установленную дату в производстве следствия по персональным делам Колчака и Пепеляева следует отнести к 17 января 1920 г. Она объясняется следующим обращением Попова в Политцентр: «Чрезвычайная следственная комиссия просит Вас сообщить: постановлено ли дело адмирала Колчака и председателя Совета министров Пепеляева передать в следственную комиссию?»[194]

К этому времени комиссией были приняты конкретные меры по результатам полученных сведений из трех протоколов допросов Червен-Водали: 19 января произведен розыск трех ящиков с 9 700 000 рублей в помещениях Оренбургского военного юнкерского училища (обнаружены не были. – С. Д.) и 380 000 рублей у директора департамента иркутской милиции В.Н. Казакова[195].

Содержание допросов не ограничивалось лишь «денежными» интересами, на втором допросе 14 января 1920 г. А.А. Червен-Водали подробно рассказал о переговорах Совета министров с представителями земства и города.

«…Эти переговоры были начаты с общего принципиального согласия Совета министров, данного в пятницу 25 декабря (1919 г. – С. Д.)… в связи с разговором лично с членом одной из земских управ Пашковым, который заявил о желательности таких переговоров и их возможности со стороны земства и городского самоуправления Иркутска […]

На этих переговорах, которые велись мною одним лично, с моей стороны выдвигались в качестве основных пунктов соглашения: 1) снятие с существующей власти значения Всероссийской, 2) в связи с этим, сложение адмиралом Колчаком с себя звания Верховного правителя и передача ее Деникину, 3) временное признание Совета министров лишь сибирской властью с условием передачи ею власти представительному органу земства и городов, 4) до этой передачи или сотрудничество с земством и городом, или временное принятие власти Иркутским земством и городом, с обязательством скорейшего созыва Земского собора в том и другом случае.

Представители земства и города в лице Алексеевского, Ходукина, Зицермана и Гончарова и др[угих], определенного ответа на эти условия не дали […] стало ясно, кроме того, что все наши переговоры с земствами и городом не принимаются Семеновым во внимание и делаются распоряжения военного характера при полном игнорировании этих переговоров и самого Совета министров […]

При такой обстановке проводить переговоры и обнадеживать как себя, так и другую сторону в благополучном разрешении вопроса о власти я считал невозможным, боясь попасть по отношению к другой стороне в положение провокатора […] и предпочел открыто заявить другой стороне, когда мы опять встретились в назначенное время, что продолжение переговоров бесполезно. Причем я мотивировал это тем, что по сведениям Совета власть в Черемхове и других местах перешла уже в руки большевиков и что, таким образом, при посредстве земства и города мы передали бы власть большевикам, что совершенно не соответствовало бы нашим желаниям.

С этого момента переговоры считались окончательными, и через два-три часа открылись со стороны Политического центра в самом городе Иркутске военные действия. Совету министров не оставалось уже более ничего, как опереться на имевшиеся в Иркутске и подходившие, по словам Сычева, с востока военные силы, подчиниться, в конечном счете, Семенову […]

Сычев лично мне доложил, что рассчитывать на приход новых сил нельзя, что продержаться он может еще всего лишь несколько дней, что никаких активных операций развить не может, а потому считает дальнейшую борьбу безысходной и считает целесообразным вступить в переговоры с союзниками и с Политическим центром […]

Сущность переговоров с союзниками сводилась: 1) к вопросу о разрешении снестись по прямому проводу или по телеграфу с адм[иралом] Колчаком относительно необходимости отказа Колчака от прав Верховного правителя, на что был получен положительный ответ, 2) к запросу союзникам, оказывается ли ими активная поддержка правительству, на что был получен ответ отрицательный […] В целях окончательного установления соглашения были командированы: я, военный министр Ханжин, управляющий министерством путей сообщений Ларионов, министр финансов Бурышкин и тов[арищ] министра народного просвещения Палечек […]

Когда устно мы с представителями центра пришли к соглашению по основным пунктам, относившимся к вопросу о власти […] неожиданно явился представитель союзного командования – французский офицер, с заявлением о том, что в городе начались беспорядки, что бывший в городе семеновский отряд, и с ним генерал Сычев и группа военных уезжают из города, причем сделаны были попытки увезти с собой из банка запас золота, что не удалось благодаря вмешательству союзников. Благодаря этому заявлению произошло замешательство, переговоры фактически прервались […]»[196]