Читать книгу Нить неизбежности - Сергей Юрьев - Страница 3

Часть 1
Глава 2

Оглавление

31 августа, 18 ч. 10 мин., Монастырь Св. Мартына.

– Значит, слушай, что тебе отец-настоятель передать велел. – Саул присел рядом на корточки возле корзины, наполненной только что собранным виноградом. – Сначала выслушай, а потом поступай как знаешь.

Онисим не ответил. Он сорвал с куста последнюю гроздь, начал отщипывать от неё по ягодке и отправлять в рот. Видения его не посещали уже третьи сутки, даже во сне. Больше всего он опасался, что вот сейчас ему укажут на ворота и надо будет куда-нибудь идти – то ли обратно на пляж, то ли в комендатуру, где его уже, наверное, не ждут, то ли просто куда подальше.

– Слушаешь, что ли? – Вопрос был не лишним. Бывший поручик уже давно заметил за собой, что приступы глубокой задумчивости временами начисто отключают его от внешних раздражителей.

– Говори, слушаю.

– Здесь тебе нельзя оставаться. Ещё день-два, и придут за тобой.

– А вам-то какое дело? – поинтересовался Онисим, разминая языком очередную ягоду. – И что будет? Я не прятался.

– Не прятался, а надо бы… – Саул с опаской огляделся. Виноградник одной стороной примыкал к стене акрополя и был огорожен шатким заборчиком, за которым проходила тропинка, а по ней к морю спускались «дикие» отдыхающие. – Отец Фрол зря говорить не будет. Так и сказал: доли своей ему не миновать, только за казённый счёт такие дела не делаются.

– Какие дела?

– Вот сам сходил бы и спросил, – с лёгкой обидой в голосе отозвался монах. – Ты и не ведаешь, к кому тебя Господь привёл. Благодать на нём, на отце-настоятеле. Третьего дня к нам сам епископ всея Таврийского уезда приезжал перед Малым Собором, так с отцом Фролом часа три говорил в келье, советовался о чём-то. Ты давай сходи-ка правда к нему, а я корзинку твою отнесу.

Саул, явно старавшийся избежать новых вопросов, схватил корзину и шустро понёс её к давильне.

Значит, и у этих вдруг возник странный интерес к бродяге с трёхлетним стажем… И епископ, похоже, не зря приезжал. Всё чаще спина чувствует любопытные взгляды, а уши слышат торопливое перешёптывание братии. Так, корзина уже убежала, ягоды на кусту кончились, значит – свободен… А вон и брат Ипат стоит возле открытой железной калитки и рукой машет – подзывает. Ну, с этим братом лучше не расслабляться. Шагов пятьдесят до него. Надо его как-нибудь проучить, когда будет не при исполнении. Только они всегда при исполнении, даже когда спят, им, наверное, трубящие ангелочки снятся. Благодать оптом и в розницу. Святая водица в посуду клиента… А теперь – рысью! Не стоит утомлять ожиданием ближнего своего. Кстати, как это кроссовки до сих пор не развалились? Как будто их тоже благодатью зацепило.

– Иди за мной, – чуть ли не приказал рыженький Ипат и, повернувшись к Онисиму спиной, двинулся по дорожке, посыпанной мелким гравием.

– Куда? – Онисим не сдвинулся с места, надеясь, что монах попробует повторить свой подвиг недельной давности. – Если к настоятелю, я и сам дорогу найду, а если на выход – тем более.

– Иди куда хочешь, только за мной, – отозвался Ипат, не оборачиваясь, и можно было представить, как прячет он в своей реденькой бородке кривую усмешку.

Впрочем, не всё ли равно, куда идти, что делать, с кем беседовать… Вроде бы болячки на поверхности души начали подсыхать, и надо этому тихо радоваться, наплевав на всё остальное – и на прошлое, и на будущее, и на спину рыжего брата Ипата, за которой надо следовать, хоть она и загораживает почти всё видимое пространство.

– Эй, брат Ипат, а скажи, пока идём, где ты так драться научился? – Онисиму внезапно захотелось слегка подразнить своего «конвоира». – Ты не из наших?

– Из каких это ваших? – Монах остановился так резко, что Онисим чуть было не наткнулся на него.

– Из отставных бойцов спецназа.

– Нам, смиренным инокам монашеское звание издревле не позволяет носить оружие, кроме как по особому разрешению Малого Собора в случае угрозы Церкви или стране, – охотно начал объяснять Ипат. – Но не можем же мы быть беззащитны. В любой семинарии, пока монастырское единоборие не освоишь, сана не получишь.

Вот как, значит! Раззудись, плечо! Эх ты, удаль монастырская…

– А монахини – тоже?

– А сестры – особо.

Интересно люди живут, не то что некоторые… Но расспрашивать далее почему-то не хотелось, да и дверь в покои настоятеля была уже рядом, а брат Ипат куда-то исчез, словно в воздухе растворился.

Постучаться или не надо? А то явится отцу-настоятелю вместо благодати этакая рожа с четырёхдневной щетиной на красном обожженном подбородке…

Но дубовая дверь вдруг отворилась сама, изнутри пахнуло приятной прохладой, слегка сдобренной какими-то тонкими благовониями. Автоматика у них, что ли? Или сам настоятель на расстоянии предметы двигает одною только силою духа? Но надо идти, раз уж зовут. Переступить каменную ступеньку – и вперёд по длинному коридору сквозь строй одинаковых дверей с низкой притолокой, не поклонившись – не войдёшь… Только вот за какой из них та самая келья? Хоть бы встретился кто-нибудь, указал… Нужная дверь распахнулась сама, без посторонней помощи, едва он оказался рядом, и поперёк полутёмного коридора лёгла полоса солнечного блика. Оставалось только войти.

Отец Фрол стоял возле конторки и что-то писал перьевой ручкой в толстой тетради. Во время их первой встречи Онисим так и не разглядел его, и теперь было как-то странно видеть этого высокого, худого, как щепка, старика с юношеской осанкой. Настоятель смотрел прямо перед собой, не опуская глаз, а рука как бы сама по себе продолжала выводить на бумаге какие-то знаки. Солнечный луч, пробиваясь в узкое не застеклённое окно, падал ему прямо на лицо, но он не щурился, а огромные чёрные зрачки были неподвижны. Отец Фрол был слеп. Его глаза ничего не видели, и значит, можно было не бояться удивить его видом своим.

– Сядь пока и о душе подумай, – не отрываясь от дела, сказал священник. – Я скоро.

Сесть – это можно, а вот подумать – это сложнее. О душе, значит… О нематериальной субстанции… А вот интересно – у крупнокалиберного пулемёта ПК-66 есть душа? Ведь говорят, создатель в любое создание душу вкладывает. А вещь душевная – пятимиллиметровую сталь с полутора вёрст прошьёт и не заметит, по сравнению с ним эверийский SZ-17 – просто пугач, пукалка бестолковая. Хотя теперь какая разница… Сказал бы уж лучше этот занятой, зачем звал и для чего о душе думать… Душа бродит где ни попадя, и иной раз лучше не чуять того, чего она касается. Зачем только покоем поманили? Надо было вовремя выполнять свой воинский долг до конца и лечь на том берегу рядом со всеми. Тогда было бы всё ясно – тело в земле, душа на свободе, то ли в Кущах, то ли в Пекле – всё едино. А сейчас сидит она внутри, под рёбрами – горит и не сгорает, только корчится. Спокойно, спокойно… Почему надо думать о том, что сказал этот старик? Почему вообще надо о чём-то думать? Можно просто сидеть на этой твёрдой грубо сколоченной лавке и смотреть в стену, на которой ни трещинки, ни щербинки – ничего такого, за что мог бы зацепиться взгляд. Только какое-то перо скребёт по какой-то бумаге, но звук размеренный и спокойный – он не отвлекает от созерцания белой стены, за которой ничего нет. Отчаянье, темница духа, белая стена… Нет, никакого отчаянья – только молчание, которое внутри, которое не перекричит никакой внутренний голос.

– Что – видения, значит, тебя больше не мучают, а жить легче не стало? – Голос настоятеля ворвался в сознание так неожиданно и резко, что показалось, будто стена мгновенно покрылась густой паутиной едва заметных трещин.

Это уже было, и не раз – он даже сам себе порой признавался в этом, но уцепиться было не за что – не было того спасительного деревца, растущего на самом краю трясины. Родина однажды отправила его на убой; те, кого он считал друзьями, погибли; родителей не было никогда; Бог слишком далеко, и у него свои забавы – ничто не дорого, ничто не свято. Жить незачем, даже если и хотелось бы, а умереть – лень, да и тоже лишние хлопоты. И всё-таки старик прав – в таком состоянии что-то есть.

– А не желаешь ли ты зла виновным в том, что с тобой совершилось?

А вот этот вопрос попал в точку. Несколько суток, что пришлось скрываться в джунглях в компании змей и макак, он люто ненавидел того сиарского капитана, который визгливо командовал солдатами, грузившими на вонючий чихающий грузовик то, что осталось от его команды. Потом, умирая от жажды на рыбацкой лодчонке посреди океана, он возненавидел воду за то, что она солона, и скрывшийся за горизонтом берег – за то, что он чужой. В следственном изоляторе, куда его поместили, как только под ногами оказалась Родина, он ненавидел четверых дознавателей, которые, сменяя друг друга, целыми днями задавали одни и те же идиотские вопросы. А командование Спецкорпуса, как потом выяснилось, тем временем решало – отправить его в психушку, поставить к стенке или дать орден и с миром отпустить под надзор какого-нибудь уездного пристава. Но мучительней всего были короткие вспышки ненависти к госпоже полковнику Кедрач, стараниями которой он остался, во-первых, в живых, во-вторых, при выходном пособии. Потом, пытаясь объяснить, почему всё так получилось, она открыла ему часть запретной правды – вполне достаточно, чтобы понять всё остальное и перестать понимать, зачем надо жить. Лучше бы молчала. Если однажды вдруг окажется, что он исцелился от ставшего привычным ощущения, будто смотришь на мир со стороны, а не живёшь в нём, то возникшую пустоту тут же заполнит ненависть. Ненависть и страх…

– А глазоньки-то у тебя разгорелись. – Отец Фрол, казалось, был разочарован – в голосе прозвучала едва заметная тень досады.

И как это определил, что там у кого разгорелось? Онисим вдруг сообразил, что он ни в первую встречу с настоятелем, ни сейчас не сказал ни слова, а чувство было такое, будто старик знает о нём всё или даже несколько больше.

– … твоя же гордыня тебя и мучает…

Гордыня? Ну это уж слишком! Если человек хочет только одного – чтобы от него все отвязались – это гордыня? Всё-таки лучше отсюда уйти, и чем быстрее, тем лучше.

– …и в том она, что тоску свою превозносишь выше всех прочих скорбей, которыми мир полон, и выше благодати…

Нет никакой тоски! Просто разменял жизнь – получи сдачу.

– …и всяк гордыню свою по-своему нянчит. Вон ромеи взялись лета считать от основания града своего, как будто Начала Времён не было…

Ну и что?

– Ладно… Не о том я с тобой говорить хотел. – И снова показалось, что настоятель не то чтобы прочёл мысли, но точно знал, каков был бы ответ, если бы был произнесён вслух. – Хоть и влез ты сюда без спросу, но кто знает, может, сам Господь надоумил тебя мимо храма не пройти.

А действительно – зачем было на стенку лезть? А так – просто шёл, увидел, не пожелал пройти мимо. Есть такая работа – искать во всём высший смысл. Кесарю – кесарево, а хезарю – хезарево…

– …и перестань болтать сам с собой – нездорово это.

А похоже, этот поп и вправду мысли читает… Только лучше бы он этого не делал – к чему лезть в чужой котёл, когда бес под ним уже угли раздувает. Это уж точно нездорово. Вот если бы точно знать, что там, после жизни, и в самом деле тот самый покой, которым обернулся однажды солнечный зайчик на потолке, то ради этого можно ещё разок в атаку сходить. Но так, чтобы уж наверняка – в последнюю…

– Искали тебя по всему городу, только вчера унялись. И городовые весь берег от Фарха до Евпатии прочесали, и сыскари к пляжным бездельникам приставали – фотографию твою показывали. По-хорошему, надо было бы выяснить, что ты за птица…

Самому бы знать… И с чего вдруг такая забота? Отправить за ворота ко всеобщему удовольствию – вот и всем хлопотам конец. Значит, и у этих есть какой-то интерес к отставному поручику, который и себе самому не очень-то нужен.

– На днях, если пожелаешь, отправим тебя в Беловодскую обитель. И никто тебя там искать не будет, и места посетишь чудодейственные. И вернётся к тебе былая крепость духа.

Как же, вернётся… И зачем она нужна – былая? Но всё равно хотелось верить, что так оно и будет. Будет… Будет… Самое время вздремнуть. Пока есть возможность спать и не видеть навязчивых кошмаров – надо пользоваться, тем более если завтра в поход. Но почему так хочется верить, что этот старик действительно хочет помочь, и совсем не хочется знать – почему…

– Вот и славно. Хочешь верить – верь, не откажи себе хотя бы в этом…


2 сентября, 11 ч. 15 мин., Новаград, Южное Подворье, Главный штаб Спецкорпуса.

– Я полагаю, мы пришли к одним и тем же выводам. И то, что мы их по-разному формулируем, не должно стать препятствием нашим совместным действиям. – Дина подарила ещё не старому, лет сорока, епископу белозубую улыбку и сделала какую-то пометку в блокноте.

– То-то и оно, что вместе делать-то нам ничего не придётся, – отозвался епископ, взяв с подноса четвёртый бокал с кокосовым коктейлем оборотов на тридцать пять. – Я вас разве что благословить могу на это дело, а дальше – только и осталось, что молиться за здравие посланца нашего и за избавление всех нас от бед.

– Собственно, на первом этапе операции у нас единственная цель – понять, что же там происходит, и только потом можно будет действовать. – Дина позвонила в колокольчик, и бесшумный официант доставил гостю пятый бокал. – Если предположения наших аналитиков не во всех деталях совпадают с тем, что утверждают ваши старцы, это вовсе не значит, что мы не понимаем друг друга и всей серьёзности положения.

– Да нет, не понимаете, – прервал её епископ. – Мы и сами-то не понимаем, а вы и подавно. Но нам и понимать не надо – у нас Писание есть, Священные Скрижали и Пророчества, и толковать их нам ни к чему – там всё ясно написано.

– И что – там упоминается что-то похожее? – Дина постаралась не выдать удивления, но голос её слегка дрогнул.

– А как же! – Епископ одним глотком опорожнил очередной бокал и, не поморщившись, проглотил дольку лимона. – У нас в каждом храме со дня основания летопись ведётся. И последний раз такое было лет назад этак четыреста сорок шесть… Интересно?

– Буду весьма признательна.

– Вот это правильно. – Он изобразил глубокую задумчивость, как бы перебирая в памяти подробности давнего свидетельства, но потом потянулся к баулу, стоявшему на полу рядом с креслом, извлёк оттуда здоровенный том в чёрном переплёте и начал читать: – Так вот… Лета 17 175-го от Начала Времён в Мынты-Кульском (язык сломаешь) уезде, что в пограничье с Белыми Урукхами, начали пропадать люди, вещи и домашняя скотина, а шестого дня месяца Опадня, (сентября, значит) из храма в Усь-Мекташе прямо во время службы у всех на глазах исчезла дароносица. Местные инородцы, обращённые в веру Господню, после того перестали в храм ходить, утверждая, что шаманы их пугают пробудившимся и осиротевшим духом Длала (бесовское имя), которому нужны обильные жертвы, чтобы он утихомирился. По приказу уездного воеводы Кулеша два стрелецких куреня отправились в тайгу, дабы разорить капище, а шаманов зловредных вразумить плетьми. Но как только углубились они в тайгу на три версты, начался обильный снегопад, хлопьями с ворону (в сентябре-то). Вскоре снега стало по пояс, и двигаться дальше не было никакой возможности. Обратно стрельцы выбирались четверо суток (у инородцев, поди, по бабам шастали), а иные, числом девять, не вернулись совсем. А тем временем сам по себе сгорел терем воеводы со всем достатком, а сам воевода Спиридон Верба слёг с недержанием живота (с горшка, значит, не слезал). Кочевые инородцы – тунгуры, йоксы и замирённые хунны – сняли становища из окрестностей Усь-Мекташа и подались на север, как только снега потаяли. Да вы сами почитайте, а то ещё скажете, что мне книжку жалко дать. – Епископ отчеркнул ногтем нужное место и протянул книгу Дине.

Она, прежде чем положить себе на колени тяжёлый том, глянула на обложку. «Козни и благодать. Свод свидетельств (т. 67, 17 000–17 220 гг.). Адаптированное издание. Одобрено Малым Собором». И ниже мелким шрифтом – «Только для священнослужителей». Судя по номеру и весу тома, церковь располагала более полной информацией об аномальных явлениях, чем соответствующее ведомство Тайной Канцелярии. Борозда от ногтя епископа едва не протёрла насквозь дорогую, выделанную под пергамент, бумагу.

«…снега потаяли. И никакие увещевания, подарки старейшинам и угрозы не могли их остановить. Они ушли от острогов и откочевали на три сотни вёрст севернее. В то же время и среди поселенцев прошёл слух, будто тунгурский идол Длала привечает не только своих тунгуров, но и людей всякого племени, лишь бы те не замышляли против него злого. Некий расстрига Олгер, из варягов, начал проповедовать ересь, утверждая, что Господь Единый сразу не принимает рабов своих в Царствие Небесное, а иные должны при жизни пройти очищение в горниле веры идольской, и только познав малую истину, можно познать великую, а через идола можно получить благодать Господню, а явление духа Длала, взявшего из храма дароносицу, есть знамение того. Поскольку среди поселенцев большинство было подлого народу, проповедь его имела успех, и многие [люди] отправились в тайгу на поиски капища, дабы поклониться демону и снискать его милости. Многие из них пропали бесследно, других казаки нашли в тайге мёртвыми, а иные вернулись, но повредились умом. В начале месяца Ливня [ноября] из Усь-Мекташа [ныне Лисья Застава] исчезло несколько домов, а затем – возведённый за казённый счёт каменный храм. После сего воевода Кулеш приказал всем стрельцам, казакам и прочим поселенцам, кто ещё остался в вере Господней, уходить в Мынты-Куль [ныне Витязь-Град].

Св. Оладий [в то время епископ Нижнечуламский и Мынты-Кульский] особой грамотой установил под страхом анафемы запрет всякого звания [людям] пересекать реку Малая Тужина, который был отменён Малым Собором только через 64 года. Когда юго-восточные земли были вновь присоединены к Мынты-Кульскому уезду, там были обнаружены племена Белых Урукхов, которые частью были вскоре замирены, а остальные вернулись в свои исконные земли. О духе Длала никто с тех пор не слышал, а упоминания имени его стали избегать даже шаманы местных инородцев».

– Святой отец, вы позволите нам снять копию с этого текста? – спросила Дина, закончив чтение.

– Никак не можно. – Епископ торопливо дожевал бутерброд с чёрной икрой. – Эти книги, как это у вас принято называть, для служебного пользования. Да и толку от этого свидетельства негусто.

– Но ведь теперь мы знаем, что подобные явления уже случались, и ни к чему катастрофическому это не привело. – Полковник Кедрач уже представила себе большой восклицательный знак в конце своего отчёта о беседе с церковным иерархом, который неожиданно легко пошёл на контакт и чуть ли не сам предложил сотрудничество. – Только один вопрос: в какой мере эту информацию можно считать достоверной?

– В свод включены только те свидетельства, истинность которых несомненна. – Епископ сделал вид, что слегка обижен. – Все они признаны отцами Церкви, и подвергать сомнению хоть одну букву – почти богохульство.

– Можете считать мой последний вопрос чистой формальностью, – поспешно сказала Дина, закрывая книгу. Прочитанный текст почти дословно отпечатался в памяти, но изложить его на бумаге стоило сразу же после окончания беседы.

– Могу считать, а могу и не считать, – задумчиво протянул епископ, с тоской глядя вслед официанту, который катил прочь столик с остатками трапезы. – Только там, в книге этой, не всё написано. Вам интересно?

– Нам крайне интересно всё, что может пролить свет на интересующее нас явление. – Дина в который раз пыталась понять, почему гость так охотно делится информацией – уж не в благодарность же за роскошный ужин.

– Отец Фрол, настоятель Пантикской обители, в своё время изучил немало документов из Всеславского Епархиального архива.

– Но ведь он, насколько нам известно, слеп.

– Отец Фрол сам по себе, как вы это называете, явление. Он рукой читает, причём может понять тексты, написанные на любом языке, даже если он ему неведом. И давайте возблагодарим Господа за то, что сей настоятель не слышит, о чём мы тут с вами беседуем и какие планы строим.

– Но мы пока никаких планов…

– А вот за этим не станет. – Епископ икнул и погладил себя по животу. – Не затем же я сюда пришёл, чтобы пищу от щедрот ваших вкушать и лясы бездельные точить. – Он сделал паузу, которая, как ему казалось, придала значительности тому, что он собирался сообщить. – А теперь самое главное… Вы ведь, поди, никак в ум не возьмёте, чего это Их Преподобие, то есть я, напросилось в казённый дом и без умолку даёт, как это у вас называется, показания.

– Признаюсь…

– Да можно и не признаваться – и так всё ясно. Нас не меньше вашего беспокоит, как это вы говорите, явление, которое на острове…

– Сето-Мегеро, – подсказала Дина.

– …и Малый Собор этим немало обеспокоен, поскольку не так уж часто Лукавый искушает нас ложными чудесами, а если искушает, значит, на что-то надеется, собака.

– Зачем же собак обижать такими сравнениям?

– Верно, прости Господи, не стоит. – Темп выступления был сбит, и епископ на несколько мгновений умолк, сосредотачиваясь. – Ну так вот… В памяти отца Фрола сохранилось письмо святого Оладия архипрестольному диакону Луке Тихому, в котором написано, что через шесть лет после исхода за Малую Тужину расстрига, богоотступник Ольгер, который длалову ересь проповедовал, явился к нему с покаянием, заявив, что ересь сию он решил от себя отринуть, и просил просветлить сердце его, дабы оно вновь приняло Господа Единого и Церковь Его. И Оладий ответил ему, что сердце своё, полное смятения, каждый только сам просветлить может, когда разум его от сует избавится. В общем, этот самый Ольгер, не найдя успокоения, всеми отвергнутый, отправился в логово поганого духа, а ещё через год инородцы, которым грамота епископская нипочём, начали потихоньку возвращаться в свои урочища, а один шаман, напившись в кабаке, проболтался, что некий бледнокудрый человек именем Ольгер вошёл в золотую хижину Длалы, дух принял жертву и тем удовлетворился. И до сих пор, кстати, тунгурские шаманы, когда камлают, рядом с Солнцем, Луной, Ветром и духами предков поминают какого-то Ольгера, который увёл с их земель бесприютного духа в невозвратные пределы. А рассказал я всё это вот к чему: если вы и хотите послать своего человека на этот остров, он, во-первых, не должен знать, что его кто-то послал, во-вторых – чтобы не осталось в этом мире ничего такого, что ему дорого, за что бы душа его цеплялась…

– А почему вы так уверены, что у нас есть именно такой человек? – Дина поймала себя на том, что повторяет вопрос генерала Снопа, адресованный недавно ей самой.

– Таких людей немало, а уж вы-то, с вашими возможностями, найдёте…

– А почему вы не хотите поставить в известность о наших планах отца Фрола? Вы же утверждаете, что лучше него в таких вещах никто не разбирается…

– А потому! Вы думаете, почему я епископ, а он всего-навсего настоятель? Он ведь и старше меня лет на тридцать, и подвижник, чем я, как бы ни хотел, похвастаться не могу, и благодать от него исходит. А потому, что уже лет триста, как в Церкви утвердилось негласное правило – подвижников, которые готовы за каждый «аз» удавиться, высоко не пускать. Таким в настоятелях самое место. Прямолинейны они, как меч архангельский, а оттого им никакое благое дело до конца довести не можно. Нам-то ведь что нужно? Чтобы человек покинул сей мир и не угодил ни в Пекло, ни в Кущи, а унёс с собою этого Длалу куда подальше – за пределы мира нашего… Нет, отец Фрол не допустил бы, чтоб душа человеческая предначертанного пути миновала. Он не допустил бы, а я вот могу…

– Ну хорошо. – Дина почувствовала лёгкое утомление от продолжительной беседы, к тому же информации для первого раза было получено уже достаточно. Теперь надо было всё обдумать и быстро, очень быстро принять единственно верное решение. Где б его взять – единственно верное… – Последний вопрос: в какой мере Малый Собор осведомлён о вашем намерении сотрудничать с нами?

– А в какой мере Тайная Канцелярия осведомлена об этой вашей, как у вас называют, операции? – Епископ едва заметно усмехнулся. – В Малом Соборе более сотни иерархов – одни из них осведомлены, другие – не очень. Разве в этом дело?

Действительно, об этом спрашивать не следовало. Малый Собор – такая же контора, такое же ведомство, как и все прочие, чиновник в рясе, по сути, ничем не отличается от чиновника в вицмундире. Теперь надо выразить надежду на дальнейшее плодотворное сотрудничество и встать, давая понять, что аудиенция закончена и её, полковника Тайной Канцелярии, ждут неотложные дела. Но епископ поднялся первым.

– Так что сказать мне больше нечего, но и вы, надеюсь, долго думать не будете.


3 сентября, 1 ч. 44 мин., 4 версты восточнее Пантики, подножие скалы Орлиный Клюв.

– Да благословит Всевышний твоё одиночество, брат. – Пришедший был низкоросл и широк в кости, а на лицо его падала тень от головной накидки, которую отбрасывала ополовиненная луна, висящая над морем. Но видеть лица было совершенно не обязательно – достаточно было услышать верный пароль.

– Господь на небе, а я на земле. – Бессмыслица, но что поделаешь… Посланник должен услышать именно то, чего ожидает.

– Тебя не хватятся, брат Ипат?

А вот это было странно – обычно посланники не знают имён тех, к кому пришли.

– Нет, я сказал, что ушёл на всю ночь – молиться у скалы святого Иво, – Ипат умолк, ожидая, что скажет посланник, но тот присел рядом, уставился на луну и начал невнятно шептать какую-то молитву. Значит, должен сказать что-то действительно важное, если сначала решил обратиться к Господу.

– Хочешь ли ты пройти испытание и принять Посвящение в рыцари Второго Омовения?

Предложение действительно было совершенно неожиданным – Ипат полагал, что сможет удостоиться такой чести лет через семь, не раньше.

– Скажи, на что ты готов ради этого?

Значит, предстоит совершить нечто слишком опасное, либо пожертвовать чем-то очень дорогим, либо покрыть своё имя позором в глазах ближних своих. Что ж, если Ордену нужна его жизнь, он и ею готов пожертвовать.

– Я готов на всё, посланник. – Да, он был готов на всё, хотя вполне представлял, что может крыться за этим «всё».

– Тогда ты должен расстричься и вступить в секту еретиков. Завтра же.

– Завтра же расстричься или завтра же вступить? – Ирония была неуместна, но Ипат не смог сдержаться. Это был действительно удар. Но, с другой стороны, пояс рыцаря Второго Омовения… Минуя Первое! Это уже не просто быть каким-то Послушником Ордена.

– Завтра же начать действовать. Но не стоит слишком спешить. Но главное – ты должен увести с собой того скалолаза.

– Онисима?

– Да.

– Но как я смогу его в чём-то убедить? Его даже отец Фрол пронять не может.

– А это уже твоя забота. Орден не ставит перед своими солдатами лёгких задач.

Посланник возложил десницу на темя Ипата, скороговоркой прочёл краткий чин благословения и бесшумно удалился – так, что ни один камушек не звякнул под его башмаками.

ПАПКА № 2

Документ 1

Общественный Центр исследований аномальных явлений.

Заместителю начальника Департамента Безопасности Конфедерации Эвери Грессу Вико.


Глубокоуважаемый господин Гресс!

Никогда не посмел бы обратиться к Вам лично, но все нижестоящие инстанции так и не дали вразумительного ответа на наш запрос от 13-го декабря по поводу разрешения провести силами нашего Центра исследовательскую экспедицию на острове Сето-Мегеро, который, насколько нам известно, провозглашён подопечной территорией Конфедерации.

По нашим данным, на указанном острове в течение последних четырёхсот лет происходили различные аномальные явления, которые являются основным предметом нашего научного интереса. Пока на острове шли военные действия и он являлся спорной территорией, населённой к тому же дикими племенами, мы не имели возможности проводить там наши исследования в полном объёме из-за того, что не считали себя вправе подвергать опасности жизни и здоровье граждан Конфедерации. Теперь, насколько нам известно, ситуация кардинально изменилась. Десятки заинтересованных лиц, в том числе весьма влиятельные люди, уже выразили готовность вложить в это предприятие средства, достаточные для его осуществления, и дело осталось за малым – получить официальное разрешение от Управления Подопечными Территориями. Но там такого разрешения не дают, ссылаясь на то, что пока на указанном острове не будет восстановлен правопорядок и не начнёт функционировать гражданская администрация, он находится в ведении Департамента Безопасности. Настоятельно прошу Вас либо дать нам указанное разрешение, либо предоставить аргументированный отказ.

С уважением, Сид Метро, директор-администратор ОЦИАЯ.

Наискосок в правом верхнем углу: «Барди, не стоит беспокоить шефа этой ерундой. Я навёл справки. Этот ОЦИАЯ – всего-навсего контора по экстремальному туризму, причём абсолютно шарлатанская. А вывеска общественного объединения – чтобы налогов меньше платить. Отпиши им что-нибудь насчёт сейсмической активности или недобитых партизан.

Т. Брасс, делопроизводитель № 543».

Документ 2

«2.2. Послушник Ордена Святого Причастия имеет те же обязанности перед Орденом, что и рыцари всех Трёх Омовений, те же, что и сам Магистр Ордена. Воля Ордена для него должна быть превыше воли любой духовной или светской власти, превыше родственных связей, превыше всех прочих привязанностей, превыше жалости и страха.

2.3. Послушник Ордена Святого Причастия обязан безоговорочно подчиняться приказам старшего по степени Посвящения, даже если ему не ясны их цели и смысл. Слово старшего для него – всё равно что слово Господа.

2.4. Послушнику Ордена Святого Причастия отпускается любой грех, если он совершён во Славу Ордена.

2.5. Послушник Ордена Святого Причастия есть плоть и кровь Господня. Господь Единый не жалеет крови своей ради чад своих возлюбленных».

Из Устава Ордена Святого Причастия.

Документ 3

Служебная характеристика на командира 1-го взвода 6-й роты 12-й отдельной десантной бригады Спецкорпуса Тайной Канцелярии подпоручика Соболя Онисима.

Подпоручик Соболь Онисим зачислен в Спецкорпус в сентябре 2976 г. после прохождения трёхгодичной стажировки в общевойсковых частях. За полтора года службы в Спецкорпусе проявил себя как мужественный, думающий, инициативный, дисциплинированный офицер. Участвовал в 19-ти боевых, диверсионных и разведывательных операциях в Сиаре, Даунди, Бандоро-Ико, в течение трёх месяцев работал военным инструктором при штабе повстанческих отрядов в хуннской провинции Шао-Лю. Награждён орденом «Боевая Слава» и двумя медалями «За отвагу». Имеет опыт агентурной работы (дважды направлялся в Конфедерацию Эвери в качестве связного). Свободно владеет ромейским и альбо-эверийским языками. Прекрасный спортсмен, чемпион бригады по рукопашному бою, увлекается также горными лыжами и верховой ездой. Общителен, пользуется авторитетом среди офицеров. Во вверенном ему подразделении дисциплина, боевая подготовка и моральный климат поддерживаются на должном уровне.

Взыскания: два выговора от непосредственного начальства за нарушение формы одежды и устное замечание от интендант-полковника Могилы за «панибратство с подчинёнными».

Характеристика дана для предоставления в аттестационную комиссию Тайной Канцелярии Посольского Приказа для присвоения Соболю Онисиму очередного воинского звания – поручик.

Резидент Спецкорпуса по Юго-Западному региону подполковник Кедрач.

Документ 4

«Братья и сестры! Души ваши жаждут полёта, а сердца стосковались по чуду Господню, иссушены бесплодным ожиданием Благодати Небесной. С амвонов вам говорят о терпении, смирении и жизни вечной – той самой, которая воздаст нам вечным благоденствием за краткие скорби земные. На словах ваши пастыри склоняются перед величием Единого, а на деле анафематствуют каждого истинного свидетеля чуда Господня и Благодати, ниспосланной в сердца истинно верующих.

Четыре с половиною столетия назад блаженный Олгер вошёл прижизненно в Царствие Господне, но тупые ортодоксы, заседающие в Малом Соборе, несмотря на очевидность подвига его, объявили, что чудо Витязьградское – не что иное, как козни Лукавого, и корень их скрывается в Пекле. Тогда Врата Небесные закрылись, успев принять лишь немногих, и Господь отвернулся от чад своих, поскольку мир, погрязший в жестокости и несправедливости, устами духовников своих отверг Спасение. Прошли века, и вновь, пусть на ином краю земли, Врата, слава Господу, открываются снова.

Братья и сестры! Не убоимся же козней и препон, которые станут на пути! Не убоимся анафем лжепастырей, которые заполонили храмы! Не убоимся собственных страхов и сомнений! И тогда Врата отворятся перед всяким, кто преодолел невзгоды и расстояния, двигаясь к цели заветной, перед теми, кто не поскупился, уходя в паломничество, отписать своё имущество на сохранение Катакомбной Церкви…»

Расшифровка аудиозаписи проповеди преподобного Зосимы (в миру Маркел Сорока, 52 года, трижды судим за квартирные кражи и мошенничество), предстоятеля Катакомбной Церкви Свидетелей Чуда Господня. Архив Тайной Канцелярии.

Документ 5

Начальнику Финансового Управления Западного Пограничного Округа подполковнику Кулику.

За семь месяцев текущего года на участке границы с Угоро-Моравской Федерацией, охраняемом 512-м отрядом Пограничной Стражи (76 вёрст, три пропускных пункта), отмечен рост на 12 % попыток нелегального перехода границы и на 9,2 % – попыток выехать из страны по подложным документам или фальшивым визам. Почти вдвое увеличилось количество граждан, выехавших за рубеж по туристическим визам и не вернувшихся обратно в указанные строки (за соответствующий период прошлого года – 9, за семь месяцев текущего – 17). Более половины задержанных за нелегальный переход было отправлено органами дознания в гарнизонную психиатрическую лечебницу – практически у всех обнаружилась запущенная форма шизофрении и другие психические заболевания. Это вполне понятно – пытаться покинуть такую замечательную страну, как наша, могут только психи. Но тем не менее смею просить командование о выделении нашему подразделению дополнительного финансирования на укрепление границы, закупку сорока двух приборов ночного видения, тридцати собак, а также на строительство сауны для пограничных нарядов, вернувшихся с дежурства.

Начальник штаба 512-го отряда Пограничной Стражи майор Разводяга.

Документ 6

Мамочка! Прости меня, пожалуйста, что уехала, не попрощавшись. Я сейчас нахожусь в лагере для перемещённых лиц в Республике Корран – это в Южной Лемуриде. Как я сюда угодила – лучше не спрашивай. Мне здесь плохо. Хорошо, хоть паспорт у меня сохранился. Тем, которые без паспорта, даже домой написать не разрешают. Кормят ужасно, а отправлять назад бесплатно не хотят. У нас, говорят, расходов на таких голодранок сметой не предусмотрено. Мама, пришли, пожалуйста, денег – нужно 60 тысяч корранских песетос – это примерно 4 тысячи гривен. 2 тысячи надо на дорогу, а остальное – чтобы отпустили. Будь я проклята, если ещё раз послушаюсь каких-нибудь проповедников. Очень хочу домой. Обещаю – если мне удастся отсюда выбраться, то я и школу закончу, и без твоего разрешения вообще ничего делать не буду. Только очень тебя прошу: не обращайся в Посольский Приказ, а то меня могут отправить на принудительные работы лет на пять. Так мне господин Кордас сказал, начальник лагеря, а я ему верю. У него так: сказано – сделано. Жду с нетерпением. Только папе ничего не говори, если можно. Я сама чего-нибудь придумаю.

Твоя любящая дочь Милана.

Нить неизбежности

Подняться наверх