Читать книгу Золотая империя - Шеннон А. Чакраборти - Страница 15

Часть первая
11
Дара

Оглавление

Дара поморщился, наблюдая, как юноши, выстроившись перед ним в шеренгу, выпускают стрелы в деревья, в траву, в далекий шатер – другими словами, куда угодно, кроме своих мишеней.

– Они хоть чуть-чуть… совершенствуются? – спросил он наконец.

Ношрад, один из его первых воинов, выглядел мрачно.

– Они понемногу учатся стрелять прямо вперед, а не друг в друга.

Дара ущипнул себя за бровь:

– Ничего не понимаю. Наш народ славится своими лучниками. Приближался Навасатем. Где все дэвы, которые собирались состязаться в стрельбе?

– После твоей смерти единственными дэвами, которым позволялось владеть луком, остались вельможи, присягнувшие Кахтани. Каве предупреждал меня, что многие из них были верными спутниками эмира Мунтадира, и посоветовал отсеять их из числа будущих рекрутов, пока обстановка не перестанет быть такой… накаленной.

Новость о том, что они не могут получить в свое распоряжение целый отряд опытных лучников, в которых так отчаянно нуждался Дэвабад, из-за их дружбы с Мунтадиром аль-Кахтани, заново наполнила Дару желанием придушить бывшего эмира.

Он похрустел суставами, уговаривая себя сохранять спокойствие.

– Должно быть больше дэвов, готовых встать на защиту своего города.

– Мы уже откомандировали всех, кто имел хоть какой-то боевой опыт. – Ношрад колебался. – Поиск рекрутов не приносит ожидаемых результатов. После исчезновения магии… все ждут следующей катастрофы.

Ожидание следующей катастрофы казалось уместным описанием их нынешнего положения. Дара обвел взглядом поле, которое его солдаты превратили в тренировочный полигон. Отгороженные стеной от прочих секторов, дэвы открыли ворота, выходящие с их территории в холмы, леса и на луга, преобладающие в остальной части острова, – возможность, недоступная ни одному другому племени. Большая часть земель здесь принадлежала старейшим семьям дэвов в городе – во всяком случае, до тех пор, пока Манижа не объявила, что все переходит под ее контроль. К Навасатему в городе хорошо запаслись провизией, но из-за огромного числа туристов и того обстоятельства, что ни корабли, ни караваны не заходили в город, еда в скором времени обещала стать проблемой, и поэтому они собирались сделать так, чтобы остатки несобранного урожая оказались в их руках.

Технически вопросы провизии Дару не касались – только вопросы безопасности и дела военные. Однако было не так-то просто оставаться в стороне от повседневных проблем управления городом. Прошло уже две недели с тех пор, как они захватили дворец, а Манижа все еще пыталась сколотить вокруг себя правительство, если под правительством понимать дюжину запуганных министров разного уровня опыта, под руководством крайне замотанного и сердитого Каве э-Прамуха. Несмотря на ультиматум Манижи и хаос, который посеял Дара, разнося весть об этом ультиматуме, никто из джиннов не спешил сдаваться. Агниванши прислали осторожно сформулированное письмо, которое можно было истолковать дюжиной разных способов, Тохаристан – куда более грубое послание, в котором предлагали Бичу Кви-Цзы гореть в аду, а Сахрейн – самую настоящую бочку горящего навоза. Аяанле и Гезири молчали, хотя Дара предполагал, что молчание – знак того, что кто-то активно замышляет твое свержение.

И он ничего не мог с этим поделать, кроме как обучать новых воинов.

– Продолжайте работать, – сказал он Ношраду. – Посмотрим, удастся ли мне найти еще рекрутов.

Дара возвращался во дворец по главной улице, морально готовясь к противоречивой реакции, которую теперь вызвало его присутствие. Когда Дара только вернулся в Дэвабад, дэвы относились к нему как к герою: легендарный Дараявахауш э-Афшин вернулся к жизни, чтобы сопровождать еще более удивительную и загадочную бану Нари э-Нахид. Сюжет и впрямь выходил самый что ни на есть захватывающий: однажды, в более безмятежные времена, прогуливаясь с Джамшидом, Дара даже наблюдал его в инсценировке кукольного театра. Он был осведомлен и о другой трактовке, которую привносили в их историю: Нари была прекрасной девушкой, Дара – доблестным воином, а из Кахтани получились превосходные злодеи. Кланяясь Нари в Великом храме, он слышал вздохи и восхищенные перешептывания, замечал мечтательные взгляды и встречал переполненных эмоциями детей, все норовивших показать ему свои метки Афшина, которые сами рисовали себе на щеках.

Больше меток Афшина никто не рисовал. Нет, многие дэвы приветствовали завоевателей слезами благодарности и стекались поглазеть на Манижу во время ее редких публичных выступлений. Но, как и сказал Ношрад, большинство держались настороженно. Покорившиеся, травмированные, запуганные Манижей и Дарой так же, как и в свое время Гасаном. И Дара не мог их винить. Они лишились своей магии, а по их улицам бродили ифриты. Гасан, конечно, был тираном, но Дара понимал, что чудовищный способ убийства Гезири – магия Нахид, которую его народ почитал как священную, была вывернута наизнанку, принося мучительную смерть, – оказался вне их понимания. Дара шел, не поднимая глаз, слушая, как резко смолкают разговоры при его приближении, а за спиной начинается шепот. Женщин и детей на улице почти не было, рынки и кафе опустели, мусор и сорняки начали покрывать мощеные улицы.

Путь во дворец тоже дался ему с трудом, потому что лежал через вымершее грязное поле, где прежде находился лагерь погибших Гезири. Он выделялся, как язва, на фоне пышного сада, и ни у кого не хватало духу что-нибудь с этим сделать.

Включая Дару. Потому что каждый раз, когда он смотрел на это место, все, что оставалось от его души, кричало ему, что так быть не должно.

«Могло быть и хуже», – пытался он убедить себя. Дворец был омыт кровью так же, как и в прошлый раз, когда завоевывали Дэвабад, но тогда убивали его народ. Дэвам, которые испуганно прячутся по домам, еще повезло, что они вообще могут спрятаться. У его семьи такого шанса не было.

Но оправдания давались ему все труднее. Дара прошел в огромный тронный зал. Здесь тоже все еще пахло кровью. Тела дюжины Гезири, найденные там, убрали, и Дара сначала приказал очистить комнату слугам, а затем прибег к собственной магии, но едкий аромат никак не уходил.

Если бы не это, тронный зал ослеплял бы своим великолепием. Зная, что именно здесь Манижа будет встречать своих подданных, Дара постарался на славу, возвращая ему былую красоту. Щелчком пальцев он убрал следы старения с гигантских колонн, восстановив глянцевый лоск стен из песчаника и яркие краски оригинальных орнаментов дэвов. Толстый зачарованный ковер раскинулся на всю длину зала для аудиенций, сотканный из светящихся нитей в изображениях танцоров, животных и пиров – сюжеты, которые он помнил с юности. Принесли сюда и две большие огненные купели, наполнявшие комнату запахом кедра. И все же даже священным благовониям не удавалось перекрыть стойкий запах крови.

Этот зал всегда требовал высокую цену. Дара до сих пор помнил, как он впервые попал сюда. Око Сулеймана, как он был молод. Восемнадцать, девятнадцать лет? Он был еще кадетом, и его забрали прямо из тренировочного зала. Нетерпеливый приказчик, облаченный в цвета королевского двора, подозвал его и сказал, что Дару вызывает Совет Нахид.

Вызывает Совет Нахид.

Три слова, изменившие всю его жизнь.


Сначала Дара решил, что это ошибка. Когда выяснилось, что ошибки нет, он обрадовался и запаниковал разом. Афшинов, не достигших совершеннолетия, не вызывают на ковер к Совету Нахид. Дара знал, что к нему благоволят, он вообще принадлежал к поколению одаренных Афшинов, но в вопросах военной подготовки был на голову выше своих кузенов. Признавая в нем самородка с луком, Дару еще два года назад перевели на индивидуальную программу обучения. Его отец остался недоволен таким решением, хотя и помалкивал. «Зейди аль-Кахтани советуется со своими генералами, а их сыновей отправляет отстраивать разрушенные нами деревни, - вспоминал он, как отец вполголоса жаловался матери, – в то время как мы делаем убийц из воинов, которых должны воспитывать командирами».

Явившись во дворец, Дара обнаружил, что его отец, Арташ, уже находился там, коленопреклоненный перед троном шеду, со шлемом в руке. Что-то в его лице показалось Даре неправильным. Все кланялись перед Нахидами, но за старательно безэмоциональным выражением отцовских черт сквозило отчаяние, которого Дара не узнавал. У него самого сердце колотилось так сильно, что отдавалось в ушах, смущая его еще более, потому как он знал, что целители тоже это чувствуют.

Слишком перенервничав, Дара простерся ниц, даже не дойдя до трона: сразу упал на колени и прижался лбом к ковру.

Напряженную тишину нарушил смешок.

– Ближе, юный воин, – подозвал его бага Нахид. – Едва ли мы сможем разговаривать, когда ты так далеко.

Потупив взгляд, с пылающим лицом, Дара приблизился и занял подушку рядом с отцом, не понимая, что происходит. Арташ всегда был суровым, но любящим дэвом, и как командир, и как отец. Дара слушался его беспрекословно и всегда брал с него пример, поэтому терялся в догадках, вдруг видя отца согбенным в мрачном молчании.

– Оторвись от пола, юноша, дай тебя рассмотреть.

Он поднял голову. Трон сверкал на солнце и ослеплял, и Дара моргнул: благословенные Нахиды расплывались перед глазами неясными фигурами в бело-голубых регалиях, с лицами, скрытыми под вуалями. Их было пятеро: один восседал на троне, остальные – на инкрустированных драгоценными камнями креслах. Дара слышал, что Нахиды занимают трон и владеют печатью Сулеймана по очереди. Никто, кроме членов их семьи, не знал, кто из них и когда правит.

Он также слышал, что когда-то Совет состоял из тринадцати дэвов, а раньше и того больше. Шептались о разладе среди Нахид: тех, кто мирно не соглашался с их политикой, отправляли в ссылку, а тех, кто критиковал открыто, находили мертвыми. Но все это были слухи, кощунственные сплетни, к которым порядочные дэвы – такие как он – не прислушивались.

В голосе Нахида слышалась улыбка.

– Красивый юноша, – заметил он. – Ты, верно, очень горд, Арташ, что вырастил такого славного воина, которого превозносят наставники – за мастерство и за его послушание.

– В нем вся моя жизнь, – ответил отец дрогнувшим голосом.

Обеспокоенный, Дара украдкой взглянул на отца и с удивлением обнаружил, что тот безоружен, а железный нож, который отец носил за поясом, исчез. В жилах зазмеился страх. Как его выдающийся отец оказался в такой ситуации?

– Хорошо. – Резкий голос бага Нахида вернул Дару к действительности. – Потому что такой воин нам как раз необходим для одной крайне важной миссии. Она будет нелегкой, но, возможно, самой решающей за очень долгое время. – Он посмотрел на Дару поверх вуали: – Мы верим, что нам нужен ты.

Пораженный таким заявлением, Дара чуть не нарушил протокол, разинув рот, чтобы возразить. Тут точно затесалась какая-то ошибка. Он был мастером своего дела, но несовершеннолетним – до его первой четверти века оставалось еще добрых несколько лет. К Афшинам всегда предъявлялись самые высокие требования, особенно когда дело касалось подготовки молодого поколения. Воинов не выпускали на поле боя до достижения совершеннолетия – о том, чтобы возглавить поход, не могло идти и речи.

Но он не смел поставить приказ Нахида под сомнение: верный Афшин всегда повиновался, – поэтому Дара ответил единственное, что мог:

– Служу Нахидам.

Он помнил, как прищурился бага Нахид, а под его вуалью спряталась улыбка.

– Видишь, как просто, Арташ? – спросил он, прежде чем снова обратить внимание на Дару. – Так вот, есть один город под названием Кви-Цзы…

Дальше – как в тумане. Мрачные предостережения о шафитах, которые обосновались в торговом тохаристанском городе, пороча его. О фанатике Зейди аль-Кахтани, который терпел сокрушительное поражение и в отчаянии замыслил так зверски попрать закон Сулеймана, что это могло спровоцировать новый катаклизм. И ради спасения их народа Зейди нужно было остановить.

Приказы. Такие детальные, что Дара, который ни разу не произнес ни слова вне очереди, потрясенно ахнул и перевел взгляд на своего отца, после чего Нахиды стали пугать его рассказами о том, что может случиться, если появится новый Сулейман. Как они все лишатся магии, своего имени, своей семьи, самой своей сущности и будут вынуждены служить людям на протяжении неисчислимых веков; как его мать и младшая сестра могут пострадать в такой катастрофе.

И Дара снова ответил единственное, что он мог:

– Служу Нахидам.

Бага Нахид снова остался доволен.

– Тогда возьми шлем своего отца. Он ему не понадобится. У него другая задача.

Дара подчинился безропотно. Он еще не оправился от предостережений, приказов и от осознания, что находится в присутствии таких святейших лиц, и потому не понял отчаяние в глазах отца, не разгадал, что его «задача» состояла в том, чтобы отправиться на передовую в качестве пушечного мяса.

Но он не мог этого знать, поэтому повиновался. И честно пытался следовать приказу. Он ушел на следующий день и служил Нахидам, цепляясь за их заверения, что шафиты в Кви-Цзы, кричавшие и молившие о пощаде, не были настоящими джиннами: они были захватчиками, бездушными лжецами, замышлявшими уничтожение его народа. Его семьи. По мере того как груда трупов росла, в это становилось легче верить. Это должно было быть правдой.

Потому что если это было ложью, то Дара – чудовище и убийца.

А Дара не был чудовищем. Чудовищами были ифриты, вероломный Зейди аль-Кахтани, который убил командира своего гарнизона и натравил орды шафитов на мирных дэвов. Дара был хорошим дэвом, хорошим сыном, который обязательно вернется к любящим родителям и будет шутить со своей младшей сестрой, когда они сядут ужинать. Добропорядочный юноша, которым любой мог бы гордиться.

Он всего лишь выполнял приказ.

Но в исполнении одного приказа Дара потерпел неудачу. Ему было велено никого не оставлять в живых. Нахиды говорили на языке целителей, объясняя ему, что зараза не должна распространиться. Но выслушав их рассказы о жесточайшем способе вычислить тех, в ком течет человеческая кровь – с помощью плети, которая прирастет к нему до конца его дней, – Дара прекрасно понимал, кто из женщин и детей не был шафитом. Выжившие обливались слезами, голосили по своим мужьям, сыновьям, отцам. Они не были бездушными лжецами, и когда его солдаты заперли ворота Кви-Цзы и подожгли город, Дара не смог заставить себя оставить их внутри. Вместо этого он привез их с собой в Дэвабад.

И они по праву, по всей справедливости, сообщили миру, что он чудовище.

Совет Нахид пришел в ярость, потому что у них отняли возможность рассказать эту историю так, как хотели они. Дара находился дома всего неделю – и мать всю неделю не могла смотреть ему в глаза, – когда было принято решение изгнать его. Бичевание Кви-Цзы должно было положить конец войне, но вместо этого привело к обратному результату: толкнуло уцелевшие кланы тохаристанцев под крыло Зейди аль-Кахтани, на чью сторону уже переметнулись Аяанле и Сахрейн. Агниванши ушли тоже, их торговцы и ученые тихо исчезали друг за другом, и дэвы остались одни в своем городе, медленно умирающем от голода, бок о бок с тысячами шафитов, которых обрекли жить в нищете.

А пять лет спустя после того, как Дара сжег их город и убил их семьи, тохаристанцы – скорее всего, во главе с теми выжившими, которых он пощадил, – вошли в город с войском Зейди аль-Кахтани. Они перевернули сектор дэвов вверх дном. Они рыскали по улицам, пока не нашли дом его семьи.

Они совершили свое возмездие, и теперь это будет преследовать Дару во всех его воскрешениях…


Громкие голоса в дальнем конце зала донеслись до его слуха, выводя Дару из воспоминаний.

– …если джинны хотят возвращения своих соплеменников, они могут прийти комне и сдаться, – говорила Манижа на повышенных от гнева тонах. – Великий храм не имел права вмешиваться!

– Они боятся тебя, – взмолился знакомый голос. – Бану Манижа, они в ужасе. Каких только слухов мне не понарассказывали… Мол, твой Афшин пьет кровь и пожирает сердца своих врагов. А всех, кто тебе препятствует, ты отдаешь в рабство ифритам!

Дара поморщился от слов Картира, верховного жреца дэвов, отсюда он видел его остроконечный лазурный колпак и малиновую мантию. Дара подошел ближе, держась вне поля зрения. До взятия города он бы никогда и не помыслил так откровенно шпионить за бану Нахидой. Но Манижа продемонстрировала, что, по меньшей мере, один из ее секретов – яд, отравивший Гезири, – нес смертельную опасность, и хотя Дара по-прежнему верил, что служит на благо их народа, было бы лучше не оставаться в полном неведении.

– Вот если бы они сразу пришли ко мне, то убедились бы, что все это полная чушь. – Манижа сидела на троне, в платье цвета золота и индиго, ее чадра невесомыми складками свисала с кос, заплетенных в венок. Каве, по обыкновению, стоял возле нее и с беспокойством следил за разговором.

– Они к тебе не придут. Особенно после того, что случилось с Гезири. Этот яд был ударом ниже пояса, госпожа. Говорят, что магия исчезла из-за того, что ты извратила свой целительный дар и Создатель покарал тебя.

Манижа приосанилась:

– В это верят и первосвященники? И что же, ты заламывал руки, когда встречался с джиннами и науськивал против меня наш народ в храме, который построили мои предки? Тебе стоит вспомнить, что наша вера прославляет мою семью – это мы должны вести вас, а не наоборот.

– Вы должны выполнять роль наместников, – поправил Картир, и Дара не мог не восхититься его мужеством, хотя его слова усилили беспокойство, росшее в его душе. – Нахидам было вверено заботиться об этом городе и его жителях, обо всех. Это ответственность, бану Нахида. А не привилегия. Молю тебя, отрекись от насилия. Отпусти джиннов, которых держат в заложниках во дворце, домой.

Ответил Каве, возможно, заметив ярость, полыхающую в глазах Манижи:

– Это невозможно, Картир, и, при всем уважении, это не твоя юрисдикция. Это политика. Заложников держат все, и прямо сейчас это один из наших главнейших козырей.

– Так правил Гасан, – упрекнул его Картир. Он пересек комнату и занялся одной из огненных купелей, заменив почти догоревшие благовония свежим кедром. Он говорил тихо, но Дара прекрасно расслышал его следующие слова, ибо они копьем пронзили его сердце. – Так правил и последний Совет Нахид… пока не потерял поддержку своего народа.

– Святотатство, – процедил Каве с неподдельным гневом на лице. Не было более верного способа стряхнуть с Каве весь его политический прагматизм, чем обидеть женщину, которую он любил. И это все больше и больше беспокоило Дару – Маниже не нужны были советники, которые говорили только то, что она хотела услышать. – Последний Совет Нахид не потерял поддержку народа – они были убиты горсткой пескоплавов, помешанных на своих грязнокровках.

«Нет, – хотел сказать Дара, с болью в сердце вспоминая Кви-Цзы. – Они сбились с пути, а мы слишком поздно это заметили».

– Грязнокровки, – повторил Картир, глядя на огненную купель. – Они не наши, вы знали об этом?

Манижа продолжала испепелять его взглядом:

– О чем ты?

– Огненные купели. Не мы их изобрели. Люди. Если приехать в южный Дэвастан, можно найти их останки в зданиях, которые похожи на наши, но построены задолго до того, как был возведен этот город. Люди использовали их в своих ритуалах. Наши храмы огня, наши дома, наша еда, даже крой наших одежд. – Картир обернулся, находя взглядом Каве. – Твой титул, старший визирь. Наша система правления. Или вы думаете, что наши предки до Сулеймана строили величественные дворцы из глинобитного кирпича и обсуждали финансовую политику, когда жили на семи ветрах и питались лесными пожарами? Мы обязаны людям своим выживанием. Мы переняли у них всю нашу цивилизацию, а теперь ведем себя так, будто самая несмываемая грязь в нашем мире – это капля их крови.

Манижа покачала головой:

– То, о чем ты говоришь, произошло тысячи лет назад. Это уже не имеет значения.

– Разве нет? Большую часть жизни я думал так же. Учил тому же. Однако теперь я задумываюсь: почему мы ничему не научились у самой Анахид? Разве она не построила город, дворец и храм, вдохновившись человеческой архитектурой, и не наполнила их человеческими новшествами? Разве самый близкий ее спутник – не человеческий пророк? – Он подошел ближе к трону. – Анахид впитала все, чему могло ее научить человечество, и построила столицу не только для дэвов, но для всех. И я боюсь, это наследие и этот долг теперь забыты нашим племенем, отгородившимся от мира, который столько дал нам.

Каве смотрел на него с нескрываемым скептицизмом.

– Ты слишком долго общался с бану Нари.

Жрец покраснел.

– Изначально я не соглашался с ее идеями, но, посетив больницу, я увидел собственными глазами, как дэвы, джинны и шафиты заботятся друг о друге.

– Это было до или после того, как шафиты напали на процессию в честь Навасатема? – поддел Каве. – До или после того, как грязнокровки, которым она помогала, ответили на доброту покушением на ее убийство и убийство моего сына? Читал ли ты эту проповедь сотне убитых дэвов во время их последнего молебна? Читал ли ты ее Низрин?

– Каве. – Манижа положила руку ему на запястье, а потом перевела взгляд на жреца, уже скорее устало, чем гневно. – Картир, мне известно, что моя дочь может быть очень убедительной, но я бы не советовала тебе прислушиваться к ее мнению о шафитах. Она слишком долго находилась под влиянием Гезири и людей и не знает, о чем говорит.

– Я в это не верю, – оскорбился Картир. – Я хорошо знаю бану Нари. У нее своя голова на плечах…

– Голова на плечах довела ее до государственной измены, – парировала Манижа. – Не стоит руководствоваться ее взглядами в вопросах нашего духовного курса.

Жрец побледнел:

– Измена? Но ты говорила, Ализейд…

– Я лгала. Правда в том, что Нари отдала Ализейду печать, а затем бежала с ним. Я хочу вернуть ее и считаю, что будет лучше, если факт ее предательства пока останется между нами. – Мягким голосом Манижа продолжала: – Женщинам трудно восстановить опороченную репутацию. Я не хочу, чтобы наше племя навсегда отвернулось от нее только потому, что она ненадолго потеряла голову из-за какого-то златоустого принца.

Картир покачнулся на пятках. Вид у него был ошеломленный.

– Ты же не намекаешь… – Он смолк и залился румянцем. – Я в это не верю.

Дара почувствовал, будто ковер выдернули у него из-под ног. К чему конкретно клонила Манижа?

И тут он вновь увидел Нари: то, как она стояла между ним и братьями Кахтани, сверкая глазами, когда обрушила потолок на голову Дары. То, как повалила Дару на землю, чтобы помешать Визарешу поработить принца джиннов. Ту привязанность к принцу, которую сам Дара использовал шесть лет назад, когда приставил клинок к горлу Ализейда, добиваясь послушания Нари.

Дара не смог бы выразить словами охватившее его чувство. Это не были ни ревность, ни сожаление. Он разгадал намеки Манижи на то, что поступки ее дочери были продиктованы отнюдь не дружескими чувствами. Он также знал, что давным-давно потерял право копошиться в потаенных уголках сердца Нари.

Но это не означало, что он готов стоять в стороне, пока Манижа распространяет о ней губительные сплетни.

– Да будут гореть ваши огни вечно, – громко обратился он ко всем сразу, выходя из-за колонн с таким видом, как будто только что прибыл. – Я что-то пропустил?

– Вовсе нет, – спокойно ответила Манижа, как будто только что не называла родную дочь изменницей и прелюбодейкой. Она улыбнулась Картиру: – Благодарю за совет. Я всенепременно обдумаю твои слова. Возможно, завтра я могла бы провести церемонию в честь восхода солнца и заодно встретиться с остальными жрецами и сановниками нашего племени? Понимаю, такой поворот событий шокирует и пугает, но я верю, что мы можем преодолеть все неурядицы, если объединим наши силы.

Такое прощание было фактически равносильно тому, чтобы вышвырнуть Картира за порог. Жрец заметно смутился, растеряв весь прежний запал.

– Разумеется, – пробормотал он. – Наши двери всегда открыты тебе. – Он бросил мимолетный взгляд на Дару, но промолчал и направился к выходу.

Повисла мрачная тишина. Великолепие пустого зала давило в отсутствии толпы. Манижа с непроницаемым выражением лица провожала удаляющегося жреца взглядом.

– Я хочу избавиться от него, – прозвенел в теплом воздухе ее ледяной голос.

– Это будет непросто, – предупредил Каве. – Картир долгое время занимал эту должность и пользуется большим уважением.

– Вот поэтому от него и нужно избавиться. Не хватало, чтобы он научил свою паству ереси. Уверена, многие из первосвященников куда более консервативны. Выбери любого и поставь на его место. – Она перевела взгляд на Дару: – Надеюсь, хоть у тебя хорошие новости.

Дара выдержал паузу, чтобы отложить в уме все, что ему удалось подслушать, на потом, выдать себя было бы крайне нежелательно.

– Увы, нет. Добровольцев слишком мало, а добровольцев с военными навыками – и того меньше. Хватает, чтобы держать оборону сектора дэвов, но боюсь, об организованных наступательных действиях думать пока рано. Числовое преимущество не на нашей стороне.

– Есть предложения, как это можно исправить?

– Мы могли бы повысить им оклад, – предложил он. – Мне бы не хотелось поднимать солдат на защиту своего народа посредством подкупа, но это вариант.

– Это не вариант, – покачал головой Каве. – Хотел бы я, чтобы это было так, но казначейство сейчас не может позволить такую роскошь. Чем больше мы углубляемся в финансы Гасана, тем больше находим дыр. Аяанле начали возвращать долги по налогам, но прекратили, когда была изгнана королева Хацет. Казна перерасходовала бюджет в надежде восполнить растрату за время Навасатема, но без этих средств финансов осталось очень мало. У нас еле хватает на компенсации знатным семьям дэвов, чьи земли и урожаи мы конфисковали.

– Они должны быть благодарны за возможность сыграть свою роль в истории, – возразила Манижа. – Сомневаюсь, что при Гасане они жили припеваючи.

– Они жили лучше, чем ты можешь себе представить, – сказал Каве. – Это старейшие и богатейшие дома в городе, и они добились всего, научившись идти на компромиссы с Кахтани.

– Я так понимаю, опытные лучники, которых мне не позволено использовать в обороне города, тоже выходцы из этих семей? – хмуро спросил Дара.

– Именно. Двое уже брошены в темницу за излишне агрессивный интерес к судьбе Мунтадира.

– Так не пойдет, – твердо сказала Манижа. – Хватит с нас джиннов, которые плетут заговоры за пределами наших стен. Я не потерплю непокорности еще и со стороны своего народа. Найди на них управу.

Прежде чем Каве успел ответить, Дара насторожился. В саду раздавались звуки марша. Пока тихие и нечеткие, они стремительно становились громче.

– Держитесь позади меня.

Не тратя времени на объяснения, Дара схватил Каве за шиворот, рывком пряча его за трон, а сам повернулся к входу, заслоняя собой Манижу. В следующее мгновение в его руках оказался зачарованный лук со стрелой, нацеленной в фигуру, бегущую по тропинке.

Это был слуга, дэв. Мужчина упал на колени:

– Я пытался остановить ее, госпожа, но она настояла, чтобы идти прямо к вам. Она говорит, у нее послание от дочери Гасана…

– У его дочери есть имя, – прервал грубый голос с сильным акцентом, и в зал вошел новый гость.

Дара не сразу узнал в стоявшем перед ним вооруженном воине женщину Гезири. Она была невпопад одета в мужскую одежду: черную тунику, явно снятую с плеча гвардейца, и свободные, потертые штаны. Темные косы выбивались из-под алого тюрбана, обрамляя суровое лицо. Меч и ханджар висели у нее на поясе, обнаженные мускулистые руки были покрыты шрамами.

Женщина или нет, но она выглядела способной голыми руками уложить всех его новобранцев, поэтому Дара прицелился еще более сосредоточенно.

– Стой, где стоишь.

Воительница остановилась и бросила на него откровенно оценивающий взгляд – серые глаза без восторга смерили Дару от макушки до пят.

– Ты и есть Бич? Выглядишь так, будто больше времени проводишь с расческой в руках, нежели размахивая хлыстом. – Она перевела взгляд прищуренных глаз на Манижу и скривилась: – А ты, стало быть, Нахида?

– Стало быть, – холодно отрезала Манижа. – А кто ты такая?

– Гонец. Ее королевское высочество, принцесса Зейнаб аль-Кахтани, возвращает ваших соплеменников. – Она сделала шаг в сторону и свистнула, подзывая кого-то в саду.

Десятки дэвов – та самая толпа, чей марш слышал Дара, – вошли в тронный зал. Одеты они также были кто во что горазд: в обноски с чужого плеча и лохмотья, испачканные застарелой кровью. Были среди них мужчины и женщины, молодые и старые, почти все раненые, с забинтованными головами и перебитыми конечностями.

– Они лежали в больнице после нападения на процессию и оказались заперты за нашей заставой, – объяснила гезирка. – За ними ухаживал наш врач.

– Ваш врач? – переспросила Манижа.

– Врач. Ах, да… После того как пропала твоя магия, ты, наверное, никого не можешь исцелить. Какая удача, что все эти дэвы оказались в нашем секторе, – добавила она с ухмылкой притворного сочувствия.

Манижу перекосило от ярости, и Дара внезапно поймал себя на мысли, что гезирка действительно должна благодарить судьбу за отсутствие магии у бану Нахиды.

– Каве, – проговорила Манижа тихим угрожающим голосом, переходя на дивастийский. – Кто эта женщина?

Каве вылупился на гезирскую воительницу с таким лицом, словно выпил прокисшего молока.

– Одна из… сподвижников Ализейда. Он приехал в сопровождении двух товарищей, варваров с севера Ам-Гезиры.

– Правда ли то, что она говорит? Помню, ты переживал, что некоторые дэвы могли остаться за воротами, но едва ли словом обмолвился об этой больнице, не говоря уже о другом враче.

– Потому что не придавал большого значения ни тому, ни другому, госпожа. Больница была детищем бану Нари, над которым она работала от скуки вместе с Ализейдом, а этот так называемый врач – шафитка. Ты же знаешь, что говорят о человеческой медицине. – Каве содрогнулся. – Она редко выходит за рамки суеверных ритуалов и отрубания конечностей.

Манижа поджала губы и продолжила на джиннском:

– Мы послали дочери Гасана письмо с требованием капитуляции. – Она обвела рукой толпу: – Не вижу здесь никого, похожего на нее.

– Принцесса Зейнаб не собирается капитулировать перед теми, кто украл у нее трон, убил отца и устроил геноцид ее племени. Ее высочество освободила дэвов не в качестве мирного жеста, а потому, что они попросили ее об этом, а принцесса милосердна к подданным своей семьи.

– У твоей принцессы искаженный взгляд на понятие милосердия, если она думает, что ее отец и дед когда-либо проявляли его к своим подданным. – Манижа снова перешла на дивастийский. – Каве, проследи, чтобы о них позаботились. Накормите их, дайте денег, исполняйте все их прихоти. Не хватало еще, чтобы они вернулись в наш сектор с разговорами о милосердии Кахтани. – Она повысила голос, радушно обращаясь к дэвам: – Хвала Создателю за ваше возвращение. Старший визирь поможет вам устроиться и обеспечит скорейшее воссоединение с вашими близкими.

Дара прикусил язык, не спуская с гезирки глаз, пока Каве уводил дэвов. Женщина разглядывала тронный зал нахально, словно примериваясь.

Манижа дождалась, пока они с Дарой не останутся с воительницей наедине, прежде чем снова заговорить.

– Я, кажется, ясно объяснила дочери Гасана, что случится с ее братом, если Гезири не капитулируют.

Гезирка усмехнулась:

– Но ты не предоставила никаких доказательств тому, что он все еще жив. А тысячи Гезири и шафитов под ее протекцией, как ни странно, не спешат подчиняться тем, кто замышлял их убийство. Вот почему она предлагает тебе альтернативный способ доказать чистоту своих намерений. И заодно спасти еще одного дэва.

Дара насторожился:

– Кого?

– Раненая воительница, которую мы нашли на берегу. Лучница, судя по наручам.

Лучница. Иртемида. Ученица Дары, которая оказалась в числе воинов, посланных им на берег, – тех, кого, как он полагал, убил Ализейд.

– А другие? – поспешно спросил Дара. Он заметил, как Манижа метнула в него недовольный взгляд, но не отступил. – Насколько серьезно она ранена?

Торжество сверкнуло в серых глазах женщины.

– Как здорово, что ты так о ней беспокоишься, Афшин, ведь сделка, которую предлагает Зейнаб, касается и тебя. – Ее внимание снова переключилось на Манижу. – Ее высочество понимает, до какой степени отчаяния нужно было дойти, чтобы заключить союз с ифритами и Бичом Кви-Цзы, ибо в здравом уме совершить такой поступок не способен никто – уж во всяком случае, не тот, кому можно доверить правление городом.

Даже без магии Дара мог поклясться, что стены зала задрожали, когда Манижа прищурилась.

– Ближе к делу, пескоплавка.

– Избавься от своих ифритов, огнепоклонница. И передай нам Афшина. Ответственность за побоище повесят на него и казнят в соответствии с законом. Потом мы вернем твою лучницу и начнем переговоры.

Душа Дары ушла в пятки. От него снова требовали взять на себя вину за решение Нахид.

Манижа встала.

– Это я убила вашего короля, – заявила она, ядовито чеканя каждое слово. – И это я решила избавить город от вашего племени, и эта перспектива кажется все более заманчивой с каждой минутой, проведенной в твоем присутствии. Так и передай своей самопровозглашенной принцессе. Скажи, что, если однажды мой Афшин окажется перед ней, плакать ей придется отнюдь не от радости.

– Жаль, – ответила гезирка и снова посмотрела на Дару: – Твоя лучница так яростно тебя защищала. – С этими словами она развернулась и зашагала к двери, словно Дара и не держал ее на прицеле.

Дрожа, он опустил лук.

– Ты не отвернулась от меня.

Манижа бросила на него сердитый взгляд.

– Конечно, не отвернулась! Очень приятно узнать, насколько ты мне на самом деле доверяешь.

– Иртемида у них, – прошептал он. – Я думал, она мертва. Я думал, они все мертвы.

– Скорее всего, она и так мертва, – предупредила Манижа. – Пескоплавка прощупывала тебя, а ты и рад попасться на ее крючок.

Дара покачал головой:

– Она из моего войска. Мой долг – попытаться вернуть ее.

Манижа резко повернулась к нему:

– Еще чего. – Ее темные глаза были широко распахнуты в изумлении. – Силы Создателя, это же ловушка, причем не самая изобретательная. Они хотят разделить нас и избавиться от тебя. – Вероятно, она увидела протест, назревающий в его лице. – Афшин… этот вопрос не подлежит никакому обсуждению. Я вместе с тобой скорблю по этой девушке, правда, но в секторе дэвов еще тысячи таких девушек, как Иртемида, чья жизнь окажется в опасности, если тебя убьют.

– Это неправильно, что она страдает вместо меня. Это сведет меня с ума, бану Нахида. Мне нельзя пойти за Иртемидой, нельзя пойти за Нари…

– Прошло всего две недели, Дара. Будь терпелив. Дай нам время закрепить свои позиции, а джиннам – отвернуться от Нари и Ализейда, о чем мы предупреждали. Другого пути нет. Они только и ждут, когда мы оступимся и допустим ошибку.

– Но…

– Я не помешал?

Заслышав лукавый, насмешливый голос Аэшмы, Дара мгновенно проиграл битву, которую вел со своими эмоциями. По тронному залу прокатился гром, воздух раскалился.

– Что тебе нужно? – прошипел Дара.

– Хочу избавить бану Нахиду от твоего во всех отношениях приятного общества. – Аэшма обратил свое внимание на Манижу и слегка поклонился: – Ты готова?

Манижа вздохнула:

– Да. – Она взглянула на Дару. – Я найду способ передать им доказательство жизни Мунтадира, – заверила она. – Надеюсь, это убедит принцессу пощадить Иртемиду, тем более что остальных заложников она уже отпустила – ошибка, которую я со своей стороны не допущу. Ты не будешь вступать с ними в контакт, тебе понятно?

Дара промычал что-то в знак согласия, все еще сердито поглядывая на ифрита.

– Зачем ты понадобилась Аэшме?

Блеск в глазах Манижи померк.

– Долгая история. – Она последовала было за ифритом, но затем остановилась и оглянулась на Дару: – И вот еще, Афшин?

– Да?

Манижа кивнула в направлении, в котором ушла гезирская воительница:

– Начни набирать в обучение женщин.

На это он согласился охотно:

– Будет сделано.

Дара провожал их с Аэшмой взглядом, не забывая, как Манижа ушла от ответа на его вопрос.

Что ж. Ей так нравилось хранить секреты?

Секреты были не только у нее. Одним из них Даре как раз не терпелось воспользоваться.

Золотая империя

Подняться наверх