Читать книгу Габи. Легенда о любви - Стефка Модар - Страница 3

Монастырь при бенедиктинском аббатстве Ландевеннек. Практически полуразрушен. В 1793 году конфискован в казну революционным правительством, но в нём всё же остались четыре монаха, что служили в тот переломный период в аббатстве, и они дали обет оставаться в его стенах до смерти. Их не трогали. Они просто жили, не мешая новым хозяевам.

Келья. Гюго явно загостился у своего лучшего друга – духовного наставника, аббата отца Бруно, который гостеприимно выделил ему келью и послушника-писаря, чтобы тот мог писать под диктовку труды самого Гюго. Некогда его познакомил с ним герцог де Роган, который проводил церемонию проводов Софи (матери) Гюго. Он считался маленьким божком в Бретани, ему принадлежали замки Жослен и Понтиви и прилегающие земли. Все в округе любили и уважали его.

Трагедия герцога затронула сердца многих. Он рано овдовел. Его жена по неосторожности заживо сгорела: одеваясь на бал, она беззаботно кружилась у камина, любуясь новым платьем с богатым кружевом, и не заметила, как искра попала на подол. Наряд тут же вспыхнул факелом смерти. Получив многочисленные ожоги, она на следующий день, сохраняя мужество, на руках мужа скончалась.

Герцог Роган, подавленный и убитый горем, поступил в семинарию в Сен-Сюльпис. С его утончённостью ему пришлось пройти испытания; строгие правила его отвлекали от трагедии, он был само послушание…

…Виктор Гюго приехал погостить с лёгким сердцем, как ему казалось изначально. Но, проведя у друга день-другой, замкнулся в себе, писал сначала сам, потом надиктовывал мысли быстро и сумбурно писарю-послушнику. Строчки из его души словно бежали неудержимо… Куда? Наверное, в Париж – к сердцу Габи.

Его мысли хотел разгадать отец Бруно. Он тихо вошёл в келью. За ним незаметно с поникшей головой вошёл мальчик-послушник с трапезой в руках. Аббат вопросительно посмотрел на Гюго, спросил:

– Кто? – недоумевал он. – Ты же сказал, что свободен. Плоть твоя молча смирилась… – Тяжело вздохнув: – Скоро 30!

Гюго, глядя на друга, с тяжестью на душе тихо произнёс:

– Казалось так! Но, к сожалению, я встретил в Париже у собора Парижской Богоматери… Её, совсем дитя… – В запале: – Девчонку! И только сейчас… – Тушуясь, признался: – Не долюбил… Или мне казалось, что любил… – не пряча горящего взгляда, – глуп был. Игра воображения, не более. – Надеясь на понимание, пробормотал: – Стало быть, ещё не встречался с любовью. Под ложечкой сосёт… Говорю, а внутри что-то тянет, затрагивая струны души и сердца. – Горько усмехнулся: – Плохо мне.

Он взглянул на аббата, с мольбой в голосе произнёс:

– Отпусти грехи! Хочу съездить, ещё раз проверить своё чувство к ней, посмотреть, заглянуть в её бездонные глаза. А вдруг это лишь очередная игра моего воображения?

Отец Бруно, глядя на него с изумлением и волнением, по-отцовски ответствовал:

– Не загоняй себя в тупик! Ты – Гений! Значит, будешь жить в Вечности. Не томи душу! Не играй, как мальчишка в поддавки, с тёмной силой. – Невольно задумавшись: – Грехи? Конечно же, отпущу тебе… – вскользь взглянув на друга, спокойно произнёс: – Отпущу непременно, как не отпустить кающемуся. Съезди! Правде в глаза загляни! Любовь! Нельзя отталкивать от себя! То воля Господа!

Гюго с благодарностью посмотрел на друга и выпалил как на духу:

– Знаешь, старик! Ты прав, как всегда! Съезжу! Загляну ей в глаза и с лёгкостью разочаруюсь… – вздыхая с облегчением, – и тогда смело самому себе скажу, что ошибся, что она птица не моего полёта. Я орёл! Она же – белая ворона!

Аббат беззлобно улыбнулся:

– Не стоит так смеяться над чувством! – тут же с любовью добавил: – Я буду молиться за тебя, за твою душу, чтобы она обрела покой, ведь ты уже не мальчик…

Гюго с усмешкой произнёс:

– Это с какой стороны посмотреть… Не мешало бы заглянуть и с изнанки… – хмыкнув, – признаюсь, я себя не ощущаю человеком в годах, как ты намекнул – старичком. – С уверенностью заявил: – Скорее… Стареющим мальчишкой… – глядя на аббата в упор: – А? Как ты думаешь?

У Гюго заблестели глаза в ожидании ответа.

Отец Бруно ответил ему, как другу:

– Но кто ж тебя в старички записывает?

Он с любовью посмотрел на него, поспешив подтвердить:

– Мальчик! Мальчик! Если до сих пор влюбляешься, как в первый раз… И так неопрометчиво. Дон Жуан!

Гюго смотрел на аббата с благодарностью, но глаза его переполняли страх и неизведанная страсть. В порыве чувств он признался:

– Спасибо, брат! Тоска изъела душу, гложет, как червяк, пьёт мою кровь, и я пью… Съезжу, потом отпишу тебе, что и как.

Аббат тихо произнёс:

– Да уж съезди! Наберись смелости, приблизь то, что так притягивает тебя, словно гипнозом. – Покачав головой, со вздохом договорил: – Вижу! Ты всё такой же! Неугомонный! Может, будет легко писаться… – Бросая вскользь: – Послушник жаловался, что ты, мол, замучил его перепиской… – Вглядываясь в лицо Виктора: – Всё тебе, братец, не так.

Определись уже наконец-то!.. – договорив, он развернулся и вышел в сопровождении послушника, который на протяжении всего разговора молча стоял в стороне, с интересом прислушиваясь к беседе.

Гюго остался наедине со своими мыслями.

Вечер. Ворота монастыря приоткрыты. Гюго сидел в карете, когда к нему подошли два монаха с корзиной еды и его багажом в руках.

Один из них учтиво сказал:

– Месье! Вот, отец Бруно передал вам в дорогу еду и попросил отдать лично в руки это!.. – он передал письмо.

Гюго взял послание и, напрягая зрение, с трепетом прочитал про себя: «Извини! Не смог проводить, замучила подагра. Умоляю! Не вмешивайся в судьбу! Не коверкай её! Прими всё так, как будет! Тебя Господь сделал избранным. Любовь к тебе у него, знай, Отеческая! Цени её! Пишу от сердца и души. Не пей! Прощай, твой Бруно».

Гюго с лёгким сердцем отправился навстречу судьбе.