Читать книгу Свет! Больше света! Викторианская медицина с доктором Ватсоном - Елена Соковенина, Светозар Чернов - Страница 12

Двадцатый век начинается

Оглавление

Пролог

Однажды доктор Ватсон сидел в своей комнате на Бейкер-стрит и писал.


Писал он вот что.


«Сегодня, 29 декабря 1899 года я держу в руках всего лишь небольшую брошюру. Возможно, сто лет спустя она не произведет того грандиозного впечатления, которое произвела на меня и многих моих современников. Эта небольшая вещь озаглавлена: «Х-лучи. Их получение и применение».

Влияние рентгеновских лучей на живую ткань, их использование в геологии, минералогии, ботанике и зоологии, наконец, в фотографировании, – вот только малая часть того, о чем рассказывается там. Примечательно, что все описанное – не утопия, не теории относительно того, какой будет наша наука через двадцать, пятьдесят или сто лет, а дело самого ближайшего будущего! Осталось совсем немного. Один шаг – и в каждой научной институции, в каждой больнице…»


Но доктор Ватсон не успел закончить свою смелую мысль – за дверью раздались выстрелы. Доктор уронил кляксу и уныло бросил на испорченный лист промокашку. В комнату вошел знаменитый сыщик.

– Холмс! – подскочил Ватсон. – Опять вы изводите патроны! Как будто они даются нам даром! Вы продырявили все стены и все двери вензелем королевы! Вы же взрослый человек. Возьмите себя в руки!

– А, Ватсон, – Холмс сунул в карман халата револьвер – у него кончились патроны. – И у вас все по-старому? Мне скучно, дорогой друг. Преступный мир катится в тартарары. Совсем скоро развитие науки и техники сделает раскрытие преступлений делом, с которым справится даже ребе… Что это?

Не спрашивая разрешения, он схватил брошюру, лежавшую на столе доктора.

Свет! больше света!

– было написано там.


«Профессору Вильгельму Конраду Рентгену,

первооткрывателю новой формы радиации,

которому мировая наука обязана столь многим

автор смиренно посвящает свой труд».


Профессор Вильгельм Конрад Рентген (жил 1845−1923).

Немецкий физик. Открыл новый вид излучения – Х-лучи, получившие название рентгеновских. Лауреат Нобелевской премии.


Автором брошюры значился некто Колль, Фредерик Стрендж, доктор медицины, радиографист, член Медицинского общества графства Кинг, Бруклинского Патологического общества, общества выпускников Лонг-Айлендского колледжа и Медицинской Ассоциации графства Кингс, из Бруклина, Нью-Йорк.

– Хм, – заметил сыщик, прочитав все это.

Доктор Ватсон очень разволновался.

– Дорогой Холмс, – произнес он, – я сегодня был на нашем ежегодном собрании афганских ветеранов в Нетли. Вы не поверите, что там показывали!

С этими словами он взял в руки брошюру.

– Чудо современной полевой техники – удивительный диагностический аппарат. С его помощью становится возможным изучение анатомии, определение состояния сломанных костей, установление и диагностирование внутренних болезней, положение ребенка в утробе матери…

– Прекрасно, прекрасно, – одобрил Холмс.

– Этот аппарат, – продолжал Ватсон, – позволяет видеть пулю даже без зондирования. С его помощью можно выяснить, где она находится, на какой глубине залегает, точно определить, ушла ли она из раны или осталась, и вообще, это невероятно. Кроме того, там показывали всякие штуки вроде золотых монет, которые считали в бумажнике, и тому подобное. Представляете?

Шерлок Холмс пробормотал что-то неразбочивое и вышел.

– Какой же вы, Холмс… сухарь! – воскликнул Ватсон, но, впрочем, тут же углубился опять в работу.

* * *

Утром, 31 декабря 1889 года знаменитый сыщик Шерлок Холмс проснулся, потянулся и немедленно побежал в гостиную. Там, у окна, стояла большая елка, на каминной полке лежали свертки с подарками, а рядом стояли миссис Хадсон с доктором Ватсоном.

– С Новым Годом! – закричали они.

Лица у них были такие светлые, такие торжественные, что Холмс не удержался. В глазах его блеснули слезы.

– Давайте же откроем подарки, друзья мои! – произнес он, и, не слушая возражений, что еще слишком рано, первым полез в свой сверток.

Там были прекрасные запонки и перчатки, дюжина носовых платков с котятами, великолепный бронзовый носорог, тигриный клык в серебряной оправе и новый блокнот. Перстень с изображением мухомора и мешок пряников. Бутылка бристольского портвейна и к ней коробочка лакричных леденцов. А также небольшая клизма.

– Мило, очень мило, – произнес знаменитый сыщик. – Спасибо, дорогая миссис Хадсон! Спасибо, мой дорогой Ватсон! Вы помните, что я люблю лакрицу! Как приятно!

Доктор Ватсон тоже успел посмотреть свои подарки. Он ничего не сказал. В его чулке лежала только маленькая баночка маринованной селедки.

– Дорогой Ватсон, – Холмс забрал у него жестянку и с торжеством потряс ею, – вы знаете, что анчоусы – это, по сути, так называемая русская сушеная рыба vobla, замоченная в оливковом масле? Сельдь килечного посола, маринованная на датский манер. Все это я узнал на расследовании одного забавного дела в Ярмуте.

– Что это за дело в Ярмуте? – с неудовольствием спросил доктор.

– Расследование дела о хищении гигантского количества селедок. Русская шхуна "Cabba"…

– С Новым Годом, Холмс, – тихо произнес Ватсон и хотел уйти в свою комнату, но ему не дали.

– Миссис Хадсон, вы настоящее золото! – воскликнул знаменитый сыщик. – Никто так не умеет хранить секреты, как вы! Ватсон, стойте! Пойдемте же теперь в чулан!

– Не хочу я в чулан, – горько сказал доктор.

– Ватсон! – сыщик схватил его за рукав. – Я лишний раз убеждаюсь, что вы настоящий бол… что мой подарок вам просто необходим! Идемте скорее, вы же его еще не видели!

– Ваш подарок никуда не влезал! – добавила миссис Хадсон.

Тут только доктор все понял и страшно обрадовался.

– Ах, Холмс, а я-то плохо о вас подумал! – произнес он с чувством.

– Стыдно, Ватсон, – укорил Шерлок Холмс. – Вы же меня знаете. Ну, идемте.

Миссис Хадсон отперла чулан, в котором хранился всякий ненужный хлам, и вот что увидел доктор.

Он увидел стол, крышка которого состояла из трех частей: одна из этих частей была поднята и подпиралась стальным каркасом. Увидел другой стол, со странным цилиндрическим прибором, и мраморный щит на стене. На этом щите располагались два циферблата, тумблер, кнопка и несколько переключателей. Осмотрев все это, доктор повернулся к своему другу.

– Вообразите, – Холмс указал на стол, – вот лежит пациент. Верхняя часть его тела немного приподнята. Под ним фотографическая кассета.


Рентеновский аппарат, первые годы двадцатого века


– Значит, мы не станем просвечивать его тело, а сразу же сделаем фотографию?

– Да, это очень быстро и почти безопасно.

– Но… – Ватсон засомневался. – А вы умеете этим пользоваться?

– О, да, электрик мне все объяснил. Все чрезвычайно просто. Вот это, – Холмс показал на стену, – высоковольтный распределительный щит. Этот тумблер, – тут сыщик с удовольствием пощелкал эбонитовой ручкой, – называется реостат. Большая кнопка посередине – пуск. Вот это гигантское цилиндрическое сооружение и есть основная спираль, которая повышает напряжение – та самая знаменитая спираль Румкорфа, она же преобразователь. А прямо над пациентом высокоразрядная лампа, которая и порождает так называемые Х-лучи. Все.

Ватсон молчал.

– Что же вы, доктор? – спросил знаменитый сыщик. – Не рады?

– Я очень тронут, Холмс! – пробормотал доктор Ватсон. – Очень! Но, право, не стоило так… не стоило так тратиться!

– Пустяки, – махнул рукой Шерлок Холмс. – Лорд N весьма кстати прислал мне чек. Помните то маленькое дело со сбежавшей невестой? Но что это? Ватсон! Я вижу, что вы не рады!

– Да-да, – промямлил Ватсон, – это великое открытие. Настоящий прорыв в науке.

– Нет, вы не рады, – обличил великий сыщик. – Складки на вашем лбу говорят мне, что вы чем-то крайне озабочены, а ваш взгляд выдает смущение. Я сказал бы, что вы готовы провалиться сквозь землю.

– Э… э… нет, Холмс, нет! Я очень тронут. Но…

Шерлок Холмс поднял палец.

– Милый друг мой, – наставительно произнес он. – Вся медицина нашего времени, вся диагностика – все построено на одном только выслушивании и выстукивании. Только так возможно обнаружить увеличение или опухоль печени, почек, селезенки, шумы в сердце, определить хрипы, затемнения или недышащие сегменты в легких. Военному хирургу – врачу более примитивной степени, вот как вы – более всего свойственен метод прощупывания, то есть, пальпации живота с целью определить, что там происходит. Я не хочу говорить вам прямо, но представьте себе, как не помешала бы нашему другу Лестрейду такая специальная машинка, которая сразу бы писала на телеграфной ленте: «Убийца – некий Н. Дж. Хопкинс, проживающий по адресу: Каледония-роуд, Н. В.».

– Ну? – глупо спросил доктор.

– Что «ну», Ватсон? Это механизм для неучей. Он облегчает жизнь. Вы меня понимаете?

– Да, но…

Но тут миссис Хадсон щелкнула эбонитовым выключателем и лондонцы остались без света от Оксфорд-стрит до Гайд-парка, и от Портман-сквер до Сент-Джонс-вуд. Ссловом, по всей территории «Северо-западной электрической компании». Погасли люстры, торшеры и настольные лампы. Ночники, светильники и лампочки в уборных. Умолкли телефоны. Перестал работать телеграф.

– Видите ли, Холмс, – говорил в темноте доктор, – дело в том, что рентгеновский аппарат представляет собой устройство чудовищной мощности. Именно в этом причина его пока еще небольшого распространения. Чтобы вырабатывать нужное количество электричества, нам потребовалась небольшая велосипедная рота. Которую, правда, мог бы заменить паровой локомобиль. Хм.


Паровой локомобиль


– Хм, – тоже сказал знаменитый сыщик, – да. Я потратил на это устройство все наши деньги, так что извините, Ватсон, с локомобилем придется обождать.

Доктор зажег свечу и оглядел устройство еще раз. Да, это был прекрасный аппарат!

– Знаете, Холмс, – сказал доктор, – я иногда думаю, как вы высокомерны. Неужели вам не приходило в голову, что должны быть веские причины, по которым такое необходимое людям устройство, существующее, кстати, уже шесть лет, все еще мало используется?

– Вы хотели сказать: «Какой вы болван, Холмс«!?

– Нет, что вы, нет!

– Не отпирайтесь, дорогой Ватсон, да!

– Оставьте свои инсинуации!

– Я сейчас вас кочергой тресну!

Пока они ругались, внизу постучали в дверь. Миссис Хадсон пошла открывать.

– К вам посетитель! – заявила она.


В ГОСТИНУЮ НА БЕЙКЕР-СТРИТ ВОШЕЛ ВЫСОКИЙ, ХУДОЙ, СОВЕРШЕННО ЛЫСЫЙ, НО ЧРЕЗВЫЧАЙНО УСАТЫЙ ЧЕЛОВЕК.


Он сказал:

– Я знаменитый коллекционер редкостей профессор Штеленбош. Фы должны мне помотш.

– А в чем дело? – спросил его Шерлок Холмс.

– Исчез величайший редкость, – сообщил профессор. – Точный ее ценность не берется определить ни один эксперт. Volens-nolens приходится продавайт по приблизительный стоимость.

– Подождите, профессор, – остановил его доктор Ватсон. – Так эта вещь продается?

– Она есть украден! – воскликнул Штеленбош и зарыдал. – Какой величайш трагедий и драм!

– И мелодрам, – шепнул на ухо доктору Шерлок Холмс.

А вслух сказал так:

– Однако, дорогой профессор, если вы станете плакать вместо того, чтобы описать свою пропажу, мне будет очень трудно вам помочь.

– О! – профессор вытер слезы своими длинными усами. – Найн, найн! Я не могу! Это есть чрезвычайно секретный коммерческий тайн!

– Ну, хотя бы в общих чертах, – предложил, дымя трубкой, знаменитый сыщик.

– В двух, так сказать, словах, – прибавил доктор Ватсон.

– Найн, найн! – запротестовал профессор. – Это нефосможно! Вы ест великий сыщик, вы помочь мне так!

И он повертел руками.

– Так? – переспросил Холмс. – А! Вы хотите сказать, моим дедуктивным методом? Хорошо.

И он стал задавать вопросы:

– Это большая вещь?

– Найн, найн!

– Ее едят? Нет? Тогда ее пьют?

– Ни ф коем случае! – возмутился профессор Штеленбош.

– Это красивая вещь?

– О, йа, отшень!

– Тогда, может быть, ее носят на шее? Нет? На руке?

Профессор подумал.

– При некоторых обстоятельствах… это фосможно.

– На пальцах?

– О, найн!

– Хм-хм, – знаменитый сыщик задумался. – А скажите, профессор, когда вы видели эту вещь в последний раз?

Профессор долго размышлял. Брови его страшно шевелились.

– Я фидел мой пропажа последний раз, – с большой осторожностью начал он, – о-о? Э-э? А! Я ее фидел у себя дома!

– И как давно?

Штеленбош подозрительно оглядел Холмса, потом Ватсона, потом миссис Хадсон. По-видимому, в вопросе таилась какая-то опасность.

– Я есть фидел мой феличайший ценност сегодня за зафтраком!

– Может быть, потом вы отдавали вашу ценность в починку? Ювелиру? Оценщику?

– Найн. Никокта! Она ест и должна быть только мой дом.

– За завтраком, кроме вас, кто-нибудь присутствовал? – спросил Холмс.

– Только мой жена!

Шерлок Холмс откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Прошла минута.

– Дело раскрыто! – объявил знаменитый сыщик. – Профессор, вы меня извините, но придется подвергнуть вас некоторым исследованиям.

И он продемонстрировал профессору клизму.

– Вы хотите сказайт. – профессор вопросительно ткнул себя пальцем в живот. – О, найн!

– Да, голубчик, да, – с улыбкой произнес Холмс.

Он опять прикрыл глаза и проговорил задумчиво:

– Сегодня за завтраком вы ели яичницу из двух яиц с горошком. Небольшой ценный предмет находился у вас в кулаке. Ваша жена, дама очень бережливая и аккуратная, пересчитала горошины и разделила их поровну. Однако, вы, съев свою порцию и ощущая все еще чувство голода, отвлекли ее внимание. Возможно, вы показали ей на часы. Часы висят у окна, справа от обеденного стола. Когда мадам Штеленбош повернула голову, вы, не теряя времени, утащили у нее с тарелки горошину и быстро сунули ее в рот. Во рту у вас в это время находилось и ваше сокровище, потому что вы очень боитесь своей супруги, и не хотели, чтобы она видели эту вещь. Кроме того, вы очень спешили. Вы проглотили сокровище вместе с горошиной. Вот и все. Ватсон, поставьте ему клизму.

– Как вы может это утверждать? Я требует доказательстф!

– Все очень просто. Первое – ваша одежда в идеальном порядке, хотя ее возраст внушает почтение. Все вещи дорогие, за ними следят много лет и тщательность ухода выдает женскую руку. Кроме того, брюки сделались вам несколько коротки. Из этого я делаю вывод, что существует дама, заботливо отрезающая от них бахрому, которая образуется от долгой носки, и столь же аккуратно подрубающая штанины после этого. Прекрасная работа. Ваша супруга поистине мастерица. Второе. Аккуратность вашей жены выдает фанатичную склонность к экономии. Третье. Ваша почтенная супруга столь же тщательно следит за всем в доме, включая и вас. Об этом говорит ваш нервный тик – правый глаз судорожно дергается, и ваша подозрительность. Когда вы садились, то обнаружили, что ваша правая рука влажная, и потихоньку вытерли ее о кресло, хотя могли достать платок. Это говорит о вашей привычке действовать незаметно.

– Но как вы узнать про двух яиц? Про то, что я ест горошек на завтрак!

– Обычный английский завтрак – вкусная яичница с беконом, – улыбнулся сыщик. – Полагаю, бекон в вашем случае представлен бараниной?

– Это дешевле! – подтвердил профессор.

– Баранина у вас бывает только по субботам, а другого мяса вы не употребляете, – продолжал Холмс. – Яичница из двух яиц вполне обычна для бережливой семьи. Это естественно. И, наконец, горошек – самый дешевый, хотя и не самый вкусный гарнир.

– Но мой часы! Как вы знать про часы? Вы следить за мной!

– Нет, профессор. Обеденный стол в вашем доме, как и во многих других домах, стоит у окна. Часы висят напротив, над камином. Легко предположить, что вечное желание увеличить свою порцию подсказало вам занять место спиной к окну – так, чтобы ваша супруга оказалась спиной к камину. Вопрос: «который теперь час, дорогая?» – удобный способ заставить ее отвернуться. И, наконец, ваша привычка прятать мелкие вещи в кулаке. В настоящий момент у вас в кулаке моя серебряная запонка с янтарем. Ай-яй-яй, а еще профессор! А ну, давайте ее сюда!

Собиратель древностей рассердился.

– Вы не имейт права! Я есть окончил Рижский техникум-университет! Das Baltische Polytechnikum zu Riga! У меня есть высший коммерческий образофаний!

– А также некоторая наклонность к клептомании[2], – завершил свою мысль Холмс. – Об этом, конечно, осведомлена ваша жена. Это и есть та причина, по которой вы не стали хранить сокровище в кармане? Естественно. Следовательно, оно досталось вам не совсем честно.

Профессор хотел возразить, но его перебил сыщик.

– Думаю, – продолжал он, – его прежний владелец – близкий знакомый или родственник вашей жены.

Холмс окинул профессора проницательным взглядом.

– Этот человек приходится вашей жене дядей. Думаю, что не ошибусь, предположив, что он – прусский региранс-президент фон Холодетц.

– Вы дейстфительно фелики…

От изумления профессор открыл рот, но сыщик махнул рукой.

– Это написано в справочнике. Я только припомнил, что видел там вашу фамилию. Итак, дядя вашей жены. Ваш главный покровитель. Только благодаря этому человеку ваши векселя чего-то стоят. Конечно, если ваш поступок станет известен, неизбежен скандал.

Холмс подумал еще и сказал:

– Ну, хватит. Миссис Хадсон, нам понадобится горячая вода! Ватсон, скорее клизму.

– Найн! – зарыдал профессор. – Я не могу это позволитт!

– Но герр профессор, – попробовал его успокоить доктор Ватсон, – это обыкновенная процедура. Совсем не больно!

Однако, коллекционер не успокаивался. Уговорить его не удавалось ни доктору, ни миссис Хадсон, ни даже Шерлоку Холмсу.

– Ви ест фелики сыщик! – твердил Штеленбош. – Ви найдет лучший спосоп!

Уходить он тоже отказывался и все бродил по дому, ноя, жалуясь и требуя, чтобы спасли его сокровище. До полуночи оставался всего какой-нибудь час, как вдруг, Холмс воскликнул:

– Есть! Действительно есть способ! Я нашел его! Миссис Хадсон, прошу вас выключить все электрические приборы. Погасите свет в уборной. Почему у нас вечно забывают гасить свет в уборной?

– Вы, сэр, были там последним! – попробовала возразить миссис Хадсон.

– Неважно! – отмахнулся Холмс. – Скорее выключайте свет и пойдемте в чулан!

– Найн! – закричала уже миссис Хадсон (она очень устала и запуталась). – Нет! Я не позволю!


Но знаменитый сыщик обнял ее за плечи и ласково произнес:

– Голубушка миссис Хадсон, по моим подсчетам мы выиграем не меньше двух минут, прежде, чем неизбежное настигнет нас во второй раз. Этого времени должно хватить.

– Нет, нет! Нельзя! – миссис Хадсон раскинула руки и закрыла собой аппарат. – А вам, профессор, должно быть стыдно! В вашем возрасте – и так бояться простой медицинской процедуры!

Профессор Штеленбош заволновался. Он отступил назад, споткнулся о кресло и с грохотом повалился, задрав свои длинные ноги. Миссис Хадсон тоже испугалась и бросилась узнать, все ли с ним в порядке.

А пока происходил весь этот бедлам, Холмс успел включить аппарат.

– Скорее! – закричал он. – Давайте сюда профессора!

Профессора подтолкнули, содрали с него сюртук, жилет, рубашку. Затем устроили профессорское туловище над фотографической пластиной, направили на него лампу – и глазам присутствующих предстала картина: белые профессорские кости, смутно-темные очертания вокруг и посреди темноты – маленький, тоже очень белый предмет.

– Это же мышь! – поразилась миссис Хадсон.

– Это есть коммерческий тайн! – запротестовал профессор Штеленбош. – Я не давайт своего разрешений обсуждать!

Это и правда была крошечная, размером не больше вишни, статуэтка мыши.

– Чистое золото, я полагаю? – поинтересовался Шерлок Холмс.

– Золото, бриллиант, где глазки, рубиновый ножки, – не удержался от хвастовства профессор. Я найти этот вещь в индийский царский гробниц. Никто не должен знать, вы понимайт?

– Конечно-конечно, – пробормотал доктор Ватсон.

– Я должен дать мой супруга телеграмм! Пустите меня давайт телеграмм!

Но не успел Штеленбош произнести эти слова, как экран погас, аппарат выбросил сноп искр и воцарилась тьма.

– Ватсон, – раздался во мраке голос Холмса, – окажите любезность, задержите нашего клиента. Он, кажется, сейчас задел мою ногу.

– Он хочет убежать, не заплатив! – возмутилась миссис Хадсон. – А еще профессор!

– Фы есть большой безобразник! – закричал профессор. – Фы говорит фелики сыщик, а сам нитшего не делайт! Только аппаратус!

Тут вскрикнула миссис Хадсон, в темноте грохнулось и началась возня.

– Я поймал его, Холмс! – пыхтел Ватсон.

– Сэр, я держу его! – с достоинством заявила миссис Хадсон.

– Найн! Найн! Доннерветтер! Фы есть должны меня пустить! – ругался профессор Штеленбош. – Отцепитесь мой подтяжки!


И ТУТ В ДВЕРЬ ПОСТУЧАЛИ.


– Откройте! – послышался голос. – Полиция!

– Найн! – опять закричал профессор. – Найн полиция! Я буду выписывайт ваш чек! Я честный собиратель редкость!

Миссис Хадсон побежала открывать и скоро вернулась. Луч полицейского фонаря продемонстрировал эксцентричного посетителя с ворохом одежды в руках и в спущенных подтяжках, за которые, как лошадь за повод, держал его доктор Ватсон.

Когда ушел профессор Штеленбош, а с ним вместе и констебль Джонсон, явившийся узнать, почему во второй раз нет электричества, и получивший объяснения (вернее, оправдания), великий сыщик и его друг уже сидели у камина.

– Видите, дорогой Ватсон, а вы еще упрекали меня.

– Я не упрекал вас, Холмс.

– Нет, вы меня упрекали! – уперся знаменитый сыщик. – Вы говорили, что я сорю деньгами!

– Я сказал: «Я очень тронут». Но вы в самом деле потратили целое состояние! Весь гонорар этого Штеленбоша уйдет на штраф Северо-западной электрической компании. На что мы будем жить?!

Доктор представил, как обитатели дома 221Б по Бейкер-стрит живут на его скромную пенсию и опечалился.

Но Шерлок Холмс сказал:

– Ох, Ватсон, какой вы все-таки бол… я имел в виду, вам недостает воображения. Это же естественно! Во-первых, как вы могли заметить, профессор – человек нервный. У него так тряслись руки от страха, что он приписал к чеку лишний ноль, чем несколько увеличил наш доход. А во-вторых, пока не было света, ограбили ювелирный магазин на Холлборн и банк на Оксфорд-стрит. А из магазина Фигсли-и-Пиксли вынесли особо ценную ванну и русские часы в малахитовом футляре "Hoziayka Mednoy Gory". Я не знаю, что такое Mednoy Gory, но Hoziayka – это нечто вроде миссис Хадсон. «Миссис Хадсон Mednoy Gory». Удивительные часы, я не раз видел их в витрине. Очень большие и тяжелые.

Сыщик рассмеялся.

– Ерунда какая-то: вынести их мог только человек огромного роста и силы. Тем не менее, часы свистнули. А все жертвы преступлений придут куда?

Голос его сделался таким ласковым, каким говорят обыкновенно с очень маленькими и очень капризными детьми. Доктор Ватсон что-то неразборчиво промычал.

– Правильно, ко мне, – согласился Холмс. – Так что на какое-то время мы с вами обеспечены.

В эту минуту другие часы – старинные часы в гостиной на Бейкер-стрит, 221Б пробили полночь. Первую полночь 1900 года.

Начинался двадцатый век.

2

Клептомания (греч.) – болезенное желание красть, часто всякую мелочь, без всякого смысла.

Свет! Больше света! Викторианская медицина с доктором Ватсоном

Подняться наверх