Читать книгу Арабская авантюра - Талбот Мэнди - Страница 2

Глава 2
«Атча, Джимгрим сахиб, атча!»

Оглавление

Этот разговор и обращение Джереми в сторонника великой идеи имели место, когда мы ехали через пустыню в Иерусалим. Путешествие на верблюдах заняло у нас неделю. Мы ехали с шумом и звоном, хотя всю дорогу было не продохнуть – и от жары, и от самума, из-за которого у нас все время был полон рот песку. Впрочем, это не мешало нашим сопровождающим то петь, то спорить без умолку. Помимо нашего старого Али-Бабы и его шестнадцати сыновей и внуков, с нами шел десяток парней, с которыми Джереми познакомился на дорогах Аравии. Парней, с которыми он был не разлей вода, ибо они знали тайну его золотых приисков.

Власть Грима значительно окрепла по пути к нашей прошлой цели. Не секрет, что успех и безопасность зависят от быстроты его реакции. На обратном же пути людям хочется расслабиться. К тому же арабы особенно склонны к головокружению от успехов. От свободных людей, когда над ними не каплет, не так-то просто добиться послушания. Но тут на выручку пришел Джереми.

Он умел показывать фокусы, и арабы, глядя на это, вели себя как сущие дети. Они охотно слушались человека, который превращал живого цыпленка в двух, разрывая его пополам. Они без ропота разбивали палатки после того, как он проглатывал дюжину яиц и тут же извлекал их из-под верблюжьего хвоста. Ради человека, способного к чревовещанию и заставляющего верблюда читать молитвы, они готовы были простить, пусть на время, даже заклятых врагов.

В итоге мы путешествовали, как бродячий цирк. Джереми поразительно бегло тараторил на живом арабском и почти не повторял свои фокусы. Все это было очень кстати и очень хорошо для нашей оравы… но не столь хорошо для самого Джереми. Он из тех славных, вечно юных ребят, которым даже случайный лучик славы способен вскружить голову. Нет, он отличный малый, отважный и находчивый друг, который пойдет с тобой до конца и не колеблясь рискнет своей шеей ради любого, кто ему по душе. Таков он во всем. Он обладает здравым смыслом и не падок на лесть – вы знаете, как женщины льстят мужчинам с веселыми глазами и маленькими темными усиками. Ни разу не случалось, чтобы он попадал в передрягу и не посмеялся бы над этим, прежде чем выбраться из нее. Но ни разу он не нашел себе дела, за которое счел бы нужным держаться больше года, от силы двух. Он вообще редко занимается чем-то одним больше шести месяцев подряд. Он прыгает от одного к другому, ибо весь мир для него так интересен и забавен, а большинство людей настолько готовы с ним подружиться, что он всегда уверен, что с гарантией совершит мягкую посадку там, за горизонтом.

И вот к тому времени, когда мы добрались, наш друг Джереми созрел для чего угодно, но только не для затеи, о которой мы договорились. Поскольку мы непрерывно говорили о ней почти всю дорогу от Абу-Кема до Иерусалима, это дело мало-помалу стало казаться ему таким же скучным и малопривлекательным, как его собственные старые фокусы. С другой стороны, Иерусалим сулил массу развлечений. Мы не провели на квартире Грима и полутора часов, как Джереми с головой ушел в спор. Он явно намеревался нас покинуть. Грим, предпочитающий арабское платье и не надевающий форму без крайней надобности, направился прямо к телефону, чтобы по-быстрому доложить в штаб. Я повел Джереми наверх, дабы сбросить свой экзотический наряд и подобрать ему костюм, более подобающий австралийцу. Однако ничего подходящего не нашлось, ибо вешу я почти столько же, сколько Грим и Джереми вместе взятые. Пока я сбривал черную растительность, каковой мать-природа украшает мое лицо всякий раз, когда я несколько дней пренебрегаю бритвой, он вдоволь надурачился, надевая то, что я ему предложил, и опять влез в свое арабское одеяние.

В это время по узкой улочке к дому, гудя и ревя, подъехал автомобиль. Миг спустя три штабных офицера уже взбегали на крыльцо. Пока все шло хорошо – никакого официоза, все по-доброму, по-человечески и вполне достойно. Троица ворвалась в спальню, улыбаясь до ушей, – и давай друг за дружкой трясти правую лапу Джереми: мол, рады его видеть, счастливы познакомиться, довольны, что он жив и благополучен, и все такое. Даже парни, что прошли всю войну, успели начисто позабыть об армейской волоките, а Джереми еще и предстал перед ними без формы, посему они и вели себя с ним, как полагается вести человеку с человеком. Он отвечал им так, как полагается истинному австралийцу: легко и непринужденно закинул свои ходули на мою постель и заорал, чтобы кто-нибудь принес обществу попить, меж тем как троица забрасывала его вопросами.

Но едва Джереми начал, по их примеру, задавать вопросы, на горизонте появилось первое облачко.

– Послушай, старина, – обратился он к типу, у которого на лацкане красовались скрещенные сабли, – похоже, это был бригадир. – Грим говорит, что я на службе. Где я могу получить увольнение?

Реакция была мгновенной. Они переменились в лице и буквально шарахнулись от Джереми – словно обнаружили у него проказу.

– Понятия не имею. Нет, я что-то не понял… Вы имеете в виду…

– Именно это я и имею в виду, – сухо отозвался Джереми, потому что перемена не осталась для него незамеченной. – Арабы взяли меня в плен более трех лет назад. Теперь война кончилась. Грим говорит: всех австралийцев уволили и отправили домой. А как насчет меня?

– Хм…. Э… Об этом надо подумать. Послушайте, а кому вы сдались?

– Черт возьми, я не сдавался! Я встретил Грима в пустыне и доложил ему по уставу.

– Встретили майора Грима?!

– Совершенно верно, – ответил Грим, появившись в дверях. – Я нашел его в пустыне. И он доложил о себе по уставу. Я отдал ему приказ. Он повиновался. Все как положено.

– Хм…. А как вы поняли, что все сделано как положено? У вас есть доказательства, что он не дезертир? Боюсь, его обвинят в дезертирстве и предадут военному суду. Вероятно, это лишь формальность, но это придется сделать, знаете ли, прежде чем его уволят. Если не удастся доказать, что он виновен в дезертирстве, его оправдают.

– Сколько времени это займет? – спросил Джереми. В его голосе звучал вызов, и это означало: дебаты закончены, начинается драка. Неподходящий тон для решения проблемы.

– Не могу вам сказать, – заявил бригадир. – Мой вам совет: держитесь тише воды, ниже травы, пока не вернется офицер административной службы.

Это был дельный совет, но Грим, стоя позади бригадира, тщетно делал знаки Джереми. Немногие австралийцы ведут себя мирно, когда мира нет. А если близится бой, они готовы его принять.

– Я вас помню, – негромко произнес Джереми, издав сдержанный смешок – он прозвучал подобно боевому кличу в микрофон. – Вы были майором стрелков, которых направили к иорданским хайлендерам. Прекрасная часть, никакого наступления без поддержки. Насколько я помню, вы потеряли двоих – одного змея укусила, другого расстреляли за мародерство. Я прав? Значит, вас произвели в бригадиры… Не тот ли вы штабной, которого послали наказать полк анзаков за то, что парни ввязались в бой без приказа? А мы вас турнули! До сих пор помню, как вы драпали, боясь, что вас подстрелят, ха!

Грим выбрал единственно правильную в таких обстоятельствах линию поведения. Шея бригадира побагровела, и Джереми надо было срочно спасать.

– Обратите внимание, какое жгучее солнце, сэр… Солнце и перенесенные трудности малость выбили парня из колеи. Он страдает от приступов бреда. Может, мне подержать его здесь, пока его не осмотрит врач?

– Хм… Ну, да, пожалуй. Позаботьтесь, чтобы он не пил виски. Скверно. Скверно. Какая жалость…

И троица поспешно удалилась, стараясь сохранить потерянное лицо.

– Рэмми, дружище, – со смехом произнес Джереми, снова растягиваясь на постели. – Не кисни. Верни этого бригадира, и я расцелую его в обе щеки, только держи его покрепче. Слушай, а если врач окажется из тех типов, что выдают пилюли номер девять от контузии, переломов, диспепсии, боли в коленях и ползучего зуда? Если он поклянется, что я чокнутый? Что тогда?

– Грим найдет такого, который поклянется в чем угодно, – ответил я. – Но, вообще-то, у тебя слишком цветущий вид. Нужно облегчить эскулапу задачу. Залезешь под одеяло и сделаешь вид, будто что-то тебя беспокоит.

– Заткнись! Тогда он закует меня в гипс и велит отправить в госпиталь. Как насчет зубной боли? Годится? За это не сажают на хлеб и воду?

Итак, мы выбрали зубную боль. Джереми подвязал челюсть полотенцем, потыкав щеку булавкой, чтобы помнить, с какой стороны у него болит зуб. Но он зря старался. Грим придумал кое-что получше. В госпитале для сикхов он разыскал врача-австралийца – причем это был единственный, кроме Джереми, австралиец в Иерусалиме, и они так мило беседовали, поднимаясь наверх, что было ясно: доктор уже знает всю историю.

Аутопсия, кажется, он так это окрестил, была бурной. Мы только и говорили, что о боях в Газе, о захвате Назарета, когда немецкий генштаб драпал по дороге пешком и в пижамах, о трехдневной схватке у Неби-Самуила, когда австралийцы и турки десять раз отбивали друг у друга один и тот же холмик, а противники, измученные жаждой, пили по очереди из одной фляги, в то время как вокруг рвались снаряды, выпущенные с обеих сторон. По рассказам, это смахивало на войну в Палестине в добрые старые времена: каждая из воюющих сторон делает ход, соблюдая при этом строгую очередность.

Когда они перебрали всю кампанию с начала до конца, понаделав на моей постели карт из щеток, бритв и прочего барахла, разговор пошел про Австралию. Правда, тоже о боях: собачьих, кулачных между погонщиками быков на долгой дороге из Северного Куинсленда, о беспорядках в Перте, куда подаются ловцы жемчуга с Барьерного Рифа, дабы промотать заработанное, о стычках в больших сараях для стрижки овец, когда члены профсоюза возражают против найма неквалифицированных рабочих. Можно подумать, Австралия – это одно большое поле боя, и там от зари до зари ничего не происходит, кроме драк.

Доктор был одним из тех жилистых, смуглых, маленького роста крепышей с крупными веснушками и карими глазами, которые ошеломляют смесью добродушной домовитости и способности, которая с ней совершенно не сочетается, – способности оказываться в самых неожиданных местах. Подобные типы встречаются повсюду, и рядом всегда будет жена, которая боготворит своего мужа и соорудит из жестяных канистр и упаковочных ящиков такой дом, что многие дамы, никогда не покидавшие насиженных мест, умрут от зависти. На стене неизменная картинка с коровами по колено в воде, и неважно, полон их кошелек или пуст: здесь что-то всегда припасено для гостей и предлагается попросту, без извинений. Таким людям можно спокойно довериться, только не позволяйте им помогать вам буквально во всех ваших делах. Фамилия доктора была Тикнор. Славный малый.

– Послушайте, Грим, – сказал мистер Тикнор, – в сикхском госпитале есть пациент, который должен вас заинтересовать. Он из Дамаска, араб, человек Фейсала. Не позволял отправить его в еврейский госпиталь – клялся, что это еврей пырнул его ножом, и другие евреи доведут дело до конца при первой возможности. Если бы мы с Мэйбл не пошли за покупками, они бы там так и шумели, а бедняга тем временем отдал бы концы. Мэйбл первая заметила толпу – я был в лавке Нуреддина. Она проложила себе дорогу зонтиком, затем кликнула меня, и я поспешил на помощь. Евреи пытались мне втолковать, что я не имею права забирать этого малого в сикхский госпиталь. Это и в самом деле так. Я его перевязал, усадил в кэб, и мы поехали – мы с Мэйбл и наш пострадавший. Поскольку я платил за кэб, я не видел причин, по которым Мэйбл должна была идти пешком. Конечно, раз уж мы его забрали, переводить его оттуда нельзя – парень слишком слаб. Но армия за него не заплатит, так что я послал счет евреям, а они его вернули с неприличной припиской на полях. Может, я смогу когда-нибудь получить деньги от Фейсала, иначе окажусь в убытке.

– Я это улажу, – заверил Грим. – И что плетет твой араб?

– Чтоб я понял… Клянется, что еврей ударил его ножом. Но эти парни из Дамаска горазды во всем винить евреев. А он только что оттуда. Думаю, он из офицеров Фейсала, хотя и не в форме. Вероятно, послан с тайным поручением. А что, если вам сходить и взглянуть на него? Только мой вам совет: держитесь подальше от дежурного врача. Он вечно лезет не в свое дело. Ничего ему не говорите.

– Разумеется. А как насчет Джереми? Что вы напишете в заключении?

– А для чего вам это нужно?

– Хочу помочь ему избавиться от неприятностей, из-за которых его увольнение может отложиться. Думаю, не стоит писать, что он сумасшедший?

– Сумасшедший? Все австралийцы сумасшедшие. Тут и справка не нужна. Вы его арестовали?

– Пока нет.

– Тогда вы опоздали. Он страдает от дурной пищи и пребывания на солнце. Воздух Иерусалима для него вреден, парень склонен кидаться в драку, если с ним спорят. Это в крови. Его следует отпустить, и рекомендую в течение двадцати минут отправить его к офицеру по делам личного состава, пусть возьмет отпуск за свой счет. Если вы знаете генерала, который пошел бы против офицера по делам личного состава, я покажу вам того же генерала в бегах. Пари не желаете?

– А если не удастся? – спросил Грим.

– С тем салагой, что сидит в отделе? Он подмахнет все, что я суну ему под нос. Он трижды в неделю заходит к нам с Мэйбл, чтобы отведать ее лепешек с сиропом. Готов поспорить – подпишет. К тому же, он порядочный малый. Его вытащил с линии огня в Газе австралиец, и он этого не забыл. Он подмахнет все, кроме чека, чтобы помочь анзаку. Уверен. Да, а вы прогуляйтесь до нашей мясной лавки, Грим. И побеседуйте с арабом. Сиди бин чего-то там… забыл, как его зовут. Лежит на койке номер девятнадцать, слева, в длинной такой палате близ патана, которому отхватило обе ноги. Его ни с кем не перепутаешь. Я напишу медицинскую справку для Джереми и пойду следом. Ох, подождите! Не желаете нынче вечерком заглянуть к нам с Мэйбл и поужинать с нами? Мы кухарки не держим, так что не отравитесь… Решено. Я предупрежу Мэйбл, что вы придете. Тру-ту-ту!

Оставалось только опасаться, как бы бригадир в своем негодовании не дошел до того, чтобы прислать наряд военной полиции арестовать Джереми по известному правилу: проще наказать синицу в руках, чем журавля с медицинской справкой. И небо было самым подходящим местом для нашей птички, синица она или журавль, пока подпись офицера по делам личного состава не украсила нужную бумажку.

В итоге мы втроем поехали в кэбе в сикхский госпиталь, куда оказалось не так-то просто попасть. В карауле там стоял сикх, который не признавал ничего, кроме приказа. В любом случае, он не знал Грима, ибо лишь недавно прибыл из Индии. Будь Грим в форме, и никаких бы вопросов не возникло, но они с Джереми по-прежнему были одеты как арабы; моя же гражданская одежда, по мнению часового, предполагала наличие сопровождающего, дабы я не совершил никакой наглой выходки. Арабы в его глазах были насекомыми, а белого, который водится с подобными созданиями, вообще нельзя принимать всерьез.

Но в госпитале находился наш друг Нарайян Сингх, который наслаждался законным правом ветерана – получать после суровых испытаний, перенесенных им в боях при Абу-Кеме, все, что можно, за счет армии. Правда, ничего серьезного с ним не случилось. Он узнал голос Грима и появился из центральной двери, сияя ослепительной белозубой улыбкой из-под роскошных усов. Его кудрявая черная борода снова отросла, он был исполнен достоинства, величия и с ходу все понял.

Грим сказал Нарайяну Сингху несколько слов по-арабски – на языке, который часовой считал тарабарщиной, но Нарайян Сингх, в свою очередь, заговорил на пенждаби, и парень поник, точно цветок-однодневка, услышав гневную речь старого солдата. В итоге мы удостоились салюта оружием и прошли, не побеспокоив никого, в том числе начальства. Нарайян Сингх двигался впереди с видом дворецкого былых времен, сопровождающего царственных владельцев дома в их покои. Он даже сообщил нам, как бы между делом, но очень тактично, что дежурный врач находится на операции.

– Любое желание сахибов – закон, но если они захотят поговорить с доктором-сахибом, придется вызвать его из операционной, где он трудится за крепко запертыми дверьми. Вам угодно, чтобы я его позвал?

– Серьезная операция? – спросил Грим. Никто не улыбнулся. Превосходная актерская игра!

– Очень, сахиб. Он удаляет сипаю половину печени.

– Хм… Мне и в голову не придет его отвлекать. Скверное дело. Идемте.

Но мы не вошли в палату, пока Нарайян Сингх и дневальный не огородили койку номер девятнадцать двумя ширмами, как это делают, когда больной умирает, и не поставили рядом три стула, вопреки вывешенным на стене правилам. Затем Нарайян Сингх встал на страже перед ширмами, но, полагаю, пропустил не так много из нашей беседы.

Человек, лежащий на койке, был ранен тяжело, но не смертельно. И хотя глаза его лихорадочно блестели, он, кажется, сохранил некоторую ясность мысли. Он с минуту смотрел на Грима в упор и, наконец, узнал его.

– Джимгрим!

– Сиди-бин-Таждим, это ты? Я так и думал, что это ты! – Грим говорил на северном арабском диалекте, заметно отличающемся от того, на каком говорят вокруг Иерусалима.

– А это кто? – хрипло спросил раненый, поглядев сперва на Джереми, а затем на меня.

– Росс, мой друг, – ответил Грим.

– А вон тот?

Я ему откровенно не понравился. Западная одежда и бритое лицо не внушают доверия арабу, особенно когда дела у него плохи. А этому иностранцы слишком часто оказывали скверную услугу.

– Американец по фамилии Рэмсден. Тоже мой друг.

– О! Американи! Хаким?

– Нет. Он не доктор. Но его не надо бояться. Он друг Фейсала.

– Чьи это слова?

– Мои, – ответил Грим.

Сиди-бин-Таждим кивнул. Похоже, слова Грима были для него истиной в последней инстанции.

– Почему ты сказал, что тебя ударил ножом еврей? – внезапно спросил Грим.

– Чтобы они повесили пару евреев. Уалла! Разве не евреи стоят за всем? Если грек убивает мальтийца, это задумал еврей. Да падет на них проклятие Аллаха, и пламя Иблиса пожрет их…

– Ты видел человека, который тебя ударил?

– Да.

– И он был евреем?

– Джимгрим, не тебе об этом спрашивать. Если еврей хочет убить, он всегда наймет кого-то другого. Тот, кто меня ударил, был наемник, и он умрет от моей руки, Аллах мне в том свидетель.

Но пусть Аллах покарает меня и низвергнет во прах непогребенным, если я не заставлю поплатиться за это десятерых евреев!

– И какого-нибудь еврея в особенности? – спросил Грим.

Человек на постели сжался и ушел в свою скорлупу, точно моллюск, до которого дотронулись. Он выглядел довольно необычно и скорее походил на испанцев, которых любил писать Гойя: с редкой седеющей бородкой и впалыми щеками. Его мучил жар, он сбросил серое армейское одеяло, и я увидел под смуглой кожей его тугие мускулы, точно отлитые из бронзы.

– Если бы не евреи, Фейсал уже стал бы царем всей этой земли, – внезапно произнес он и снова замолчал, замкнувшись в себе.

Грим улыбнулся. Он почти всегда улыбается, когда вроде бы не за что ухватиться. В те мгновения, когда большинство людей, ведущих допрос, хмурятся, он проникается сочувствием к допрашиваемому, подбадривает его… Это просто хитрый обходной маневр.

– А как насчет французов? – спросил Грим.

– Да сокрушит их Аллах! Они все на содержании у евреев!

– Ты можешь это доказать?

– Уалла! Могу.

Грим, похоже, не особенно ему верил. Его взгляд оставался пристальным, но в глазах плясали веселые искорки. Раненый задрожал от негодования.

– Ты смеешься, Джимгрим, но послушай, что я тебе сейчас расскажу!

Однако Грим по-прежнему улыбался.

– Сиди-бин-Таждим, ты один из фанатиков, что думают, будто весь мир против них в сговоре. С чего ты решил, будто евреи считают тебя такой важной фигурой, что подсылают к тебе убийц?

– Уалла! Я один из немногих, кто управляет происходящим.

– И если тебя убьют, то весь процесс остановится, так?

– На все воля Аллаха. Я еще жив.

– У тебя есть друзья в Иерусалиме?

– Конечно.

– Странно, что они тебя не навестили.

– Уалла! Ничего странного.

– Понятно. Они считают тебя человеком без полномочий, который может что-то затеять и оставить это на других?

– Кто говорит, что у меня нет полномочий?

– Ну, если ты можешь доказать, тогда…

– Что тогда? – переспросил раненый, пытаясь сесть.

– Скажем, Фейсал – мой друг, и люди, которые пришли со мной – тоже его друзья. У тебя, конечно, нет письма, потому что это было бы слишком опасно…

– Джимгрим, клянусь Аллахом, у меня было письмо! Тот, кто ранил меня, забрал его. Я…

– Это было письмо от Фейсала?

– Малэйш… неважно. Оно было зашифровано и запечатано. Если ты сможешь добыть для меня это письмо, Джимгрим… но какая теперь польза от этого? Ты ведь на службе у англичан!

– Скажи, кто тебя ранил, и я достану для тебя письмо.

– Думаешь, я так прост? Ты можешь слишком много узнать. Лучше скажи врачу, чтобы поскорее вылечил меня, тогда я сам займусь своими делами.

– Мне бы хотелось спасти тебя от тюрьмы, если это возможно, – ответил Грим. – Мы с тобой старые друзья, Сиди-бин-Таждим. Но, конечно, если ты прибыл сюда, чтобы поднять мятеж… Если есть документ, который это доказывает, и он попадет в руки полиции… тогда я мало что смогу для тебя сделать. Так что лучше скажи, кто тебя ранил, и я стану его искать.

– А если ты получишь письмо?

– Разумеется, я прочту его.

– А кому ты его покажешь?

– Возможно, моим друзьям.

– Они не уронят твою честь? Они тебя не предадут?

– Я об этом позабочусь.

В глазах Грима появился блеск, знакомый любому, кто знал этого человека. Грим напал на след. При этом он выглядел так, словно начинал терять интерес к разговору… Короче, он с упоением вел охоту.

– Есть еще кое-кто, с кем я мог бы посоветоваться, – небрежно произнес он. – По дороге сюда я видел одного из штабных капитанов Фейсала. Он ехал в кэбе к Яффским воротам.

Едва Грим умолк, раненый задрожал – то ли от гнева, то ли от ужаса. Он почти обезумел. Его и без того бескровное лицо стало пепельно-серым, затем посинело, все тело сотрясал кашель. Все, что ему удалось – это издать несколько невнятных звуков. Тогда он попытался объясниться знаками. Грим его явно понял.

– Очень хорошо, – сказал он. – Скажи, кто тебя ранил, и я не стану называть твое имя штабс-капитану Абд-эль-Кадиру.

– А эти люди? Они ничего не скажут?

– Ни слова. Кто тебя ранил?

– Юсуф Дакмар! Да лишит его Аллах своей любви и милости!

– Вот черт! – взорвался Джереми, забыв, что нельзя говорить по-английски. – Да, это редкостная свинья! Юсуф Дакмар, сын повара, который умудрялся по четыре раза продавать армии овец: пригонял их в лагерь, получал расписку, угонял среди ночи и их же приводил опять! А мы были слишком заняты – учили наших турецких братьев правилам хорошего тона. Тот самый тип, которого я как-то турнул из лагеря… Надеюсь, он это помнит. Готов спорить: у него и до сих пор ноет хребтина. Грим, старина, отведи меня к нему, вот уж ему устрою!

Но Грим что-то мурлыкал под нос и барабанил по покрывалу пальцами, точно играл на пианино.

– Этот человек не араб? – спросил раненый, вновь охваченный тревогой.

– Скажешь тоже! – расхохотался Джереми. – Я арабов знаю как облупленных. Я с детства был последним негодяем, таких еще поискать надо! Я водопроводчик, который вынул пробку из арабской ванны… Понимаешь по-английски? Славно. А знаешь, что такое английская соль? Видел, как действует? Может, на себе испытал? Я один из тех соленых ребят, что прошли через Вирсавию, когда у турок воды было хоть залейся, а мы помирали от жажды. Нет, вода была, но такая грязная и вонючая… в такой даже свиней не моют. Слыхал об анзаках? Ну, так я из них. Теперь ты узнаешь, что предстоит скорпиону, который тебя ужалил. Лежи себе и думай об этом, приятель. Завтра утром я покажу тебе его рубашку.

– Пожалуй, нам пора, – заметил Грим. – Суть вопроса я ухватил. Остальное соберем в другом месте.

– Из этого парня еще много чего можно вытянуть, – возразил Джереми. – Затычка вытащена. Теперь он будет изливаться, а ты слушай.

Грим кивнул.

– Конечно. Но мне от него не слишком много нужно. Не хочу, чтобы его пришлось арестовывать. Понял?

– Тогда пошли, – ответил Джереми. – Я пообещал ему рубашку.

За ширмой Нарайян Сингх стоял как статуя: глухой, немой и неподвижный. Даже его глаза, лишенные выражения, сосредоточенно смотрели на противоположную стену.

– Много ли ты услышал? – спросил его Грим.

– Я, сахиб? Я больной человек. Я спал.

– Видел сны?

– Как тебе будет угодно, сахиб.

– В госпитале душно, не так ли? Думаю, ты быстрее восстановишь здоровье на свежем воздухе. Само собой, отсюда тебя никто не гонит… Но как насчет того, чтобы слегка поразмяться? Не особо надрываясь?

У сикха заблестели глаза.

– Сахиб, ты знаешь, как мне нужны упражнения!

– Я поговорю с врачом. Если он подпишет новую справку, доложишь мне нынче вечером.

– Атча, Джимгрим сахиб, атча!

Арабская авантюра

Подняться наверх