Читать книгу У ангелов нелетная погода - Татьяна Батенёва - Страница 6

Лариса не помнила, как провела этот день, слоняясь по номеру, выходя на улицу, где палящее солнце било по глазам, как огонь электросварки. Она возвращалась в номер, порывалась звонить кому-нибудь, но не понимала, кому и зачем. Ложилась на кровать, укрываясь с головой покрывалом, но не могла спать, плакала, а потом, обессилев от слез, лежала, представляя себя мертвой, выпотрошенной рыбиной…

Наконец, дожив до вечера, машинально приняла душ, включила на всю мощь тихо жужжащий под потолком кондиционер и легла под скользкие простыни на широченную кровать. Она знала, что не уснет, но надо было как-то дотерпеть до утра.

Холодный ветер леденил висок, но все равно казалось, что в голове все кипит. Она вертелась на постели, не находя удобного положения и пытаясь как-то защититься от страшных картин, всплывавших в воспаленном мозгу.

Остро вспомнилось, что вот так же коротала ночи, когда маленькая Аня болела. Первый год был непростым: дочка кричала ночи напролет и успокаивалась только на руках. То ли оттого, что она всю беременность тяжело работала, особенно зимой, когда надо было сгребать кучи снега и долбить лед. То ли от непреходящего горького вкуса обиды на Сергея, который никак не отозвался на рождение малышки… Но она и сама этот год прожила словно под анестезией. Машинально делала все, что должна была, машинально готовила какую-то еду, стирала, купала дочку… И всеми силами старалась не думать о том, что будет, если она вдруг заболеет, не выдержит. Анечка заходилась криком и днем и ночью…

А Лариса винила себя в том, что ребенок не спит, плохо ест и не прибавляет в весе, как положено. Она бегала по поликлиникам, доставала какие-то дефицитные лекарства, истязала себя диетами, чтобы, не дай бог, в молоко не попало что-нибудь лишнее, чтобы дочь наконец окрепла и поправилась.

«Животик, – качала головой участковый педиатр, – вы не тревожьтесь, мамочка, у всех детей в этом возрасте с животиком проблемы». Пока наконец Лариса не нашла выдающееся светило «по животикам». Маленькая сухонькая профессорша посмотрела на листок с анализами и покачала седой головкой: «Орет? Имеет полное право! Скажите спасибо, что по потолку не бегает!» Назначенное профессоршей несложное лечение помогло. К семи месяцам Анечка выправилась, перестала кричать после кормления, довольно гулила и улыбалась, показывая два белых зубика.

«Ну, посмотри, Нателка, это же чистый ангел!» – хвасталась Лариса подруге, развернув Анечку перед купанием и любуясь розовыми ручками и ножками, завитками светлых волос. Аня совала в рот кулачок, потом, искривив мордашку и страшно покраснев, громко пукала. «Что-то ангел у вас какой-то вонючий, мамаша!» – хохотала Нателка.

Потом она отдала Аню в ясли. Спешно сдав ее с рук на руки няньке и убегая, слышала громкий плач. Иногда сама плакала за углом, так хотелось вернуться, забрать дочку и унести домой. Но делать было нечего – бывшая руководительница дипломной работы профессор Вавилова устроила ее на работу в крупное издательство. А там строго соблюдали трудовую дисциплину, опаздывать и сидеть на больничном было не принято. К тому же Ларисе пришлось продолжать и свою дворницкую карьеру, чтобы не отобрали служебную комнату.

Она вставала в пять утра, убирала свой участок, потом неслась с Аней в ясли, а к десяти уже сидела за рабочим столом в редакции. Сейчас было страшно вспоминать те два года, но тогда она, закусив губу, упрямо твердила себе: я смогу, я не сломаюсь, не дождетесь.

К кому относилось это «не дождетесь», она и сама не могла бы сказать. Но острое чувство собственной силы и невозможности отступить помнила до сих пор очень явственно.

Когда главный редактор издательства, маститый писатель Кожеватов, выхлопотал ей комнату в коммуналке и прописку, сразу стало легче. Не надо было вставать ни свет ни заря и волочить тяжелые пешню и лопату по темным зимним улицам и дворам. Правда, Лариса очень боялась знаков внимания со стороны главного редактора, который явно ей благоволил.

«Теперь начнет приставать, старый ходок! – мрачно пророчила Нателка. – Уж известно, что он слаб по женской линии. Раз облагодетельствовал, то жди подляны…»

Лариса сжималась в комок, когда секретарша главного вызывала ее: «Зайдите к Николаю Валентиновичу!» Он и впрямь пару раз нежно жал ей руку, похлопывал по плечу, но дальше дело не пошло: над головой Кожеватова сгущались тучи акционирования издательства, были какие-то неприятности со взрослым сыном – балбесом и пропойцей… А потом старого писателя и вовсе попросили с насиженного места. Его кабинет занял сухой и деловитый бизнесмен – начиналась эра коммерческой литературы.

Лариса вертелась на широкой кровати до рассвета. Вставала, пила воду, прикладывала к раскаленной голове мокрое полотенце. Но когда тяжелые занавески стало розово подсвечивать солнце, внезапно провалилась не в сон, а в какое-то странное забытье, словно рассудок отключился сам, отказался сохранять бодрствование…

Проснулась оттого, что сильно вздрогнула всем телом. Несколько секунд непонимающе осматривалась: где я, что со мной? И тут же бетонная плита навалилась на нее всей тяжестью: Аня пропала.

Посмотрела на часы: пять утра, в Москве шесть, звонить рано. Оставшиеся три часа провела на балконе, скорчившись в плетеном кресле и слушая утренние звуки просыпающегося отеля.

Подъезжали какие-то автомобили, включились автоматические поливалки на газонах, служащие мели каменные тротуары и расставляли шезлонги у бассейнов… Потом к морю на утреннее купание потянулись сторонники здорового образа жизни. Потом хорошо запахло кофе…

Воздух нагревался с каждым часом все заметнее. Курорт с его сонным, неторопливым ритмом, к которому она еще так недавно стремилась, начинал очередной день лени и ничегонеделания. А она, с пересохшим ртом и пылающими висками, холодными липкими ладонями прижимала к горлу узорчатое покрывало, в которое закуталась от озноба, и считала минуты до момента, когда можно будет позвонить в Москву.