Читать книгу Спасский остров. Петербургская поэзия - Татьяна Евгеньевна Кожурина - Страница 4

В Коломне старинной художница тайно живет —

Как птица весенняя, гнездышко чудное свила!

Пейзажи с домами рисует все дни напролет, —

Любуясь, как тихо к закату уходит светило.

А где-то касается клавиш вдали пианист…

Она словно тонкой иглой вышивает пейзажи!

Легко паутинкой ажурной слетают на лист, —

И в окнах оживших почудятся жители даже…

Вдоль набережной, охватившей Пряжку, —

Высокий дом, где жил поэт когда-то…

Качались лодки на волнах, шумели дети,

И расстилалось небо, как руно,

Над Офицерской улицей пустынной…

Закат пылал пожаром над заливом

Сквозь тяжкие зелёные гардины,

Перетекая в каждое окно…

И девушка стояла одиноко

На призрачном мосту, переживая,

От строк, в которых музыка звучала,

В которые входили корабли…

А улица рекою вдаль струилась,

К проспекту свое русло пролагая,

Где кирхи высится суровой очертанье,

Лишь миг – и оторвётся от земли…

1

В Коломне – душный вечер полнолунья,

Зашторенные тканью плотной окна,

Но не укроешь города за шторой —

Доносятся хмельные голоса…

Над домом – тень невидимая замка

Литовского – глазницы словно норы! —

И слышатся удары метронома,

И бой часов, и вой ночного пса…

2

На каменном приземистом балконе

Горячий пунш в бокалы звонко льётся,

Сплетается беседа прихотливо,

Закат заглядывает искоса в стекло.

Растает жаркий день неторопливо.

Качается вода в сети каналов,

Прохладный ветерок несёт с залива

Молочной ночи светлое крыло.

3

Мы бродим лабиринтами Коломны,

В молочных переулках растворяясь,

Как дети, не заботясь о приличье,

Бежим-смеёмся, и в руке – рука…

Дворцы усталые на нас глядят с улыбкой,

Распахивая окна ветхих комнат,

В их недрах томно тают звуки скрипки,

К нам приближая прошлые века…

Стал сапфир твоих глаз холоднее,

и жестче, и тверже,

И звучит с каждым днем всё чеканнее

медная речь.

Показалось на миг: ты – корабль,

а сердце лишь поршень,

И в обшивке железной все ширится,

 ширится течь.

Зимний парус змеиный к земному

пощады не знает,

Моря плещется сталь, замкнутая

в строгих глазах.

Нас с тобой лишь канал

– лишь тончайшая нить! – разделяет,

Но по сути – на разных,

на разных живем островах.

Свежий ветер с залива озябшие кутает плечи,

Тает в небе закат розоватым больным леденцом.

Мой учитель! прости мне,

прости мне все дерзкие речи!

Мне б собакою взвыть под твоим

 опустевшим крыльцом!

Избран путь изо всех наиболее

странный и сложный.

Только нас уже нет – мы лишь прах

– уж кружит воронье…

Мне привиделось нынче:

ты – посох потертый дорожный,

Я – лозой прорастаю сквозь древо сухое твое.

Прощай, Петербург! Я тебя не любила,

Я имя твоё навсегда позабыла.

Я лишь иногда в сновиденья включаю

Твои купола, голубиные стаи,

Твои фонари очертаний старинных,

Ажурных мостов полусонные спины.

Прощай, Петербург! Наш роман неудачен.

Стою на ветру, не скорблю и не плачу, —

Пусть шпилями-реями всю исцарапал…

Прощай, Петербург! Ты не город – корабль!

Корабль, прикованный крепко к причалу.

Мой призрачный пленник, тебе – не отчалить!

Прощай, не печалься – за кровь кочевую,

За то, что тебя ни к кому не ревную,

За то, что твои корабельные своды

Меня не удержат от жажды свободы.

За то, что роса на цветке придорожном

Острей твоих чар моё сердце тревожит.

Прощай, Петербург! Я тебя не любила,

Я имя твоё навсегда позабыла.

Прозрачно-зелёная грива прибоя.

Сквозь сумрачность неба – шитьё голубое.

Ступени замшелые в бежевой пене,

А ветер – холодный и влажный – в колени,

Как пёс, что хватает за юбку зубами…

А волны с шипением бьются о камень.

Вдали – Петербург – еле видимой нитью

Развёрнут в тумане на бледном граните.

Мой призрачный город во сны уплывает.

Летучий Голландец! Тебя – не бывает!

В воде зазеркальной, назад уходящей,

Ты как наважденье в одеждах блестящих.

Ты сон предрассветный, ты не существуешь!

Ты нежным закатом мне губы целуешь.

Ты разум приводишь к немому восстанью

И держишь одним лишь не-существованьем.

И вновь ускользаешь – в страну сновидений…

Ступени замшелые в бежевой пене.

Прозрачно-зелёная грива прибоя.

Сквозь сумрачность неба – шитьё голубое.

Летний вечер на остывающей набережной Невы,

Медленно угасающий над облаками закат,

Жидким золотом дорожка солнечная

 блещет поверх воды,

Перекатывающихся волн зеленовато

– сонный шёлк,

Фонтанов стеклянные стволы взметают

бриллиантовую пыль,

Долгие косые тени в изумрудном бархате трав.

Ты поддерживаешь невесомую беседу так легко,

Словно хрупкую чашу,

наполненную драгоценным вином,

И от солнца, от взора твоего, от молодости пьяна,

Мне так врезался в память твой

чарующий долгий взгляд,

Жаркий трепет сердца, запертого в броне груди,

Ты едва удерживал, чтобы соколом

не вылетело ко мне!..

Мягкий ветер доносит солёный

запах трав морских.

Как трепещет на ветру

бирюзово-прозрачный шарф…

Мимо пролетают сверкающие белые

как снег катера,

И утерянного сердца мне нисколько,

нисколько не жаль…

Горизонт – такой опаловый! —

Меж каналов и дворов…

Возвращение усталое —

В объятия оков.

Солнце сонно отражается

В чёрной сумрачной волне.

Изумлённые, качаются

Три лилии во мне.

На мосту стою стеклянном

В ожидании зимы.

Вдаль уходят караваны

Медно-палевой листвы.

По зимнему острову

– саду изгнанницей вечной шагаю,

Любуюсь на снежные хлопья,

 от суетных мыслей вдали…

Мне снятся Земли Перузины

 таинственные очертанья,

Там реки в оправе гранита,

 там плавно идут корабли…

Земля Перузина на картах

нигде не подписана ныне,

Но чую её приближенье за много шагов и часов…

Вокруг раздвигается время

– и в кружеве спутанных линий

Вторгаюсь сквозь снега завесу

в ажурное марево снов.

Три дня до рождественской ёлки,

живёт в ожиданье полмира.

Цветные шары и гирлянды опутали

 джунглями дом.

Стеклянные зайцы и белки,

 солдаты в зелёных мундирах,

Волхвы, пастухи, звездочёты,

 комета с огромным хвостом…

Ты в дом мой войдёшь осторожно,

 окинув внимательным взглядом

Квартиру – морскую каюту

на древнем большом корабле,

Изрядно разбитом штормами;

здесь книги с иконами рядом,

Старинные карты Европы,

 мечты о далёкой земле…

За окнами эркера ветер швыряет ладонями хлопья,

Яс чаем горячим неспешно

на скатерть поставлю поднос…

Уляжется пёс на паркете.

Как выстрел вдруг форточка хлопнет.

«Грифоны – герб нашего дома»

– отвечу, без слов, на вопрос.

Над створчатой дверью витражной,

 поморскому складню подобной,

Грифоны, суровые стражи,

– цветок между ними вплетён.

Грифоны, суровые стражи,

– герб нашего прежнего дома, —

Хранящие хрупкую память

 ушедших в былое времён.

За окнами кружит позёмка по саду,

Пушистая ёлка в нарядных огнях…

Раскроются двери высокой парадной —

С порога, в снегу, обнимаешь меня!

Раскатится смех по ожившему дому,

Часы зазвенят, замурлыкает кот…

В большом полушубке – такой незнакомый! —

Ты входишь, и вместе с тобой – Новый Год…

Развяжешь рюкзак – там черника, морошка…

Покажется, вновь отдалилась беда…

Я в снимки гляжу, как в резное окошко

С узорами зимними синего льда.

На снимках – заснеженной тундры просторы,

Оленьи упряжки, бревенчатый храм…

Руины ушедшего в быль Пустозерска,

И крест – где Аввакум сгорел за Христа.

Просторный, свечами украшенный зал,

Икона с Младенцем и Девой Пречистой…

С Рождественской ёлки сегодня пропал

В ночи башмачок из стекла серебристый.

Как много вокруг привлекательных лиц!

Но в сердце дрожит самородная жила —

Быть может, таинственный Маленький Принц

Несет его в поисках Золушки милой?..

Ах, если б нашёлся второй башмачок —

На крошечной девичьей ножке изящной!..

За печкой на скрипке играет сверчок,

На улице тает-кружится снежок,

Весь соткан из чудных пушинок блестящих.

Покинула город, как будто усадьбу, —

Перины, подушки свои забрала,

Ажурные скатерти и кружева —

Спешит на далёкую пышную свадьбу!

Умчалась, усевшись в роскошные сани,

На бело-молочных своих лошадях.

Растаяла с инеем в утренней рани,

Лишь белые змейки на всех площадях!

По комнатам – сор, опустевшая мебель,

Печально и тихо, и пусто кругом…

Но мы уже ждём – ах, когда же приедет

Весна – и украсит листвою наш дом!

Корабль небесный мой, твои взмывают своды,

Объятые тепло божественной рукой!

У Господа прошу – ещё глоток свободы,

Ещё глоток воды – хрустальной и святой!

В коринфский строгий лес, на каменной подкове,

Вдруг устремивший к небу свой пальмовый восторг,

Вхожу – и по кресту струятся капли крови,

И тает за спиной грехов тяжёлый горб.

Вхожу в священный круг, меандром оплетенный,

Ручьём вливаюсь в хор поющих прихожан,

И ощущаю в миг, лучами позлащенный:

Нам этот дивный мир лишь Богом, Богом дан!

Там, внизу, расстилается город с обеих сторон,

Южный ветер чуть треплет побеги листвы молодые,

Черепичные крыши – волнистым узорным ковром,

В купол тяжкий собора – снопами лучи золотые.

Сквозь высокую арку вхожу в древнеримский собор —

Сверху донизу густо лозою увит виноградной,

Несмолкаемый всюду разносится радостный хор —

Птицы райские гроздья клюют на цветущей ограде.

Мы просыпаемся в ночи в поту холодном:

Что, если в дверь звонок – пришли за мной?..

Воспоминания о юности свободной…

А в пепельнице – «Реквием» – золой.

Давно известна участь горьких строчек —

Пусть рукопись опальная горит!

Из пепла прорастает вновь листочек —

Я узнаю знакомый быстрый почерк! —

И птица Феникс заново взлетит!

Я как-то не заметила зиму —

Она подкралась робко, незаметно,

Накрыла Петербург накидкой бледной —

И вот ступаю по волшебному руну

Её снегов, под лунным светом медных…

Я как-то не заметила зиму….

Мои петербургские львы полюбили московских – внезапно!..

И шествуют ночью чугунной по площади-залу…

Шоссе переполнено львами, длинна вереница!

Весна у гранитовых львов!..

С каждым шагом всё ближе столица…

Мои петербургские львы – на Полянке, Лубянке…

Они разбредаются парами вмиг спозаранку,

Они средь сиреней московских мурлычут влюблённо,

И в городе сонном

Их вновь настигает апрель воспалённый.

Прилетают ночной порою

На заснеженный Львиный мост

В царство льдов над застылой водою

Птица Сирин, и с ней Алконост.

А вдали соседи суровые

Машут золотом тяжких крыл,

Вихрят снега седые покровы —

Петербургский им воздух мил.

И в ночи танцуют, весёлые,

И неспешно выходят к Неве,

Пьют напитки хмельные, дешёвые,

Плачет алый сок в рукаве.

А к утру становясь несмелыми,

Растворяясь в январских снах,

Застывают хлопьями белыми

На тяжёлых зимних ветвях.

1

Утром ступаю тихим

В солнечную обитель,

В свой треугольный дом,

Что у подножья собора

Крохотным ульем застыл.

В нём за оградою арок —

Словно в монастыре!

Банковский мост со львами.

Всюду резные клёны —

Листья стройно плывут…

Капли на золоте перьев.

Чёрным блеснёт вода.

Тихо взмахнут крылами

Стражи мои тайком.

2

О, этот хрупкий бисер,

Тонкий цветной стеклярус —

Бусины зимних квартир

Добрых моих друзей —

Словно шары золотые —

Все нанизал канал!

Сонно шагаю в полночь

Вдоль разноцветья бусин,

Сыпется мелкий снег.

Тихо – из шара в шар —

В гости ко всем друзьям —

Красное пью вино —

Всех я хочу повидать!

Листва пламенела – шуршащий янтарный огонь!

Река зимних снов, извиваясь, плыла в голубое…

Ты руку на плечи мне вскинул, и тут же ладонь

Моя обожглась – о твоё о крыло золотое.

Камейный профиль на застывшем снимке:

Волна волос – сардоникса огнём!

Невидимые рвутся паутинки

Разлуки – всё быстрее – с каждым днём.

О, как спешишь – скорей сорвать кольцо

Садовое – на пальце безымянном! —

Москву свергая с трона непрестанно…

Всё это ревность, ревность налицо!

Вчера, в ночи прозрачно-синей,

Очерченной серебряным дождём,

В сплетении тончайших линий, —

Октябрь – соприкоснулся – с Ноябрём.

Февраль. Лазурь. И солнце – в серебре.

Сосулек плач – весна вернётся скоро!

Сквозь веток кружевную акварель

Сверкает крест на куполе собора.

Ограда мне напомнит акведук —

Массивной многоарочной аркадой.

Покажется на миг – не Петербург, —

Но, в римские укрытая наряды, —

Мне Яуза моя блеснула вдруг!

По тёмным старинным ступеням

Печально ступала Полина,

И близился возраст осенний,

И грусть застила глаза.

И таяла жизнь постепенно,

Тревожная острая льдина…

Над городом каменным нервно

Шумела ночная гроза.