Читать книгу Зелье забвения - Татьяна Нильсен - Страница 2

Пашка рос мальчиком смирным, добрым и доверчивым. Мать во всём винила женское окружение в воспитании, она волновалась за его будущее – каждый будет стараться обидеть, или использовать её мальчика. И как же он будет жить, когда окунётся в самостоятельную жизнь, когда станет студентом. А то, что он станет студентом ВУЗа мать не сомневалась – мальчик прекрасно учился, и с серебряной медалью закончил школу. Каково же было удивление окружающих когда парень даже не пытаясь сдать вступительные экзамены в какой-нибудь институт, устроился на работу в автомастерскую, которая находилась недалеко от дома. А для матери это был просто шок, не такое будущее она пророчила своему единственному сыну. Через год он добровольно отправился в Армию, а по возвращении открыл двери всё того же автосервиса. Два дня назад Пашке стукнуло двадцать девять лет. Он был высок, строен, чёрные волосы стрижены коротко и стильно. Одевался парень модно, но без кича. Он сам не знал откуда это взялось у него, потому что с матерью они жили весьма скромно, но ему нравилась дорогая обувь, лайковые перчатки, шёлковые шарфы и кашне. Одно огорчало-всегда грязные руки, как бы он их не драил, мазут намертво впитался в ладони и пальцы. Но это единственное, что могло его слегка опечалить. А в остальном он считал себя счастливым человеком. Девушки ходили за ним табунами, денег он получал достаточно, чтобы иногда посещать ночные клубы или рестораны, жил отдельно от матери – в квартире, которую оставила по наследству бабуля, работу свою он любил. Что ещё мог желать молодой повеса? Пашка предполагал своё будущее: когда-нибудь он встретит единственную-неповторимую, женится, у него будут дети, мать будет нянчить внуков и стряпать пирожки с блинами, а по выходным они всей семьёй будут собирать смородину с малиной на даче, и варить на зиму варенье. Дачи у них никогда не было, но мечты были настолько чудесными и реалистичными, что Пашка был твёрдо уверен – дача будет.

Всю жизнь его окружали женщины – мать, бабушка, воспитатели в детском саду, учителя в школе, соседка по парте. Он остро нуждался в мужской компании, завидовал пацанам, которые проводили время с своими папками в голубятнях, в походах в горы, на велосипедных прогулках, да и просто, когда приходили на родительское собрание. Он не знал своего отца, и когда был маленьким, а потом подростком всё время терзал мать расспросами. Однажды, когда ему было лет одиннадцать, мать открыла ему великую тайну, что его отец настоящий грек, и мало того, он являлся чемпионом мира в гонках «Формулы 1». Пашка некоторое время был невероятно горд, что он сын чемпиона мира, но со временем насмешки друзей и одноклассников стёрли с него это чувство. Повзрослев до него дошло, что мать просто придумала всю эту историю. У кого-то были отцы – герои лётчики, разведчики, моряки, ну а для него матушка хотела чего-то исключительного. Хотя все отмечали, что парень превратился из мальчика в красивого юношу со смоляными волосами, красивой фигурой, прямым носом и действительно был необычайно похож то ли на грузина, то ли на итальянца, то ли на грека. Но вскоре Пашка сделал одно открытие, которое в последствии превратилось в навязчивую идею. Однажды он залез в письменный стол на полку с бумагами в поисках какого-то необходимого в тот момент документа, и наткнулся на пачку старых писем. Мать была на работе и он расположился за столом, просматривая конверты. В век интернета и сотового телефона эта пачка писем выглядела, как что-то ископаемое вроде бивня мамонта или старинного фолианта, написанного от руки с обложкой из натуральной, буйволиной кожи. Он рассматривал разноцветные марки из разных стран-Италии, Аргентины, США, Австралии и большинство писем было отправлено из Греции. Отправитель и получатель были одни и те же. Корреспонденция была адресована его матери, а отправлял её некий Аргирис Дракопоулос. «Наверное это и есть мой возможный отец, – размышлял Пашка, – недаром отчество мать присобачила Аргирисович. Видать папаша не счёл необходимым предъявлять свои отцовские права и фамилия у меня осталась матери – Пушков, а не эта жуткая для русского слуха.» Он никогда не получал писем, но знал, что читать чужие не хорошо. Раздумывал он недолго, мать была на работе, спросить разрешения было не у кого, а любопытство было велико, тогда он решил просто просмотреть содержимое не вникая в суть. Но так не получилось, Пашка не только вник, но и проникся этим эпистолярным романом. Послания были на английском языке, но писать, читать и даже размышлять на этом языке для Пашки было делом обычным. В молодые годы мать закончила факультет иностранных языков в одном московском ВУЗе, потом успешно работала внештатным гидом-переводчиком в «Интуристе», а вечерами брала переводы научной и художественной литературы. Она с самого детства разговаривала с сыном на двух языках.

Пашка сварил себе крепкий кофе в турке, сел у окна на кухне и задумался. Прочитанная история впечатлила его, но чувствовал он себя неуютно, как будто заглянул в замочную скважину и увидел чужую, приватную жизнь. В письмах не было ничего постыдного или порочащего мать или гипотетического отца. Но про себя парень решил, обязательно расскажет матери о том, что прочитал письма, тем более, что у него возникло множество вопросов. Он положил пачку назад в стол, и решил отложить разговор до лучших времён. Несколько дней Пашка ходил в задумчивости и в один из вечеров он, как умел накрыл стол фруктами, бужениной, всякой зеленью, а в центр поставил бутылку французского, розового вина, которое любила мать. Потом дождался, когда она придёт из института, в котором преподавала английский, и торжественно пригласил на ужин.

– О, что за повод? – изумилась Лидия Николаевна, отщипнув виноградинку.

– Прежде, идите мыть руки, мадам, – Пашка повернул мать за плечи в сторону ванны.

Лидия Николаевна мыла руки над раковиной, и разглядывала себя в зеркало. Ей нравилось то, что она видела. В свои пятьдесят она выглядела прекрасно, во всяком случае она так думала. Ей были не по карману фитнесс-центры, дорогие косметические салоны, но она летом бегала трусцой в парке, а когда наступали холода делала гимнастику в квартире. Покупала замороженную смородину, клубнику, малину и накладывала на лицо свои самодельные маски. Но морщинки вокруг глаз и на шее множились, только она не страдала по этому поводу, а принимала это как неизбежность. У неё были кавалеры и Лидия Николаевна позволяла ухаживать за собой, принимала цветы, ходила в театры и на концерты. Иногда случался секс, но к себе домой для этих целей она никого не приводила, считала что эта территория принадлежит только ей и сыну. После смерти бабушки – её матери сын переехал жить в её маленькую хрущёвку и это было справедливо, мальчик должен когда-то научиться самостоятельности – готовить для себя еду, стирать носки и утюжить рубашки. Но они были очень привязаны друг к другу, часто перезванивались, вместе ходили в кино и устраивали такие ужины как сегодня. Лидия Николаевна не особенно удивилась, когда увидела накрытый Пашкой стол, но уж больно он был сегодня загадочный. Она даже размечталась, а может он скажет, что собрался жениться и она вскоре станет бабушкой…

Когда сели за стол и выпили вина, Лидия Николаевна не выдержала и поторопила сына:

– Паш, колись, что ты там задумал? Я должна начинать волноваться?

– Да нет мам, причин для волнения нет. – Пашка тщательно прожёвывал кусок мяса, собираясь с мыслями и через минуту продолжил. – Я прочитал письма.

– Ты про что? Какие письма? – мать не поняла о чём речь.

– Я имею в виду твою переписку с Аргирисом Дракопоулосом. Да, да я знаю, это плохо, что я без твоего ведома не должен был этого делать, извини меня, но…

– Всё в порядке, я не сержусь. Наоборот я должна была давно рассказать тебе всю эту историю. Только сначала ты был маленький, потом подрос, но был ещё маленький для понимания этой ситуации, а потом я думала, что всё это не имеет значения. Так что ты хочешь услышать? Комментарии к письмам?

– Всё, я хочу знать всё.

Таких историй любви как у его родителей было великое множество. Они встретились случайно и не случайно, неожиданно и ожидаемо, в общем их встреча произошла по законам провидения, физики и вселенной. Они оказались в одном месте, в одно время. Это был 80-й год, год проведения Московской олимпиады. Она – вчерашняя студентка Лида, с хорошей репутацией и характеристикой была прикреплена ещё с двумя девушками к команде из Греции. Наряду с многими странами Греция бойкотировала Олимпийские игры в Москве, и группа приехала в индивидуальном порядке, с разрешения своего олимпийского комитета. Кое-кому комитет оплатил поездку, некоторые приехали за счёт спонсоров, а любители спорта платили за удовольствие посмотреть невероятное шоу из своего кармана. Нескольких человек из общей команды участвовали в соревнованиях по парусному спорту, они проводились на берегу Балтийского моря в пригороде Таллина. Так вот после торжественного открытия олимпиады, юная, красивая девушка Лида должна была сопровождать спортсменов к месту соревнований, поселить в гостиницу, в свободное время показать и рассказать о России, о пятнадцати героических республиках и конечно о Таллине. Как и сегодня возле спорта крутится гораздо больше людей, чем настоящих спортсменов-профессионалов, поэтому компашка для поездки в Таллин собралась внушительная. Помимо непосредственно яхтсменов, на побережье отправились сопровождающие лица-тренера, доктора, массажисты. Вот к этой категории и относился Аргирис Дракопоулос. Он был очень красив, имел спортивную фигуру, белозубую улыбку и прямой, гордый нос. Лидочка считала себя мышкой серой, хотя в институте за ней ухлёстывали всякие юноши, и она даже целовалась с одним, но чтоб на неё обратил внимание такой греческий Аполлон, она даже представить не могла. Тем более с такой большой разницей в возрасте – он был старше её на двадцать лет, но тогда она об этом не думала, не знала, и вообще у неё закружилась голова от внимания такого мачо. Да и атмосфера располагала к романтическим чувствам – Балтийский берег, праздник на каждом углу, толпы разноговорящих, разнодумающих, весёлых, спортивных, нарядных людей. Время было жёсткое и не простое, все и вся держалось под контролем определёнными органами, но почему-то этот взрыв чувств прошёл мимо глаз и носов этих самых органов. Она, как переводчица, сопровождающая спортсменов, жила с другими девушками-гидами в этом же отеле, поэтому парочка имела возможность уединиться так, чтобы никто не заметил. Это был взрыв чувств, эмоций и страстей. Никто из них не думал, что будет дальше, их не интересовала политика, закрытые границы, они любили друг друга здесь и сейчас. Аргирис был опытным любовником, а Лидия уже считала себя взрослым человеком, и отдавала себе отчёт, какие могут быть последствия. Но настало время разлуки. Они сидели на стадионе Лужники, держа друг друга за руки, и смотрели прекрасное зрелище – закрытие Олимпийских игр. Глаза Лидии были на мокром месте, но когда взмыл в небо символ игр олимпийский мишка, и Лещенко с Анциферовой запели грустную песню прощания, она просто рыдала. Ей было невероятно горько и печально от того, что это прекрасное время заканчивается, что её Аргирис улетает, и не известно встретятся ли они снова. Он ничего её не обещал, а она ждала и надеялась услышать слова, которые хочет слышать каждая женщина. Он говорил, что любит её, да вот только замуж не звал. И от этого ей становилось горько и тоскливо. Но по настоящему она испугалась, когда поняла, что у неё будет ребёнок. Её мать была женщина по тем временам продвинутая, и не терзала беспутную дочь Лидку упрёками, а только сказала:

– Аборт делать не будешь. Бог дал такое счастье и хвала ему. Вырастим и выкормим! Рожай!

А письма он отправлял часто. Писал, что скучает, любит, грустит и хочет быть рядом, особенно когда узнал, что Лида беременна. Он присылал деньги – доллары. Грек складывал в несколько слоёв бумагу, а между три раза по стодолларовой купюре. Это для того, чтобы деньги невозможно было рассмотреть на свет и украсть. Так он делал несколько раз и Лида с матерью купили в магазине «Берёзка», где торговали отличными, заграничными товарами только на валюту, датский холодильник серебристого цвета «Rosenlew», две пары финских зимних сапог, канадскую дублёнку для Лидии и много всяких вещей для малыша. В то время в магазинах просто невозможно было достать что-то приличное, и эти вещи были просто писком моды. Он звал её в Грецию, но поехать в капиталистическую страну было делом практически невозможным. Самое большое на что они могли рассчитывать это встретиться в Болгарии на «Золотых песках» или в Венгрии на озере Балатон. Сам он приехать не мог, потому что постоянно тренировался и вскоре после рождения Павлика грек стал чемпионом мира в гонках Формулы 1. Об этом Лида узнала из новостей по телевизору, случайно услышала, когда в программе «Время» передавали новости спорта. Позже он прислал радостное письмо и снова доллары. Она не понимала почему он присылает деньги таким образом, а не почтовым переводом, но спросить стеснялась – вроде как выпрашивает деньги на постоянной основе. Маленький Пашка занимал всё её время, мать работала посменно на фабрике, и помогать ей было некому, поэтому любовь к Дракопоулосу постепенно ушла на второй план. Когда она устроила сына в садик и вышла на работу, чувства сместились вовсе на третий. Да и его пыл постепенно угасал, денежные письма появлялись всё реже, вскоре и вовсе сошли на нет. Но любовь Лидии не померкла совсем, она ещё долго тосковала и плакала в подушку. В ней тлела и долго жила обида за то, что он оставил её одну с ребёнком в стране тотального дефицита, вынужденную еле сводить концы с концами в то время, как он барствует в своей Греции.

– Мам, но время менялось, появились сотовые телефоны, компьютеры, интернет, есть возможность без проблем выезжать в любую страну мира. Почему ты не пыталась его найти?

– А зачем? Он же не пытался найти и вернуть меня.

Лида задумалась. А почему она никогда не хотела выяснить о нём хоть что-нибудь? В глубине души, сама себе отвечала на этот вопрос – просто боялась узнать о нём то, чего просто не хотела знать. Например что он женат, что у него счастливая, большая, греческая семья. Она предпочитала верить в то, что он до сих пор верен ей, любит только её и что они когда-нибудь будут вместе. Её размышления перебил Пашкин голос:

– Может ты и права. Он же был в курсе о моём существовании и никогда не пытался увидеть.

– Я конечно же посылала твои фотографии, писала каким ты растёшь, и этого для него, наверное, было достаточно. Греческие мужчины любвеобильны и ветрены – это моё убеждение. Надеюсь, что ты не будешь таким, и скоро у меня будут внуки.

Лидия встала из-за стола, чмокнула сына в макушку и отправилась на кухню мыть посуду. Воспоминания всколыхнули былые чувства – любовь, обиду, ревность. Она вспомнила как болел маленький Пашка, как тяжело было жить, когда началась Перестройка, как хоронила маму. И рядом никогда не было надёжного, мужского плеча. А уж сейчас, когда сын опора для неё, она не собиралась терять свою свободу и связываться узами брака, хотя претендентов хватало.

Пашка принёс из комнаты грязные тарелки, бокалы и открыл ещё одну бутылку розового вина.

– Мам, давай ещё выпьем, а посуду я сам позже помою.

Лида вытерла о фартук руки, они опять сели напротив друг друга, уже на кухне. Пашка разлил вино и торжественно произнёс:

– Теперь выпьем за нас с тобой! – чокнувшись, опрокинул в себя полный бокал, перевёл дух и продолжил. – А может он помер?

– Кто? – Лидия легко захмелела и не сразу сообразила, что сын вернулся к прежней теме. – А, Дракопоулос? Не могу знать, хотя профессию он имел опасную.

– Да не опаснее чем у шахтёра или космонавта. Живёт наверное на вилле возле моря толстый, старый хорёк и в ус не дует. – презрительно произнёс Пашка.

– Не говори про отца плохо! – и прыснула от смеха. – А про старого хорька ты наверное угадал! Ему сейчас где-то семьдесят. Вот то, что ты любишь в машинах ковыряться, так это точно его гены. Так выпьем за твоего папашу, я ему невероятно благодарна за то, что у меня есть ты!

В этот вечер Пашка не пошёл в свою холостяцкую квартиру, а от выпитого вина и избытка новой информации только смог дотащиться до дивана в своей комнате, и уснул крепким сном. Мать убрала остатки еды в холодильник, заварила крепкий чай и уставилась в окно, а там бурлила жизнь, сверкала неоновая реклама, бежали машины по дорогам, оставляя разноцветные следы. В город пришла весна, снег уже сошёл, но ещё было слякотно и дождливо. «Скоро лето, – подумала Лидия Николаевна, – не махнуть ли мне в Грецию на пару недель? Подкоплю денег, у Пашки немного займу и махну.»