Читать книгу Вампиресса. Ангел смерти - Теодор Хильдебрандт - Страница 8

В течение нескольких дней дорожки в окрестностях замка оставались настолько мокрыми и скользкими из-за проливного дождя, что это мешало детям полковника ходить на прогулки, чем Вернер был чрезвычайно доволен. Малыши вскоре забыли своего нового прекрасного друга; но не так обстояло дело с Элен, которая все больше хотела увидеть незнакомку. Она с нетерпением ждала момента, когда земля снова станет настолько сухой, что можно будет снова начать прогулки. В следующую среду ее желание наконец исполнилось; солнце высушило влагу, и день был необычайно хорош. Так как Вернера не было в замке, Элен воспользовалась этим обстоятельством и спустилась на небольшой луг в долине вместе с Вильгельмом и Жюли.

Чем ближе Элен подходила к своей цели, тем больше она чувствовала, что ее сердце сжимается от очень странного чувства, причины которого она не могла объяснить. Ей казалось, что грудь ее сжимается под огромным грузом, она едва переводила дыхание, и общее беспокойство сотрясало всё ее тело. В результате этого физического истощения ее дух также ослабел, и она впала в меланхолическое настроение, от которого тщетно пыталась избавиться. Громкая радость детей не могла сделать ее сегодня счастливее, и дважды она ощущала слезы на глазах, которые, впрочем, не были вызваны никаким обоснованным горем.

Достигнув, наконец, луга, она села у подножия красивой липы, где уютная лужайка так и звала ее отдохнуть, и, вынув из рабочей корзины вязание, подала знак двум своим малышам, что они могут начинать свои игры. Им не нужно было повторять дважды и уже через мгновение они весело прыгали по мягкой траве, как вдруг, примерно через четверть часа, раздались серебряные звуки мелодичной арфы.

Удивленная Элен жестом попросила своих детей замолчать и сесть на траву рядом с ней. Она жадно вслушивалась в странные звуки, которые извлекал из своего инструмента скрытый виртуоз: сначала это была только медленная, торжественная прелюдия, за которой вскоре последовала зажигательная и бурная риторнель, а нежный женский голос сопровождал игру своим пением.

Уже при первых звуках этого голоса Элен почувствовала невольную дрожь. Язык, на котором исполнялась ария, был ей совершенно незнаком, но хотя она и не понимала слов, музыка производила на нее такое необыкновенное и странное впечатление, что она сама не могла определить, какое настроение, она в ней создавала. Наконец голос и инструмент умолкли. Элен не могла сомневаться, что это была незнакомка, которая была сейчас рядом с ней, и она подумала о том, как лучше всего подобраться к ней. Но вдруг ей пришла в голову отличная идея. Она разрешила своим детям снова уйти, и те, давно узнавшие голос их подруги, поспешили к тому месту, откуда доносился звук. Они нашли ее сидящей на стволе дерева в ближнем кустарнике, а в руке у нее была арфа, на которой она только что снова начала играть, хотя на одной из ее рук всё ещё была перчатка.

Она, казалось, обрадовалась при виде детей и позвала своего слугу, сидевшего поодаль от нее. Вручив ему арфу, она спросила свою дорогую, маленькую Жюли, в какую игру она хотела бы поиграть? Милый ребенок хотел познакомить незнакомку со своей матерью, но, вероятно, остерегалась сказать ей, что та находится совсем рядом. Вместо этого она ответила, что хотела бы попрыгать и побегать, и добавила, что подруга уж точно не смогла бы ее догнать, если она даст ей фору хотя бы в несколько шагов.

Лодоиска приняла предложение. Жули побежала вперед, она направляла свой курс туда, где находилась ее мать, которую нельзя было увидеть с этой стороны из-за кустов. Внезапно маленькая девочка бросилась в объятия матери, и Лодоиска остановилась от удивления, стоя почти неподвижно, перед ней. Та, обрадовавшись этому благоприятному совпадению, тотчас встала с места и сделала несколько шагов к незнакомке, которая вопросительно посмотрела на нее.

Лодоиска была прекрасного телосложения, и ее чрезвычайно приятная, обольстительная фигура обладала как раз тем, что необходимо для подчеркивания ее красоты. Ее лицо было совершенным: рот маленький, нос греческий, глаза большие. Над открытым лбом возвышалась пышная шевелюра, и несколько ее черных прядей спадали на алебастрово-белые плечи. Словом, Лодоиска была очень красива, но не одна только ее прелесть производила на окружающих величайшее впечатление – во всех чертах ее было что-то непонятное и неописуемое, на что нельзя было устать смотреть. Но невозможно было договориться с собою, то ли это созерцание доставляло удовольствие, то ли очень странное чувство страха. Белизну ее кожи необычайно украшал яркий румянец на щеках; но все же в этой смеси можно было заметить землисто-желто-серый оттенок, нарушавший гармонию целого. Свежесть ее губ можно было сравнить только с цветом первого распустившегося бутона розы; но некоторые судорожные движения лицевых мускулов, улыбка, граничащая со злобой, портили впечатление восхищения и выдавали, что сердце незнакомки неспокойно и что, как она ни старалась, ей не удавалось укротить неистовство своей страсти. Если вы посмотрите в ее глаза, что вы должны подумать о ней! Какими словами описать ту странную смесь, которая производила в ее взгляде небесная кротость и ужасающая живость? То глаза ее горели всепожирающим огнем, то они были тусклыми, невыразительными и совершенно неподвижными, производя ужасное ощущение. Они представляли жизнь и смерть одновременно, и все же там не было полной безжизненности, а только невиданное смешение того и другого, соединение этих двух крайностей. Белое платье, отделанное черными лентами и скроенное по неизвестному в Германии фасону, а также черная шерстяная шаль составляли весь ее наряд.

Поскольку Элен после беглого осмотра всей натуры этой незнакомки, пребывая в только что описанной неопределенности, увидела, что она стоит неподвижно и даже не открывает рта, чтобы заговорить, она решила начать разговор с благодарностей за доброту, с которой она предавалась развлечениям ее детей.

Едва Лодоиска услышала эти слова, как лицо ее залил легкий румянец, глаза оживились, и она открыла свой хорошенький ротик, чтобы заговорить.

– Значит, я имею честь видеть перед собой жену полковника Лобенталя? Вы простите меня за то, что я не навестила вас; но здесь я искала самого безмятежного уединения и прибыла в этот край только для того, чтобы осуществить план, важность которого сама по себе могла вырвать меня из могилы. Я пробуду здесь недолго, едва ли в состоянии выполнять свои обязанности, так точно сочтены мои часы, поэтому у меня осталось совсем немного времени для моего отдыха.

– Мне очень жаль, – ответила Элен, – что я не могу насладиться вашим обществом, которое, без сомнения, было бы мне очень приятно.

– Не верьте этому, – вскричала Лодоиска, как бы увлекшись против воли внутренним движением, – не желайте моего общества, оно несет с собой отчаяние, горькие слёзы и смерть.

Взгляд, который Элен бросила на одежду незнакомки, подсказал ей разгадку такого рода поведения. Она не сомневалась, что смерть унесла некоторых близких дамы, и что поэтому её ответ указывал только на её горе. Поэтому она ответила, что не следует надеяться облегчить свое горе в одиночестве, а лучше искать утешения в обществе хороших людей.

– Вы ошибаетесь, – ответила незнакомка, – наступает момент в жизни, после которого возвышается непроходимая разделительная стена, и где судьба неотвратима. У меня больше нет надежды облегчить мои мучения, и мое будущее так же неизменно, как и вечность, частью которой оно является.

Эта необычная речь еще больше укрепила Элен во мнении, что молодая дама, должно быть, была в очень тяжелом состоянии горя, которое вполне могло сломить ее разум. Ей стало жаль ее, и, чтобы вызвать больше доверия, она хотела взять ее за руку. Лодоиска быстро сделала шаг назад.

– Что вы хотите? – сказала она с величайшей горячностью. – Слабые смертные! Не торопитесь навстречу судьбе! Вы знаете, что, как только вы прикоснетесь ко мне, вы обречены на смерть?

Теперь Элен уже не сомневалась в душевном расстройстве незнакомки и, чтобы отвлечь ее, попыталась перевести разговор на другую тему.

– Если вы так не любите общество взрослых, – сказала она, – по крайней мере, эти дети, кажется, нашли у вас благосклонность.

– Благосклонность? – Лодоиска ответила глухим голосом, – Какая благодать? Не советую вам этим хвастаться. Скорее, это всего лишь передышка, которую палач дает своей жертве, готовя инструменты для пыток.

Эти слова были настолько ужасны, что Элен испуганно сделала невольное движение, словно хотела убрать детей. Но теперь улыбка, полная невинности, скользнула по губам Лодоиски, а глаза приобрели мягкое выражение.

– О, простите меня, – сказала она, – что я так вас испугала. Но бывают моменты, когда я целиком принадлежу прошлому и будущему, когда я отстранена от настоящего. Тогда, помимо моей воли, с моих уст слетают бессмысленные речи, и мое сердце не может укротить того единственного чувства, которое в нем осталось.

– Я всегда буду чтить боль, которая вас мучает, и довольствоваться желанием, чтобы она скоро совсем исчезла. Если вас беспокоит присутствие моих детей, я запрещу им приближаться к вам впредь.