Читать книгу Паломничество с оруженосцем - Тимофей Юргелов - Страница 6

Прошло больше месяца. Андрей все время проводил дома за перечитыванием моралистов, и сам что-то записывал в тетрадь. Гипс сняли, он вскоре отказался от костылей, однако продолжал делать массаж и ванны, чтобы разработать колено и стопу. На улицу он выходил пока с дедовской тростью, дома же обходился уже без нее.

Как-то к нему зашла Даша с лукошком малины. Андрей даже растерялся, увидев ее в дверях.

– Это вам папа прислал, – сказала она, протягивая пластмассовую корзинку.

– Зайди, – спохватился он, показывая жестом, что ему нужно переложить ягоды.

– Потом отдадите, – махнула она рукой и побежала вниз, только застучали каблуки по деревянным ступенькам. Андрей замер с лукошком, словно обожженный изнутри ласковым пламенем. Ее улыбка, внимательный взгляд исподлобья и выпачканный в малине рот все еще стояли перед его внутренним взором.

Поэтому, когда через несколько дней в его квартире снова раздался звонок (не так уж часто тот подавал свой трескучий голос), он был уверен, что это вернулась Даша за корзинкой. По дороге в прихожую заглянул в трюмо, подтянул хвост. Распахнул дверь и – увидел перед собой Борисыча.

– Не ждал? – спросил тот, довольный, произведенным эффектом.

Дигамбар из Ершовки был в наглаженных летних брюках и рубашке в тон, аккуратно подстрижен, выбрит, надушен, из нагрудного кармашка выглядывали солнцезащитные очки. В нем чувствовалась какая-то подтянутость, деловитость, таким Андрей его еще не видел. Пригласил в комнату, они прошли, сели на диван. Борисыч заметил кресло и пересел в кресло.

– Ну, как нога? – спросил Саня немного небрежно.

– Да ничего – хорошего. Куда ты исчез?

– Да-а… Дела были… Я же потом вернулся, чтобы мне гипс поставили. Наврал, что теща померла. – Оказывается, гипс ему сняли раньше, чем Андрею, как впрочем, и вытяжение. Андрей сказал, что не совсем еще владеет ногой.

– А у меня ничего… нормально.

Саня поднял и согнул несколько раз ногу в голеностопе.

– Я к тебе по делу, – сказал он серьезно и достал зажигалку. Андрей сказал, что не курит. Саня с пониманием кивнул, спрятал зажигалку в карман.

– Может, чаю? – предложил майор.

– Давай…

Когда Андрей вышел из кухни, Борисыч с тем же важным, немного утомленным видом проговорил:

– Есть один бизнес… (Андрей показал на ногу.) Как раз для хромоногих. Ты же хотел прокатиться по деревням, дом присмотреть. Потом можно до твоего манихейца проскочить, все равно в ту сторону поедем. Кстати, машина твоя нашлась?.. – Ну, совсем другой человек, удивлялся про себя Андрей: чем-то очень озабоченный, причем с сознанием этой озабоченности, поэтому немного вальяжный и в то же время непроницаемый; говорит неторопливо, с расстановкой.

– Нет. Я не искал.

– Ясно… Но платить я много не смогу, потому что на мне аренда грузовика, – загнул он палец, – бензин, оптовые закупки. (Ну прямо акула капитализма да и только, не верил своим глазам Андрей, откуда что взялось!) Десять процентов от прибыли тебя устроит?

– Устроит, – ответил, пряча улыбку, Андрей. – Что делать-то надо?

– А я разве не сказал? – удивился Борисыч своей буржуазной рассеянности…

Дня через три после недельного загула с Геннадием, во время которого Борисыч наделал долгов, сломал гипс, подцепил гонорею и заразил жену (но настаивал, что это она его заразила, – жена выгнала Борисыча из дома, правда, потом сама за ним пришла к соседу, и лечились они вместе), Саня глубоко задумался – и было над чем.

Во-первых, о том, чтобы вернуться назад к Валере после всего случившегося, не могло быть и речи. Во-вторых, работы у него никакой не было, да и намерения искать тоже. В-третьих, машина тестя, на которой он мог что-нибудь заработать, нуждалась в серьезном ремонте (на этот ремонт он и занимал под будущие барыши, теперь же, все пропил и остался без средств к существованию). Все требовали денег: и кредиторы, и жена, и теща с тестем, и даже родная мать. Причем близкие родственники – с неистовой злобой, как будто не было у них врага хуже Борисыча, а, кроме презренного металла, никаких других ценностей в жизни. Обиднее же всего было открытие, что им наплевать на самого Саню: на его чувства, на то, чем он живет, какие у него бывают мысли – даже на его сломанную ногу. (Хотя перед отъездом Борисыча к джайнам жена слушала философские рассуждения с сочувствием и, как показалось ему, искренним.) Словом, жизнь опять дала трещину: с одной стороны, безденежье действительно не давало продыху, с другой, душили родственники и кредиторы. Двое даже «включили счетчик», но Сане удалось перезанять и рассчитаться с ними – остальные пока ждали.

А ведь бывал он удачлив в деньгах. И даже подумывал о винограднике на Черноморском побережье. Мечтал Борисыч сидеть в кресле-качалке, наблюдать, как солнце тонет в лиловой пучине, и потягивать собственное огненное, словно этот закат, вино из хрустального бокала. Тогда же он купил набор фужеров и, замечтавшись, доставал их из коробки, постукивал один о другой, слушая чистейший звон из не такого, как ему казалось, далекого будущего. Затем в платяном шкафу находил дамскую сумочку, набитую сиреневыми купюрами и, закрывшись в комнате, пересчитывал их и заворачивал снова в бумагу – в этом шуршании ему слышался шум прибоя. И он уже представлял, как заведет овчарок, которые будут бегать по проволоке и охранять виноградник, а для работы на плантации посадит в яму пару бичей. (То есть он уже в деталях все продумывал и рассчитывал.) К тому же можно несколько домиков построить для отдыхающих – и «курить бамбук» до конца дней своих, которым, по правде сказать, и конца-то не предвидится.

В то время он работал таксистом и приторговывал водкой. Однако в стремлении приблизить мечту о винограднике он начал терять осторожность и уже во все бутылки наливал только воду из-под крана. Его главной задачей стало не наткнуться на старых клиентов. Он постоянно менял районы и «работал» уже по всему городу, внимательно вглядываясь в лица останавливавших его людей. Неизвестно, кого он боялся больше: милиции или обманутых покупателей. Иногда они приходили к нему во сне и гонялись за ним по таксопарку с его заветной сумочкой в руках. Борисычу хотелось и сумочку отнять (вдруг заглянут внутрь и найдут его сбережения!), и, что побьют, он боялся. От такого сна вздрагивал и просыпался в холодном поту. Стал Саня в такси психологом: во всяком случае, переодетых ментов от клиентов отличал за версту. Когда чувствовал неладное, говорил: «Да нет, братка, водку не продаю. Надо куда – отвезу, а водки нету». Но и одного такого случая могло оказаться достаточно, чтобы нанести непоправимый урон его мечте. Раз он попался с колпачком на зеленом фонаре, в другой – с чехлом на счетчике, потом еще с чем-то: менты чувство меры потеряли, брали, как народные судьи. Борисычу уже давно не давала покоя мысль, что пашет он, как проклятый, а благосостояние растет у «этих дармоедов». И вот после одного происшествия он окончательно решил, что надо что-то менять в своем бизнесе.

Посадил он как-то двух покупателей – и даже почувствовал неладное: слишком вкрадчиво они себя вели, и морды выжидательные были, вытянутые в его сторону, и в то же время надутые, как у вершителей судеб. Первый сел рядом, а второй назад – обычно за водкой садился кто-нибудь один. Но на него будто затмение нашло: уже и рот открыл, чтобы отказать, да рука сама предательски потянулась под сиденье, где держал бутылку. И не успел он взять деньги, как в глазах красно стало от их удостоверений. Сразу еще несколько человек откуда-то выскочило, наверно, из-под земли. Всю машину перевернули, нашли пузырей пять, его обыскали: деньги, документы, ключи – все забрали. А Борисычу после первого испуга, вдруг стало так спокойно, как давно уже не было: и смотрел он на всю эту кутерьму с каким-то даже созерцательным превосходством.

Привезли в свое отделение. Посадили за стол (а бутылки его тут же на подоконнике все стояли) и давай его разводить: вот смотри, тебе по закону о борьбе с пьянством полагается столько-то, а если будешь доносить, кто из таксистов водку, проституток, наркоту возит, дело не заведем и т. д. и т. п. И вдруг его озарило – словно молнией разорвало сгущавшиеся над ним тучи.

– Так а я… водку не продавал, – заявил он несколько скоропалительно.

У оперов от такой наглости сразу поднялось настроение.

Один был маленький с большой головой, второй – среднего роста, и голова у него была с виду нормальная, а третий – большой, но голова совсем маленькая. Мелкий, с большой головой вскочил, как обезьяна, и бутылкой Борисычу чуть не в самое лицо ткнул:

– А это что, вода, что ли?

– Да, – сказал спокойно Саня, – вода.

Они все втроем переглянулись.

– Даже если тут вода, все равно мы спрашивали у тебя водку и покупали водку – у нас весь разговор на диктофон записан, – сказал большой, но с маленькой головой.

– А я ослышался, – сказал Саня, – вода-водка похоже звучит. Сам я про водку ничего не говорил.

Они кинулись мотать пленку и сгрудились вокруг диктофона. Прослушали весь разговор вплоть до крика «Сидеть! Милиция, блядь!», но заветного слова из уст Борисыча так и не дождались.

– Ну что? – спросил большой, но с маленькой головой, он был у них за старшего. – Будем вскрывать и пробовать все бутылки?

– Они же опечатаны, это – вещдок! – возразил среднерослый, с пропорциональной головой.

– А если там на самом деле вода – какой это в жопу вещдок! Так, надо посовещаться, уведите его, – сказал большой.

Средний проводил Борисыча в клетку.

Когда Саню снова привели в кабинет, все бутылки были уже открыты и стояли, где попало: на столе, на подоконнике, на полу. Трое ментов не спускали с Борисыча глаз.

– Ну, ты отморозок! – сказал большой, но с маленькой головой. – Ты что водку вообще с собой не возил?

– А на что она мне? – я же ею не торговал, – отвечал резонно Борисыч.

– Хочешь сказать: ты водой торговал?

– Конечно – а что тут такого?

– А почему в водочных бутылках? – они устроили ему перекрестный допрос.

– Других не было.

– И закатанных заводской пробкой, да?

– Я шприцем закачивал.

– Зачем?

– Чтобы вода не выдыхалась.

– А почему по такой цене? Пойдешь за мошенничество.

– Так это вода целебная, из источника.

– А мы ее на экспертизу отправим…

В какой-то момент Борисыч почувствовал себя чуть ли не победителем, в душе поднималось осторожное, не верящее самому себе, ликование. Вдруг маленький, с большой головой, взвился, словно ужаленный:

– Нет, ты что, падаль, думаешь: так и уйдешь отсюдова! Ну-ка подписывай, блядь, а то кровью ссаться будешь! – И ударил резиновой палкой Борисыча по плечу – того словно током дернуло, рука сразу отнялась. Дальше милиционер колотил, куда попало. Борисыч уже лежал на полу, пытаясь закрыть голову, но подписывать протокол все еще не соглашался. Вдруг удары сыпаться перестали. Он выглянул из-под локтя: истязатель стоял с обломком дубинки и рассматривал его.

– Во, бляхан, сломалась, – произнес он, тяжело дыша, и показал обе половинки большому оперу.

– Ну ты, Леня, зверь, – сказал тот, кусая шариковую ручку.

– Я-то тут при чем – делают так! Чтобы «пэ-эр» сломалась, такого еще в моей практике не было. С мороза, наверно…

– Надо посовещаться, – сказал снова большой.

Средний опер, со средней головой, опять отвел Борисыча в клетку. На этот раз ему пришлось ждать довольно долго. Забрали и увели куда-то избитую синявку, в драном красном пальто, с наливными, бронзовыми щеками и дряблой сливой под глазом. С ним за решеткой остались трое. Один спал пьяный, двое других оживленно перешептывались: наверно, попали сюда впервые. Это были молодые ребята, с виду студенты. Но Борисычу было не до разговоров: он лихорадочно соображал, что еще готовят «мусора». Воняло мочой и застарелым перегаром, очевидно, от спящего.

Вдруг синявка вернулась в сопровождении трех оперов.

– Посмотри внимательно, а потом скажи, который тебя изнасиловал, – велел бомжихе высокий следователь.

Та обвела присутствующих щелками глаз и указала на Саню:

– Вон энтот.

– Так, вы будете понятыми, – сказал долговязый задержанным студентам и обратился к среднеголовому: – Пиши протокол опознания.

– Э, вы че творите! – вскочил, было, Борисыч, но его ударом в грудь усадили на место.

– Наручники на него ─ и в кабинет, – сказал главный дежурному капитану. Борисыча тут же заковали в наручники и привели в знакомую уже комнату. Сейчас он оказался с глазу на глаз с высоким опером.

– Вот ее заявление… – начал тот многообещающе. – Здесь все указано: номер твоей машины, куда ты ее отвез, как насиловал в извращенной форме. Сейчас ее повезут на медэкспертизу – а она имела сегодня половую связь…

– Сколько? – сразу спросил Борисыч.

– Ну-у… ты, сам понимаешь: это тебе не водкой торговать. Особо опасное… С нанесением телесных… Я думаю: лет восемь строгого, как минимум. – А сам на бумажке написал цифру и показал Сане. У него при виде этой цифры внутри что-то оборвалось, и первым желанием было крикнуть: «Нет, заводи дело, а я себе адвоката найму за эти деньги!» Однако где-то забилась здравая мысль, что адвокату и судьям придется отдать еще больше.

– Согласен, – проговорил Борисыч.

Тут же его посадили в милицейский «уазик» и в сопровождении маленького и среднего повезли домой. Только перед дверью в квартиру сняли наручники, и когда он вынес требуемую сумму, ему в том же «уазике» вернули ключи от «волги» и все документы. Так его сумочка похудела на треть, а мечта о винограднике отодвинулась в неопределенное будущее. Надо было начинать почти с нуля.

А видел Саня, что многие таксисты возят с собой для страховки кого-нибудь из знакомых. Если бы у него был такой напарник, то ничего подобного не случилось, думал Борисыч. Незадолго перед тем в одной с ним смене работал похожий на слона, краснолицый, рыхлый парень. Рыхлым, однако, он был только внешне, глазки же у него были совсем не рыхлые, а твердые, иногда даже колючие, и речи он вел такие же жесткие – они нравились Борисычу. Дышал Толик через рот, так как нос у него был всегда забит, почему острая нижняя губа постоянно отклячена. И хотя его уволили из таксопарка за какие-то темные делишки, но он все равно часто появлялся на мойке выпить со старыми приятелями. Он и сам не скрывал, что сейчас ничем не занимается, кроме этих темных дел, – и вот Борисыч остановил свой выбор на нем. Однако получилось так, что это Толик сделал ему предложение – или все-таки он предложил?.. Саня уже не помнил: за выпивкой они как-то так сошлись, что одному нужна «отвязанная» машина, а другому – надежный напарник.

С тех пор Саня почти забросил возить пассажиров, да и водкой торговал от случая к случаю. Приезжал теперь на работу к шести утра, брал машину и возвращался домой спать дальше. Появились дела поинтереснее. Выезжал он после обеда, в конце смены сдавал в кассу необходимую сумму, а в остальное время машина была в их полном распоряжении. Пассажиров они брали только пьяных и с деньгами. Опаивали их водкой с димедролом, обирали и выкидывали где-нибудь в темном месте. Но главной статьей дохода стала продажа травы – несколько раз сами летали за ней в Киргизию. (Тогда-то Саня пристрастился к зелью. «Ну что, пы́хнем?» – говаривал обычно Толя, сворачивая косячок, – и они «пыхали». ) Торговали также живым товаром: доставляли клиентам знакомых и незнакомых проституток. А после удачной охоты отрывались с ними на «хате», которую снимали «для дела». «Да-а, хуевые мы рабовладельцы», – досадовал Толик на нецелевые расходы. «Ладно, Толя, бабок еще наколотим – расслабляться тоже надо», – успокаивал его Саня.

Почти все, что они добывали, поглощали эти «нецелевые расходы», и сумочка перестала наполняться. Тогда Толик предложил купить свою машину, на двоих, чтобы не отстегивать в таксопарк и чтобы «тачилова была под жопой каждый день», а не через сутки. Так они и сделали, сумочка похудела еще на треть, но в предвкушении «навара» это нисколько не огорчило Борисыча. Записали «девятку» на Толика. Доверие, которое Саня испытывал к нему, не знало границ. Вообще, это было в характере Борисыча: не верить никому, включая собственную жену и детей, и вдруг поверить какой-нибудь шельмовской роже.

Но нет покоя человеку, ибо создан он беспокойным. В то время пошли как раз первые свободы – не на все еще, но уже на многое. И вдруг Толик предложил выйти из тени. Борисыч засомневался, однако авторитет друга победил его нерешительность.

Купили они две цистерны плохого вина. Толик нашел товар и все организовал – Борисыч вытряхнул последние деньги из сумочки, а также из жены, родителей, занял, где это было возможно. (Причем Толик как-то так подвел, что сам он ничего вложить не может, потому что купил недавно квартиру. «Должен же я где-то жить с семьей, – резонно заявил он, – отдам с прибыли». И Саня с готовностью проглотил обещание.) Взяли в аренду бочки из-под кваса, посадили продавцов – и понеслась. В середине октября в городе выросли очереди к квасным бочкам. Около них сидели тетки, в валенках и белых халатах поверх зипунов; рубиновая струя не иссякала – народ только успевал подставлять бидоны и целлофановые пакеты. Можно было опрокинуть стаканчик, и не отходя от бочек, вокруг которых стоял крепленый аромат, а под ними красноватые лужи. И Борисычу в этих ручейках, превращающихся в шелестящий поток, слышались уже совсем другие ароматы: настоящей «изабеллы» – про нее рассказывали те, кто побывал на море. И все шло, как нельзя лучше: сумочка снова начала наполняться, и где-то совсем уже рядом забрезжили опять качалка, море, виноградники… Как вдруг случилось то, чего никто не мог предвидеть: в октябре ударил сильный мороз – и все вино в цистернах замерзло. Компаньоны попробовали растопить его, однако «шмурдяк» утратил все винные качества, которых и так у него было немного. И это еще полбеды: пропало главное – «градус». Они влили в себя ─ с угасающей пропорционально выпитому надеждой ─ по литру бурды, но кроме рези в животе ничего не почувствовали. Полученных от продажи вина денег не хватило даже на уплату долгов. Борисыч предложил Толе продать машину, и неожиданно получил резонный ответ:

– Зачем это я буду продавать свою машину?

Тут произошла какая-то сцена с выяснением отношений, которую Саня из-за свалившегося на него разочарования помнил плохо, только Толя в конце сказал: твои долги, ты и плати.

Он еще пытался наказать «гниду» через братков, но либо братки, к которым он обратился, оказались не тем, за кого себя выдавали, либо у Толика «крыша» была круче, однако все это как-то заглохло. Пришлось ему отдать свою однокомнатную квартиру за долги и переехать к теще. От этих потрясений, как считал Борисыч, у него и вылезла шишка на шее, да и сам он заметно сдал: поседел, осунулся, стал рассеяннее.

Неизвестно, что больше подкосило Борисыча, то ли разочарование в дружбе, то ли разбитые надежды, но сделался он как-то тише, задумчивее, полюбил отвлеченные темы за бутылочкой. Стал даже книжки читать. Однако привычки, приобретенные в такси, никуда не исчезли: Борисыч и травку иногда покупал, когда деньги водились. Начал гнать самогон, экспериментировал с разными составами. Пробовал выгнать его из пива, но, кажется, у него ничего не получилось. Хрустальные бокалы из мечты заменили разбившиеся рюмки, «попроще», – и тоже все побились: остался один, последний, из которого теперь Саня потягивал дешевое пиво. Зарабатывал он тем, что брал у тестя машину и «таксовал» вечерами, но денег хватало только на то, чтобы сводить концы с концами.

Был у него друг детства, который напротив считал, что неудачи пошли Борисычу на пользу, он-то и познакомил его с «эзотерической» литературой. Как-то они выпивали у того на кухне, и друг рассказал ему про Валеру Козырчикова: вот, мол, живет в простой сибирской деревне настоящий гуру. Этим, правда, все тогда ограничилось.

Прошло какое-то время, и Борисыч вспомнил предложение друга детства съездить к гуру. Стояло начало лета, он чувствовал себя измотанным неудачами, поэтому посадил на автовокзале двух пассажиров, чтобы «окупить бензин», – и через четыре с половиной часа вдохнул всей грудью таежный воздух. Борисыч вдруг увидел, что не все еще радости изведал в жизни, и что те, кого презирал раньше, совсем не так обделены ими, как он думал. (Нет, случались и прежде пьянки на природе, но не в таких девственных местах и не такие веселые – веселых давно не было). Не все покупается и продается за деньги: вот эту полноту жизни за них как раз и не купишь, а наоборот растеряешь, соглашался он с тем, что вычитал у эзотериков.

Валера тоже заинтересовался «новообращенным», и так они хорошо поговорили, что Борисыч со свойственной ему прямотой тут же закинул удочку: нельзя ли у него пожить лето, подучиться восточной философии. А так как гуру жаловался на нехватку рук (в прошлом году был ученик, да запил и пропал), то Борисыч предложил заодно помочь по хозяйству. Сошлись на том, что он будет жить в вагончике на пасеке, рабочий день с десяти до семи, потому что джайны рано не встают, стол вегетарианский, а осенью еще получит две фляги меда и овощи с огорода. Саня прикинул: совсем неплохо – к тому же можно детей привезти на лето. Так он поселился у Валеры. Правда, первый год, по словам гуру, оказался не медосборным, поэтому Борисыч получил расчет одними тыквачками. Полностью рассчитаться Валера обещал в следующем году.

Живя в деревне, Саня обратил внимание на то, сколько пустых бутылок скапливается у крестьян. Даже гуру, который разливал в них самогон и медовуху, страдал от их избытка: и выбросить было жалко и сдать некуда. В городе как раз открылись после большого перерыва первые пункты приема «стеклотары». Он слышал, что умные люди ездят по деревням, собирают бутылки, а потом сдают и на разнице цен делают неслабый «подъем». Едва только сняли гипс, Борисыч сразу стал думать, где взять грузовик. Вспомнил, как еще год назад на автобусной остановке, где они оба дожидались клиентов, разговорился со знакомым таксистом, и тот пожаловался, что у него простаивает «полста третий с будкой»: вот бы кому-нибудь сдать в аренду. Таксист оставил телефон. (Лишь бы грузовик был еще свободен и на ходу!) Борисыч, не откладывая больше, позвонил ему. Они встретились, и после некоторого раздумья владелец грузовика согласился дать доверенность под будущий прибыток. Деньги на дорожные расходы и покупку бутылок Борисыч занял у тех, кому вернул долг.

Теперь нужно было выбрать напарника: ехать одному скучно да и опасно. Первой его мыслью было взять Гену, но тут он сам понимал, что поездка превратится в новый загул. И вдруг его осенило: Андрей!.. Прохвосты лишь говорят, что честных людей не бывает, на самом деле, на их честность только и рассчитывают. Борисыч из всех, с кем сталкивала его жизнь, старался извлечь пользу, и никакие финансовые неудачи, философские трактаты не могли вытравить эту привычку: просто не так она теперь бросалась в глаза. Он рассуждал следующим образом: предложу ему двадцать… нет – десять… нет – пять процентов, пяти процентов за глаза хватит. Он и спорить не станет: сразу видно, что парень больной на всю голову. А если правда все, что про него Валера рассказывал, то и охраны никакой не надо. Бутылки будет кому грузить и, вообще, с ним не соскучишься – хотя, конечно, со сдвигом… Зато проще развести на деньги.

И вот Борисыч развалился с чашкой чая в кресле у Андрея.

– Хочу, – сказал он с расстановкой, – пушниной заняться.

– Дело прибыльное, – сказал Андрей. – Только как это согласуется с ахимсой и твоими убеждениями не причинять вреда живому?

– Да нет, ты не понял: «пушниной» – это пустыми бутылками. Поедем собирать их по деревням, а потом сдадим в городе. – И он посвятил Андрея во все подробности своего плана.

– Ну что ж, – сказал тот, выслушав Саню, – ничего противоречащего делу «чистого разума» тут нет, так как бутылки уже пустые. Конечно, не фонтан ─ для «идущих сражаться с богом», но все, в общем, по правилам этого мира.

Борисыч покрутил мысленно пальцем у виска, – впрочем, он научился, живя у Валеры, спокойно относиться к странностям эзотериков.

– Только расчет в конце поездки, когда пушнину сдадим, – поспешил он оговорить последнее условие.

Андрей согласился и с этим.

Отъезд назначили на послезавтра в шесть утра, чтобы объехать за день как можно больше деревень.

– А к Валере будем заезжать? – спросил Андрей, провожая гостя.

– Нет, – помрачнел Борисыч, – может, как-нибудь в другой раз.

Борисыч заехал за Андреем в половине восьмого, когда тот уже решил, что все отменяется. Не вдаваясь в излишние объяснения, буркнул, что барахлит зажигание. Вид он имел заспанный и все такой же занятой. Андрей ничего не сказал, отдал ему сумку. Саня закинул ее в зеленую будку потрепанного «полста третьего», который, судя по всему, прошел уже и огонь, и воду – остались только медные трубы. На выступающей над кабиной будке была сделана белой краской надпись: «ЛЮДИ».

Когда сели и захлопнули дверцы, Борисыч достал из бардачка какой-то сверток и протянул Андрею.

– Что это? – спросил тот.

– Волына.

Андрей развернул тряпку, в ней оказался пистолет «комбат».

– Газовый? Зачем? – Он извлек обойму и вставил назад.

– Мало ли зачем, – сказал Борисыч и с пол-оборота запустил двигатель. – Всяко бывает…

– Пусть у тебя и будет, – сказал Андрей, возвращая сверток.

– Я дигамбар – мне нельзя, – ответил тот и воткнул первую скорость.

– А у меня судимость.

– Ну, кинь под сиденье.

Пока ехали по городу, Саня его инструктировал:

– Значит так… Берем только «чебурашку», «водочную», «четушку» и «ноль тридцать три» – остальные не принимаются. Ты будешь складывать пузыри в мешки, а я считать и расплачиваться. Но ты тоже считай: потом результаты сверим.

На подъезде к посту гаи он сбавил скорость и сказал весело:

– Фигушки держи.

– Что? – не понял Андрей.

– Фигушки надо держать, чтобы гаишник не остановил.

Скучающий на середине дороги милиционер с автоматом указал полосатым жезлом на них.

– Ну ё моё!.. – пробормотал Борисыч и повернул к обочине.

Он достал все имевшиеся у него документы, выскочил из кабины. Долго что-то втолковывал гаишнику, который читал бумаги. Пошли назад, открыли будку, было слышно, как страж порядка пинает ящики в кузове. Затем он вернул документы и отправился скучать на прежнее место.

– Что испужался? – весело взглянул Саня, запрыгивая в кабину; тут же запустил двигатель и сразу тронулся. – Ты фигушки держал?

– Нет, – сказал Андрей.

– Потому и остановили.

– Какие к чертям фигушки – что за бред! – вдруг ни с того ни с сего взвился Андрей. Борисыч от неожиданности не сразу нашелся что ответить.

– Не знаю, примета такая, – посмотрел он с улыбкой, но внимательно.

– Зачем повторять глупости за темными людьми, – продолжал горячиться Андрей. – Сам подумай: какая связь может быть между фигушкой и гаишником?

– Прямая. Ты что, сегодня не с той ноги встал? – спросил Саня.

– С той – но в половине пятого, – сказал Андрей. Борисыч усмехнулся и качнул головой.

– Ты где служил? – спросил Андрей.

– В автобате.

– Все ясно.

Минут пять они ехали молча.

– Я и сам в эти приметы не очень-то верю, – попытался оправдаться Саня.

– А зачем тогда говоришь?

– Просто… Привычка такая – говорить.

– Не привычка это, а ловухи Дьявола. – Когда Андрей сердился, он говорил странно. – Разум достиг таких высот и глубин в лице великих философов, что давно бы уже вырвался из лап Сатаны. Но Его слуги расставили кругом ловухи, чтобы свернуть человечество с пути познания истины.

– Да это просто дурацкая примета, в которую никто не верит, – какие в жопу ловухи! – Саню задел его поучительный тон. – Я и сам в них не верю – хотя некоторые сбываются… – сказал он не без задней мысли подлить масла в огонь, но тут же примирительно добавил: – Ладно, проехали. Лишь бы дальше все нормально было ─ тьфу-тьфу-тьфу… – Вдруг грузовик затрясло и потянуло в кювет. Борисыч справился с управлением и, снизив скорость, съехал на обочину.

– Колесо пробило, – сказал он озадаченно. Секунду они смотрели друг на друга, а потом разом выскочили из кабины.

Они стояли перед передним колесом и созерцали расплющенную, потрескавшуюся покрышку.

– Ну вот, сглазили. Я же говорил: некоторые сбываются, – сказал Саня, почесывая в затылке. – Пять лет езжу – ни разу не пробивал, а тут на ровном месте…

– Это Он палки в колеса вставляет, – указал вверх Андрей. Теперь он был в каком-то радостном раздражении.

– Да ну тебя с твоими шуточками! – отмахнулся Саня.

Они уже порядком отъехали от города. Прямое, как стрела, шоссе было пустым в оба конца. Это была та самая дорога, по которой два месяца назад Андрей отъезжал к Валере Козырчикову. По сторонам колосились поля, из них, как острова, вставали березовые околки. Утро выдалось пасмурным, душным; сплошной свинцовый купол опустился на землю. Было как-то тягостно тихо – такое чувство, словно в уши вложили вату и придавили подушкой сердце. Слабый ветерок беззвучно раскачивал косы берез, да шевелился в пожелтевших овсах. Саня оглянулся, и ему стало не по себе.

– Я не шучу, – сказал с улыбкой Андрей. – Иногда, наверно, Он может действовать напрямую, без посредников. Нарушать причинно-следственную связь. Это потому что мы у него на особом счету.

– Сейчас наговоришь. – Борисыч мотнул головой и пошел в будку за домкратом. Андрей помог ему спустить на землю запаску и подкатил ее к пробитому колесу. Саня начал качать, и машина, скрипнув, едва заметно стала приподниматься. Андрей же продолжал не то в шутку, не то в всерьез:

– Возможно, Он чувствует какое-то враждебное напряжение и нарушает законы природы ради их сохранения. Все так: Он даже не попробовал использовать своих слуг, сразу стал действовать напрямую, чтобы остановить нас.

Борисыч работал рычагом и покачивал головой, сомневаясь уже: не лучше ли было взять в напарники Гену.

– А вот и Он сам собственной персоной… – проговорил буднично Андрей.

Борисыч быстро поднял голову. Там, в самой перспективе, где шоссе упиралось в зеленую стену леса, появилась широкая, приземистая машина. Сначала это была только расплющенная точка с сияющим, словно звезда, лобовым стеклом. Она быстро росла, и вот уже превратилась в четырехфарный «мерседес», болотного цвета, будто распластанный по дороге. При подъезде к ним «мерс» сбавил скорость, заднее черное стекло начало опускаться, и из-за него выглянуло бледное лицо, с седыми зачесанными назад волосами, с белесыми бровями и ресницами. Но самое нехорошее, что было в этом лице, – красные глаза, которые пассажир «мерседеса», не спускал с застывших друзей. (Не белки глаз, а сама радужка была розовой!) Заметив, что и они не сводят с него взгляда, он вдруг ощерил зубы, состроил зверскую рожу – и стекло поползло вверх. Рядом с ним у другой двери сидел еще кто-то. «Мерседес» мягко загудел и быстро стал уменьшаться в направлении города. Сборщики бутылок, словно завороженные, провожали его глазами, пока он не скрылся из виду.

– Хороший! – вырвалось у Борисыча. – Это что, и есть… этот?..

– Вполне возможно… – сказал Андрей, продолжая глядеть в сторону, где скрылась машина.

– А почему он весь белый? – спросил Борисыч.

– Небожитель! – выразительно поднял палец Андрей.

Борисыч только качнул головой и, принимаясь откручивать колесо, пробормотал:

– Жил спокойно у махатмана – кой черт меня дернул лезть на провода…

– Вот именно – черт! Все не так просто, как кажется, – проговорил Андрей с улыбкой. – Неужели тебя не тянет сразиться с самим господом богом?

– Совсем не тянет. Вот связался… – бурчал Борисыч. – Не верю я во всю эту муру!

– Без паники, Александр, – все еще только начинается! Он сам нас боится: видишь, сколько внимания, не успели мы отъехать от города.

– Ты шутишь – или серьезно? – мельком, но очень внимательно взглянул на майора Борисыч. – Подержи лучше колесо…

Они вместе сняли пробитое колесо и навесили запаску. Саня взял ящик с инструментом, пошел к будке, но с полпути вернулся и сказал громко, словно для кого-то еще, кто мог их слышать:

– Я еду собирать бутылки, и никакие ваши дела меня не интересуют! Ясно? Я просто еду собирать бутылки, а не сражаться неизвестно с кем. Всё!

Андрей похлопал Борисыча по плечу:

– Ясно-ясно.

Некоторое время они ехали молча, потом Саня сказал:

– Какая-то деревня. Ну что проверим?

– Ты тут главный – сам решай.

Они приблизились к указателю.

– «Бестемьяновка», – прочел Борисыч. – Ну, поехали посмотрим, что там такое: дорожка вроде хорошая…