Читать книгу Сочинения. Том 5. Экономическая история и экономическая политика. Статьи. Книга 2 - В. А. Мау - Страница 9

Раздел IV
Экономическое развитие современной России
Государство и становление рыночной экономики в России[24]
Посткоммунистическая Россия и кризис государства

Оглавление

Ключевой особенностью посткоммунистических реформ в России является осуществление системных преобразований в условиях кризиса (и слабости) государственной власти. Это обстоятельство, как правило, игнорируется критиками российской политики или же трактуется весьма своеобразно – как следствие сознательной деятельности реформаторов. Нередко утверждается, что возникшие трудности порождены якобы ошибочным выбором либеральной ориентации посткоммунистических реформ, быстрым осуществлением либерализации и приватизации и что якобы именно это привело к кризису государственной власти. Однако на самом деле все было совершенно иначе – нс теоретической, и с исторической, и с практической точек зрения.

Системные преобразования в условиях слабости государства – это, по сути, определение революции. Россия является единственной страной (пожалуй, кроме Китая), для которой коммунистическая система являлась продуктом собственного развития, а не была навязана извне. Соответственно и выход из коммунизма был здесь более сложен, связан с разрушением национального консенсуса и резким обострением борьбы различных социальных сил и групп интересов. Если для государств Центральной и Восточной Европы преодоление коммунистического прошлого и вступление в Европейское сообщество выступало объединяющей общество целью, то для России действия по выводу страны из коммунизма и крушение империи являются, напротив, фактором общественной дезинтеграции[27].

Революционный тип трансформации имеет определенные закономерности, в том числе экономические – особенности экономической политики и динамика хозяйственных процессов[28]. Экономическая политика в обществе, раздираемом социальной борьбой, не может быть устойчивой и последовательной. Это находит проявление прежде всего в характере и возможностях государственного воздействия на осуществление социально-экономических процессов. Революция – это вообще не массовые манифестации, а осуществление системных преобразований в условиях слабого государства. Именно слабость государства является фундаментальным фактором развития российской экономики с конца 1980-х годов, и от этого обстоятельства ни один исследователь не должен абстрагироваться.

Слабость государства проявлялась и в постоянных колебаниях экономического курса, и в множественности конкурировавших друг с другом центров власти, и в отсутствии сложившихся и устойчиво функционирующих политических институтов, понятных и устоявшихся «правил игры». Слабость государства порождает ряд особых проблем функционирования экономики.

Вот лишь некоторые экономические последствия слабости государственной власти, подтверждаемые опытом не только современной России, но и всех великих революций прошлого[29]:

– недостаточность усилий по формированию и развитию рыночных отношений, ведущая к деформациям складывающегося рынка, которые способствуют появлению негативных черт предпринимательства. Государство не имеет возможности регулировать развитие бизнеса с учетом интересов общества;

– ограниченная возможность собирать налоги. Результатом этого являются резкое возрастание роли инфляционного налога или (чаще – и) резкое обострение бюджетного кризиса, за чем следует недофинансирование в значительных объемах государственных обязательств (подчеркиваем, что это было характерно практически для всех стран, находящихся в аналогичном положении);

– резкое возрастание трансакционных издержек, что ведет к снижению конкурентоспособности отечественного производства;

– демонетизация народного хозяйства, что приводит к снижению денег в ВНП. Причем характерно, что это наблюдалось и в странах, которым удавалось избежать инфляционных процессов и было связано с уходом денег из обращения в сокровища;

– слабость государства накладывает неизгладимый отпечаток на характер осуществления приватизации, выдвигая на передний план этого процесса решение социально-политических (стабилизация власти) и фискальных задач, а не задач экономического развития[30].

Наконец, слабое государство особенно уязвимо перед коррупцией и лоббизмом. Это делает невозможным укрепление государства, что называется «в лоб», путем расширения возможностей его прямого вмешательства в экономику. Нередко приходится сталкиваться с парадоксальной цепочкой умозаключений такого типа: российское государство слабое – российское государство коррумпированное – необходимо расширять регулирующую роль государства. Но ведь на практике это означает призыв к расширению функций коррумпированного государства. Укреплять государство, конечно, необходимо, но эта задача не должна сводиться к расширению возможностей чиновничества вмешиваться в хозяйственную жизнь и особенно – заниматься своим любимым делом – по своему усмотрению (разумеется, «в государственных интересах»!) распределять дефицитные ресурсы.

Важнейшая особенность осуществления политического процесса (прежде всего выработки и реализации экономической политики) при слабой государственной власти заключается в том, что центральное место в этом процессе занимает не формирование необходимого политического большинства через существующие политические институты (парламент, партии), которые являются слабыми, подчас еще плохо оформленными, неустойчивыми, а непосредственное взаимодействие представителей власти (правительства) с ведущими группами экономических интересов. Эти группы обладают реальными рычагами политического давления на власть. На ранних стадиях трансформации эти экономические группы могут играть роль политических партий [31].

Совершенно правы поэтому А. Шляйфер и Д. Трейсман, когда пишут, что «реформаторы знали, что достижения маркетизации будут сохранены только в том случае, если они будут в состоянии создать мощную политическую коалицию в поддержку становления свободных рынков»[32]. Правда, в дальнейшем ситуация может существенно измениться: власть берет в свои руки формирование партийной системы и пытается оттеснить экономические группы от принятия политических решений. Этот процесс достаточно противоречив: он, с одной стороны, позитивен, так как ограничивает возможности крупного бизнеса использовать государство для не подконтрольного обществу удовлетворения его узкокорыстных интересов, но, с другой стороны, может привести к ненужному противостоянию власти и бизнеса, недоучету государством необходимости создания оптимальных условий для предпринимательской активности.

Еще раз подчеркнем: все перечисленные факторы в их совокупности характерны для любой полномасштабной революции. А анализ современной российской трансформации сквозь эту призму позволяет увидеть и объяснить многое в подчас кажущемся странным ходе событий последних двадцати лет.

Здесь следует, однако, сделать существенную оговорку. Ряд проблем и недоразумений относительно слабости государственной власти (особенно на начальных этапах посткоммунистического развития), ее неспособности обеспечить реализацию принимаемых решений связан с самим процессом становления демократического режима, в котором прецеденты и опыт не менее важны, чем законы. Многие западные аналитики привыкли видеть в СССР страну с твердым порядком, где власть способна навязывать свои решения обществу[33]. Переход от советского тоталитаризма к демократии внешне выступал как ослабление порядка и законности даже безотносительно к проблемам революционного характера трансформации. Тем более это важно в стране с федеративным устройством, в которой, помимо других проблем становления демократической системы, приходится искать адекватные формы взаимодействия институтов федеральной власти и власти субъектов Федерации. Правда, подобные проблемы вставали и перед странами Запада, и прежде всего перед США. «Каждому, кто задается вопросом, почему так трудно для центрального правительства искоренить коррупцию в Российской Федерации, можно задать вопрос, почему так трудно было преодолеть рабство и затем сегрегацию в федеративных Соединенных Штатах»[34].

По мере проведения базовых посткоммунистических реформ становилось возможным и укрепление государственной власти. В результате правительству удалось решить задачу макроэкономической стабилизации (бюджетной и денежной), и в стране возобновился экономический рост. Это обстоятельство, а также политическая стабилизация формировали предпосылки для существенного расширения возможностей государственной власти по регулированию социально-экономических процессов.

Правда, уровень политической консолидации не следует преувеличивать. После периода длительного и глубокого кризиса требуется еще немалое время для восстановления эффективности функционирования государственной власти – эффективности, адекватной современному состоянию и потребностям развития общества, и прежде всего задачам развития экономики, условием которого является стимулирующий предпринимательский климат. Успех в этом деле во многом зависит от предотвращения таких тенденций в политической жизни, которые могли бы затормозить данный процесс.

27

Подробнее см.: May В., Стародубровская И. Великие революции. От Кромвеля до Путина. М.: Вагриус, 2001 (наст, издание: Т. 3). Среди западных исследователей следует особо выделить: McFaul М. 1789, 1917 can guide ‘90s Soviets // San Jose Mercury News. Sunday morning. 1990. August 19; Idem. Revolutionary Transformations in Comparative Perspective: Defining a Post-Communist Research Agenda // Revolutions. Reader. Stanford: Stanford University, 1997; Goldstone J.A. Revolution and rebellion in the Early Modern World. Berkley, CA: University of California Press, 1991.

28

Такой аспект закономерностей революции подробнее рассмотрен в: Brinton С. The Anatomy of Revolution. Revised and Expanded Edition. N. Y.: Vintage Books, 1965.

29

См., например: Ashley М. Financial and Commercial Policy under the Cromwellian Protectorate. L., 1962; Aftalion F The French Revolution: An Economic Interpretation. Cambridge: Cambridge University Press, 1990.

30

Специфика приватизации в условиях революции более подробно рассмотрена в статье: May В. Российские экономические реформы глазами западных критиков // Вопросы экономики. 1999. № 11, 12 (наст, издание: Т. 5. Кн. 1. С. 717–764).

31

О политической роли экономических агентов подробнее см.: May В. А.

Экономика и власть. М.: Дело Лтд., 1995. С. 45–46. На важность существенно иной политэкономической модели, учитывающей фактор доминирования групп интересов над государственными институтами, обращают внимание в своей последней работе А. Шляйфер и Д. Трейсман. Они пишут: «В реальном политическом процессе, где осуществление политических решений так же трудно, как и их принятие, и где принятые решения в большей степени зависят от соглашения между политическими группами, чем от результатов голосования, выборы в большинстве случаев представляют собой одну из многих арен, на которых группы интересов конкурируют друг с другом» (Shleifer A., Treisman D. Without a Map: Political Tactics and Economic Reform in Russia. Cambridge, MA; L.: The MIT Press, 2000. P. 6).

32

Shleifer A., Treisman D. Without a Map… P. 1.

33

Классический анализ советской системы как образца порядка см.: Huntington S.P. Political Order in Changing Societies. New Haven: Yale University Press, 1968.

34

Triesman D. After Yeltsin Comes… Yeltsin // Foreign Policy. 1999–2000. Winter. P. 83.

Сочинения. Том 5. Экономическая история и экономическая политика. Статьи. Книга 2

Подняться наверх