Читать книгу Русская идея как философско-исторический и религиозный феномен - В. И. Гидиринский - Страница 3

Анализ русской идеи в контексте философии истории может вызвать вопрос: нет ли здесь определенного умаления научно-теоретической значимости собственно проблемы русской идеи? Более того, не предполагает ли предложенное название освобождения проблемы русской идеи от самостоятельного теоретико-методологического статуса?

Ответ однозначен: не умаляется ни теоретико-историческая, ни практическая значимость столь острого и чрезвычайно значимого феномена духовной жизни России. Тем более что в русской философии, в общественной мысли отечества русской идее уделено значительное внимание. И неслучайно, конечно, большинство русских религиозных философов посвятили этой проблеме многие из своих творений.

Основной творческий мотив обращен именно к русской идее. Рассмотрение же проблемы национальной идеи в принципе предваряет, подготавливает выход к русской идее, и не только к ней. Это и побудило рассматривать проблематику русской идеи как продолжение и развитие исходной и определяющей темы о национальной идее в философско-историческом контексте.

Поясню замысел. Прямой, непосредственный, локальный анализ феномена русской идеи, что характерно для подавляющего большинства прошлых и современных трудов, думается, творчески непродуктивен.

Во-первых, абстрагирование от проблемы национальной идеи логически направляет анализ русской идеи на автономную методологию. Ведь русская идея по своей сути национальная идея. Без выяснения сущности и содержания национальной идеи, ее функций, типологии философско-историческое рассмотрение проблемы русской идеи не будет полноценным. Нельзя забывать, что русская идея – это национальная идея российской цивилизации и глубина ее природы «завязана» на статус национальной идеи в принципе. Поэтому исследовательский выход на проблему русской идеи предполагает экстраполяцию основных параметров национальной идеи на русскую идею.

Во-вторых, проблема русской идеи вне анализа национальной идеи не получает полноценного содержательного основания. В этом случае происходит своего рода автономизация исследовательского процесса. Дело в том, что анализ проблемы национальной идеи предполагает постановку целого ряда вопросов, ответы на которые с необходимостью «работают» и на выяснение характера русской идеи. В частности:

– национализм и патриотизм и в этой связи типология национализма (реакционного и прогрессивного; последний идентичен патриотизму; острота дискуссий не утихает);

– национальное сознание и самосознание народа;

– типология национальной идеи;

– национальный идеал, национальный дух и национальная мечта;

– национально-психологические черты народа и выдающихся персоналий;

– духовно-нравственное содержание национальной идеи;

– субъекты национальной идеи, их дифференциация и духовный облик;

– духовная культура;

– национальное достоинство и др.

В дальнейшем названные вопросы будут раскрыты или затронуты с учетом специфики русской идеи.

В-третьих, жесткое отграничение русской идеи от национальной не позволяет рассматривать проблему русской идеи в контексте философско-исторического подхода. Ведь национальная идея пронизывает историю человечества, вписываясь в содержательную структуру каждой цивилизации. Соответственно основные параметры русской идеи не могут не соотноситься с исторической национальной спецификой других цивилизаций. Автономизация русской идеи неизбежно ведет к ее определенной оторванности от всемирно-исторического процесса. В таком случае и Россия не вписывается в цивилизационный подход к истории человечества.

Понятие специфики подменяется понятием автономии. И уж тут Россия оказывается неким цивилизационным «островом» в пространственно-временных цивилизационных просторах. Но это противоречит религиозно-философскому аспекту, утвердившемуся в России. Полагаю, что и для ряда западных философов истории «островной подход» к любой цивилизации неприемлем (Освальд Шпенглер, Арнольд Дж. Тойнби, Карл Ясперс и, возможно, другие мыслители).

Что же касается русской религиозной философии, то ее лейтмотивом давно (вспомним «Слово о законе и благодати» киевского митрополита Илариона, XI в.) выступает (по логике) тенденция обоснования относительной, но объективной связи русской национальной самобытной идеи с национальными тенденциями, идеями других исторических миров.

Забегая вперед, вспомним «Русскую идею» В. С. Соловьева (1888) (на русском языке доклад опубликован в 1909 г. в журнале «Вопросы философии и психологии»): сущность русской идеи совпадает с христианским преображением жизни, построением ее на началах истины, добра и красоты. Смысл понимания русской идеи Соловьевым гармонировал со всем строем его философии всеединства. Наряду с идеей Ф. М. Достоевского о «всемирной отзывчивости» русской души (речь о Пушкине 8 июня 1880 г.), о всемирном единении народов «Русская идея» Соловьева заняла значительное место в развитии русской философской мысли.

Е. Н. Трубецкой в статье «Старый и новый национальный мессианизм» (1912) писал, что наряду с культурой каждой нации существует всеобщее достояние человечества, универсальный «огненный язык», доступный «величайшим проповедникам, творцам искусства и мыслителям»[1].

И. А. Ильин весьма своеобразно отреагировал на идею Соловьева, Достоевского, Трубецкого. Общечеловеческое, христианское сознание, по Ильину, может быть найдено не посредством «интернационализма» и «антинационализма», а через углубление своего «духовно-национального лона» до того уровня, где «живет духовность, понятная всем векам и народам»[2].

И, наконец, книга Н. А. Бердяева «Русская идея». В ней содержится обобщающий анализ русской общественной мысли. Главный акцент сделан на национально-культурологическом наследии России. Книга Бердяева, ставшая настоящей сенсацией в

Европе (с 1947 г.), явилась своего рода приглашением мыслителям Запада искать объединяющие Россию и Запад социокультурные идеи.

Резюмируя собственно методологический аспект, подчеркну ведущий творческий мотив. Анализ проблемы национальной идеи «работает», хочется думать, не только на выяснение сущности и содержания русской идеи, но и на философско-историческую «панораму». Философия истории человечества, в ее цивилизационно-типологическом подходе, приобретает целенаправленно-конкретный характер. В единстве с другими проблемами важнейшее направление философского мировоззрения – философия истории – обогащается.