Читать книгу Аденома простаты - Вадим Панджариди - Страница 12

Через пару недель для полноты картины Борис пригласил Аглаю в ресторан. Это был «Пушкин». Он находился в том же микрорайоне, где она снимала комнату. А зачем они пошли туда? Просто, гуляя по вечернему городу, проходили мимо несколько раз.

Аглая сначала не соглашалась. Во-первых, потому что ни разу не была в ресторане, не считая демократичных кафе и экономичных фастфудов. Во-вторых, считала, что у нее для ресторанов нет приличного платья. Ну и, в-третьих, по ее мнению, это была лишняя трата денег, которых ей так не хватало.

Но Борис успокоил ее, сказав, что раз в жизни надо там обязательно побывать. Хотя бы для того, чтобы иметь об этом представление. И девушка согласилась.

– А почему он называется «Пушкин»? – спросила Аглая.

– Наверное, потому что Александр Сергеевич здесь впервые увидел Наталью Николаевну. Ты помнишь? Я знаю – век уж мой измерен. Но чтоб продлилась жизнь моя, я утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я, – ответил Борис, целуя девушку в целомудренную щеку. – А все-таки?

– Не знаю. Так, наверное, захотелось хозяевам. Они, может, тоже стихи пишут про любовь.

– А ты поэт?

– Писал когда-то в юности, как, впрочем, все нормальные люди.

– Прочитай.

– Я трясусь по бездорожью между правдою и ложью. Больше не помню.

Действительно, а почему «Пушкин»? Ресторан был одним из самых дорогих в Прикамске. Хотя располагался в Индустриальном районе, далеко не самом центральном. Ранее здесь процветала, а потом напрочь загнулась деревня Балатово. Затем китайцы, когда дружба между Советским Союзом и Китаем была на самом высоком уровне, в конце 50-х годов прошлого века застроили ее однотипными пятиэтажками, серыми и безликими. Дома эти были предназначены для работников возводимого за городом нефтеперерабатывающего комбината.

Менялись времена, менялись правительства, останавливались заводы и фабрики, летели в тартарары банки, закрывались на клюшку государственные учреждения, а нефтепереработка работала, пыхтя пламенными трубами, как ни в чем не бывало, превращая тягучее черное золото в бензин и мазут.

Поэтому собирались здесь в основном, как сейчас говорят, топ-менеджеры этого промышленного гиганта со своими женами, но чаще всего – с молодыми любовницами. Кто просто ужинал, кто вопросы решал, кто отдыхал.

О Пушкине в «Пушкине» напоминали лишь облезлый бюст курчавого поэта в зеркальном вестибюле со сталинской лепниной у потолка да жалкое подобие обмотанного цепью златого дуба с русалкой и с котом ученым на ветвях, что красовался в ресторанном зале.

Хотя первоначально задумывался «Пушкин» как место встреч городской артистической и литературной богемы далеко не самого литературного и уж далеко не самого артистического в стране города Прикамска.

Поначалу так оно и было. Но быстро закончилось: у бедных поэтов с их никому не нужными стихами не то что не было денег на этот дорогой кабак, но даже на бутылку водки часто не хватало, чтоб распить ее в зассанной подворотне. Да и не слушал никто их «поэзу на поверхности выбритого лобка, чтоб старый срач по частям собирать».

«Брр», – поморщился Борис, вспомнив эти стихи, если их так можно было назвать, одного из модных прикамских поэтов на городском саммите культуры и бизнеса, куда был приглашен.

У рояля певец, одетый во фрак, исполнял арию Евгения Онегина из одноименной оперы Чайковского. В роли Татьяны, похоже, выступала сухая как вобла концертмейстерша, дама высокомерно-преклонного возраста.

– Супру-жество нам бу-дет мукой, – соловьем заливался баритон, обращая свой взор к любимой пушкинской героине, сидевшей за роялем, – я, ско-лько ни лю-бил бы вас, привыкнув, разлю-блю тот-час.

«Попал в точку. Я бы тоже разлюбил этот синий чулок, точнее, не полюбил бы никогда», – подумал про себя Гордеев, глядя на музыкальный дуэт.

Но оперного певца мало кто слушал из посетителей ресторана. Великий Чайковский, к счастью, не кабацкий композитор.

– Что будем пить и есть? Вино? – спросил Аглаю Борис, разглядывая меню.

– Не знаю. Я вообще-то вино не очень. Я более крепкие напитки предпочитаю. Можно водку, можно коньяк. Немного только.

– Хорошо, – согласился ее ухажер.

– А то, может, пойдем отсюда. Мама столько вкусностей привезла из дома, даже твое любимое вишневое варенье. Мне здесь как-то некомфортно. Я же дура деревенская, как ты говоришь, Дунька с Бахаревки. У нас в деревне начи-на-лся сено-кос, приехали студен-ты к нам в кол-хоз. И дорого здесь, наверное.

– Перестань, друг мой, не думай об этом. Любезный, – по-купечески небрежно подозвал Борис официанта. – Вот это, вот это, – вальяжно ткнул он пальцем в прейскурант, – и вот это. Пока всё. Так что давай, братец, пошустрее.

– Одну минуту, – расшаркался халдей.

В ожидании заказа Аглая и Борис рассматривали ресторанный зал. Публика была разношерстной, но бросалось в глаза, что почти все женщины были одеты в самое лучшее, будто пришли на концерт Стаса Михайлова.

И тут их внимание привлекли две сверкающие побрякушками, словно люстры в прикамском оперном театре, имени Чайковского, кстати, женщины за соседним столиком. К ним пытался подгрести один подвыпивший задрот, то ли на танец хотел позвать, хотя под классическую арию не шибко-то растанцуешься, то ли просто познакомиться. На что одна из «люстр» ответила коротко и ясно:

– Отвали, слышь? Не видишь, что здесь бизнес-леди базарят. Брызни отсюда.

Незадачливого незнакомца будто ветром сдуло.

– О времена, о нравы, – пушкинскими словами тихо отреагировал на эту сцену Борис. – С то-ско-ю я гляжу на на-ше по-ко-ленье…

– Ужас, – согласилась Аглая.

Им обоим было смешно.

– Ты посиди пока, я в туалет, – сказал Борис, вставая.

– Я с тобой.

– Ты с ума сошла? Я один справлюсь. Тебе нельзя поднимать тяжести, – сострил он.

– Мне кажется, что они все на меня смотрят. Я стесняюсь, – оглянулась по сторонам девушка.

– Они смотрят на тебя по другой причине: ты очень красивая.

– Да ну тебя, – улыбнулась Аглая.

Но между тем было видно, что ей очень приятно было это не только слышать, но и осознавать.

А оперный баритон запел новый романс на стихи Пушкина:

– Я вас лю-бил, лю-бовь еще, быть мо-жет, в душе моей уга-сла не сов-сем…

– Вот и у меня любовь к тебе никогда не угаснет, – Борис нежно посмотрел на Аглаю. – Во всяком случае, я хочу этого.

– Я тоже этого хочу.

У нее от этих слов на глазах появились слезы…

Официант в длинном переднике, расставив на их столе заказанные угощенья, тем временем разлил по глубоким бокалам дорогой коньяк.